Константин Кедров: главное для поэта – это любовь читателя. И желательно, чтобы она была сразу

Вот уже второй год в международном культурном пространстве, и в частности в поэтических и литературных кругах, хедлайнером от России выступает поэт Константин Кедров. Поразительно, но поэт, чьи стихи впервые были опубликованы в газете "Комсомолец Татарии" еще в 1958 году, поэт, чье имя давно известно далеко за пределами России, только в 2003 году становится обладателем премии GRAMMy.ru в номинации "Поэтическое событие года". Но время все расставляет на свои места и сегодня все чаще к творчеству Константина Кедрова обращаются новые поколения читателей. В 2013 году Константин Кедров стал первым российским поэтом, награжденным самой престижной южно-корейской премии Манхэ, прозванной в народе восточным аналогом Нобелевской премии. И это не случайно, ведь в разные годы премию Манхэ получали будущие Нобелевские лауреаты: Далай-лама, Нельсон Мандела и писатель-правозащитник Маюнь. В уходящем году лаудацио, что в переводе с латыни означает похвальная речь, прозвучала на русском и немецком языках, в честь Константина Кердова в Мюнхене. Там в библиотеке Льва Толстого прошла церемония вручения ему премии "Доминанта-2014" за выдающиеся поэтически открытия и создание новых эстетических принципов в литературе. Кедрова называют настоящим соловьем современной поэзии. Его неистовые стихотворные трели слышны практически на всем поэтическом пространстве нашей планеты – он твори, как дышит, не думая об условностях и правилах. В итоге открывает новые горизонты и смыслы.

Константин Кедров:

Взгляд – это глубина неба.

Боль – это прикосновение Бога.

Бог – это прикосновение боли.

Свет – это голос тишины.

Тишина – это голос света.

Тьма – это крик сияния.

Сияние – это тишина тьмы.

Душа – это нагота мысли.

Нагота – это мысль души.

Расстояния между людьми заполняют звезды.

Расстояния между звездами заполняют люди.

Человек – это изнанка неба.

Небо – это изнанка человека.

Константин  Кедров – российский поэт, доктор философских наук, автор термина "метаметафора" и философской теории "метакода". Создатель литературной группы и автор аббревиатуры ДООС, что расшифровывается как Добровольное общество охраны стрекоз. Член Союза писателей СССР, член исполкома Российского ПЕН-клуба, член Международного союза дворян.

Константин Кедров: Россия без поэзии не существует. Когда мы говорим XIX век – мы говорим Пушкин, Лермонтов, Тютчев, вспоминаем Фета, вспоминаем, что там было. Говорим XX век, опять уже прошлое столетие, но опять же говорим Маяковский, Хлебников, Мандельштам, Пастернак. Если это убрать оттуда, то там ничего не остается. Что там останется – пенька, которой торговали, нефть, которую качали? Это хорошо - нефть, пенька, но не это остается-то. И нефть рано или поздно закончится и все, а поэзия никогда не закончится. Ценность ее не пропадает, а возрастает со временем, потому что поэзия неповторима, поэзия драгоценна. Поэзия основана на индивидуальном и личном, как в советское время некоторые поэты стремились к этому, не свое мнение выражать, а вот "я всю свою звонкую силу поэта тебе отдаю атакующий класс"! Да нет, Владимир Владимирович, вы гений и чтобы вы там не отдавали – вы себя отдавали и не атакующему классу, а всему человечеству. И уже все забыли про пролетариат и про все прочее, а вот стихи ваши остаются навсегда. Или там какой-то Овидий славил императора, а про этого императора уже и никому и слышать не хочется, а если хочется, то интерес такой чисто исторический. А вот Овидий и его стихи так же остаются, потому что они звонкие, потому что они звучат.

Нефть рано или поздно закончится, а поэзия никогда не закончится. Ценность ее не пропадает, а возрастает со временем.Поэзия – это высшее проявление человеческой свободы, самое высшее, вот более свободным быть нельзя. Кино зависит от аппаратуры, театр нужен, актеры нужны и я вообще удивляюсь, как вообще из всего этого что-то остается. Поэзия – ничего, записная книжка и все, и полная свобода, ни ассигнований, ничего. Правда, тоже довели до абсурда: раз на поэзию не нужно ассигнований, то пусть поэт подыхает с голоду, ему даже стаж не защитывают. Мы живем в очень странной ситуации, при которой все пишущие люди оказываются бомжи, потому что творческие союзы - это общественные организации. Лев Николаевич Толстой, живи он в наше время, он бы не получал пенсию, вернее получал бы, но как бомжи получают, как не работающий, из милости на тебе. Но тут я не о деньгах говорю, а об отношении. Как говорил в свое время Слуцкий: "что-то физики в почете, что-то лирики в загоне, дело вовсе не в почете – дело в мировом подходе". Так вот сейчас уже и физики не нужны, и лирики не нужны, никто не нужен, вот такая странная цивилизация попалась. Нужны только потребители, а производящие как бы пошли вон, дураки.

Все жалуются, во всех странах говорят, у нас теперь нет интереса к поэзии. Франция, в известной мере - родина поэзии, трубадуры и т.д. все оттуда – там интерес к поэзии угас. Но не сам угас, а просто люди не имеют доступ к этой драгоценности, вот в чем дело. Потому что, конечно же, поэзия на дороге не валяется, золото, бриллианты, алмазы под ногами не валяются – под ногами валяется галька.

Какая же может быть большая пытка для поэта, чем не печатанье его стихов. Четверть века меня не печатали - ни одной строки. Я написал стихотворение:

"По комнате бродит медведь тишины,

Я заброшен сюда из другого светлого века.

Мне смешно, когда четыре стены

Одного свободного человека".

Статья в газете "Правда": молодой поэт, мы каждому молодожену отдельную квартиру через 10 лет дадим, мы коммунизм вот-вот построим, а поэту, видите ли, стены мешают. И постановили – не печатать – и не печатали, выполнили свое замечательное постановление. Меня стали печатать, когда советская власть, слава Богу, уже стала издыхать. Вот около меня с 1983 года был Андрей Вознесенский, который на каждую мою строку, раздавался звонок этого телефона, потом у него голос стал пропадать, хриплый такой: "Ты гений!".  Не важно, гений не гений, а важна реакция. А произведение тогда я написал в 1983 году, оно называется "Компьютер любви". И вот в Париже на книжном салоне в 2005 году Андрюша очень плох был, он упал, разбил голову там еще, но все равно он хотел, чтобы вечер был в лавке Струме. За него стихи читала Оза, Зоя, а когда она прочитала замечательные гениальные его вещи, он сказал, что пусть гостья прочитает.

"Возвратитесь в цветы,– говори Вознесенский, – возвратится Андрюша и я и ты,

А когда возвратимся, то вновь возродимся или в нас возродятся цветы.

Мы прошли по земле, как Христос по воде, оставляя в небе следы.

Мы прошли по земле и остались в земле, как в земле остаются сады.

Семена наших душ прорастут по траве, и слезами осыплется сад,

А над нами на небе другие сады, звезды гроздьями света висят".

С этого момента я считаю, молчание вокруг меня нарушилось. Но оно нарушилось там: в Южной Корее меня знают, в Японии знают, в Китае знают, переводят, берут интервью. Нашим интересно все, кроме поэзии, вот выдвинули туда и выдвинули сюда и т.д. – вот только это интересует. Я всегда говорю, ну, выдвинули, ну, не выдвинули, ну, стал лауреатом, не стал – вы стихи послушайте. 

В Южной Корее меня знают, в Японии, в Китае. Переводят, берут интервью. Нашим интересно все, кроме поэзии. 

Всегда говорят так: для стихов у нас место, вот вы расскажите нам, как вы, какой вам галстук нравится, там носите или не носите и т.д.  Знаете, эти годы не печатанья, видимо, возмещаются с одной стороны пониманием, любовью настоящих гениальных поэтов. Одни из них старше меня, как Вознесенский, другие младше меня, мои ученики, как гениальный, ныне уже ушедший поэт Алексей Парщиков. Присутствие этих ребят держало меня на поверхности. Тяжело? Я вам скажу так, что, конечно, молодость честолюбива, и, конечно, молодость хочет славы, это, вне всякого сомнения, но этому надо было, видимо, претерпеть. Это претерпеть дало возможность быть более мудрым, чем, скажем, наши поэты, которые прославились в юности своей. Все-таки главное для поэта – это любовь читателя и эта любовь, желательно, чтобы она была сразу.

Когда мы разрушим последний условный знак

И будут слова многоверны, как мир Минковского.

Мы научимся читать язык голодных собак

И откроем птицам поэзию Маяковского.

И поделятся звери своей бессловесной мукой,

И расскажут рыбы о том, как они молчат,

И расскажут камни, обезличенные наукой,

Что никто не слышит, как громко они кричат.

Сообщение сердца, сообщение неба,

Сообщение ТАСС: сейчас Вселенная выступит

Перед вами с краткой пятиминутной речью.

И Вселенная с нами заговорит,

И язык у нее, кажется, человечий.