Дмитрий Дюжев: Хочется дарить съемочной группе настроение, артистам - роли, зрителю - образы

Сергей Николаевич: Здравствуйте. Это программа "Культурный обмен" на Общественном Телевидении России, с вами Сергей Николаевич. Сегодня мы будем говорить об актерской профессии, о том, что такое удача и чего следует больше всего бояться, становясь перед кинокамерой или выходя на сценическую площадку. У нас в гостях актер и режиссер Дмитрий Дюжев.

Дмитрий Дюжев – актер театра и кино, кинорежиссер. В 1995 г. окончил школу одаренных детей и поступил в актерскую группу мастерской Марка Захарова на режиссерском факультете ГИТИСа. По окончании института в 1999 г. был принят в труппу Московского ТЮЗа. Широкую известность актеру принесла роль Космоса в "Бригаде" Алексея Сидорова, а признание у кинокритиков – роль бандита Саймона в "Жмурках" Алексея Балабанова. С 2006 г. Дмитрий Дюжев является актером МХТ имени Чехова. В 2011 г. состоялся его режиссерский дебют.

С.Н.: Здравствуйте, Дима.

Дмитрий Дюжев: Здравствуйте, Сергей.

С.Н.: Я знаю, что Вы учились на каком-то специальном курсе особо одаренных детей. Вот Вы верите в то, что… Это ведь так называлось в ГИТИСе?

Д.Д.: Нет, это была школа.

С.Н.: Это была школа одаренных детей?

Д.Д.: Да, это была школа одаренных детей. До этого я там уже учился в 10-11 классах.

С.Н.: Как это проявилось, Ваша одаренность? Вы помните? И в чем она проявлялась?

Д.Д.: На самом деле, там была история, что мне угрожала какая-то безопасность…

С.Н.: В смысле опасность?

Д.Д.: В плане опасности, да. И в качестве безопасности нужно было меня уводить в другую школу. И тогда второй год уже работала эта школа одаренных детей, где они программу рассчитывали таким образом: учатся как в институте, по семестрам, сдают экзамены, готовят как диплом на выпуске, защиту диплома и так далее. И несколько направлений. Ну, конечно, я хотел учиться на экономическом, потому что это были…

С.Н.: Годы уже были соответствующие, да.

Д.Д.: 1991-1992 гг., самое начало. И ни о каком театре… Когда отец был в театре, и то не на тот момент, а уже когда-то. И все его коллеги, желающие ему лучшего здоровья, лучшего самочувствия, в каком бы состоянии ни приходили к нему просили денежку на опохмелиться и так далее. И все это было видно, насколько это бесперспективно. И вот отец говорит: "Ну давай тогда в школу новую, там что-то интересное должно быть, на экономическое". Ну а так как, видимо, там были еще какие-то капустники, что-то нужно было придумывать, и от каждого направления из абитуриентов, поступающих в эту школу… Видимо, как-то мне удавалось ярко это, что ли, делать. Хотя я никогда не чувствовал себя артистичным молодым человеком.

С.Н.: Да?

Д.Д.: Всегда это было за уши: вот папа у тебя артист, и ты тоже участвуй, как-то так.

С.Н.: А скажите, вообще в театр тянуло? На спектакли? Вы жили в Астрахани, да?

Д.Д.: И в Астрахани, и в Камышине, и в Волгограде, и в Павлодаре, в Алма-Ате. Отец ездил в Москву: была актерская биржа, и со всего Советского Союза съезжались режиссеры и актеры, друг друга искали и разъезжались в города, где предоставляли жилье и, собственно, роли. Вот так отец ездил. Ну да, на тот момент мы были в Астрахани. И вот из художественно-эстетического направления будущая моя классная руководительница подошла ко мне и говорит: "Дима, шансов попасть на экономический очень мало, очень мало. Туда все хотят. А к нам только девочки". И я учился – Вы не представляете – один мальчик и 3 девочки. У нас была класс 4 человека.

С.Н.: Такой небольшой был класс?

Д.Д.: Да.

С.Н.: Слушайте. Ну вот у Вас сейчас двое сыновей.

Д.Д.: Да.

С.Н.: Вот эти актерские, лицедейские какие-то таланты проявляются в младшем поколении?

Д.Д.: Да как сказать… Вроде бы они и проявляются, но проявляются как у любого другого мальчика.

С.Н.: Да? То есть это не так чтобы вот…

Д.Д.: Да. Заурядных, талантливых, одаренных, гениальных детей можно не видеть – можно услышать.

С.Н.: Ну Вы себя как-то ощущали, что вот дальше нужно идти в актеры? Я знаю, что по крайней мере в каких-то интервью Вы говорили о мореходке, о том, что Вы хотели какую-то мужскую профессию, серьезное дело, а в результате все закончилось ГИТИСом. Почему?

Д.Д.: Да, театральное дело, действительно, не привлекало никаким образом, потому что эти коллеги…

С.Н.: Ну экономическая ситуация.

Д.Д.: Да. И театры были пустые. Отменялись спектакли, потому что пришло несколько человек всего.

С.Н.: Чего играть-то.

Д.Д.: Собственно, да. В пустых залах иногда играли они, но это было прямо… Спасались алкоголем или посиделками актерской братии. Папа меня как-то в один момент: "Дима, у меня не получилось в жизни". Он мне иногда даже ночью говорил: "Поехали в театр".

С.Н.: Да Вы что?

Д.Д.: Да. Мы приезжали в театр, так как у него уже была в театре (в Астраханской драме) премия своя актерская ежегодная.

С.Н.: Он учредил премию, да?

Д.Д.: Да, как меценат. Он помогал театру в финансировании, он уже создал там торговый центр, ресторан, кафе, торговые ряды. Был уже как коммерсант в начале 1990-х гг.

С.Н.: Обосновался так уже.

Д.Д.: Да-да, коммерсант. Был не раз на пытках, на преследованиях, и утюг на живот – это все он проходил тоже.

С.Н.: Это начало 1990-х гг.

Д.Д.: Да. И глядя на него, глядя на артистов… И вот он говорил: "Поехали ночью". И я говорил: "Ну поехали". И вот он… Его, естественно, все знали: "Петр Валентинович, добрый вечер. Что, включаем свет?"

С.Н.: То есть он скучал по сцене?

Д.Д.: Абсолютно. Он говорил: "Садись в зал". Я уже садился на свое место. И вот ему дежурка включал свет…

С.Н.: Ему хотелось походить по сцене, понюхать?

Д.Д.: Нет, читать.

С.Н.: Читал даже?

Д.Д.: Да.

С.Н.: Просто Вам?

Д.Д.: Да-да, вот в эту огромную бездну, яму пустую он читал какие-то отрывки, какие-то… Он любил Есенина, любил Пушкина, у него даже были какие-то чтецкие программы. Мне привить ему не очень удалось, потому что, видимо, я всячески упирался, потому что мода была другая, надо было быть спортсменом, надо быть жестким, надо как-то уметь работать, где-то воровать, где-то обманывать.

С.Н.: В общем, не Пушкин, ни в каком виде.

Д.Д.: Не Пушкин, нет. Хотя и те, говорят, были еще те хулиганы.

С.Н.: Но как-то это не совпадало. Потрясающе. То есть я понимаю, что некий такой актерский ген в Вас, в общем, присутствовал, и он даже хотел его в Вас каким-то образом возбудить, да?

Д.Д.: Видимо, да.

С.Н.: Наверное, так. А потом, в общем, ГИТИС. И Вы в ГИТИС попадаете – это какой год?

Д.Д.: 1995 г.

С.Н.: 1995-1996 гг. – тоже время такое довольно смутное.

Д.Д.: Еще да.

С.Н.: Как Вы себя… Я так понял, что в общем не очень успешно этот первый год?

Д.Д.: Не очень успешно.

С.Н.: Притом что за фактуру, и за голос, и за все Вас взяли. Или как там было?

Д.Д.: Я до сих пор не понимаю, за что они меня взяли. Потому что говорил я… Отец почему еще хотел? Чтобы я поехал в театральный институт поступать, хотел мне дать новую жизнь. Он мечтал о кино. Он мечтал, что когда-нибудь, вдруг у меня получится, меня, сына, увидят в кино, это же магия, счастье, выше не может быть. Но вообще это должно было начать мне более-менее говорить. Потому что говорил я все вот так…

С.Н.: Никто ничего не понимал.

Д.Д.: Да.

С.Н.: И все-таки удача – она же очень важна в актерской судьбе. Фарт, как любит говорить Олег Павлович Табаков: есть фарт или нет фарта. Фарт – когда Вы его почувствовали? Что вот оно, то, чего я хотел?

Д.Д.: Ну вот в конце института, когда у нас были первые спектакли, вдруг стали люди приходить, и я почувствовал…

С.Н.: На Вас? По реакции зала, да?

Д.Д.: На курсовую работу. И я вдруг стал чувствовать, что я интересен. Что ко мне приходят люди, первые поклонницы, ходят на каждый спектакль. Что-то такое. Это было какое-то первое открытие.

С.Н.: Первое ощущение от театра, от себя на сцене.

Д.Д.: То есть я не совсем безнадежен. Я работал в "Ленкоме" (это 3-4 курсы). Мы бегали в массовке "Юноны и Авось", "Фигаро" (танцы, песни, пробежки). Но я видел, как ребята работают 10 лет на этой же деятельности, что мы, студенты. И когда нам в конце 4 курса предложили – Бомко тогда была завтруппой: "Вы можете остаться нужными людьми для театра".

С.Н.: В смысле в "Ленкоме"?

Д.Д.: Да, в "Ленкоме". "А может быть, вам будет когда-то удача".

С.Н.: И в "Ленкоме", в общем, была возможность остаться и продолжать бегать в этих массовках. Но все-таки в какой-то момент сомнение взяло, надо ли.

Д.Д.: И я взял телефонную книжку, стал обзванивать всех: вот, возьмите…

С.Н.: В театр показаться.

Д.Д.: Да, посмотреть. Никому не нужно было. Единственный театр, который среди 30 театров сказал "приходите", была Яновская, вот. Я пришел показаться, и вот она сказала: "Все у нас будет хорошо".

С.Н.: Слушайте, это же очень хороший период какой-то в Театре юного зрителя, хотя я знаю, что Генриетта Наумовна не любит это название: ТЮЗ, ТЮЗ и ТЮЗ. И там была серия прекрасных спектаклей. Почему у Вас там не случилась карьера и не получилось театральной истории?

Д.Д.: Это, наверное, еще и занятость. Получилось так, что 3-4 курсы я ходил по Мосфильму в составе своей группы – стучались, предлагали фотографии: "Возьмите, может быть, мы вам пригодимся".

С.Н.: Это когда сериалы пошли или просто на любое?

Д.Д.: Просто на любое что-нибудь. Готовы были даже на массовку, потому что было интересно вообще посмотреть, кто это такие – киношники – как выглядят эти самые камеры и как это вообще происходит в жизни. Мы же знаем это только из каких-то телепередач, а так вот вживую увидеть: мы-то к этому имеем самое прямое отношение – нельзя ли нам подглядеть, как это происходит? И по Мосфильму ходили в течение двух лет. И говорили: "Закройте дверь, уйдите отсюда, не нужны фотографии". Я таким образом попал… Ну, первое, правда, было, что ночью прибежал ко мне с другого курса парень и говорит: "Боб Земекис снимает ночью с Томом Хэнксом, нужна массовка. Есть что-нибудь? – шапка-ушанка, фуфайка какая-нибудь? Надо погрязнее, почернее попросили – русских играть". Пришли – там человек на 300 массовка. И тоже было, конечно, интересно туда поближе к Тому Хэнксу, хоть бы посмотреть, как он выглядит, потому что говорят, что где-то он есть, а вот среди этой массовки не видно его. Нам говорят: "Ребята, вы молодые, идите у двери стойте". Тут Боб Земекис объявляет: "Встаньте все в круг (как представительницы какой-то другой профессии), вас будут выбирать".

С.Н.: Ага.

Д.Д.: Мы так встали все в кружок – большой, огромный в павильоне этот круг, 300-400 человек. Кто-то за друг другом, все выглядывали. И Земекис так говорил: "You, you, you…" И так вот между мной и парнем другим так как-то: "You, you…" – и дальше. Ну и я думаю… А мне папа все время говорил: "Лови свою удачу на лету, на лету, никогда не упускай ее". И я так вроде говорю: "Oh, thank you very much" – и выхожу. И за мной парень: "Эй, парень, меня позвали, ты куда". Я говорю: "Да нет, меня позвали". А он: "Да нет, это он вылез, он выскочка! Это меня позвали! На меня показывали!" Я говорю: "Да с чего ты взял? На меня показали, а на тебя не показали". В общем, как-то начали… И тут Земекис спросил, что такое. Мы стали спорить. Он говорит: "Okey, okey".

С.Н.: Both?

Д.Д.: Да-да. Отлично, все, утвердили. Потом получилось, что в этом фильме нужно было эти почтовые ящики, а Том Хэнкс играл роль человека, который приехал изменить все в России. И он говорил: "Нужно время, время, чувствовать время, качество работы". И у кого-то что-то ящики эти падают, и тут… Ну я как студент, опыта-то и не было, и я как-то в голос: "Да ты что, этот ящик, куда ты его, тебе же сказали, попросили". Типа, не позорься, делай нормально: он и так на нас, а мы и этого исполнить не можем. И Земекис говорит: "О, вы отлично разговариваете, действуете – у Вас будет роль бригадира".

С.Н.: Я знаю, что недавно у Вас состоялся другой, уже чисто американский опыт с ролью, со словами, с титрами, со всеми делами. Фильм называется "Разборка в Маниле".

Д.Д.: "Разборка в Маниле", да.

С.Н.: И там Вы тоже играете русского.

Д.Д.: Да. Мне позвонил Александр Зотов, продюсер. Представился и говорит: "Дмитрий, Вы знаете, я хочу изменить отношение к русским в мире, поэтому хочу Вам предложить роль снайпера - русского парня: не пьющий и так далее. Роль небольшая, но по крайней мере в американском составе Вы будете представлять русскую нацию". Я говорю: прекрасно. Дали мне несколько сцен, с педагогом вкрадчиво выучил.

С.Н.: По-английски?

Д.Д.: По-английски все фразы. И даже реплики партнеров воспринимал на слух, в общем, прекрасно. Помнил. Прилетаю туда: там джунгли, Филиппины, Манила. Это даже не Манила, а вот именно джунгли. Там какой-то среди джунглей отель, такие соломенные халупы, среди звуков настоящих диких джунглей, страшновато: или шипение, или крики, как будто кого-то режут. Вечером как-то так боязно, говорили, чтобы форточки закрывали на всякий случай, чтобы никто не влез. Ну ладно. В 5:30 меня будит ассистент – все на английском, естественно – и говорит: "Дмитрий, берите с собой костюм". Я говорю: "У меня нет костюма". Она говорит: "Вы не взяли с собой костюм?" Я говорю: "Нет" – "Why? Why?" Я говорю: "Вай, вай, это я должен Вас спросить, почему Вы меня об этом спрашиваете?" У нас, говорю, в России так не принято: у нас в России в своем костюме снимается только массовка, потому что на них не тратятся; остальные, другие одеты.

С.Н.: Артистам шьют.

Д.Д.: Да, и не могут никак иначе воспринимать. Она такая говорит: "Окей". Поехали, значит, на площадку. Приезжаем туда – куча филиппинцев окружила меня, начали меня этой линейкой измерять: "Wrong, wrong, big size, big size, we don`t have, impossible". Я говорю: "Блин, а как так получилось?" Она говорит: "Ну, ничего, ничего, сейчас как-то что-то придумаем. А Вы не знали, что со своим костюмом надо приезжать?" Я говорю: "Нет, я не знал". Но думаю: блин, первый раз в жизни в Голливуде снимаюсь, у меня костюм спрашивают, чтобы я с собой привез. На кой этот костюм нужен-то, я не пойму? Уехал этот…

С.Н.: Продюсер?

Д.Д.: Нет. Главы департаментов были американцы, а все, кто в цехах, были филиппинцы. И вот, значит, они уехали на какую-то базу – видимо, военную базу.

С.Н.: Собирать Вам там одежду.

Д.Д.: Собирали одежду. Ну филиппинцы маленького размера…

С.Н.: Достаточно такие компактные, да.

Д.Д.: Да. И вот они и привезли эти компактные костюмы. И началось: одно не налезает, другое не налезает, третье. И ботинки: у меня 45-й, у них 42 – ой, говорю, сорри, не получится так. Они говорят: надо. И этот глава департамента говорит: "Dimitry, please". Иначе, говорит, меня уволят. Попробуйте, попробуйте, пожалуйста. Ну я говорю: это невозможно. Он говорит: "Try, try, please". Я туда сую ногу, и он мне сверху на коленку так, чтобы пятка туда вошла, ух – и такой: "Okey, okey". А у меня там пальцы поджались, я думаю: как же я играть буду, я же спецназовец, бегать должен, это. Говорю: "Нет ли что-нибудь другого?" Он говорит: "Нет ничего другого – пожалуйста, вот это". Ну, думаю, на один разок, наверное: сейчас я пройдусь, да и поменяем что-то. Второй также мы надели. Потом сверху надо было по закону спецназовских действий изолентой замотать, чтобы еще и не… То есть в каждом потом мне невозможно было развязать, завязать – это все уже было так замотано, что это я видел только на раннем рассвете и позднем закате.

С.Н.: Пытка.

Д.Д.: Ладно. Теперь меня знакомят с артистами. Артисты эти, ребята все: Каспер Ван Ди, Тагава, Грюнер – все очень узнаваемые лица. Хэллоу, хэллоу, значит. Они так смотрят на мою странную походку. Приезжает режиссер. Я иду к этому режиссеру, говорю: сорри, вот такая ситуация, в Москве так не бывает – костюмы дают только… А он так на меня смотрит и говорит: "Dmitry, you are sportsman?" Я думаю: он даже не знает, кто я есть. Я говорю: "Нет, я не спортсмен, я артист". "А, только артист" – "Да, только артист" – "А. А Вы когда-нибудь снимались в кино?" – "Да, в кино да" – "А, есть опыт в кино, да?" Я так понимаю, что он вообще не понимает, кто это приехал, и вообще он что-нибудь умеет делать? Мы его сейчас в одной из главных ролей собираемся, в общем-то, снимать. Ну ладно. Он говорит: "Ну а в боевиках снимались?" Я говорю: "Да". "И трюки исполнили?" – "Ну да". Он говорит: "А если Вы трюк делаете, и у Вас что-то рвется, что Вы делаете?" Я говорю: "Костюмный цех зашивает, и снова делаем". Он такой: "А если еще раз рвется?" Я говорю: "Еще раз зашиваем и снова делаем". "А еще раз?" – "И еще раз также". Он говорит: "Ну, понятно. В Америке это невозможно. Дело в том, что чтобы попасть в жанр "боевик", Вы должны быть прежде всего спортсмен, достичь своих высот в восточных единоборствах и так далее. А в дальнейшем открывать в себе вот эти вот способности актерской игры". Говорит, что актерского таланта тут не требуется, главное четко и вовремя сказать текст. Действительно, никаких репетиций не нужно было, потому что они как и есть, так они и говорят: суперорганично, не привязано, не чешутся, свободно себя чувствуют, там у них все нормально, они так существуют. Американцы – они ржать начинают открыто. Их система актерская, которой они учатся, основана на упражнениях. У них же нет этой пятилетней школы, у них это двухлетние курсы, где каждый день они делают упражнения: упражнение-"печаль", упражнение-"радость", упражнение-"нежданная печаль", "неожиданность в жизни", "счастье", "счастливое предложение" и так далее.  Миллион ситуаций для твоей будущей реакции актерской. И это нарабатывается. Грубо говоря, дается час одному студенту на одно упражнение. Все сидят и смотрят, и он в этот час распределяется, ищет себя, ищет свои манки и так далее. Дорабатывается до автоматизма. И когда он в сцене получает неожиданность, у него из этих двухлетних курсов получается "вау, ау" и все, идет у него сразу это, там, упражнение №25.

С.Н.: Фильм-то потом посмотрели?

Д.Д.: Еще до сих пор не посмотрел. Как и "Бригаду".

С.Н.: Вы и "Бригаду" не смотрели?

Д.Д.: Кусочками, отрывками, где попадал по телевизору. В ТЮЗе тогда работал.

С.Н.: Ну да, была работа. То есть посидеть у телевизора не было времени?

Д.Д.: Вот Вы спрашивали про Яновскую, почему. Как-то и не почему: как-то так получилось, что я все время отпрашивался у них, отпрашивался на съемки. А потом вышла "Бригада", первые серии. Еще никто ничего не знал: ну какой-то новый сериал, криминальная тематика, смотреть никто особо не хотел. И первые серии. И стали поступать звонки в администрацию: "А где у вас, в каких спектаклях Дюжев играет? Мы хотели бы на его спектакль". А у меня нет ничего, чтобы показать. У меня только есть один вечерний спектакль – прекраснейший, с Игорем Ясуловичем и так далее. У меня два эпизодика коротеньких: я вышел, что-то сказал, ушел, и все, и меня больше, я дальше дожидался поклонов и крайний с одной стороны выходил, кланялся, и никто никогда не обращал внимания, что за парень в этих двух эпизодах. И вдруг случается день вот этого спектакля после этих нескольких серий, которые прошли, в этот перерыв. Куплены билеты, администрация ко мне приходит, говорит: "Дима, а что у тебя произошло в жизни? На тебя раскуплены билеты. Это какое-то вообще… Спрашивают билетик лишний, перекупщики стоят на улицах – это уникально". Я говорю: "Да я не знаю, наверное, вот этот сериал". А из коллег никто и не знает, что за сериал, какой сериал: только у кого была возможность смотреть, те смотрели. И заканчивается спектакль, я с краю, и вся толпа с цветами, с плюшевыми мишками, с подарками, с шариками: "Дима! Дима! Космос! Космос!" Тогда "Дима" не знали, просто "Космос". Мне стало так стыдно от этого, я там был не основным исполнителем. И я как-то стал эти охапки брать и…

С.Н.: Раздавать.

Д.Д.: Да, и говорю: "И вам, пожалуйста, и вам, берите, и вам, и всем. Все заслужили, всем чтобы досталось". Как-то от доброты, поделиться. И вдруг эти девушки, которые дарили, прямо со слезами начали кричать тем, кому я подарил: "Отдайте ему, это я ему купила, зачем вы забрали?" И тем стало стыдно, они стали мне в обратную: "Дима, забери, забери". А девать некуда, вот такая вот охапка. Я говорю: "Да мне не надо столько". Я никогда же этого не испытывал. До этого, говорю, это было в институте на четвертом курсе, когда спектакли. Но это было скромно, но уже там…

С.Н.: Но все-таки была роль.

Д.Д.: "Дима, смотри, ты что не…" А это, оказывается, так бывает.

С.Н.: То есть это была одна из причин, почему Вам пришлось уйти из ТЮЗа, да? – не было ролей и несоответствие Вашей известности.

Д.Д.: Да, несоответствие.

С.Н.: Вашей популярности тому статусу, который у Вас был в театре.

Д.Д.: Да. Генриетта Наумовна сказала: "Ты должен понимать, что сериал – это однодневка: сегодня есть, а завтра уже все забудут. А театр, если ты пришел сюда служить, нашему театру – ты, пожалуйста, служи и никуда не бегай. Я поэтому говорила, что не надо отпрашиваться, не надо бегать, не надо без конца где-то на съемочках на этих сериальных сниматься. Все это однодневки". Ну и все. А день за днем, день за днем люди спрашивают, а мне стыдно, неудобно, а предложений нет. Ну и как-то… Но я очень благодарен и Генриетте Наумовне, и Каме Мироновичу. Это невероятно. Под их каким-то чутким, что ли, присутствием, вдохновением. Вот даже иногда Кама Миронович…

С.Н.: Гинкас, да?

Д.Д.: Гинкас, да. Он мог пройти мимо, и одного слова, одного предложения было достаточно, чтобы целый день можно было с этим жить. Я иногда даже иногда туда – они на третьем этаже находятся – и там такая лестница, и уже актерские. И я ждал шагов иногда, чтобы так посидеть на лесенке. Слышу шаги – значит, кто-то из них идет. И так вроде навстречу пройти, вдруг Кама Миронович что-нибудь еще скажет. А он ну удивительно, одной фразы достаточно, и с ней можно было жить неделю. Поэтому я счастлив, что это было. Надеюсь, что, может быть, когда-нибудь…

С.Н.: Что-то еще, может быть, на каком-то новом витке судьбы повторится. Но смотрите, Дима, в Вашей судьбе все-таки случился вот этот фильм "Остров", который тоже как бы абсолютно изменил, мне кажется, представление всех о Вас, о Ваших возможностях. Я знаю, что это совпало с очень горестными событиями в Вашей семье и с какой-то внутренней такой перестройкой, когда был момент, когда Вы уже думали больше в этой профессии не заниматься или по крайней мере какую-то взять очень долгую паузу. И Павел Семенович Лунгин как-то эту историю немножко изменил. Это так?

Д.Д.: Я не знаю, сильнее ли легенда настоящего или нет, но Вы мне сейчас сами и скажете. Это "Первый канал", когда снимали программу, написали как будто свой сценарий. Я их долго расспрашивал: "Что бы вы хотели от меня узнать? Что вы хотите про меня снять?" – "Нет-нет, ничего особенного, ничего особенного". И действительно, вопросов особенных как-то никто не задавал. А потом как-то это все так выстроилось, и я со стороны подумал: "Как логично все произошло". Легенды…

С.Н.: Они на то и легенды.

Д.Д.: Да, и остаются, жизнь же никому не интересна. Да, это произошло сразу после "Бригады", далеко до "Острова". Уже у меня была сестра 12 лет, ушла из жизни, потом папа, оставалась мама. И вышла "Бригада". На этой волне все как с ума сошли, и в общем какая-то любовь и все-все-все…

С.Н.: "Бедствие всеобщего обожания", как говорила Белла Ахмадулина.

Д.Д.: Да. И буквально через несколько месяцев с мамой плохо, и уходит мама. И я на тот момент… Я был какой-то на грани… Вот, я не знаю, в комедиях Чарли Чаплина про эти мотивы (мне когда-нибудь хотелось бы это снять): чувство славы и узнавания, куда бы ни зашел, очень странное ощущение, вместе с внутренней трагедией. И от этого, конечно, хотелось спрятаться, потому что счастливым быть сложно, а люди простые и открытые, и они говорят: "А что это Вы такой какой-то не такой?"

С.Н.: Смурной, да?

Д.Д.: Да. И поэтому, конечно, хотелось спрятаться вообще за смысл жизни. Кто-то начал говорить, что это ваш рок семьи, судьбы, и все, Димочка, скоро жди, и ты, тьфу, окажешься. И как-то это все вот так вот в каких-то веяниях рядом проходило, что я думал, что: ну, собственно, наверное, и моя очередь пришла.

С.Н.: То есть с таким ощущением Вы были в этот момент?

Д.Д.: Да. И я пошел служить на кладбище в храм, где отпевают покойников, петь на клиросе. Пел я неплохо, в ГИТИСе меня этому научили, ну и в школе даже немножко. И пел на клиросе. Потом я понял, что нужно искать своего места в монастыре, потому что лучшего счастья умереть в монастыре нет для человека. Как если брать из смыслов жизни, что это путь к святости, как переход в иную жизнь. И если эта жизнь вечная, а эта жизнь временная, и каждому определен вот такой кусок, то я признал, что спасибо за все, это была интересная жизнь, это было…

С.Н.: А сколько Вам лет было?

Д.Д.: Ммм… 22-23, наверное. Что вот и я свое счастье увидел в этой жизни, и несчастье, и, наверное, готов. И поехал в паломнические поездки. И уже не возвращался ни в ТЮЗ, ни… Уже в ТЮЗе я сказал, что, вот, извините, у меня такая ситуация, я уже, наверное…

С.Н.: Ухожу, да?

Д.Д.: Не приеду, да. Ну, они поняли. И да, и все. И я стал паломническими поездками ездить в разные монастыри: смотреть, как монахи живут, с чем живут, как живут. И, надо сказать, это было мое… Я счастлив и с детьми, и с женой, абсолютно счастлив. Но это иное. Как вот человек приходит в эту жизнь голым и голым уходит, ничего с собой ни оттуда, ни туда не забирая, так вот и для себя, для души это было одно из счастливых времен.

С.Н.: Это Ваше паломничество, да?

Д.Д.: Ну да. Где-то вот я неделю жил и понимал, что, наверное, здесь. Потом что-то происходило, и еще куда-то, еще где-то. Потому что хотелось вообще мир посмотреть, увидеть, как в этом духовном братстве живут люди. Потому что все очень родные, все близкие, никто не устает как будто бы, не нужно алкоголя, не нужно каких-то пьянств, праздников. Каждый день праздник. Они с этим так живут ясно: вот они встают в 5 утра и бегут скорее радоваться – здравствуй, братец, ну как ты спал, как с тобой, пойдем помолимся. Это вот для братьев первая молитва в 5 утра. Еще ночь-полночь, она идет до 7, до литургии. Потом приходит уже народ, это самое. И вот эти первые утренние ощущения, когда эти горят лампады – уже впоследствии, когда мы познакомились с Лунгиным (а познакомил меня с ним Балабанов, когда мы приехали на "Кинотавр" с фильмом "Жмурки"). А потом он говорит "приходите", сделали пробы. И вот тогда я ему многим поделился, и он был благодарен, что много что от нас еще взял в эту картину. Он вообще этюдным методом с нами работал. И тогда я действительно понимал, что, наверное, вот этот образ жизни, наверное, мой, и вот так ярко прошла моя какая-то короткая актерская жизнь. Да я про себя и знал, что я никогда и не мог, не получалось, есть другие талантливые, надо им давать дорогу, ну что я буду…

С.Н.: Дима, скажите, а в этот период у Вас был духовник, или кто-то Вам помогал пережить вот это горе?

Д.Д.: На тот момент еще нет.

С.Н.: То есть Вы были один на один с ним, да?

Д.Д.: С собой, да. И мне позвонил Иншаков Александр Иванович. Сказал, что какая-то была презентация, что-то очень такое рядовое, но он говорит: "Дима, мне очень надо, чтобы ты приехал". И я говорю: "Александр Иванович, я в такой сейчас ситуации, я бы вообще никуда не хотел бы сейчас на прессу выходить и соответствовать". Этому же надо соответствовать. Ну вот Вы прекрасно выглядите, Вы этому соответствуете. Для человека простого-рядового красиво выглядеть – это как в магазин пойти одежду себе выбирать. Для нормального же простого мужчины это же каторга всегда: вот это не идет, да это мне не… Какое-то расстройство: а вот есть вот лучше… Люди редко когда себя украшают, одеваются красиво, выходят. И еще надо терпеть это внимание, что ты идешь, а на тебя оглядываются, смотрят, а ты должен делать вид, что вроде ничего не замечаешь. Это какая-то, может быть…

С.Н.: Игра.

Д.Д.: Игра, что ли, это. Как-то, мне кажется, немножко надо стараться это делать. А так все как вот причесались с утра, умылись, надели, что удобно: майка та же, брючки те же, что менять-то, собственно? – пока не порвались, можно и не менять же. Обувь... Англичане чистят, а нам и так нормально. Мы же с таким менталитетом немножко живем. Поэтому я в таком состоянии, наверное, и прибывал, что мне как-то тяжело сейчас…

С.Н.: Ничего этого было не надо, да?

Д.Д.: Да. И вот именно он меня вытащил тогда и сказал: "Не-не-не, что-то ты не то думаешь, ты давай приезжай-ка сюда". Я говорю: "Да я точно не могу". Он говорит: "Нет, точно приезжай, и мы с тобой пообщаемся. Что-то ты, по-моему, не так жизнь понял: она тебе другое говорит, а ты ей про другое говоришь. Как бы у вас спора не вышло. Давай-ка приезжай". Потом он меня познакомил с другими людьми даже светского характера, которые как-то взяли меня в такую обойму жизни, которым я до сих пор благодарен – это мои друзья, Александр Петрович и его друзья. И вот именно они меня как-то увезли, закрутили, не давали дня покоя. И я как-то в этом быстро как-то стал вроде… Я такой человек открытый, благодарный, вроде я понимал, что люди для меня что-то делают, и я к ним, и так далее. И вот пронеслось, и вот они меня как-то вытянули. А там случилось и с Лунгиным, и было очень интересно все, что я накопил, в какой-то момент поделиться этим с Лунгиным, а там…

С.Н.: Воплотить в роли. Мне хотелось, во-первых, спросить Вас о Ваших режиссерских опытах. Потому что, я так понимаю, это такое очень важное содержание Вашей жизни – свое кино. Более того, оно имеет определенное признание: уже и были награды, уже от "малого" метра переходите к "полному" метру. Вот в этом смысле что Вам дает эта профессия? Что бы Вы хотели снять? О чем этот будет фильм, этот фильм Вашей мечты? Будучи таким в общем успешным артистом, и Вы играете в Московском Художественном театре, и в Московском губернском театре, и Вы снимаетесь много, и Вы нарасхват, Вы все-таки решили заняться режиссурой. Почему?

Д.Д.: Как будто бы иногда артисту это, наверное, естественно так. Хочется выйти из ситуации, когда тебе все время ставят рамки, когда ты все время зависим, когда ты все время зависишь от человека, который с тобой это делает. За какое-то время опыта – чтения, увиденного – рождаются свои истории, свои миры, которые хочется подарить. И дарить съемочной группе настроение, дарить артистам роли, дарить зрителю образы. Я такой визуалист, я люблю живопись. Допустим, художников всегда для кино всегда выбираю по принципу "назови мне художников, которых ты любишь", "а что бы ты хотел в них…", "а что ты видишь сегодня и вот того времени?", "а вот на этом сочетании?". Ведь живопись в какое-то время была сильнейшим из искусств, было самым востребованным и дорогим, мастеров мы до сих пор знаем. Нынешних не знаем, вот. А тогда это было искусство номер 1. И драматургия, которую вкладывали живописцы… И даже интересно прийти к одной картине. Но я обожаю импрессионистов, допустим, где-то в Париже прийти (в Орсе или в Лувр), встать с кем-то и пообщаться, посмотреть на него и сказать: "Ну вот какую ты загадку здесь приготовил? Ну покажи мне то, что никто не видит. Покажи, за чем ты что-то спрятал". Потому что у каждого были такие маленькие загадки, секретики. Можно уже потом искусствоведов почитать и…

С.Н.: Какие-то объяснения получить.

Д.Д.: Да, они опишут, что в этой картине было спрятано вот этот образ, в этой картине вот это неслучайно, вот это для этого и так далее. Очень интересно просто угадывать. И вот когда тебе вдруг эта мелочь угадывается… Причем это же угадывается, бывает, и с твоим настроением. Придешь в другом настроении и другое увидишь, и другое поймешь при этом же сюжете, при этой же цветовой гамме. Мы сами где-то фантазеры.

С.Н.: В общем, Вам бы хотелось снимать свое кино, чтобы секреты, эти тайны каким-то образом зашифровать или для себя их разгадать?

Д.Д.: Да, вместе с жизнью, которая сама по себе гениальна, которая дает нам такие неожиданные вещи, которым мы удивляемся и не перестаем удивляться. Для этого нужно любить жизнь, для того чтобы ее как-то так… Выжимку сделать.

С.Н.: А что Вам помогает любить жизнь?

Д.Д.: Помогает? Вера остается, вера. С утра вот первое, что я делаю, как стаканчик чистой воды для здоровья выпить, так первая молитва с благодарностью за ночь, за день: спасибо, что ты мне еще один денек даришь – с детьми, с женой, с профессией, с солнышком, с тем всем. На ночь: спасибо, что это было, подумать о своих каких-то ошибках, глупостях.

С.Н.: И все-таки что сегодня Вас делает – или может сделать – абсолютно счастливым?

Д.Д.: Сегодня уже я абсолютно жертвенный становлюсь человек. Если раньше еще я мог побольше подумать о спасении своей души, то на сегодня уже о спасении окружающих начинаешь думать, потому что есть жена, есть дети. Для детей много времени не бывает. Сколько бы мы ни проводили, месяц вместе или час, это необходимо, и каждую минутку без рукоприкладства, без повышения голоса, абсолютно наравне. Ну это мне с женой-психологом повезло, она мне помогает быть правильным папой: чтобы уметь договориться и в разговоре, в объяснении, на сотый раз (первый не понял, десятый раз не понял) прийти к совместному заключению, что да, сынок, в жизни лучше поступить вот так, нежели иначе. И его душа становится светлее.

С.Н.: Представляете свою жизнь через 10 лет?

Д.Д.: Ой… Ведь есть такой тест: "Скажите, кем вы себя видите на рабочем месте?" И самое правильное – сказать: "Я вижу себя через 10 лет на Вашем месте (на месте руководителя компании, офиса и так далее)". Когда-то я думал о руководящей должности, помочь коллегам театрального, кинопроизводства. С возрастом, с небольшими годами, с тем темпом, ритмом, который происходит как будто год за два… Очень нужно трудиться, чтобы держать надежду на то, что все изменится; верить в лучшее. Очень много сил на это требуется. Как-то раньше верилось легче.

С.Н.: Это был Дмитрий Дюжев в программе "Культурный обмен" на Общественном Телевидении России. А я, Сергей Николаевич, прощаюсь с вами. Всего доброго, до свидания. 

актер и режиссер Дмитрий Дюжев - об актерской профессии, о том, что такое удача и чего следует больше всего бояться, становясь перед кинокамерой или выходя на сценическую площадку.