Евгений Ройзман: Борьба с наркотиками — это то, что может объединить всех думающих людей

Гости
Евгений Ройзман
сооснователь фонда «Город без наркотиков»

Корреспондент: Добрый день! Сегодня Международный день борьбы с наркозависимостью. Поговорить об этой теме мы решили с человеком, чья деятельность многие годы была связана с решением этой проблемы. У нас в гостях – сооснователь фонда "Город без наркотиков" Евгений Ройзман. Добрый день.

Евгений Ройзман: Здравствуйте.

Корреспондент: Евгений Вадимович, вот лично по моим ощущениям, если еще 15 лет назад в каждом дворе фактически были такие нехорошие квартиры, где собирались наркоманы, другие люди обходили их стороной, то сейчас их либо вообще не стало, либо стало меньше. А вот у вас какие ощущения, какие наблюдения? Изменилась ситуация в целом по стране или нет?

Евгений Ройзман: В целом ситуация изменилась, и изменилась очень серьезно. У нас она изменилась раньше, чем по стране. То есть мы у себя здесь столкнулись с наркокатастрофой. Выглядело это чудовищно. У нас "скорые" ездили, с обочин трупы собирали. У нас в 99-м году парни – 76-й, 77-й, 78-й, 79-й, 80-й годы рождения – в середине 90-х они ни в футбол, ни в хоккей ни на первенстве города, ни на первенстве области не играли – там не из кого было команды набирать. Кололись в школах, кололись в секциях, кололись во дворах, кололись в подъездах. На заборах писали: "Кто не колется – тот лох". Проститутки, героиновые наркоманки, от автовокзала по Щорса до цыганского поселка стояли настолько плотно друг к другу, что их в народе называли "забор". И понятно, с одной стороны, такое презрение – грязные, вонючие, беззубые. А с другой стороны – чьи-то дочки, их же отцы на руках носили когда-то. И кто думал, что вот так придет героин и это начнется?

И мы поднимали восстание именно в этот момент. И нам удалось.

В первые годы мы сбили смертность в 12–14 раз, детскую смертность свели к нулю.

И у нас получалось. Но мы тогда выступали в судах общественными обвинителями. У нас в то время куча операций фондовских была. У нас не реабилитации находилось до 300 человек единовременно. И большинство их этих 300 были готовы выступить в роли закупщика, понятого, то есть показать, кто и где торгует. То есть мы всю картину по городу отслеживали и не потратили на это ни копейки бюджетных денег.

Это невероятный был создан прецедент для страны, потом в других городах после Екатеринбурга. Там очень мощный был ангарский фонд, который по Иркутской области работал, там в 2,5 раза смертность уронили. В Нижневартовске работали, еще несколько. Но это был героин.

И потом была очень сильная волна первитиновой наркомании, в просторечье – "винт". Это совершенно отдельные такие анклавы наркоманов. И нам у себя удалось победить это, очень серьезная история была. Потом был короткий период – кололись коаксилом. Тоже сумели справиться. Потом очень тяжелая была история с дезоморфином. В просторечье наркотик назывался "крокодилом".

И вот там была страшная вещь – при том, что были одноразовые шприцы, они все выбирались из одной плошки. И ВИЧ полыхнул просто! Девчонки, кто кололся дезоморфином, те были практически все ВИЧ-инфицированы.

Причем это наркотик коллективный, всегда в притонах. Вот это была самая страшная волна, 2010–2011 год.

И в конце концов сумели добиться, что Государственная Дума… Ну, всего-навсего надо было постановление Правительства – рецептурный отпуск кодеиносодержащих. И все, наркомания сошла на нет. Но последствия невероятные! Сейчас Свердловская область – лидер по распространению ВИЧ. Саратов, Самара, Иркутск, Новосибирск… То есть у нас, надо понимать, в России эпидемия ВИЧ. То есть, чтобы не было никаких иллюзий…

Мало того, это отягощено еще тем, что сейчас не получают должной терапии, процентов 30 только получают терапию. А нюанс заключается в том, что когда ВИЧ-инфицированные терапию получают – мало того что они живут дольше, у них меняется качество жизни. И они в тот момент не несут инфекционной нагрузки, они не заразные, они даже половой жизнью живут. А сейчас этого нет. То есть проблема очень серьезная. И это все – последствия наркокатастрофы.

По-настоящему перелом такой произошел году в 2010-м, пошли совершенно иные типы наркотиков – это курительные смеси, синтетические аналоги марихуаны, только в разы сильнее, во много раз сильнее. Наркотики группы JWH – то, что в просторечье называют "спайсы", "миксы", "куреха", "дживик" – ну, что угодно.

И в этот момент наркомания резко помолодела. Причина заключалась в следующем: проколоть себе вену иглой как-то страшновато, а покурить не страшно. И начали курить.

И это захлестнуло. И этими подростками были забиты все токсикоцентры, потому что курительные смеси – они такие очень коварные. Человек, который курит, никогда не знает, что ему продали. Он никогда не знает, что он курит в данный момент. Он не знает, как барыга это все разбодяжил – в 10 раз развел или в 20 раз развел. И наркомания резко помолодела в это время. И снова появились, ну, лет с 13 начиная…

А там есть один очень интересный нюанс, я его всегда на лекциях отмечаю, когда с учителями разговариваю, с родителями: эти наркотики не может употреблять некурящий человек. То есть сразу обжигают слизистую, глаза и так далее. Это может только курящий человек. То есть если он уже начал курить – только в этом случае он может употреблять вот эти наркотики.

И там очень интересный момент произошел. Героин сейчас на этом рынке занимает, ну, может, процентов 30. Смертей от героина стало гораздо меньше. Ну, я считаю, что… Там есть нюанс, который надо понимать. Допустим, смерть непосредственно от передозировки – это давали опиаты. Вот смертей от передозировки по стране, по всей стране было до 10 тысяч, потом стало 8 тысяч. Но это смерти от передозировки.

Смертей от употребления в 10 и более раз больше, чем от передозировки.

Смерть от передозировки – укололся и умер. А смерть от употребления – это и ВИЧ, и СПИД, и гепатиты все, и просто замерз, уколовшись, и так далее. И таких смертей было значительно больше. И в России в середине 2000-х умирало более 100 тысяч, по 130 тысяч человек в год. Надо понимать, что это в основном до 35 лет все смерти.

И с появлением синтетических наркотиков картина поменялась, то есть героина стало меньше. Потом изменилась схема торговли, то есть торговать стали через Интернет, и поэтому все молодые и продвинутые – им стало гораздо проще. И резко помолодела в связи с этим наркомания.

А следующее – пошли наркотики, которые называют "соли". Причем все наркотики группы JWH шли из Китая, то есть их затаскивали через Владивосток, через Благовещенск, через "Почту России", а потом уже дальше через Интернет, получали посылки и через Интернет. Сейчас немножко по-другому – сейчас уже все это производится здесь. И после того как пошли наркотики, вот эти курительные смеси, после этого пошли наркотики, которые в просторечье называют "соли". Это МДПВ, метилендиоксипировалерон. И это называют "соли".

Соли - еще более коварный наркотик: его можно и колоть, и жрать, и все что угодно. И я по реабилитации не видел людей, то есть я не могу сейчас назвать людей, которые бросили.

То есть, если даже курительные смесь, там есть опыт, героиновых вообще очень много, и было понятно, что делать. Наркологи все разводят руками. Во-первых, бригады "скорой помощи" не понимают, какой антидот. Зачастую очень сложно выработать, понять и так далее – почему массовые смерти и бывали. И наркологи не понимают, как работать. Это очень тяжелая категория наркоманов. Они приходят в себя, только попадают на реабилитацию на третий, на четвертый месяц, и с ними можно начинать о чем-то разговаривать.

Плюс употребление этих наркотиков дает какой-то непонятный гонор. Я сначала не мог понять, откуда берется этот гонор. А потом по таким косвенным… Ну, думаю: чего с тобой разговаривать? Он там с космосом общается на седьмом уровне, с космическим разумом. Ну? Это страшные наркотики.

Я видел как люди от первого употребления пересаживались в инвалидные коляски.

Ну и на сегодняшний день… Кстати, в Европе другая проблема: по всей Европе у них в три раза повысились смерти от опиатов, то есть у них снова заходит героин. У нас немножко другая ситуация – у нас именно курительные смеси. Но в последнее время стало больше гашиша. Они называют "природа". То есть у них появились такие любители, они говорят: "Это "синтетика" – для дебилов. А вот для продвинутых – "природа". Ну и появилась марихуана. Причем марихуану выращивают – ну, гидропоника в основном. Все продается в магазинах.

И законодательство сейчас… Когда кто-то выступает и говорит: "Вот надо легализовать", – люди просто не понимают. Употребление декриминализовано было в 94-м году, то есть уже 23 года употребление декриминализовано. Причем я хочу отметить одну вещь. 

Когда употребление наркотиков было уголовным преступлением, то это был очень жесткий барьер. Да, негуманно, жестко, но это был барьерА когда декриминализировали употребление, этот барьер был размыт, и количество наркоманов по Екатеринбургу на следующий же год – в 128 раз! Я просто цифры знаю. Вот такой скачок был после декриминализации. И у нас одна очень серьезная проблема существует, настоящая: у нас до сих пор нет принудительного лечения. Принудительное лечение существует во всем цивилизованном мире. Во всем.

Очень интересная система в Америке работает, называется "наркосуды". То есть если ты попадаешь за незначительное преступление, связанное с наркотиками, у тебя появляется замечательный выбор: или идти в тюрьму, или идти лечиться. Выбирают – лечиться.

У нас нет закона внятного о принудительном лечении, к сожалению. Я в свое время в Госдуме разрабатывал его в течение двух лет, то есть у меня наработки остались. Сейчас есть поправки к законодательству о наделении судьей дополнительными полномочиями при определении наказания.

Но нет сертифицированных реабилитационных центров, достаточного количества. Их по стране официально пять всего, по стране – при том, что только официально более 600 тысяч наркоманов.

И это огромная проблема. То есть реабилитационные центры нужны.

Корреспондент: А государство как-то пытается помочь решить эти проблемы?

Евгений Ройзман: Государство дистанцируется. По лечению наркозависимых государство не предпринимает практически ничего. По борьбе с наркотиками государство совершает ряд хаотичных совершенно движений. Создали Госнаркоконтроль, ввалили кучу денег – убили Госнаркоконтроль, снова передали.

На мой взгляд, что нужно делать? Конечно, требуется очень жесткая позиция государства, именно позиция государства. В России позиция государства – это позиция первых лиц государства. Ну, допустим, как бы я это видел? Вдруг, в какой-то момент прерывается вещание, появляется президент на экранах страны и говорит: "Наркоторговцы – это людоеды и каннибалы. Я их ненавижу и буду с ними бороться, потому что они убивают будущее страны. Наркоманов надо лечить, наркоманов надо спасать. Это наши дети. Никто, кроме нас, их не спасет. Немедленно приступаем к разработке закона о принудительном лечении и объявляем войну наркоторговцам и наркомании. И я буду этим заниматься и контролировать лично". Ну, допустим. Тогда это был бы посыл для всех, потому что вертикаль так и работает.

Естественно, на мой взгляд, требуется даже не профилактика, потому что профилактика в том виде, в котором она есть, она не работает. Денег на нее выделяется все больше – наркоманов все больше.

Профилактика – это очень удобно для всех чиновников. Этим можно отчитываться всю жизнь, проверить это невозможно, это безопасно, неконфликтно и так далее.

Вот борьба с наркотиками, конечно, серьезная – там уже конфликт.

И требуется даже не профилактика, а требуется антинаркотическая пропаганда, жесткая антинаркотическая пропаганда постоянно, как это было, кстати, в Советском Союзе. В этом плане в Советском Союзе, конечно, сумели это сделать. И наркотики – это воспринималось как абсолютное зло. Когда это воспринимается как абсолютное зло – это очень серьезный барьер. И борьба с наркотиками… Наркотик же не выбирает – сын учительницы или дочь генерала. Вот борьба с наркотиками – это то, что может объединить всех думающих людей.

И кстати, очень серьезный момент такой. Я хочу сказать, что молодые… Да, есть проблема – наркомания помолодела. Есть риски, новые риски появились, новые вызовы. Но я хочу сказать, что молодые растут нормальные в большинстве своем.

Наконец-то появился новый тренд, и все молодые понимают, что здоровый образ жизни – это основной залог успешности.

Мир становится более динамичным, более жестким. Если ты засидишься на старте или потратишь свою жизнь на какое-то дерьмо – тебе не наверстать. И многие молодые начинают это понимать. Многие сейчас больше начинают заниматься спортом, мы это видим. Поэтому не все так плохо. Но надо, конечно, смотреть все время. Надо смотреть за детьми, быть очень внимательным.

Я в свое время разработал памятку для родителей. Я сейчас специально это говорю в эфир. Посмотрите, пожалуйста, просто наберите "памятка для родителей, Ройзман" или "Ройзман, памятка для родителей". Эту памятку я составлял еще в 2013 году, но она актуальная. Я полгода с ней работал. Она позволяет с первого раза увидеть – да или нет – по самым разным косвенным признакам.

Корреспондент: Например, самый основной признак? Как понять, что ребенок уже употребляет наркотики?

Евгений Ройзман: Смотрите, первый признак, первый вообще – это вранье. Все, только появилось вранье – раз. Второе – только снизилась успеваемость. Это второй момент. Третье – посещаемость. Только узнал про посещаемость – все, начинай искать и смотреть. Ну а там уже ряд таких… И по глазам можно увидеть, и по поведению можно увидеть. Ну, я прямо подетально это все описал, какие приметы указывают на то, что что-то происходит. Но это в основном именно курительные смеси, то есть основной сегодняшний наркотик. Вот.

Корреспондент: А как вы относитесь к тестированию школьников?

Евгений Ройзман: Слушайте, очень хороший вопрос. Здесь немножко испортили картину, на мой взгляд, журналисты, которые не разобрались и начали использовать термин "принудительное тестирование". А что значит "принудительное"? Назовите "обязательное". Ты же диспансеризацию проходишь, флюорографию, ты же сдаешь кровь – и это не унижает твое человеческое достоинство. То же самое – тестирование.

Я-то предлагал в свое время другое. То есть это не надо ни закон принимать, ничего, это можно постановлением Правительства. Справка… Она, по-моему, сейчас У-86 называется или 086. Просто в справку пунктик один – "освидетельствование у нарколога". И когда сидит профессиональный нарколог, сколько бы через него народу ни проходило, профессиональный нарколог увидит и скажет: "Секундочку. Сдайте, пожалуйста, тесты". По поведению, по мимике – по всему. И я считаю, что просто в справку эту, которая требуется везде при поступлении, просто "освидетельствование у нарколога", один пунктик.

А потом – еще один очень важный момент. Я однажды разговаривал с одним из родителей. Он говорит: "А я не хочу, чтобы моего ребенка тестировали". Я говорю: "А почему?" Он говорит: "Потому что я ему доверяю". Я говорю: "Нет никаких проблем. Но с ним учится в классе еще 39 человек. Ты каждому доверяешь?" Он говорит: "Нет". Я говорю: "Все. Тогда надо тестироваться".

И очень важный момент для всех. Тестирование – это очень мощная профилактическая мера. Любой человек, который знает, что его будут тестировать, он лишний раз не полезет ничего пробовать.

Ну, это очень мощная профилактическая мера – возможность быть пойманным. Шанс быть пойманным – это очень мощная профилактическая мера. Почему я это говорю? Потому что я это знаю.

Но сейчас тестирование в сто раз проще. Сейчас есть такой профессор Изотов, Институт имени Сеченова в Москве. Они разработали совместно швейцарско-германско-российское производство – такие небольшие чемоданчики для тестирования. И там 100% "да" и 100% "нет". Но в первую очередь это надо знать родителям. Предупрежден – значит вооружен.

Ну а если уж считать наркоманию болезнью, то чем раньше застали – тем больше шансов на излечение.

Корреспондент: Если говорить о реабилитационных центрах, то мы сейчас видим, что очень много везде объявлений – предлагают бесплатно и анонимно помочь в том, чтобы человека вывести из этого состояния. Как родителям сориентироваться, тем, кто с этим столкнулся, куда определять наркозависимого? И вот все-таки он должен быть согласен или нет?

Евгений Ройзман: Смотрите, бесплатно и анонимно – в двух случаях. Бесплатно – или это какие-то секты… Ну, я говорю "секты", это достаточно образно. Я видел, когда и секты этим занимаются. Я видел, как этим занимаются баптисты, по всей Сибири их реабилитационные центры. Но человек, который попадает туда, он остается с ними. С другой стороны, этих баптистов пол-Европы – и ничего, живут. И матери, я думаю, гораздо лучше знать, что человек находится в общине баптистов, чем он лежит на кладбище.

Есть православные центры – их не так много, их меньше, но они бывали эффективными. Конечно, в старые годы это был отец Анатолий (Берестов) на Крутицком подворье. Ну, он сам врач по образованию. У меня к нему большое уважение. И я его выпускников встречал. Когда-то были центры Назаралиева в Бишкеке. Но я сейчас не знаю – есть он, нет.

На самом деле это самая сложная позиция. Наркоман… Ты можешь разговаривать с наркоманом. Вот тебе привезли наркомана. Ты говоришь: "Ты хочешь вылечиться?" Он говорит: "Да!" Ты говоришь: "Пойдешь в реабилитационный центр?" – "Да!" – "С условиями согласен?" – "Да!" "Пиши заявление". Пишет: "Я согласен". Дальше на всякий случай, чтобы тебя не посадили в тюрьму, ты записываешь его на видео. Он говорит: "Я пришел добровольно. Я остаюсь здесь добровольно". Проходит некоторое время. Дней через 15–20 приезжает полиция, его забирают и говорят: "Пиши заявление". И он пишет на тебя заявление. Ты говоришь: "Послушайте – вот, тут же все написано, вот видео". Они говорят: "А какая разница? Незаконное удержание, все".

И на самом деле посадили очень много людей. Очень много разгромили реабилитационных центров, очень много посадили людей, в частности по причине конкуренции – то есть кто-то договаривается с силовиками, кто-то контролирует. В свое время в ФСКН создавали, пытались создать свою структуру и раздавать лицензии на эту деятельность, получать за это деньги. Поэтому здесь всегда есть подвох.

Любой наркоман – любой! – всегда напишет заявление.

Для наркомана нет врага страшнее, чем человек, который лишил его наркотиков. Я видел,  когда на родителей писали заявление.

Прецедент сейчас – знаменитый адвокат защищает женщину, которая в СИЗО провела уже больше года, которая сдала свою дочь в официальный реабилитационный центр. Дочка Лола с 15 лет вынесла все из дому, наполовину сгнившая. И в конце концов она договорилась с реабилитационным центром – увезли туда дочь, она осталась там. А потом дочь списалась со своими друзьями, кто остался на воле, наркоманами, они ее уговорили написать заявление в полицию. Написала заявление в полицию – и мать, которая пыталась ее спасти, ей седьмой десяток, ее "закрыли", она год просидела. То есть тут такие гримасы, что…

Ну, я видел людей, которые спасают своих детей до конца, которые не боятся ничего. Ну, когда ко мне сейчас приходят и говорят: "У меня ребенок колется"… Но это сейчас все реже, сейчас героина все меньше. " У меня ребенок колется. Что мне делать?" Я говорю: "Ну, везите его… Есть шанс, если я вам скажу. Я знаю, что делать. Везите его на Северный Полюс. Можно на Южный, но Северный тоже подойдет. Увезите в тайгу куда-нибудь.

Главное – оторвать от наркотиков, а дальше разберетесь.

Вот. Сейчас есть возможность пойти и прокапаться, почистить кровь. Ну, он пойдет, прокапается, а потом пойдет обратно.

И с курительными смесями сложнее, на мой взгляд, чем с героином. Героин можно было… Просто лишаешь человека возможности доступа к наркотику, а потом потихонечку-потихонечку… А курительные смеси – непонятно, когда снова придет, непонятно, что в голове. Если с героиновым наркоманом, он переломался, и с ним можно через месяц разговаривать, то эти приходят в себя гораздо тяжелее. И часто последствия необратимые. Есть о чем думать. И наркологи настоящие признаются, что они не могут с этим справиться.

То есть у нас ситуация такая: стало меньше героина, стало меньше преступлений с этим связанных, потому что те наркотики, которые сейчас, они оставляют человека сколько-то социализированным. Кстати, одна из групп риска – автомобильные дилеры, работники автоцентров. То есть подряд, чередой шли на реабилитацию. Вот как-то работа предполагает. Несколько ситуаций подряд у меня было таких. Сейчас более социализированные наркоманы, и гораздо сложнее с ними работать.

Корреспондент: Если все-таки семья сталкивается с этим горем и понимает, что ребенок начал употреблять наркотики, то какие их действия? В первую очередь куда они должны обратиться?

Евгений Ройзман: Первое – смотреть круг. Смотреть, чтобы ребенок не торговал, потому что если он торгует, то ситуация… Любой наркоман в конце концов, когда нет денег, начинает торговать. То есть ситуация усложняется сразу же. Первое – отрывать от наркотиков и куда-нибудь вывезти. Многие увозили в Испанию, то есть было и такое. Причем была куча фирм, которые на этом наживались, потому что испанцы брали бесплатно, ну, работать на виноградниках и так далее, еще что-то. Куча фирм, которые брали с родителей последние деньги. То есть "кому – война, а кому – мать родная". И конечно, у меня такое презрительное отношение к тем, кто наживался на чужой беде.

Первое – оторвать от наркотиков. Советуйтесь со всеми, идите и смотрите. Если нашли где-то реабилитационный центр – съездите, посмотрите, проведите там день. Посмотрите, как это выглядит. Посмотрите, что для вашего ребенка там. Ну, есть из чего выбирать. Вот.

Корреспондент: А может быть, порекомендуете какие-то центры?

Евгений Ройзман: Нет, нет, нет.

Корреспондент: Хоть где они территориально находятся?

Евгений Ройзман: Нет, не порекомендую, потому что это ответственность. Придет время… То есть у меня законсервирована одна ситуация. Придет время, когда я закончу свою работу, и мне придется к этому вернуться. И я сделаю один хороший реабилитационный центр, где сам буду курировать работу. Но сейчас я даже ничего не могу посоветовать. Просто уезжать, увозить, круг менять.

Корреспондент: В заключение хочу все-таки понять ваше отношение. Вы сказали, что, с одной стороны, сейчас молодежь стала более осознанная, они на здоровый образ жизни. Но в то же время, если говорить о Европе, то это замкнутый круг – вновь возвращаются героиновые наркоманы. Так чего нам ждать впереди? Все-таки надеяться на то, что процент будет меньше наркозависимых? Или если государство не будет предпринимать никаких попыток для борьбы с наркотиками, то ситуация может вновь повториться?

Евгений Ройзман: Смотрите, сразу скажу. Вот только-только, чуть-чуть государство ослабит натиск, давление – все будет возвращаться. Это наркотики. Потому что постоянно есть люди, есть группировки, которые их продвигают. Только государство чуть-чуть уступило – сразу же будет поляна заполнена. Поэтому государство всегда должно наращивать, наращивать и наращивать вот это давление.

Мало того, здесь на самом деле рецепт очень простой. С одной стороны, создается жесточайшее полицейское давление. В частности для создания этого давления могут и вводить уголовную ответственность за употребление, прецеденты в мире есть. Как только вводится уголовная ответственность за употребление, возникает очень серьезный барьер. Когда вводится уголовная ответственность за употребление… Это не значит, что наркоманов тысяча человек – и вся тысяча попадает. Достаточно, чтобы меры карательные коснулись одного-двух, максимум трех процентов – тогда это распространяется на все, и все будут знать, что это нельзя.

Так вот, я уже сказал – криминализация, то есть уголовное преследование за употребление, и ужесточение борьбы с наркотиками. И это создает мощное полицейское давление на одном конце. А на другом конце принимается закон о принудительном лечении – и открываются широкие ворота в медико-социальную реабилитацию. Понимаете, да?

И все страны из состояния наркокатастрофы выходили только таким способом: и Соединенные Штаты, и Германия в свое время, и Великобритания в свое время, и Япония. Япония – самый яркий пример, как страна вышла из состояния наркокатастрофы. Но у них остаточное такое явление до сих пор. В Японии они принимали решение всей страной и всей страной его исполняли. У них до сих пор одно из самых серьезных законодательств. И человек, когда-либо замеченный в употреблении наркотиков, не имеет права вступить на землю Японии, его не пустят. То есть прецеденты есть, страны выходили из этого состояния.

Поэтому, с одной стороны – давление постоянное, не прекращающееся. С другой стороны – медико-социальная реабилитация. Все. Никто другого ничего не придумал. И конечно же, позиция государства и антинаркотическая пропаганда. Все.

Корреспондент: Спасибо вам большое за это интервью. Напомню, у нас в гостях был сооснователь фонда "Город без наркотиков" Евгений Ройзман.