Арон Зусьман: Счастье – это выжить. И счастье – оказать помощь людям, которые нуждаются

Сколько бед и лишений принесла Великая отечественная война людям, сколько искалеченных судеб. Война – это письма, которых ждали и боялись получать. Это несбывшиеся надежды и несвершившиеся открытия. Это погибшие жизни и непрожитые биографии. Война – это не только человеческие жертвы, потери в бою, но это прежде всего изуродованное, искалеченное детство. Фашизм не признавал возрастного различия. Великолепно отлаженная гитлеровская машина уничтожения людей перемалывала всех с одинаковой беспощадностью – дряхлых стариков, женщин, новорожденных младенцев. В годы Второй мировой дети оказались самыми незащищенными среди тех, кому пришлось жить на оккупированной территории. Сотни тысяч детей с матерями или без них оказались в концентрационных лагерях или в гетто. "Мы родом из войны", - говорят те, чье детство пришлось на тяжелые военные годы, когда легче было умереть, чем выжить. И всю жизнь мальчишки и девчонки, у которых ранним июньским утром 1941 года отняли детство, вынуждены помнить то, что не всякому взрослому пережить под силу.

Арон Зусьман: Началась война. Я помню, когда в парке призывали в армию, и мы со старшей сестрой… Я помню, как она влезала на полуторку, на кузов машины, и говорит: "Я тебя буду ждать". Брата взяли потом тоже. Много членов нашей семьи взяли на фронт в армию. Сестра у меня была военнообязанный фельдшер-акушер. Помню, когда вступали немцы, мы бежали из нашего домика - у дяди в доме был погреб. Мы бежали, чтобы спрятаться в погребе, чтобы не попасть под пули, под снаряды. И я помню, как на руках у отца, у него жесткая щетина, я прижался к нему, и мы мчимся, и пули свистят над ухом. Помню, солдатик тащит… бежит обратно, ящик со снарядами тащит, останавливается, стреляет, плачет, бежит. Уже никого нет. Уже наши все отступили. А он отстреливается, не сдается…

Арон Григорьевич Зусьман, председатель президиума общероссийской общественной организации "Еврейская организация узников фашистских концлагерей и гетто "Руф". Самому Арону Григорьевичу пришлось пережить весь ужас войны в детском возрасте, став узником концлагеря "Мертвая петля" под Винницей.

Арон Зусьман: Немцы пришли 22 июля в Брацлав. Это спустя месяц после начала войны. Сразу потребовали, чтоб были желтые звезды пришиты на груди, на спине. Сразу началась охота на мужчин, на девушек. Очень они охотились беженцами из Польши, Литвы. Они же убегали с Западной Украины, они убегали. А застряли в Винницкой области. У них еще было кое-что – ценности, валюты и так далее. Вот их в подвалы. И осталось от них человек 5-8 польских евреев. И то они познакомились с нашими еврейками, и как-то совместно спасались.

Немцы всех согнали в гетто возле базара. Потом гетто начинает потихоньку суживаться. В центре Брацлава была Брацлавская тюрьма. И вот район вокруг тюрьмы, все улицы, все дома были забиты евреями. Друг на друге лежали. И в этом районе не было колодца. Люди были без воды. Это самое страшное. А за колючей проволокой, выйдешь на дорогу, перейдешь дорогу на другую сторону – уже тебя имеют право расстрелять. А как ты без воды? И так издевались, как могли. Мы были на одном берегу Южного Буга. А второй берег уже как бы принадлежал немцам. И вот отдыхающие, раненые немцы на том берегу выискивали, кто спускается к Южному Бугу, чтоб воду набрать, и стреляли в ведро, стреляли в человека. В общем, упражнялись. 30 декабря 1941 года всех выгнали из гетто в колонны и погнали пешком в Печеру – было такое село. Оно до революции было богатое село. Ночевали где-то в свинарниках. Это счастливым людям достался свинарник. Остальные ночевали в снегу на улице. А зима была лютая, 20-25 градусов мороза, голые люди. Кто отстал – застрелили. И вот мама увидела одного полицая – здоровый, крепкий, но придурок. Сам где-то из-под Печеры родом. Отец мой дружил с его отцом. И мама кричит: Ванька, держи, и через головы меня кинула. И дурак-дурак, но он меня взял, накрыл тряпками и засыпал табаком. Немцы кинули овчарку, а тут табак. И когда уже довезли меня до ворот лагеря, он передал меня в колонну. Так я спасся. Мог погибнуть, уже не доезжая до лагеря. Ну что, в лагере страшно было посмотреть в глаза немцу, страшно было посмотреть в глаза полицаю. Поднять голову было страшно.

Потом уже румыны ушли. Уже все посты заняли немцы. Там вообще не шевельнешься. И увезли всех мужчин, начиная с 15 лет до 60, всех увезли. Потом взялись за девушек, женщин. Вторая моя сестра, которая была в концлагере, Фаня, собрались девушки и решили, что четверо дверей, и каждая кинется из дверей. Вдруг останется жива. Немцы же вот так ходят. Они когда сходятся, эти разбегутся.

Так и сделали. Раввин отмашку давал. Короче говоря, нашу соседку, очень красивую девочку, тут же уложили, буквально несколько метров она отбежала. А моя сестра добежала до лестницы. А там лестница 175 или 180 ступенек к Южному Бугу. Она побежала, немец за ней. И он стреляет, она упала. Потом он возвращается: "Abgemacht, abgeschuss" ("дело сделано, расстрелял"). Мама плачет, рвет на себе волосы. Я плачу. Что делать?

А вообще чудо, конечно, есть чудо. Потому что один раз немецкий офицер ходил по лагерю. И сказал овчарке на меня: "Фас!". Овчарка подскочила, взяла мне горло вот так. Я ей смотрю в глаза и боюсь крикнуть. Потому что если я буду кричать – у мамы будет инфаркт. Такие мысли у меня. И я тихо стою, смотрю ей в глаза. И она меня отпустила. Как он ее бил, эту овчарку немец, как же он ее бил, я не знаю! Я аж плакал, как он ее бил. И я остался в живых.

Потом нас стали бомбить наши. Наши стали бомбить. Здание они бомбят. А мы бестолковые. Был большой графский винный подвал. Большинство узников оттуда уже погибли. Так оставшиеся кинулись туда прятаться, в этот подвал под землей. А нам же тоже не терпится. Мы звезды увидели, мы мечтали, почти три года мечтали звезды увидеть. Это стреляет, а мы носимся, мы кричим, мы машем. Потом немцы стали заезжать, машины. И стали разворачиваться. А там такой бассейн во дворе был. И они разворачиваются. И последняя машина кричит: "Rus, rus, schnell, schnell". И эти постовые со всех концов бегут. У кого штаны свалились. Может, поймали интересный момент. Держатся за штаны, плачут, бегут за этими машинами. И проходит какое-то время – и появился красноармеец, солдат. Маленький. Овчарка большая. И я эту овчарку обнял. Он вынул сухарчик, сломал его напополам, половину сам съел, половину мне дал. И я потом маме отломал, половину отдал.

Концлагерь "Мертвая петля" действовал с декабря 1941 года по 18 марта 1944 года. Из 50 000 узников ко дню освобождения в живых осталось меньше 800 человек. Среди них был и семилетний Арон Зусьман с матерью. После освобождения им, конечно, хотелось попасть домой любой ценой. Но возвращаться было некуда. На том месте, где раньше стоял их дом, ничего не осталось. И снова пришлось выживать.

Арон Зусьман: Естественно, после войны отцовский дом, конечно, в Германию не увезли. Его полицай разобрал и перевез в село, и построил себе дом. Когда мы вернулись, одна украинка сказала моей маме, кто это сделал. Но мы приползли с концлагеря, лежали на помойной яме, лежали на базаре в Брацлаве. Сгнившие, дождь льет, куда деться, дома нету. Эта женщина пришла, говорит: вот ваш дом перенес в село такой, такой. Мама говорит: я с ребенком осталась, и я не знаю, буду я жить или нет, не нужно мне ничего. А потом уже спрашивали эту женщину, она уже отказалась сказать. К сожалению, мы никому не нужны были и после освобождения, никому мы не нужны были. Кто как мог, так выживал.

Короче говоря, суд над полицаями, кого поймали, был в Брацлаве, в народном суде, военный трибунал судил. И я получил ответ из архива, что состоялся суд военного трибунала, выступало 27 свидетелей обвинения, вас там не было. Но мне уже было около 7 лет, я мог все сказать, но меня не позвали. Каждый свидетель из этих 27, наверное, назвал 200-300 фамилий убитыми и так далее. Архивы были в мешки запечатаны, и было написано "50 лет секретного хранения". Но уже прошли 50 лет. Нас освободили в 1944 году. И мы туда не можем попасть. Некоторые получили какие-то справки, единицы.

Почему эта секретность… В 1989 году писатель Лиханов организовал поездку, по-моему, было 4 автобуса, по концлагерям Польши. Было очень много людей, которые выжили из Освенцима. Во многих странах мира они жили. И ко мне часто подходили несколько человек. Они были в Освенциме. И их младшие братья-сестры тоже были. Но старших увезли колоннами, увели оттуда немцы. А маленьких они не могли вести, они там остались. Их освободила Красная Армия. И потом они говорят: два или три эшелона этих детей были увезены в Советский Союз. И теперь их братья, сестры, которые остались живы, на Западе не могут их найти никак. Почему архив Освенцима должен быть засекречен? Почему должен был засекречен архив Вермахта? Почему он должен быть засекречен?

Всего в Германии и в оккупированных ею странах действовало более 14000 концлагерей, тюрем и гетто, где содержалось более 20 млн человек, 12 млн из которых погибло. В числе крупнейших лагерей – Майданек, Треблинка, Цебибор, Терезин, Дахау, Дора, Маутхаузен, Ораниенбург, Освенцим, Бухенвальд, Равенсбрюк и другие. Среди жертв, погибших в нацистских концлагерях – 5 млн советских граждан. Каждый пятый узник был ребенком.

Арон Зусьман: Память о погибших у нас была все время. Но я шел в школу, приходил домой, мамы на крыльце, сидели эти еврейские бабки, варили повидло, еще что-то. И сначала разговор – цены на базаре и так далее, а потом все возвращалось к концлагерю, к гетто, кого убили. Это все было в голове. Потом мы ездили на поминки в концлагерь. Это надо было ехать через лес. И как только поминки, автобус подъезжал к лесу, и шлагбаум был закрытый, и такой замок на нем. И надо было где-то 3-5 км топать. Ползли туда люди. Не сбывалось ничего, понимаете?

А потом я уже в Россию уехал, в Ленинград. Потом я оказался в Подмосковье, в Москве. Тут тоже не особенно Холокост кто-то одобрял, кто-то не хотел слушать. Я помню первые митинги, которые были разрешены – это на Востряковском кладбище. Приезжал грузовой автомобиль, и рассказывали о Бабьем Яре воспоминания. Были еще несколько человек в Москве из Бабьего Яра. И в 1991 году я собрал людей в клубе "Факел". 21 июня мы провели собрание, выступали, рассказывали и так далее. И написали от руки обращение в правительство. И поехали на Красную площадь возложить цвету к памятнику неизвестному солдату. И как мы приехали, и тут идет Руцкой, Силаев. Я говорю: мы бывшие узники, пришли сюда возложить цветы, не знали, что вы будете, и, если не трудно, мы наше обращение хотим вам дать. Какой-то из охранников схватил. С нашего концлагеря Роман Ланда кричит: "Заберите наши слезы! Ведь этот охранник сейчас в помойку выкинет". И Силаев взял и дал прямой телефон, без секретаря. Позвонили ему. Вышел указ. Указ президента Ельцина №16, где бывших узников признали инвалидами отечественной войны II группы. Потом в Москве была создана ассоциация советских евреев-воинов, партизан и узников концлагерей. Был такой полковник Сокол, имел все ордена, кроме "Героя Советского Союза", хотя было доказано, что когда его батарея попала на высоте в полном окружении, когда не осталось снарядов, он вызвал огонь на себя. И это есть во всех анналах.

Потом развалился Советский Союз. И мы сделали еврейскую организацию бывших узников концлагерей и гетто "Руф". Руф – это зов к милосердию, к пониманию, к человечности и так далее. Потом мы стали сначала межрегиональной, а потом в 1999 – общероссийской организацией. Мы очень много чего сделали. Во-первых, мы занимались памятью. Мы раскрыли засекреченные документы по Калужскому гетто. 170 км от Москвы, Калуга, было гетто, которое в конце 1941 года, когда немцы вступали, подожгли. Кто смог – бежал, кого расстреляли, кого ранили, и так далее. Мы раскрыли это гетто. Потихонечку, по страничке. Мы ездили туда, 2-3 раза в год проводили конференции, возлагали венки к месту расстрела, приглашали местное телевидение, приглашали печатать газеты, находили свидетелей, тоже печатали в областной газете. Счастье – это выжить. Это раз. И счастье – оказать помощь людям, которые нуждаются. Я стараюсь это делать. Я стараюсь поделиться. И благодарю Бога за то, что я до сих пор востребованный. Если не выгонят, буду и дальше продолжать работать.

Уже я знаю, куда я поеду завтра, уже я знаю, куда я поеду послезавтра. И так далее. Когда тебе в помещение приходят дети из бывшего дома пионеров, и слушают тебя, смотрят, спрашивают, пьют с тобой чай, я чувствую себя, что я для чего-то живу на белом свете. Вот это самое главное.  

Председатель президиума Общероссийской общественной организации "Еврейская организация узников фашистских концлагерей и гетто" Арон Зусьман - о Холокосте, о том, как удалось выжить в концлагере и засекреченных архивах нацистских лагерей смерти.