Леонид Млечин: Летом 1924 года чекисты заманили в ловушку и арестовали знаменитого Бориса Викторовича Савинкова, которого считали самым опасным и непримиримым врагом советской власти. За блестящую операцию Вячеслав Рудольфович Менжинский, который вскоре станет руководителем Лубянки, получил редкий по тем временам орден боевого Красного Знамени. Савинков покаялся и раскаялся, изъявил желание служить советской власти, а потом вдруг взял и выпрыгнул из окна служебного кабинета на Лубянке. Считалось, что он покончил жизнь самоубийством, но Сталин предложил другую версию. Борис Викторович Савинков, дворянин, член Боевой организации партии социалистов-революционеров, прославился организацией убийства царского министра внутренних дел и шефа жандармов Вячеслава Константиновича Плеве и Великого князя Сергея Александровича – московского генерал-губернатора и командующего войсками Московского военного округа. Савинкова тогда поймали и приговорили к смертной казни, но он бежал из царской России, это было не так сложно сделать. За границей на него охотилась чуть ли не сотня агентов заграничной русской агентуры, но помешать его террористической деятельности они не могли. «Я видел Савинкова впервые в 1912 году в Ницце, – вспоминал писатель Александр Куприн, – тогда я залюбовался этим великолепным экземпляром совершенного человеческого животного, я чувствовал, что каждая его мысль ловится послушно его нервами, и каждый мускул мгновенно подчиняется малейшему намёку нервов – такой чудесной машины в образе холодно красивого, гибкого, спокойного и лёгкого человека я больше не встречал в жизни, и он неизгладимо ярко оттиснулся в моей памяти». Борис Викторович Савинков вернулся в Россию после февральской революции 9 апреля 17-го года, его, как Ленина, встречали торжественно: флагами, оркестрами, речами. Савинков очень понравился тогдашнему военному министру Александру Фёдоровичу Керенскому. Керенского поразила выработавшаяся в Савинкове в подполье умение, способность повелевать людьми. Керенский гордо говорил: «Где Савинков – там победа!». Керенский поставил его во главе военного министерства, но сам Александр Фёдорович, похоже, не понимал, какого странного союзника он себе нашёл: Савинков был прирождённым заговорщиком и ни о чём другом думать не мог, и он сразу же затеял сложнейшую интригу, в результате которой хотел превратить популярного тогда генерала Лавра Георгиевича Корнилова в военного диктатора, но ничего из этого не вышло – корниловский мятеж провалился. Эсер Савинков ненавидел большевиков и сражался с ними всю Гражданскую войну. После проигрыша белого дела бежал из страны. Обосновался в Париже. Теперь Савинков делал ставку на то, что крестьяне восстанут и сбросят советскую власть. Он верил в успех крестьянской войны против большевиков, искал союзников и единомышленников по всей Европе, а его искали чекисты – решили заманить в Россию. Сотрудники контрразведывательного отдела, которым руководил известный чекист Артур Христианович Артузов, придумали операцию, в результате которой должен был попасть в ловушку Борис Викторович Савинков. Операция называлась «Синдикат-2»: придумали мнимую подпольную антисоветскую организацию, которая обратилась к Савинкову с предложением приехать в Россию и гарантировала безопасность. Конечно, Борис Викторович сомневался, можно ли ехать, но все бежавшие из России военные и политики верили, хотели верить в то, что на Родине крепнет антибольшевистское движение. Друг и соратник Савинкова Александр Аркадьевич Дикгоф-Деренталь вспоминал: «Савинкову казалось, что о происходящем в России мы имеем неверные сведения, что здесь уже образовалась новая Россия, которую мы за границей совершенно не знаем, и нужно самому ему видеть все, дабы принять то или иное решение». Жена Дикгофа-Деренталя Любовь Ефимовна была любовницей Савинкова, при этом Борис Викторович продолжал дружить с её мужем. Отправленные Савинковым в Россию люди были арестованы и, спасая свою жизнь, согласились сотрудничать с чекистами. Они и помогли заманить Савинкова в ловушку. Бориса Викторовича и его группу чекисты перевели через границу, каждый шаг был продуман, и Савинков ничего не заподозрил. В Минске их привели на квартиру полномочного представителя ОГПУ по Западному краю. Гостей усадили, принесли им яичницу, и тут в дверь ворвалась группа вооружённых чекистов с криками: «Ни с места! Вы арестованы!». Савинков первый пришёл в себя, сказал: «Чисто сделано, позвольте продолжать завтрак?». Один из чекистов рассмеялся: «Конечно, чисто сделали – полтора года готовились». Савинков начал давать показания на первом же допросе, вообще сделал всё, чего от него хотели чекисты: покаялся, призвал своих соратников прекратить вооружённую борьбу против Советского Союза, написал письмо «Почему я признал советскую власть?» – его распространили во всех иммигрантских газетах. В ответ политбюро приняло секретное постановление, обращённое к советским журналистам, с просьбой «не унижать Савинкова, а оставить у него надежду что он ещё может выйти в люди». Иностранных журналистов, невиданное дело, привели на Лубянку и в камере с мягкой мебелью и ковром разрешили взять интервью у Савинкова, иностранные журналисты, ясное дело, стали задавать неприятные вопросы: французский корреспондент осведомился относительно пыток. Савинков ответил: «Если говорить обо мне, то эти слухи неверны». Увидев, что все вопросы неприятные, начальник внешнеполитической разведки интервью прекратил, и все заметили, как Савенков побледнел, и на лице у него появилась натянутая улыбка. Суд приговорил его к расстрелу, потом смертный приговор заменили 10 годами заключения, и многие большевики негодовали: «Как же так! Злейший враг советской власти! Почему ему сохранили жизнь?». Не понимали, что живой Савинков был значительно интересней для советской власти: он каялся, он просил своих соратников больше не воевать против советской власти – нет-нет, он был в таком качестве значительно полезнее. Разговаривая с ним, глава чекистского ведомства Феликс Эдмундович Дзержинский сказал ему: «Вас надо было или расстрелять или освободить, держать Вас в тюрьме нам неинтересно. Ладно, посидите немножко в приличных условиях, а через несколько месяцев отпустим». Но день шёл за днём, а его не выпускали. 7 мая 25-го года Савинков передал уполномоченному контрразведывательного отдела Валентину Ивановичу Сперанскому, который занимался его делами, возил по городу, отдавал его статьи в газеты, послание, адресованное Дзержинскому – Савинков просил решить его судьбу: или расстрелять или освободить. «Тюремное заключение, – писал Савинков, – то есть вынужденное безделье, для меня – хуже расстрела». В тот же день Сперанский забрал Савинкова из камеры, сотрудники контрразведывательного отдела Сергей Васильевич Пузицкий и Григорий Сергеевич Сыроежкин в восемь вечера повезли Савинкова кататься в Царицынский парк. Сыроежкин и Пузицкий – заметные фигуры в истории советской разведки. Через полгода Сыроежкин точно так же повезёт на прогулку арестованного британца Сиднея Рейли, авантюриста и фантазера, которого столь же ловко заманили в Советскую Россию, обещав устроить встречу с лидерами антисоветского подполья, которыми интересовалась британская разведка. 5 ноября 1925 года Сиднея Рейли убили, сохранился подробный рапорт о том, как это было сделано: 4 чекиста во главе с Григорием Сергеевичем Сыроежкиным повезли Рейли вроде как на прогулку, но по дороге водитель сделал вид, что машина испортилась, все вышли вроде как прогуляться, и тогда чекист Ибрагим Абисалов выстрелил Рейли в спину. Когда увидели, что он ещё дышит, Сыроежкин выстрелил ему в грудь, подождали минут 10-15 пока он не умрёт. Надели на голову мешок и отвезли назад, сдали в медсанчасть ОГПУ, сказав, что заключённый попал под трамвай. Потом начальник тюремного отдела велел так вот в мешке его и зарыть во дворе внутренней тюрьмы ОГПУ. Не знаю, перезахоронили потом останки Сиднея Рейли, или он так и покоится во дворе известного дома на Лубянке рядом с «Детским миром». Но для Савинкова прогулка закончилась вполне благополучно: вечером вернулись на Лубянку, сидели в кабинете Пузицкого № 192 на пятом этаже известного здания на Лубянке, ждали надзирателей из внутренней тюрьмы, которые должны были забрать Савинкова и отвести в камеру. У Сперанского разболелась голова, он прилег на диван. Пузицкий вышел и в этот момент, как сказано в рапорте, Савинков внезапно вскочил на подоконник и бросился вниз. Когда чекисты спустились, он был уже мертв. Окна кабинета № 192 выходят во внутренний двор, поэтому свидетелей смерти Савинкова не осталось. «Громадным подспорьем Савинкову была его биологическая храбрость, – писал человек, который находился рядом с ним в 17-м году, – смертельная опасность наполняла его душу особою жуткою радостью, смотришь в бездну, и кружится голова и хочется броситься в бездну, хотя броситься – погибнуть. Не раз бросался Савинков вниз головой в постоянно манившую его бездну смерти, пока не размозжил своего черепа о каменные плиты, выбросившись из окна московской тюрьмы ГПУ». Женщина, которая любила его до последних дней, сказала чекистам: «Я вам не верю! Вы его убили!». Сын Савинкова от первого брака, он жил в России, рассказал много позже, как во время свидания отец сказал ему: «Скажут, что я наложил на себя руки – не верь». И есть сомнения относительно того, сам ли он сиганул из окна. Бывший министр госбезопасности Семён Денисович Игнатьев рассказывал, как Сталин однажды распекал его: «Вы что, чистенькими хотите быть? Забыли, как Ленин приказал Каплан расстрелять? А Дзержинский велел выбросить Савенкова из окна? Дзержинский – не чета вам, не чурался черновой работы, а вы в белых перчатках хотите работать, как официанты! Надо снять белые перчатки, если хотите быть чекистами! – и угрожающе добавил, – хочешь быть чистоплюем – морду набью!». Зачем понадобилась такая акция? Приговаривать Бориса Викторовича Савенкова к смертной казни не хотелось, а получилась недурная комбинация: он покаялся и раскаялся, а советская власть проявила широту души – это произвело впечатление на публику и внутри страны и за границей, но оставлять Савенкова в живых и тем более выпускать его на свободу боялись. Борис Викторович Савенков, легендарных террорист, вызывал страх, даже когда он сидел в тюремной камере. А теперь спасибо вам и, надеюсь, встретимся в следующие выходные.