Николай Александров: Удивительно не то, что революция свершилась в 1917, а то, как долго держалась государственная машина. Таков вывод книги Кирилла Соловьева

Константин Чуриков: Сейчас – наша постоянная рубрика "Порядок слов", в которой литературный критик Николай Александров знакомит с новинками книжного рынка, да и просто с интересными книжками. Николай, здравствуйте.

Николай Александров: Здравствуйте.

Константин Чуриков: У нас сегодня интересная тема.

Николай Александров: У нас не бывает неинтересных тем.

Константин Чуриков: Ну, понимаете, она просто животрепещущая, она животрепещет, потому что 100 лет назад в стране происходили важные события. Я так понимаю, что у вас сегодня все книги вокруг революции?

Николай Александров: Ну, в общем – да, конечно. Вокруг 1917 года. Хотя завтра 19 октября, я как бывший работник Пушкинского музея, конечно, к 19 октября с гораздо большим пиететом отношусь, нежели к 7 ноября, например, 1917 года в частности. Но тем не менее, вокруг 1917 года мы поговорим. И я не случайно сказал "вокруг", потому что это событие, как часто бывает в истории, оно оказывается следствием целого ряда причин, целого комплекса событий. Говоря о революции семнадцатого года (или о перевороте семнадцатого года), так или иначе, разговор заходит и о прошлом, и, соответственно, о будущем: что стало после этого и что было до того, что привело к этому перевороту, какие причины и каковы были его последствия. Собственно, те книги, которые я принес, они иногда непосредственно касаются семнадцатого года, а иногда говорят о причинах и следствиях этого события.

Константин Чуриков: Чтобы зрители не были исключены из нашей рубрики, из нашей беседы, пожалуйста, нам напишите или расскажите по телефону, что сейчас читаете вокруг, около или, может быть, вообще не имеющее отношения к 1917 году, а имеющее отношение к сегодняшнему времени. Что читаете? – наш вопрос вам.

Николай Александров: И, кстати говоря, сразу же скажу, что в этом году на ярмарке Non/fiction, которая, по традиции, проходит в конце ноября – в начале декабря в Центральном доме художника, будет вручаться премия ярмарки Non/fiction за лучшие книги, так или иначе посвященные 1917 году. Иными словами, конечно же, это одно из центральных событий.

Просто понятно, что эти проблемы, которые оказываются животрепещущими и по сию пору, становятся причинами самых разных споров, дискуссий, а иногда даже скандалов – по причинам в общем понятным. Любое событие и любой человек так или иначе существует как бы в двух плоскостях, по крайней мере. С одной стороны, в области достоверности – что именно было и каким именно человек являлся, если уж так упрощать. Это с одной стороны. А с другой стороны – в области мифа и сакрализации. И если в первом случае мы опираемся на знания, на скепсис и на сомнения, которые собственно к знанию ведут, то во втором случае, если мы говорим о сакральности и о мифе, мы в большей степени опираемся на веру. И из-за этого происходят довольно серьезные конфликты.

Скажем, существует в древнерусской литературе агиографический жанр, то есть жанр "житие". Житие пишется по канону. И для автора жития важно не представить жизнь человека, какой она была, а скорее идеальный образ человека – каким он стал или каким бы мог быть (такое тоже бывает). Историк может использовать жанр жития для своих исторических целей, разумеется, сомневаясь, как и всякий ученый. Если все-таки мы подозреваем, что история – это наука.

Константин Чуриков: Если он ученый.

Николай Александров: Да, если он ученый.

Константин Чуриков: Потому что не всегда так.

Николай Александров: И привлекать житие, агиографические жанры к ряду других источников для того, чтобы прояснить картину прошедшего. Но если будет обратная картина, если мы попытаемся исторические сведения, во-первых, применить к агиографическому жанру, то очень часто нарушается сама сакрализация и сама мифологизация.

Константин Чуриков: Биография…

Николай Александров: Да, тогда биография размывает агиографию очень часто. Это с одной стороны. И с другой стороны, по агиографическим, мифологическим, сакрализованным источникам достаточно трудно восстановить картину достоверности. Ну, действительно, "Слово о полку Игореве", или "Песнь о Сиде" или "Песнь о Роланде", с одной стороны, относятся к истории, но не рисуют достоверной картины того, что собственно в истории происходило. Отсюда и множество конфликтов. И самое главное, что мы встречаемся и сталкиваемся с этим в самых разных областях.

В свое время Вересаев, опираясь на картотеку Модзалевского, выпустил знаменитую книгу "Жизнь Пушкина", где он приводил примеры из самых разных мемуарных источников, вне зависимости от достоверности, а иногда и откровенно клевету на Александра Сергеевича Пушкина. И разумеется, эта книга вначале очень многих почитателей великого поэта оскорбила. Но, как ни удивительно, Александр Сергеевич настолько великая фигура, что он все эти противоречия, все эти разноречивые оценки каким-то образом смог совместить. И это никоим образом не повлияло на наше о нем представление.

Вот это нужно учитывать в разговоре и о людях, и об исторических событиях, потому как многие события в нашем сознании существовали и продолжают существовать в виде мифа. Далеко ходить не нужно – взятие Бастилии, например, в 1789 году. Никакого сражения, никакого штурма Бастилии, разумеется, не было, не говоря уже об обороне. Или по этому же сценарию практически создан миф о взятии Зимнего, который мифологически был воплощен в знаменитой панораме в Музее Революции. Все помнят или раньше помнили стихотворение: "Бежит матрос, бежит солдат, стреляют на ходу. Рабочий тащит пулемет", – и так далее. Все это совершенно…

Константин Чуриков: Когда-то мы это знали, а сейчас подзабыли.

Николай Александров: Совершенно верно. Но все это к исторической достоверности не имеет никакого отношения.

Первая книга, с моей точки зрения, совершенно замечательная, опять-таки если говорить о каноне исторического исследования, то есть ученого, который опирается на документальные материалы, на свидетельства и критически к этому относится. Это книга Кирилла Соловьева, называется она "Хозяин земли русской? Самодержавие и бюрократия в эпоху модерна".

Речь идет об устройстве самодержавного государства, начиная с эпохи 1881 года, то есть с правления Александра III. Убийство Александра II – и таким образом, завершение эпохи Великих реформ, начавшейся в 1861 году. Правление Александра III – совершенно другая ситуация. И Кирилл Соловьев, во-первых, конечно же, говорит… И по хронологии эта книга доходит до 1905 года – до того времени, когда собственно самодержавная модель начала изменяться, и то, что непосредственно подвело к событиям 1917 года.

Ну а главные герои этой книги – это, разумеется, Александр III и Николай II. О личных качествах и того, и другого Кирилл Соловьев пишет, дает совершенно разные сведения, опираясь на разные документы и разные воспоминания. Но неслучайно он сразу же оговаривается, что применительно к царю, к монарху речь идет не просто о человеке, потому что самодержец – это своего рода функция, это целый институт принятия решений.

Некоторые страницы, например, посвященные Александру III, удивительны. Известно, что император всю свою вторую половину дня проводил за изучением докладов и записок. С 9 часов вечера он запирался в своем кабинете и просил камердинера напоминать ему о том, что в 3 часа ночи нужно ложиться спать. Иногда камердинер приходил и говорил – царь не реагировал. Затем – второй раз. А в третий раз он просто тушил свет, гасил свечи, хотя уже постепенно было электричество. Кстати говоря, об эпохе модерна, промышленной эпохе модерна Соловьев пишет довольно подробно в своей книге. Таким образом, по крайней мере 6 часов уходило на изучение самых различных бумаг.

А поскольку мы себе плохо представляем, какова была структура собственно государственная… Вот здесь, в начале книги, даже специальная схема приведена, как устроено было государство Российское, что зависело от императора (от него вроде бы зависело все), какие министерства и департаменты, Государственный совет, что ему подчинялось. Но любой документ должен был быть завизирован подписью государя. Отсюда проблемы взаимоотношений самого монарха с этим огромным бюрократическим институтом.

Константин Чуриков: И получение реальной обратной связи.

Николай Александров: Совершенно верно.

Константин Чуриков: Каждый министр, каждое ведомство готовит какой-то доклад. То есть уходит время на подготовку этого доклада, уходит время на прочтение этого доклада. В общем, управление, наверное, в какой-то момент, когда эта бумажная масса превалирует, оно просто катится в тартарары.

Николай Александров: Да. Отсюда анекдотические истории. Например, когда император Александр III собирался в путешествие по Европе и должен был отправиться в Данию, к нему из Синода (ну, через Победоносцева, разумеется) пришла бумага о патриаршем благословении… об архипастырском благословении, которое должно… Потому что патриарха не было, разумеется. Архипастырское благословение. На этой бумаге неожиданно Александр III написал: "Не нуждаюсь". Все были крайне удивлены. Победоносцев снова пришел, вновь дал эту бумагу. И вновь император написал: "Я же сказал – не нуждаюсь".

Когда Победоносцев стал выяснять… Без архипастырского благословения, таким образом, Александр III уехал. Вернулся. Победоносцев стал выяснять эту проблему. Александр III сказал: "А вы читали эту бумагу?" Победоносцев сказал: "Да, читал". – "Так там было написано "архитектурное" вместо "архипастырское". Разумеется, в архитектурном он никоим образом не нуждался. Это лишь одна из таких мелких, по сути дела писарских деталей. Но нужно же учитывать еще интриги внутри этого огромного бюрократического аппарата и так далее. То есть функционирование и взаимодействие самодержца с этими институтами очень сложное.

И подводя итог этой книги… После этого, видимо, мы послушаем слушателя, нашего телезрителя. У Кирилла Соловьева один из выводов этой книги, которая необыкновенно богата, самые разные сведения и факты, дает пищу для размышлений невероятную, – один из выводов: удивление вызывает не то, что революция свершилась в 1917 году, а удивление вызывает то, каким образом эта огромная государственная машина держалась на протяжении такого долгого времени. Ответ в частности на этот вопрос существует в этой книге.

Оксана Галькевич: Давайте послушаем Александра из Москвы, нашего телезрителя. Очень активно пишут, об этом тоже поговорим, но сейчас слово Александру. Александр, здравствуйте.

Зритель: Добрый день… вечер, вернее.

Оксана Галькевич: Что читаете сейчас?

Зритель: На данный момент – книга Михаила Шевлякова "Великая депрессия в Америке. 1929–1942".

Николай Александров: Мы представляли эту книгу, кстати.

Оксана Галькевич: Это случайно не благодаря рекомендации Николая Александрова?

Зритель: Знаете, волей судеб получилось, что я, к сожалению, ранее не слышал вашего выпуска, впервые позвонил вам.

Оксана Галькевич: А вот теперь знайте и смотрите.

Зритель: Эту книжку я взял самостоятельно.

Оксана Галькевич: Здорово!

Константин Чуриков: Замечательно!

Оксана Галькевич: Спасибо.

Константин Чуриков: Сейчас давайте сразу еще звонок – Роза из Башкирии что-то о революции как раз читает. Роза, здравствуйте. Роза, вы тоже в тренде, тоже читаете книги революционного характера?

Зритель: Да-да, я слушаю. Я ваши передачи ОТР всегда слушаю. Самая правильная программа идет, для народа.

Константин Чуриков: Спасибо.

Оксана Галькевич: Спасибо.

Константин Чуриков: Что читаете, Роза?

Зритель: Алло. Здравствуйте. Это я из Башкирии дозвонилась до вас. Я очень люблю ваши передачи. Я с уважением отношусь к тому, что произошло в семнадцатом году.

Константин Чуриков: А что читаете? Вы в трубке нас слушайте, не в телевизоре. В телевизоре будет долго.

Зритель: И про Ленина читаю, и внукам читаю. Там же очень много хорошего написано. И стихи все.

Константин Чуриков: Все понятно.

Оксана Галькевич: Здорово! Спасибо большое.

Константин Чуриков: Ну, про Ленина-то… Главная фигура, конечно. Спасибо, Роза.

Оксана Галькевич: Уважаемые гости, уважаемые наши телезрители, если вы звоните нам в эфир и ждете, когда мы вас выведем в прямой эфир, пожалуйста, в трубочку нас слушайте, а то получается такое эхо.

Николай Александров: Давайте довольно быстро пробежимся по книгам, поскольку времени у нас осталось на четыре книги не очень много. Но, с другой стороны, я думаю, что каждую из них я попытаюсь представить. Некоторые, может быть, книги достаточно легки в представлении – с моей точки зрения, разумеется.

Например, как переиздание сборника "Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции". Эта книга вышла в издательстве "Рипол-Классик". Вышла без комментариев, но зато с предисловием Андрея Тесли. Напомню, что впервые этот сборник вышел в 1909 году. В нем приняли участие такие замечательные люди, как Николай Бердяев, Сергей Николаевич Булгаков, Семен Франк, Михаил Гершензон. Это были статьи во многом такого антиинтеллигентского, если угодно, антиреволюционного, вне всяких сомнений, характера.

И неудивительно, что сборник "Вехи" не переиздавался до 90-х годов. А вообще "Вехи" и "веховцы" было едва ли не главным ругательством применительно к тем людям, которые придерживаются контрреволюционных или антисоветских идей. Потом, разумеется, в 90-е годы, когда эта книга вышла, многое изменилось, потому что отношение к интеллигенции, к революции и к религии (Семен Франк пишет о безрелигиозном сознании, в чем собственно особенность этого интеллигентного анти- или нерелигиозного взгляда), во многом отношение к этим вопросам, также как и к вопросу государства и революции, изменилось. И эта книга стала доступной.

Но вот теперь – новое издание. И теперь вновь совершенно по-другому читаются эти тексты, которые вроде бы стали хрестоматийными: тексты и Бердяева, и Булгакова, и Гершензона. А некоторые прочитываются совершенно заново, как, например, удивительная статья одного из выдающихся юристов, может быть, в меньшей степени известного, нежели Бердяев или Сергей Булгаков, – это статья "В защиту права" Богдана Кистяковского, поскольку речь идет о правосознании в России вообще, о том, что такое собственно институт права, что он дает и так далее.

Следующая книга не менее любопытная, с моей точки зрения, американского исследователя Эрика Лора – "Российское гражданство: от империи к Советскому Союзу". Это тоже весьма животрепещущая тема, как вы понимаете, поскольку вопрос национальной или гражданской самоидентификации оказывается чрезвычайно важным. На протяжении XIX века сословные или религиозные вопросы оттесняли вопросы национальные. Но, с другой стороны, не сформировалось, по мнению исследователя, и представления о том, что собственно такое гражданство. То есть тогда, когда мы говорим о гражданстве, человек погружается, опять-таки опираясь на Кистяковского, в область права. Это юридическое право, которое собственно и дает человеку статус гражданина. Это то, что вырабатывалось и в Западной Европе по-разному (в Германии, во Франции), и то, что вырабатывалось в Америке. Как только мы переходим к другим категориям – религиозным, сословным или уж тем более национальным, – то представление о гражданстве начинает конфликтовать.

Константин Чуриков: Это другой уровень самосознания, самоидентификации.

Николай Александров: Да, совершенно верно. И отсюда одна из главных проблем. В последние годы, по мнению исследователя, существования российского самодержавия стало лишь формироваться это представление о гражданстве, страна стала более открытой. Если в 1850 году (обратите внимание) пересечений границ всего лишь 40 тысяч, то в начале 1900-х годов это уже 10 миллионов. Приток иммиграции, адаптация населения вновь прибывшего и, соответственно, отъезд – это уже совершенно иное. Это совершенно другая страна. По мнению Эрика Лора, изоляционизм послереволюционный – это возвращение к той политике Российской империи, которая была когда-то. И как мы понимаем, если обратиться уже к современности, то эта проблема становится не менее животрепещущей в сегодняшние дни.

Еще одна книжка, выпущенная издательством "Бослен", "БИЧ 1917". "Бич" – это сатирический журнал Амфитеатрова. Выходил он на протяжении семнадцатого года, начал выходить в шестнадцатом году. Это, разумеется, сатирический отклик на те повседневные события, по-разному совершенно здесь откликаются. Вот самые разные картинки. Они не только собственно политические, иногда есть и бытовые. Журнал прекратил свое существование в восемнадцатом году. На нем значится в самом начале…

Константин Чуриков: Charlie Hebdo того времени.

Николай Александров: Да-да-да. Год от скончания цензуры, первый год от скончания цензуры. Вот он и завершился благополучно в восемнадцатом году. Довольно мрачной картинкой завершается, кстати говоря, этот год. Вот самая последняя картинка, которая не внушает никакого оптимизма. Вот она – странная елка, рисунок. "Папа, а отчего елка похожа на виселицу?" – "Тс-с-с! Тише!" Вот такой картиночкой завершается выпуск сатирического журнала.

Константин Чуриков: И полминуты еще на одну книгу.

Николай Александров: Полминуты? Попробуем все-таки на другой ноте завершить нашу программу. "Капитал" Маркса в комиксах".

Константин Чуриков: Слушайте, как здорово!

Николай Александров: В бытность мою студентом, я помню, ходили такие филологические стихи, например: "Ах ты, их ты! Елочки да пихты. Где живал философ Фихте, побываешь фиг ты!" А применительно к Марксу ходила не менее замечательная частушка: "Ах ты, ух ты! Овощи и фрукты. Не читал ты "Капитал"? Значит, мне не друг ты". Так вот, теперь можно посмотреть комикс – и таким образом прочесть "Капитал" Карла Маркса.

Оксана Галькевич: Кто не осилил все эти тома – смотрите комиксы.

Константин Чуриков: Боюсь, что именно эта книга наших зрителей заинтересовала больше всего. Спасибо.

Оксана Галькевич: Спасибо.

Константин Чуриков: Это была рубрика "Порядок слов". Через несколько минут – большой выпуск новостей.

Оксана Галькевич: С Тимуром Уразбахтиным.

Константин Чуриков: А через полчаса продолжится программа "ОТРажение". Будьте с нами на ОТР.