Максим Никулин: Уже хочется реального, хочется настоящего. А где это? Только в цирке!

Гости
Максим Никулин
генеральный директор и художественный руководитель Московского цирка на Цветном бульваре

Многие поколения москвичей по праву считают Цирк на Цветном бульваре одной из достопримечательностей столицы. И несмотря на то, что на сегодняшний день индустрия развлечения многообразна, зрители выбирают цирковое искусство и идут на имена, ставшие легендарными. Имя Юрия Никулина было одним из таких. Оно неизменно связано с Цирком на Цветном. Великий клоун, замечательный киноактер, талантливый руководитель Московского цирка на Цветном бульваре. А самое главное – незаурядная личность, человек с большой буквы.

О нем до сих пор рассказывают в настоящем времени и не любят говорить, что он ушел из жизни. Максим Никулин, в отличие от отца, никогда не мечтал быть клоуном, рассудив, что вторым Юрием Никулиным ему не стать. Он закончил факультет журналистики МГУ, работал в "Московском Комсомольце" на радио, телевидении, пробивался сам. Поскольку отец считал, что сын должен добиваться всего самостоятельно.

Но именно Юрий Владимирович Никулин открыл организаторские способности сына. И доказательство тому – сегодняшний Цирк на Цветном бульваре, который называют самым знаменитым центром развития циркового искусства в России благодаря таланту и профессионализму своего нынешнего руководителя Максима Юрьевича Никулина.

И в этом году семья Никулиных отмечает 2 юбилея: 60-летие Максима Никулина и 95 лет со дня рождения Юрия Никулина.

Максим Никулин: В семье не было никогда особых пиететов по поводу круглых дат. И у отца, насколько я помню, тоже не было каких-то таких пристрастий. И самое смешное, что я сегодня его хорошо понимаю, потому что мне очень хотелось на мое 60-летие куда-нибудь уехать подальше. Но просто сложилось так, что есть определенного рода публичность, и мне мои сотрудники и коллеги сказали, что я себе в этом вопросе не сильно уже принадлежу. Поэтому то, что французы называют noblesse oblige. Я не думаю, что если бы Юрий Владимирович сейчас был бы с нами, он бы сказал какие-то знаковые слова, о которых потом можно вспоминать с придыханием.

Я думаю, что он мне позвонил бы одним из первых рано утром и сказал бы: "Мальчик, с днем рождения". Это было бы, наверное, самым для него органичным.

Максим Юрьевич Никулин, генеральный директор и художественный руководитель Московского цирка на Цветном бульваре; российский журналист и телеведущий; член правления Творческого союза цирковых деятелей России; академик Национальной академии циркового искусства; сын прославленного клоуна, актера и бывшего директора Цирка на Цветном бульваре Юрия Владимировича Никулина.

Максим Никулин: Наверное, всем свойственно оборачиваться назад в какой-то момент и что-то вспомнить, что-то посмотреть, еще раз что-то прикинуть. И мне тоже. Я такой же, как все. Если говорить о каких-то ярких событиях, то есть определенные точки отсчета. Понимаете, когда я был в 8 классе, меня родители вывезли в Париж на 2 недели. Это были, естественно, 1970-е годы. Шок серьезный для человека молодого. Для меня на долгие годы потом жизнь разбилась на две части: до поездки в Париж и после.

Бывают такие именно яркие впечатления. Сегодня, когда я там фактически живу, я уже все по-другому чувствую и понимаю. Но все равно тот восторг вспоминается.

Когда я пришел работать на радио из газеты, откуда меня сократили, трудоустроили на "Маяк", я сомневался, а человек, близкий к этим кругам, сказал: "Дурак, ты даже не думай. Самая лучшая журналистская школа в Советском Союзе. Если ты хочешь быть журналистом, то иди туда". Наверное, это тоже было какой-то точкой поворотной, не поворотной – не знаю.

В 1985 году, когда меня пригласили работать на телевидение, тоже такой этапный момент. Да, цирк само собой. Но цирк немножко особняком в этом стоит. Хотя последние 25 лет я с ним связан. Четверть века уже. И никогда не хотел этого, не стремился сюда. Тем более на какую-то административную должность. Так звезды встали, так жизнь сложилась. Поэтому я не жалею ни о чем. Знаете, тоже говорят: "А если бы вам довелось еще раз это пережить, вы так же поступили бы?". Конечно, нет. Я себе прекрасно отдаю отчет, сколько глупостей я наделал в жизни, как и любой другой человек. И каждый свои ошибки должен сделать в своей жизни, в своей судьбе. Конечно, есть куча ситуаций, где бы я себя повел по-другому. Вот вопрос – принял бы другое решение? Нет, наверное, все-таки решений не так много в жизни принимаешь, которые можно считать решениями, от которых что-то реально в твоей жизни зависит.

Наверное, я ничего бы кардинально в своей жизни не поменял. А нюансы со взаимоотношениями между людьми, контакты, какие-то конфликты, ссоры – без этого ни одна жизнь не обходится. Поэтому я ни о чем не жалею.

С детства в цирке… знаю прекрасно, меня здесь знают. И это всегда было для меня вторым параллельным миром. Как бы я цирковой, но не цирковой. Я со стороны немножко. Поэтому могу отступить на шаг и каким-то другим глазом посмотреть. Поэтому сложностей с этим не было. А во всех своих предыдущих профессиях (в основном, конечно, журналистике) я всегда отвечал только за себя. Если в командировке, за группу отвечаешь. А тут 600 с лишним человек, они все разные. И чем человек талантливее и своеобразнее, тем он сложнее. И с ним очень сложно.

Поэтому пришлось выстраивать систему взаимоотношений в немножко других условиях… очень разные люди, как в принципе все, поколения разные.

Когда он сидел в этом кабинете за этим столом, мы все в этих закулисных кулуарах себя чувствовали, как за кремлевской стеной. Человек, который мог в силу своего авторитета, славы и популярности снять трубку, позвонить министру, президенту, мэру города, кому угодно и решить вопрос за 5 минут.

Когда его не стало, в спину стало поддувать. Знаете, что было самое неприятное? Хотя к этому надо было быть готовым, потому что все понятно, это жизнь. Я еще раз повторю: мне никогда не приходило в голову сравнивать себя с отцом на этом месте. Потому что на другом месте мы никогда не пересекались: ни на манеже, ни на съемочной площадке. Но я прекрасно понимаю, что я совсем другого калибра человек. Фамилия – это то, что в данном случае только мешает, потому что какую-то дополнительную ответственность тебя накладывает.

Я выборный директор. И люди, которые меня и выдвигали, и потом выбирали, прекрасно понимали, что мне с фамилией Никулин сделать для цирка что-то будет гораздо легче, чем человеку с фамилией Иванов.

А, с другой стороны, я же прекрасно понимаю, что я же выборный директор. Меня коллектив выбрал на этот пост. И люди, которые меня и выдвигали, и потом меня выбирали, прекрасно понимали, что мне с фамилией Никулин сделать для цирка что-то будет гораздо легче, чем человеку с фамилией Иванов. То, что есть память, есть уважение, есть отношение, есть связи и знакомства в конце концов. Хотя очень многие знакомства сразу перестали быть знакомствами. Это тоже нормально.

В детстве я не сильно мог своей фамилией козырять, потому что ее как таковой не было. Когда я учился в младших классах, отец только начинал в принципе становиться тем, кем он стал к концу жизни. Знаете, как бывает? Актер снялся в фильме или сыграл в театре, и проснулся утром популярной звездой. Так совпало.

А отец как бы входил в свою популярность, он ее зарабатывал постепенно. И так же я с этим тоже постепенно вырастал. И не было у меня необходимости сказать, что я какой-то другой, выделенный, избранный. Когда я стал вести программу "Утро" и меня стали на улицах узнавать, и мясник в магазине предлагал мне уже зайти за кулисы и дать мне мяса хорошего, я понял, что я себе уже все доказал. Мне больше уже делать ничего не нужно. Уже никто не будет сравнивать. То есть будут, конечно, потому что люди добрые. Но мне все равно, что обо мне говорят люди не близкого мне круга. Говорить будут всегда и говорить будут все равно. Как говорят сегодня о всех, о всех детях – и о Косте Райкине, и о Бондарчуке, о Евстигнееве. О всех. Все говорят: "Ну, папа то…". Ради бога. Поэтому здесь ни обид никаких, ни расстройств, ничего. Ближний круг – да, это мне важно.

Отец был очень простой человек, одинаковый со всеми: и со мной, и с президентом, и с шофером, и с униформистом – не было разницы в отношениях. Это такой дар. С этим надо родиться. Поэтому он дома был в принципе такой же, как и здесь, и на съемочной площадке он был самим собой. Это такой высший пилотаж, когда актер не играет, а он живет сам жизнью своего героя. То есть он переживает, как бы он себя повел в ситуациях, в которые поставили его выдуманных героев. Это высший пилотаж.

Поэтому никогда не было у меня ни пиететного отношения. Дружеские – наверное. Притом, что отец меня никогда не воспитывал. Этим мама занималась. Да и вообще меня воспитывать было достаточно пустым делом. Их же не было. Они все время на гастролях были. Меня бабушка, бедная, воспитывала. Со мной хлебнула, конечно.

Поэтому когда отец был в Москве, мы гуляли вместе, ходили, потом ходили по знакомым, друзьям, просто ходили. А позже, когда они уже осели в Москве плотно, я жил другой жизнью, своей. Поэтому я много раз говорил, и, может быть, горько это осознавать, но отца за 4 года работы вместе больше узнал, чем за всю прошлую жизнь. Лучше стал понимать, больше стал его чувствовать. На какие-то вещи, на которые я раньше внимания не обращал, стал обращать, стал замечать. А что жалеть? Это жизнь. Она так сложилась.

Он вообще сначала не хотел сниматься в "20 днях". Он прочитал сценарий. Ему очень понравился. С Германом они знакомы не были. С Симоновым они знакомы были, может быть, где-то шапочно пересекались. Еще потому что это Симонов, потому что классика. Я так понимаю, он просто боялся. У любого артиста, честного перед самим собой, есть понимание своего потолка. И где-то надо через это перешагнуть. И он понимал, что в чем-то он должен будет сделать серьезные усилия. А он уже не мальчик совсем, возраст. А вдруг не получится? Вот это самое главное опасение. А то, что другое может не получиться – ничего страшного. Он, например, считал, что у него не получилось в "Стариках-разбойниках". Он считал самым неудачным своим фильмом. Я с ним не согласен. Тем не менее, если брать, он, конечно, чуть-чуть ниже, чем все остальные. А тут его два человека уговорили – мама и Симонов.

Симонов приезжал к нам. Они сидели и вели там долгие разговоры, вспоминали войну, говорили о всяких разностях, в том числе о кино. О фильме, о сценарии. Мама просто на нем висела, говорила: "Это твоя роль, ты должен и обязан ее сыграть. Это все твое". Он ходил, маялся: "Вот я не знаю, я подумаю". А Симонов его добил тем, что он сказал: "Юрий Владимирович, вы должны сыграть эту роль хотя бы в память о тех, кто уходил вместе с вами и не вернулся". Вот это его как-то добило, потому что он человек был невероятно совестливый. И как-то так фильм получился действительно блестящий.

Когда мы на радио готовили передачу к 45-летию Победы, выстраивая историю войны день за днем, неделю за неделей, по сводкам информбюро, с участием тех людей, которые принимали в тех или иных событиях свое участие. Настоящие фронтовики очень скупо, очень неохотно делятся воспоминаниями. Для них это что-то такое сродни каким-то интимным воспоминаниям, в душе глубоко запрятано. А люди, у которых… и он сразу рассказывает, сколько он убил фашистов, сколько он сбил самолетов, вообще как он выиграл войну – это в лучшем случае он при штабе был, а в худшем – вообще где-то в тылу и далеко.

Отец был очень публичным человеком. Он не мог, когда вокруг никого нет. Когда уже жили на даче в Валентиновке, он в отпуск уходил в августе летом, он три дня сидел на даче, смотрел телевизор, читал, раскладывал пасьянс, потом начинал заводиться. Его начинало это утомлять. Ничего не происходит. В конце концов садился в машину и ехал в Москву в цирк. И здесь люди, разговоры – жизнь.

Начинают, слава богу, возвращаться времена, когда ходят на фамилии. Я боюсь спугнуть. Сейчас идут на Корниловых, на Тимченко, на Дерябкина. Возвращается время, когда имена артистов цирка перестали быть просто строчками в афише. Сегодня люди вспоминают, что есть цирк, потому что есть настоящее. А хочется настоящего.

И у отца спрашивали – почему у вас нет учеников? Он говорит: потому что учить – это другая профессия. С этим тоже надо родиться. А почему так мало клоунов? Потому что это практически единственная цирковая дисциплина, которой нельзя научить. Можно выучить на жонглера, можно на канатоходца, на полетчика, а на клоуна нельзя. Это надо родиться, надо пронести через достаточно большой период жизни это желание, еще надо, чтоб звезды встали так, чтобы эта мечта осуществилась. Поэтому так мало клоунов.

Сейчас начинают, слава Богу, возвращаться времена, когда ходят на фамилии. Я боюсь спугнуть. Сейчас идут на Корниловых, идут на Тимченко, идут на Дерябкина. Возвращается время, когда имена артистов цирка перестали быть просто строчками в афише или где-то в рекламе. Они были всегда личностями. Просто о них немножко забыли за всем этим выносным – за интернетом, за безумным количеством всякой развлекаловки вокруг. Сегодня люди вспоминают, что есть цирк, потому что есть настоящее. А хочется настоящего. Уже объелись всех этих фотошопов, монтажей, спецэффектов, обманок. Уже хочется реального, хочется настоящего. А где это? Только в цирке. Больше ни в одном месте этого нету.

Цирк все время меняется, как меняется жизнь и страна, которая совсем другая давно уже. И цирк стал другим. Он стал более драматургизированным, что ли. То есть это уже не просто цирк, это искусство, это уже уровень Большого театра, Мариинского театра, МХАТа или "Современника". Я всегда говорю: у нас в цирке нет жонглеров, гимнастов. У нас есть артисты. Люди, которые рассказывают свою историю средствами, которые им даны, которые у них в руках, средствами жанра. Но это образ. Значит, это режиссура, это постановка, это костюмы, это дизайнеры, стилисты, художники по свету и по звуку, это композитор, это очень дорого. Но по-другому никак нельзя, если мы хотим позиционировать (а мы обязаны) цирк как высокое искусство.

Мы в свое время для себя выбрали направление, лет 20 назад – такой классик модерн. То есть мы делаем в основном дивертисментные программы высокого класса с использованием всех современных технологий. Они практически все авторские. Там авторская музыка, костюмы и прочее. Мы берем тем, что мы делаем цирковое шоу. И с животными, конечно. Потому что для меня цирк без животных – это не цирк. То, что у нас аншлаги, говорит о том, что мы для себя правильный путь выбрали. Цирк должен быть разным, должен быть для всех. Кому-то интересно это, кому-то то. Но настоящий традиционный цирк интересен всем. Почему у нас летом битком иностранцы, которые приезжают в том числе посмотреть на русский цирк. Потому что там они такого не видели у себя. А здесь прекрасный цирк. И все приезжают к нам посмотреть.

И до сих пор этот путеводитель для интуриста: Кремль, Большой театр, цирк. Все.

Отец говорил, что если один человек сделает счастливым хотя бы одного другого человека, то уже в мире будет на одного счастливого человека больше. Я сейчас даже не о себе, а о тех, с кем я работаю, о команде цирка. У нас у всех есть такой девиз. Он сформулирован. Но мы его сейчас произносим. Как мы должны работать? Все очень просто. Если бы с нами сейчас был Юрий Владимирович, чтоб ему не было за нас стыдно. И все очень просто. А по каким законам?

Я не сильно человек религиозный. Мои отношения с Богом – это такая отдельная история. Но 10 заповедей никто не отменял. Вести себя надо прилично. И тогда все будет получше.

Меня тут недавно спросили ваши коллеги, только не здесь, а во Франции: "Сейчас очень много говорят о России. Опять угроза. А вы как к этому относитесь?". Я говорю: "Я, честно говоря, не политический деятель и ничего не могу на эту тему сформулировать". Говорят: "Ты себя считаешь патриотом?". Я говорю: "Да, наверное, понимаешь, потому что, с моей точки зрения, патриот – это не тот, кто вешает георгиевские ленточки на двери дорогих автомобилей и не пишет "Спасибо за победу" на задних стеклах, а человек, который реально может, и еще было бы хорошо, чтобы реально иметь возможность что-то сделать для страны, в которой он живет. Вот это можно назвать патриотизмом. А кричать и маршировать на демонстрациях, флагами размахивать – тому примеров куча. А то, что мы делаем, мы здесь делаем, наверное, для страны, потому что для людей… А что есть страна? Это и есть люди. 

Директор Московского цирка - о знаменитом отце, возвращении цирковых династий и о том, как меняется цирк сегодня.