Россия в Сирии: что дальше?

Гости
Орхан Джемаль
журналист
Каринэ Геворгян
политолог, востоковед
Игорь Хохлов
политолог
Виктор Литовкин
военный обозреватель, полковник в отставке
Борис Долгов
ведущий научный сотрудник Центра арабских и исламских исследований Института востоковедения РАН, доктор исторических наук

За развитием военного конфликта в Сирии следят две трети россиян. Все меньше тех, кто считает, что ситуация нормализуется и все больше тех, кто уверен, что она только ухудшается. 

Чего добилась Россия за год, который прошел с момента начала военной операции в Сирии? Были ли мы правы, ввязавшись в этот конфликт? К каким последствиям приведет сирийская история – как для России, так и для всего мирового сообщества? 

Могут ли повлиять на решение сирийского вопроса и дальнейшего развития ситуации результаты президентских выборов в США?

"Войны начинаются по вашей воле, но не прекращаются по вашему желанию". Никколо Макиавелли.

Россия уже больше года воюет в Сирии, но в обществе так и не сложилось однозначной оценки нашего участия в конфликте. Одни поддерживают действия российских властей. Другие считают, что в стране много своих проблем, а союз с режимом Башара Асада не стоит риска возникновения Третьей мировой войны.

Дмитрий Лысков: Сегодня мы хотели говорить о местном самоуправлении, но события последнего момента заставили нас обратиться к теме Сирии. Наша авианосная группировка стоит у берегов этой страны. К тому же, президентские выборы в США заставляют по-новому взглянуть на возможности сотрудничества Америки и России в урегулировании этого кризиса.

Виктор Николаевич, с вашей точки зрения, то, что наша авианосная группировка стоит у берегов Сирии – означает ли это новую фазу нашего участия в конфликте?

Виктор Литовкин: Безусловно. Раз туда пришли корабли, они для чего-то пришли. Мы же не можем рассчитывать, что они пришли, чтобы покупались моряки в Средиземном море теплом. Хотя оно не очень теплое, но для северян оно достаточно теплое. Конечно, они будут принимать активное участие в операции наших ВКС и теперь ВМФ в Сирии по освобождению Алеппо, по поддержке сирийской армии в освобождении Алеппо – как минимум. Ну и решать другие задачи, потому что наше присутствие в Сирии не ограничивается только Алеппо и только борьбой с террористами "Исламского государства" или "Джабхат ан-Нусры" и так далее. Об этом, наверное, мы будем сегодня говорить. Я думаю, что задача гораздо шире, чем борьба с террористами.

Дмитрий Лысков: Орхан Гейдарович, позвольте следующий вопрос задать вам. Существует распространенное мнение, что при помощи высокоточного оружия, ударов ракетами авиацией конфликт в Сирии разрешить невозможно. С вашей точки зрения, мы оказываем действительно реальную помощь в данном случае сирийской армии или это скорее психологическая поддержка, может быть?

Орхан Джемаль: Давайте скажем достаточно прямо: наша доля участия в этой войне в основном, в общем и целом воздушная. И в воздухе мы находимся в той ситуации, когда у нас есть союзники в воздухе и практически нет противников. Тот, кто нам не союзник – с тем мы договорились, что мы друг друга не трогаем. То есть мы существуем в воздухе в очень комфортных, в очень льготных, в очень цивилизованных условиях.

А вот на земле совершенно другая ситуация: несмотря на тотальное превосходство с воздуха, мы очень медленно решаем задачи. Нельзя сказать, что мы не решаем эти задачи, нельзя сказать, что мы не усилили одну из сторон, но мы решаем эти задачи очень медленно. И встает вопрос: а что же за цели мы там преследовали и что же за наземные силы там нам нужно использовать, чтобы добиться того результата, который, в общем-то, нам до конца не обозначен? И мы понимаем, что в одном из возможных сценариев это дело может дойти до засылки корпуса наземного, до увязания в войне по типу Афганской, которая однажды была уже проиграна. То есть, конечно, это очень рискованная ситуация.

А что касается появления сейчас там авианесущих кораблей. Ведь вспомните – ситуация, как на качелях. Ровно весной этого года мы сокращали там группировку. Возникал некий торг, возникал вроде бы переговорный процесс, все это увязывалось с нефтяными договоренностями. Прошло полгода – мы возвращаем опять силы. Мы увязаем в этой войне. Мы не вылезаем, мы увязаем там.

Дмитрий Лысков: Спасибо. Игорь Игоревич, действительно существует мнение, что мы в некотором смысле увязаем в этой войне, потому что, как справедливо было замечено, в марте месяце мы оттуда военную группировку выводили, а теперь мы группировку наращиваем. Больше года мы участвуем в сирийском конфликте. Какие-то реальные цели достигнуты?

Игорь Хохлов: Во-первых, я не могу согласиться с параллелями относительно Афганской войны, потому что, во-первых, масштаб участия совершенно несопоставим – раз; и все-таки Россия поддерживает армию Асада с воздуха.

Что касается участия российской авианосной ударной группы, которая туда прибыла, то нужно понимать, что авианесущий крейсер – очень специфический корабль, основная задача которого – борьба с кораблями противника и прикрытие развертывания подводных ракетоносцев на севере. То есть основная изначальная задача этого корабля в том, чтобы прикрывать российские подводные лодки. Собственно говоря, для нанесения ударов по наземным целям он предназначен мало – в силу отсутствия катапульт и ряда других причин.

То есть его основная задача – это противовоздушная оборона при помощи самолетов, находящихся у него на борту (это чисто истребительная авиация – Су-33), и также нанесение ударов по крупным кораблям противника, включая авианосцы США, при помощи сверхзвуковых ракет. На нем могут базироваться Су-25, оборудованные крюками для посадки на палубу, однако в силу особенностей они не могут принимать ту же самую бомбовую нагрузку, что взлетает с наземных аэродромов. Поэтому по-прежнему основная ударная сила, которая есть у России в регионе, – это авиация, базирующаяся на обычном аэродроме. Это первый важный момент.

Второй важный момент. Я не думаю, что стоит опасаться Третьей мировой войны. По крайней мере, российский Генштаб очевидно не рассматривает этот сценарий сколько-нибудь вероятным, потому что задача…

Дмитрий Лысков: Давайте, может, чуть позже подойдем к этому вопросу.

Игорь Хохлов: Потому что задача кораблей, которые прибыли с Северного флота – в частности, это и атомный крейсер "Петр Великий", и авианесущий крейсер "Кузнецов", – состоит как раз в защите от американских средств борьбы с подводными лодками. Поэтому я хочу в этом плане успокоить наших телезрителей. Никакой вероятности перерастания конфликта в Третью мировую войну или просто в более масштабный конфликт, как-то угрожающий безопасности России, я думаю, здесь нет.

Дмитрий Лысков: Спасибо. Григорий Авадьевич, прозвучало, что борьба с американскими подводными лодками и, может быть, американскими кораблями – как одна из возможных задач нашей авианесущей группы. Мы на данный момент с американцами там не особо-то и сотрудничаем. Как вы оцениваете вероятность возможного столкновения?

Григорий Меламедов: Я надеюсь, что его все-таки не будет, что хватит ума у обеих сторон, чтобы этого не было. Но надо понимать, что само наше участие в сирийской войне началось по большому счету именно потому, что в стране возник очень сильный социальный заказ на то, чтобы, условно говоря, "щелкнуть американцев по носу", взять какой-то реванш за то чувство унижения, которое было во время бомбежек Югославии, во время других войн, когда Запад смещал правителей по своей воле. И очень хотелось найти площадку, чтобы взять реванш.

А в это время на Ближнем Востоке происходила еще одна интересная вещь. Барак Обама прекрасно понял, что свержение Саддама привело к очень сильному возрастанию роли Ирана в регионе. И вся политика Соединенных Штатов в последние годы сводилась к тому, чтобы это минимизировать. Это была политика против Ирана. И он очень успешно сталкивал экстремистов суннитских в лице ИГИЛ, "Джабхат ан-Нусры" и экстремистов шиитских. И тогда Иран в какой-то момент подумал, что…

Дмитрий Лысков: Извините. Дестабилизировал регион, получается, да?

Григорий Меламедов: Ну, это можно назвать так, а можно сказать, что это стремление, чтобы террористы с двух стороны, так сказать, уничтожали друг друга. Потому что те, кого мы называем террористами, – это в основном суннитская сторона. А дальше – уже иранцы. Вот об этом как-то мало говорят. В сущности, Асад давно уже не является самостоятельным политиком. Не Асад позвал нас на помощь, а иранцы – его покровители. И как раз главный итог года, мне кажется, заключается в том, что пора уже понять, что нужно защищать свои интересы, а не интересы Ирана.

Дмитрий Лысков: Борис Васильевич, вы тяжело вздыхали, я слышал. У вас возражения?

Борис Долгов: Я прежде всего хотел бы сказать, что цель России, когда Россия вмешалась в сирийский конфликт, – это не "щелкнуть по носу" Америку, а защитить свои национальные и государственные интересы, и прежде всего свою национальную и государственную безопасность.

Орхан Джемаль: А могли бы вы расшифровать, в чем заключаются наши интересы?

Борис Долгов: Можно я докончу? А потом будут вопросы.

Дмитрий Лысков: Давайте выслушаем Бориса Васильевича. Конечно.

Борис Долгов: Так вот, я бывал в Сирии, и не раз, а раз пять, наверное, после начала конфликта. Последний раз – месяц назад. Так вот, я совершенно ответственно говорю, что в случае падения Асада это будет расчленение Сирии, это само собой разумеется. И в этих государствах, псевдогосударствах, которые образуются на этой территории Сирии, приходят к власти в большинстве из них радикальные исламисты. И следующий удар джихада этих радикальных исламистов – это будет Иран, это будет Центральная Азия и это будет Россия. Об этом неоднократно заявляли лидеры ИГИЛ и лидеры других радикальных исламистских группировок. Не я видел, а мои коллеги видели в освобожденных от боевиков городах Сирии на стенах надписи на плохом русском языке: "Сегодня – Дамаск. Завтра – Багдад. Послезавтра – Москва". Это реальная угроза, реальная опасность. Мы воюем, на мой взгляд, в Сирии для того, чтобы нам здесь не отрезали головы в Москве.

Борис Долгов: В случае падения Асада будет расчленение Сирии. И в этих псевдогосударствах, которые образуются на территории Сирии, приходят к власти радикальные исламисты. И следующий удар джихада этих радикальных исламистов - Иран, Центральная Азия и Россия.

Дмитрий Лысков: Благодарю вас.

Орхан Джемаль: Простите, позвольте мне вмешаться…

Дмитрий Лысков: Секундочку, одну секундочку. Я еще Карине Александровне задам вопрос, и мы обязательно перейдем уже к дискуссии. Роль Ирана в данном случае. Мы действительно играем, если угодно, по иранским правилам, оказываем поддержку именно Ирану, или здесь какие-то другие интересы? Разъясните.

Карине Геворгян: Знаете, наверное, даже было бы выгодно списать всю эту сложную ситуацию на то, что в данном случае Россия играет вот так вот и становится… вернее, Иран становится тем хвостом, который виляет российской собакой. Но если мы посмотрим и углубимся в эту тему, то совершенно очевидно, что в данном случае часть интересов у нас с иранцами совпала. Не всегда они полностью совпадают, в том числе на земле, и в том числе в самой Сирии. И понятно, что там не конфликтные, конечно, ситуации возникают, но противоречия между Россией и Ираном существуют. Это мы видели, они появились относительно базы в 60 километрах от Хамадана. Я сейчас не буду напоминать. Все, наверное, помнят этот эпизод. И так далее. Поэтому сказать, что у нас такое линейное и подчиненное сотрудничество – нет. Хотя если бы, например, использовать эту схему, на ней можно было бы очень удачно спекулировать.

Дмитрий Лысков: Карине Александровна, с вашего позволения, небольшое дополнение. В чем вы видите в данном случае интересы Ирана? И в чем вы видите интересы России?

Карине Геворгян: Обратите внимание на то, что в этом горящем регионе, где и так льется кровь и столько трагедий… Надо сказать, это даже как-то чисто метафизически ужасно, потому что то, что это накапливается – это ужасно. И иногда как человеку мне даже сложно на эту тему говорить, потому что я себе представляю просто эту гнетущую трагедию людей. Но обратите внимание, что сам Иран – это страна безопасная. Там бывают теракты (если посмотрите в интернете, это будет видно), но нечасто. Это одна из самых безопасных стран в мире. И она расширила зону своей безопасности вокруг своих границ.

Обращаю ваше внимание, с американцами с 2011-го, по-моему, даже с 2010 года они сотрудничают в Герате. Это Афганистан, северо-запад Афганистана, собственно была в свое время одна из самых развитых провинций Афганистана, одна из самых красивых и цветущих, наверное. Кроме всего прочего, позиции Ирана укрепились в Ираке. Мы знаем, что большинство жителей Ирака – это были шииты. В этом смысле нельзя сказать, что все шииты, прямо как один, выстроили по иранской указке, но тем не менее. То есть Иран расширил зону своей безопасности вокруг своих границ в этом смысле.

Дмитрий Лысков: Иран – понятно. А мы?

Карине Геворгян: Что касается нас. В данном случае наше сложное… Здесь говорилось о наших интересах. Я считаю, что задача как раз армии поставлена. И как ни странно, нам выгодна та ситуация, которая сегодня сложилась. Хотя, конечно, понятно, что молодые бойцы "бьют копытом" и ждут, когда же наконец будет взято Алеппо, но по большому счету эта выматывающая стратегия, которую мы взяли, она выгодна нам.

И еще хотела бы напомнить один интересный момент. Он немножечко выпал и, может быть, выпадает из контекста того, что обсуждалось, но он важен. В 2015 году не был продлен контракт с начальником Комитета объединенных штабов Демпси. А я обращаю ваше внимание, что Демпси – вопреки воле, наверное, Барака Обамы, потому что тот был не в курсе – обменивался информацией с Башаром Асадом, и с Россией в этом смысле. Разумеется, информация попадала иранцам. И именно поэтому с ним и не продлили контракт. Это довольно любопытно. Поэтому я хочу сказать, что в Соединенных Штатах в высокой политической и военной элите тоже нет единства взглядов по поводу участия в этих операциях.

Дмитрий Лысков: Спасибо. Орхан Гейдарович, ваши вопросы, пожалуйста.

Орхан Джемаль: Меня просто очень смущает ситуация, когда мне объясняют, что нам необходимо, потому что "таковы наши геополитические интересы". Объясните мне, что такое геополитические интересы. Вы знаете?

Виктор Литовкин: Можно я объясню?

Дмитрий Лысков: Сейчас, конечно.

Орхан Джемаль: Подождите-подождите! Я уже выслушал.

Дмитрий Лысков: Орхан Гейдарович задаст вопрос.

Орхан Джемаль: Я уже выслушал, что там мы боремся с террористами, которые в противном случае нападут оттуда на нас. У меня вопрос. Как же такое случилось? Когда российские спецслужбы в 2012-м, в 2013-м и по инерции отчасти в 2014 году фактически выдавливали весь подозрительный радикальный элемент с Кавказа в направлении Турции и Сирии. Когда доходило до того, что людям, находящимся в федеральном розыске по три, по пять лет, выдавали на руки загранпаспорта и 200 баксов на дорогу, и делал это участковый. И простите меня, в этой ситуации о какой такой борьбе против террористов на дальних подступах вы говорите?

Карине Геворгян: А в чем противоречие?

Орхан Джемаль: Я говорю о том, что Россия много сделала для того, чтобы эти люди там состоялись.

Карине Геворгян: Да. И дистанционно уничтожим их на этой территории. А что тут такого?

Орхан Джемаль: Очень много сделали для того, чтобы эти люди там состоялись. Это фактически сформировало это пространство. А теперь говорят: "Давайте мы будем с ним воевать". А воевать не получается.

Карине Геворгян: Они не являются главной силой.

Дмитрий Лысков: Вначале выслушаем Бориса Васильевича.

Орхан Джемаль: Если это наши геополитические интересы, зачем нам их создавать?

Дмитрий Лысков: Орхан Гейдарович, мы вас выслушали внимательно.

Борис Долгов: Так вот, начнем с того, что граждан России и СНГ в сирийском конфликте в рядах боевиков, по официальным данным, где-то около 7 тысяч. Если мы возьмем общую численность боевиков, воюющих в Сирии, то это, по официальным данным Дамаска, 80 тысяч, а по данным других каких-то структур – около 100 тысяч. Так вот, 7 тысяч россиян или эсэнгэвцев – они не делают погоду в сирийском конфликте. Главное в сирийском конфликте, я повторяю, для России – это защитить свою национальную и государственную безопасность.

Дмитрий Лысков: Борис Васильевич, спасибо, на секундочку вас просто прерву. Карине Александровна, у вас были как раз какие-то слова…

Карине Геворгян: Я просто не увидела противоречия. Ну, мы выдавили их. Может быть, это…

Дмитрий Лысков: Я поясню, почему этот вопрос возникает. Они могут делать погоду, могут не делать погоду, но то, что прозвучало, что действительно выдавливали туда…

Борис Долгов: Это не так. Это не так! Никто их не выдавливал.

Дмитрий Лысков: Не так? Вот я как раз и хочу услышать Карине Александровну вначале.

Карине Геворгян: Во-первых, они были мобилизованы туда. Надо учитывать, что все-таки…

Борис Долгов: Кто? Боевики были мобилизованы?

Карине Геворгян: Да.

Борис Долгов: А как?

Карине Геворгян: Я хочу сказать, что это сетевая структура. По сути то, что мы имеем в лице именно сегодняшнего так называемого "Исламского государства" – это второй глобалистский проект. То есть у Соединенных Штатов был (по крайней мере, был до Трампа) свой глобалистский проект, и он работал. Это альтернативный глобалистский проект, тоже проект национальных государств и так далее. Эта сетевая структура мобилизационно работала, призывая их туда. Я замечу, например, что те же уйгуры получали турецкие паспорта, Орхан, и через Таиланд, и через Казахстан их заставляли… И они тоже туда попали, на этот фронт. Правда же?

Орхан Джемаль: Простите, можно я переведу на нормальный язык?

Дмитрий Лысков: Орхан Гейдарович, ну давайте дослушаем Карине Александровну все же.

Карине Геворгян: Нет, я почти договорила. Я хочу сказать, что по сути туда мобилизованы были очень многие, потому что Сирия становилась действительно ключевым регионом, при овладении которым можно было бы уже говорить о какой-то серьезной победе этой глобалистской части.

Дмитрий Лысков: Спасибо. Да, можете.

Орхан Джемаль: Давайте просто, чтобы не прикрывать суть дела словами "глобалистский проект" и поехали-поехали… 7 тысяч человек, вы сказали. Очень хорошо, 7 тысяч человек. Давайте посчитаем, сколько в лесу "под ружьем" было людей на Кавказе на момент 2011 года. Это известная информация, это не является тайной.

Борис Долгов: А что вы имеете в виду – "людей под ружьем"?

Орхан Джемаль: Под ружьем, под ружьем.

Борис Долгов: Что? Кто?

Орхан Джемаль: Вооруженное подполье. Это то, что называется "вооруженное подполье". Мы насчитаем по всем республикам на круг в пределах тысячи человек – это на момент 2011 года, на момент начала сирийской истории. В дальнейшем из этого региона выехали тысячи человек. Тысячи! Не эти сотни, которые находились "под ружьем", а люди, которые существовали вполне мирно на этот момент. Кто провел эту мобилизацию? Вы ее и провели!

Карине Геворгян: Так в чем противоречие?

Орхан Джемаль: Вы ее провели, спецслужбы России!

Борис Долгов: Я не в спецслужбах.

Орхан Джемаль: Никакое не "Исламское государство"!

Дмитрий Лысков: Орхан Гейдарович, мы вас услышали. Сейчас слово Игорю Игоревичу, а потом – вам.

Игорь Хохлов: Как раз выходит через два месяца моя большая работа в Российской академии наук, в ИМЭМО, по системам вербовки террористов в различного рода террористические организации, в том числе и в "Исламское государство". Призывают туда вовсе не по региональному признаку, не только с Северного Кавказа, не только народностей Северного Кавказа, не только.

Дмитрий Лысков: Ну, Караулова из МГУ, в общем, не была ни "под ружьем", ни в лесу.

Игорь Хохлов: Большое количество и студентов престижных вузов, и русских, и башкир, и много-много других национальностей. Потому что "Исламское государство" привлекает не только религиозным фактором, а оно привлекает безнаказанностью, возможностью реализовать свои страхи и фобии, которые у человека есть в обычном обществе, и так далее. Там есть очень много факторов.

Но дело не в этом. Вот говорят, в чем функция России в регионе? А я скажу, в чем функция России в регионе. До 2011 года – до так называемой Арабской весны – в Ливии, в Тунисе, в Египте, в Сирии существовали светские режимы. Да, авторитарные. Да, к ним масса вопросов по поводу прав человека, согласен. Но они сохраняли главное право человека – право человека на жизнь. И эти светские режимы обеспечивали безопасность для различных национальностей, поживающих особенно в таких многонациональных странах, как Сирия.

Существуют базовые принципы системы международных отношений. Сирия – это государство с международно признанными границами. По крайней мере, до недавнего времени никто, в том числе американцы, поддерживающие боевиков из Свободной сирийской армии, не оспаривали границы.

Дмитрий Лысков: Они просто на них немножечко не обращали внимания.

Игорь Хохлов: Нет, секунду. Сирия – это страна-член ООН с международно признанными границами и с международно признанным руководством. То, что сейчас делают там американцы – это создание террористических организаций на территории страны под названием так называемой "умеренной оппозиции". Предполагается, что они стреляют не громко и убивают не больно. А вы знаете, откуда столько бронетехники у "Исламского государства"

Дмитрий Лысков: Откуда?

Игорь Хохлов: Она идет из Ирака. Ирак является основным поставщиком тяжелых вооружений для "Исламского государства". Учитывая, насколько американцы патронируют сейчас Багдад, разве могло остаться без внимания то, что тысячи и тысячи единиц бронетехники, которой сейчас воюют, – это бывшая техника советского производства, которая там находилась во времена Хусейна? И сейчас американцы эту технику через иракскую армию передают "Исламскому государству".

Дмитрий Лысков: Игорь Игоревич, справедливо. Но с другой стороны получается, что Америка держит тотальный контроль над Ираком – что, конечно, тоже вряд ли может быть утверждено так.

Игорь Хохлов: Через коррумпированных чиновников, в значительной степени это так.

Дмитрий Лысков: Спасибо. Виктор Николаевич, вы тоже давно просите слово.

Виктор Литовкин: Я просто хотел бы сказать, что не надо все сводить к борьбе с террористами. Это одна из задач наших, но не вся задача по защите наших национальных интересов. Да, за год мы уничтожили где-то 35 тысяч террористов (это в открытой печати было сказано), из них 3,5 тысячи – выходцев из России и стран СНГ. Но главная задача наша… Ну, может быть, неправильно я говорю, что главная, но одна из основных задач – это контроль над Средиземным морем, на восточной части Средиземного моря.

Многие здесь присутствующие знают, что в Средиземном море базируется Шестой американский флот. Его корабли с "Томагавками" на борту, с системой Aegis заходят в Черное море. Там они угрожают нашим средствам ядерного сдерживания, которые расположены в Калужской области, в Ивановской области, в Тверской области, в Саратовской области. Вы знаете, "Томагавки" летают на расстояние 2,5 тысячи километров. И задача нашей флотской группировки, которая там находится, – это перекрыть дорогу американским кораблям в Черное море, в основном "заткнуть" Дарданеллы, чтобы они дальше не проходили.

Дмитрий Лысков: То есть участие в сирийской кампании и попытка разрешить сирийский кризис – для нас второстепенно?

Виктор Литовкин: Нет, это все вместе. Но очень важная задача… Почему мы базы открываем в Сирии – Хмеймим, Тартус? Пункты материально-технического обеспечения мы превращаем в базу морскую. Почему мы туда послали многоцелевую авианосную группировки вместе с атомным ракетным крейсером, вместе с двумя большими противолодочными кораблями? И там все время присутствует у нас группировка кораблей, это дополнительно к ней. Именно для того, чтобы нейтрализовать американский Шестой флот. У нас, конечно, таких сил нет, чтобы полностью его нейтрализовать, но поставить его под контроль, держать его как бы на прицеле – это одна из задач наших. Поэтому надо об этом тоже говорить. Как Путин сказал: "Надо уничтожать террористов на дальних подступах". Но надо и задачи нашей безопасности тоже обеспечить на дальних подступах к границам нашей страны.

Дмитрий Лысков: Глобальные интересы двигать дальше от наших границ. Григорий Авадьевич, да?

Григорий Меламедов: Я хочу спросить: а разве имидж России, точнее – хороший имидж России не является точно таким же приоритетом? Ведь посмотрите, что получается. Фактически за годы гражданской войны сирийское общество, как и иракское, скажем честно, оно распалось, распались эти связи. Сейчас там идет война двух основных религиозных группировок. И так как мы воюем сейчас, поддерживая Иран и фактически сирийскую армию, мы же занимаемся тем, что просто помогаем Асаду подавить суннитское большинство.

Борис Долгов: Да нет там конфликта конфессионального.

Виктор Литовкин: Мы помогаем Асаду сохранить государство.

Карине Геворгян: А кто вам сказал, что это конфликт между шиитами и суннитами?

Борис Долгов: Это не конфессиональный конфликт, конечно.

Карине Геворгян: Когда-то об этом сказали американцы, и они бесконечно это повторяют. Я все время слышу, как это говорит Майкл Бом, который бесконечно на наших программах участвует. Ну, кто вам это сказал? Ни один наш востоковед вам это не подтвердит.

Григорий Меламедов: Нет, подтвердят очень даже.

Орхан Джемаль: Строго говоря, мне не совсем понятно, почему вы ссылаетесь на востоковедов. Речь-то идет о суннитах и шиитах. Вы с ними когда-нибудь говорили на эту тему?

Карине Геворгян: Говорила.

Дмитрий Лысков: У вас другая точка зрения?

Орхан Джемаль: Конечно, межрелигиозная компонента в этом конфликте есть.

Карине Геворгян: Компонента есть, никто не спорит. Но сводить все…

Дмитрий Лысков: Конкретизируйте, пожалуйста.

Орхан Джемаль: Другое дело, что если мы посмотрим историю джихадистского движения, в котором никогда одобрительного отношения к шиитам не было, то конфликт активизировался в 2003 году, когда американцы зашли в Ирак и фактически создали внутри Ирака коллаборационное шиитское политическое пространство, на которое опирались, угнетая в суннитских районах целые племена по конфессиональному признаку. Это было. И когда у нас говорят о зверствах сейчас каких-то суннитов на территории Ирака или Сирии, что голову отрезали, распяли кого-то, а вы знаете, какие зверства были после того, как американцы вторглись в Ирак, по отношению к суннитскому населению?

Карине Геворгян: А мы сейчас про Сирию.

Дмитрий Лысков: Орхан Гейдарович, я попросил вас конкретизировать. Все-таки межрелигиозная компонента или это конфликт светский между различными группировками, но с компонентой?

Орхан Джемаль: Конечно же, она есть. И она фактически определяет отношение к этому конфликту за пределами этого конфликта. Если внутри, то там есть системы взаимоотношения племен, внутри есть политические группировки, внутри есть как бы такая оперативная машинерия, то внешне… Извините меня, с точки зрения мусульманина я смотрю на этот конфликт и на российское участие в этом конфликте. Моя страна убивает моих единоверцев, сотрудничая с религиозным меньшинством. Само признание их просто сектой было политически обоснованно в 1973 году…

Борис Долгов: Сирия была светским государством до конфликта.

Орхан Джемаль: До того, как в 1973 году Муса Садр не объявил алавитов шиитами, их никто таковыми вообще не считал. И вдруг моя страна убивает моих единоверцев в угоду этой группе людей. Конечно же, внешнее отношение к этому конфликту конфессиональное.

Дмитрий Лысков: Орхан Гейдарович, все же наша страна убивает не по религиозному принципу, а по признаку отношения к бандформированиям. Давайте вот на этом сойдемся. Я думаю, что это неоспоримо.

Орхан Джемаль: От того что наша страна объявила группы людей бандформированиями и законодательно объявила, что сомневаться в этом публично нельзя, суть моего отношения к ним не поменяется.

Дмитрий Лысков: Вы их таковыми не считаете?

Орхан Джемаль: Это люди, которые защищают интересы моих единоверцев там, на месте, с оружием в руках.

Борис Долгов: Да не защищают они…

Орхан Джемаль: Да, у них есть завихрение в голове, да, они не идеалы, но именно они являются авангардом защиты моих единоверцев.

Дмитрий Лысков: Одну секундочку! Орхан Гейдарович, спасибо. Борис Васильевич.

Борис Долгов: Ваши единоверцы – это мусульмане. Ислам, классический ислам предполагает то, что это религия добра, справедливости, уважения других конфессий. Это все так. Это одна из мировых религий. Ваши единоверцы, которых вы имеете в виду, боевики… Вот мне показывали досье на одного боевика. Это человек с семью судимостями, преступник, который был в одной из бандгрупп. Вот это ваш единоверец, права которого вы защищаете, это "борец за демократию". Ну, это как пример просто.

Орхан Джемаль: А хотите я расскажу о представителях вашей агентуры, биографию?

Борис Долгов: Ну не надо! Какая агентура?

Дмитрий Лысков: Одну секундочку! Орхан Гейдарович, давайте мы немножечко отойдем от этой темы.

Карине Александровна, пожалуйста, скажите, мы ведь в рамках только что поднятого вопроса затронули действительно более глобальный и сложный вопрос? Группировки, которые там существуют, их действительно подчас сложно разделить. Что такое оппозиция, что такое вооруженная оппозиция, что такое группировки, которые относятся к террористическим?

Борис Долгов: Можно я потом отвечу?

Дмитрий Лысков: Да, конечно. Если это необходимо, я предоставлю слово всем. Карине Александровна.

Карине Геворгян: Конечно, Борис Васильевич или опровергнет, или подтвердит мои слова. Я хочу сказать, что сам приход к власти папы Асада был связан с тем, что он, конечно, принадлежал к меньшинству некоему религиозному, но это была консенсусная фигура, потому что произошел конфликт между старой суннитской элитой как раз и молодой суннитской элитой, которой надоела старая. Это надо понимать, потому что это было большинство страны.

Ну, я не хочу приводить такую совсем аналогию, но это приблизительно напоминаете приход Сталина, когда Сталин становится во главе Политбюро именно потому, что он становится консенсусной фигурой, ибо он нерусский и за ним нет больших масс как политического капитала. Вот о чем идет речь. То есть с этнической точки зрения его мало кто будет… В этом смысле они были консенсусной фигурой.

Говорить о том, что в стране разразился конфликт между этой группой алавитов, которая якобы захватила все и вся (что отнюдь не так, потому что та же новая суннитская элита прекрасные посты получила в государстве и вполне это дело контролировала), я считаю, просто неуместно сводить это все. Другой вопрос… И тут я как раз с Орханом Гейдаровичем согласна. Только, по-моему, в 1934 году алавиты объявили себя шиитами. И по-моему, только в 1973-м, кажется, Иран их признал как шиитов. Ну, по большому счету они, конечно, ближе к друзам, наверное. В принципе, в чем-то они ближе к друзам, и считать их шиитами можно с очень большой натяжкой.

Борис Долгов: Но вопрос-то не в конфессиональной принадлежности. Вопрос в том, что собой представляют…

Дмитрий Лысков: Борис Васильевич, поясните, как же все-таки разделить оппозицию от вооруженной оппозиции и от террористических группировок?

Борис Долгов: Я буквально два слова. Что собой представляло это государство?..

Карине Геворгян: Я прошу прощения, только одно маленькое-маленькое замечание.

Дмитрий Лысков: Да, конечно.

Карине Геворгян: По поводу Арабской весны я хотела сказать. Арабская весна Арабской весной, это понятно. Да, и понятно, что это "эффект домино" сработал после событий в Магрибе. Но я хочу все-таки напомнить, что при всей дружбе Эрдогана с Асадом, причем семьями, вместе они отдыхали, он не останавливал строительство плотин на Евфрате. В результате в 2010 году, когда была перекрыта этими плотинами вода, на севере Сирии началась засуха, замечу я вам, народ пошел в города. То есть засуха, голод и так далее. То есть это в очень сильной степени…

Борис Долгов: Ну не было там голода. Что вы говорите? Ерунда какая-то. У меня там были друзья в это время.

Карине Геворгян: Ну, не голод, но во всяком случае неблагополучие социальное. Засуха была?

Борис Долгов: Была.

Карине Геворгян: Была. Ну?

Борис Долгов: Ну и что? А у нас не бывает засухи?

Карине Геворгян: Я понимаю, да. Но люди пошли в города, и началось это социальное напряжение, и оно росло.

Дмитрий Лысков: Возникло социальное напряжение. Борис Васильевич, и все-таки о том, как разделить.

Борис Долгов: Что такое оппозиция и вооруженная оппозиция? В Сирии есть внутренняя оппозиция, которую называют "патриотическая оппозиция". Яркий ее представитель – Кадри Джамиль, который часто бывает у нас. Я его встречал и в Москве, и в Сирии. Это оппозиция, которая согласна на диалог с властями, но имеет какие-то вопросы и требования к властям. Она идет на диалог.

И есть внешняя оппозиция. Если мы говорим о политической оппозиции, то это оппозиция, созданная… Начиналось это в Соединенных Штатах в 2005–2006 годах. Там пытались создать две политические партии, которые возглавлялись сирийцами и которые позиционировали себя как противники Асада, требующие демократии и смены режима.

И что такое сейчас вооруженная оппозиция? Есть несколько группировок наиболее боеспособных. Это четыре-пять-шесть группировок, и ИГИЛ в том числе. Это… сейчас она называется "Джабхат Фатх аш-Шам", то есть "Фронт освобождения Сирии". Это "Ахрар Аш-Шам". Это "Джейш аль-Ислам". Вот пять-шесть группировок наиболее мощных, наиболее боеспособных, где основная масса боевиков – это иностранные наемники.

И есть конгломерат целый вооруженных группировок средних и малых, где есть и сирийцы, которые согласны (это нам сирийцы говорили, есть факты) пойти на переговоры, заключить… Вот они как раз заключают эти перемирия локальные, но им не дают этого сделать эти мощные группировки. И уничтожаются полевые командиры этими мощными группировками, полевые командиры, которые хотят идти на переговоры. И сейчас стоит вопрос о военно-политическом урегулировании сирийского конфликта.

Дмитрий Лысков: Я напомню, что президент сказал, что урегулирование в любом случае может быть только политическим.

Борис Долгов: Военно-политическое урегулирование. И наши военные, и сирийские коллеги говорят о том, что без подавления этих наиболее боеспособных группировок невозможен дальнейший политический процесс. И это совершенно правильно. Это единственный путь решения сирийского конфликта.

Дмитрий Лысков: Григорий Авадьевич, почему это ошибка? Вы сказали "это ошибка". Почему?

Григорий Меламедов: Я хочу сказать, что конфликт имеет свойство эволюционировать. И если сначала, может быть, все это начиналось как относительно светский конфликт (по крайней мере, на светской площадке), то с течением времени он все больше и больше принимал религиозную окраску. И я предлагаю спуститься немножко на землю и говорить не только о лидерах оппозиции, которых показывают по телевизору. Возьмем тот же самый Восточный Алеппо сегодня. Что это за район? Это район, где живут вчерашние деревенские жители, сунниты – очень консервативные, глубоко религиозные и очень бедные. Сейчас на этот район наступают войска преимущественно шиитские.

Борис Долгов: Кто – шиитские войска?

Григорий Меламедов: "Хезболла", шиитские милиции.

Борис Долгов: А сирийская правительственная армия там не участвует?

Григорий Меламедов: Сирийская правительственная армия там участвует, но вы не забывайте, насколько она иранизированная и какие позиции там занимают "Стражи Исламской революции". И роль того же самого генерала…

Борис Долгов: Иранские добровольцы – это одна часть войск, воюющих против боевиков. А сирийская армия – это другая часть. Они не смешиваются. Никакой иранизации сирийской армии правительственной нет.

Карине Геворгян: И не может быть.

Григорий Меламедов: Есть.

Дмитрий Лысков: Мнения разошлись.

Григорий Меламедов: Я хочу сказать, что…

Орхан Джемаль: Красной армии противостояли точно такие же христиане, крещеные мужики.

Дмитрий Лысков: Орхан Гейдарович, одну секундочку.

Григорий Меламедов: В Восточном Алеппо и в Мосуле…

Борис Долгов: Алеппо – это промышленный центр.

Григорий Меламедов: Секундочку!

Борис Долгов: Там были сотни предприятий мало и среднего бизнеса.

Дмитрий Лысков: Давайте Григорию Авадьевичу все-таки дадим возможность договорить.

Борис Долгов: Там была армянская диаспора прекрасная, буржуазная, буржуазия, предприниматели. До сих пор есть эти предприятия. Вот на мне костюм сирийский, я его купил в Дамаске, он сделан в районе Алеппо.

Григорий Меламедов: Только этих предпринимателей успели выгнать из города. Так вот, я хочу сказать, что в обоих случаях проблема-то в чем? Почему так трудно взять эти города? Потому что местное население очень боится наступающих армий – боится именно из-за различий религиозных и из-за очень кровавой истории этих различий. И поэтому при наступлении и в Ираке, и в Сирии задача в том, чтобы городских жителей перетянуть на сторону правительственных войск наступающих. А если этого не сделать…

Дмитрий Лысков: Григорий Авадьевич, а местное население не боится очень кровавых проявлений тех же самых террористических группировок, о которых мы уже упоминали?

Григорий Меламедов: Боится, но выбирает из двух зол иногда меньшее.

Дмитрий Лысков: Их выбирает?

Григорий Меламедов: А вспомните, когда были выступления, о которых у нас довольно много говорили, выступления местных жителей против того же ИГИЛ. С какими они выходили лозунгами? Они вышли с лозунгами: "Если вы не можете дать нам хлеба, тогда дайте нам уйти". Понимаете? Если они могут дать им хлеб, то "пожалуйста, оставайтесь, дорогие".

Игорь Хохлов: Вы слышали про стокгольмский синдром?

Орхан Джемаль: Простите, вот представьте себе – Донецк 2014 года…

Дмитрий Лысков: Орхан Гейдарович, можно я вам вопрос задам? Кстати говоря…

Орхан Джемаль: Будет идеальное совпадение. Местное население, которое о-го-го как за "сепаров"! "Мой старшой в "Оплоте" у Захарченко!" "А мой младшой у Безлера в Горловке!" "Мы тут все поляжем, но этой хунте украинской сюда дороге не будет!" Вот что из себя представляет местное население. И оно измеряется не тысячами, а десятками тысяч.

Дмитрий Лысков: Орхан Гейдарович, вы ведь только что сказали, что Красной армии противостояли точно такие же крещеные простые мужики. И в Красной армии были точно такие же простые крещеные мужики. И сталкивались они не потому, что они крещеные, а потому, что классовый конфликт между ними был. А здесь вы нам все время указываете на религиозную подоплеку. Объясните мне эти нюансы.

Орхан Джемаль: Я сказал вам о том, что в армии лоялистов, то есть в армии Асада, на низовых должностях есть довольно заметный процент суннитов-призывников, значительно меньший процент суннитов-офицеров на младших должностях, а весь средний и старший военный состав является алавитским. Вот что я вам сказал.

Дмитрий Лысков: И это ключевая проблема?

Борис Долгов: Министр обороны Сирии, погибший во время теракта два года назад, был христианином. Министр обороны!

Орхан Джемаль: Которого, как петрушку, показывали всем: "Вот видите, какие мы либеральные".

Борис Долгов: Не петрушку. Это руководитель корпункта…

Дмитрий Лысков: Уважаемые господа, прошу вас…

Борис Долгов: Одну секунду. Руководитель корпункта SANA, агентства сирийского, в Москве. Он курд.

Орхан Джемаль: А был когда-то вообще христианин.

Дмитрий Лысков: Прошу вас, остановимся! Сейчас мы чуть-чуть остановимся.

Игорь Игоревич, вы упомянул о ситуации до 2011 года, когда государства были еще не разрушены. Так получается, что наши действия сейчас в Сирии, в общем, стремятся к тому, чтобы откатить эту ситуацию к ситуации 2011 года?

Игорь Хохлов: Знаете, фарш невозможно провернуть назад. И вернуть ту Сирию, которая была в 2010 году… Я был в Сирии в 2010 году, когда страна была абсолютно светской, она была безопасной для туриста. И в стране – скажем так, со стороны стороннего наблюдателя – конфликты если и были, то носили большей частью бытовой характер. То, что мы сейчас все обсуждаем – алавиты, шииты, сунниты, кто чей назначенец, какая вера и так далее, – вот это "осиное гнездо" было разворошено совсем недавно. Сирия была светским государством. Я думаю, согласится коллега.

Борис Долгов: Конечно.

Игорь Хохлов: Собственно говоря, конфессиональная принадлежность Асада…

Орхан Джемаль: Простите, а что произошло…

Дмитрий Лысков: Орхан Гейдарович, давайте позволим Игорю Игоревичу договорить.

Игорь Хохлов: Я вас не перебивал. Умейте дискутировать. Я думаю, коллега согласится, что и Асад, и его отец – это абсолютно светские правители.

Борис Долгов: Безусловно.

Игорь Хохлов: И их конфессиональные принадлежности были вопросом по большей части их личных убеждений, и никоим образом это не влияло.

Борис Долгов: Совершенно верно.

Игорь Хохлов: Да, действительно, в Сирии так исторически сложилось, что это конгломерат большого количества и народов, и вероисповеданий, и так далее. Но тот клин, который сейчас вбивается между людьми в Сирии, то, что туда идет огромный поток боевиков, которых до этого никогда в Сирии не было… Там есть те, которые воевали в Афганистане против советских войск. Там есть боевики, которые имеют опыт более 10 лет боевых действий в Ираке. Это "осиное гнездо" разворошили и дальше продолжают ворошить. Существует устоявшаяся система международной безопасности. В Сирии все было спокойно. Сирия не представляла никакой опасности – за исключением, может быть, Израиля.

Борис Долгов: Израиль – да.

Игорь Хохлов: Она не представляла опасности, по крайней мере для России. Она не представляла опасности для Соединенных Штатов. Был хоть один теракт, который сирийцы планировали против США? Нет. Сейчас мы видим, что Сирия превращается в "рассадник терроризма". То, что американцы…

Дмитрий Лысков: Но мы, к сожалению, видим эти тенденции практически на всем Ближнем Востоке.

Игорь Хохлов: Так это очевидно, потому что там существовали светские режимы. Эти светские режимы пришли в ходе национально-освободительных движений. Они жестко подавляли любых конкурентов. И понятно, что светский режим не будет поддерживать никаких террористов, потому что он сам держится власти за счет довольно жестких репрессий. Этот вариант вполне устраивал Европу, Россию и вообще всех соседей, находящихся в этом регионе.

Но сейчас то, что это "осиное гнездо" США разворошили – это и отличный способ давить на Европу. Какой туда идет поток беженцев из Сирии? Какую огромную проблему это создает во внутренней политике в Германии и в других европейских странах? Насколько это ослабляет американских конкурентов в Европе? Какую это проблему в перспективе создаст в России? Я совершенно согласен – да, эти боевики, добившись того, чего они хотят в Сирии, они придут в Россию. Они придут на Северный Кавказ, они придут в Москву и так далее. Мы помним, каких огромных усилий стоило выдавить террористов из России.

Виктор Литовкин: Мы не пошлем туда никого проводить наземную операцию, потому что эту задачу должны решать единоверцы. Друг с другом пусть они договариваются и убивают друг друга. Христиане туда воевать не поедут для того, чтобы не поднимать еще и у нас мусульманское сопротивление этому.

Дмитрий Лысков: Я думаю, никто не сомневается, что они, конечно, пойдут дальше, потому что не будут же они останавливаться на достигнутом.

Игорь Хохлов: Абсолютно очевидно.

Дмитрий Лысков: По-моему, они это и декларируют. И я думаю, все с этим согласны.

Виктор Николаевич, с точки зрения разрешения этого конфликта… Военно-политическое разрешение. Политическую часть пока чуть-чуть отставим, еще обсудим. Военная часть разрешения этого конфликта. Мы уничтожали бензовозы, которые везли нефть. Мы уничтожали опорные пункты. Мы наносили удар по живой силе противника. Сейчас я даже, в общем-то, затрудняюсь сказать, по каким объектам мы сейчас наносим или собираемся наносить удар. Все это создает ощущение некой хаотичности. Вот какие-то цели у нас есть все-таки – первоочередные, долгосрочные – в военном плане разрешения этого конфликта?

Виктор Литовкин: Безусловно, у нас есть такие цели. Цель простая – освободить территорию Сирии – по крайней мере ту, которую мы контролируем – от боевиков ИГИЛ и "Джабхат ан-Нусры" и создать условия для политического диалога оппозиции и сирийского правительства. Сегодня мы поддерживаем сирийскую армию – тех, кто борется с террористами.

Проблема в том, что одними воздушными ракетно-бомбовыми ударами эту задачу решить нельзя. Мы оказываем им поддержку, потому что надо проводить наземную операцию. И когда тут говорят, что мы пошлем туда какую-то бригаду, дивизию для того, чтобы решить этот вопрос… Мы не пошлем туда никого, потому что эту задачу должны решать, как Орхан говорит, единоверцы. Друг с другом пусть они договариваются и убивают друг друга. Христиане туда воевать не поедут для того, чтобы не поднимать еще и у нас мусульманское сопротивление этому.

Орхан Джемаль: Мы только бомбим.

Дмитрий Лысков: Орхан Гейдарович, секундочку.

Виктор Литовкин: Нет, не только бомбим. Мы оказываем консультационную помощь, мы оказываем техническую помощь, мы предоставляем вооружения.

Орхан Джемаль: Мы немножко бомбим.

Игорь Хохлов: Гуманитарную помощь.

Виктор Литовкин: Гуманитарную помощь и так далее и тому подобное.

Дмитрий Лысков: "Мы немножко бомбим"?

Виктор Литовкин: Террористов мы бомбим.

Дмитрий Лысков: Еще раз говорю… То ли вы не признаете их террористическими организациями, то ли я не могу понять вашей позиции. На Северном Кавказе ведь мы тоже бомбили террористические организации.

Орхан Джемаль: Понимаете, вы тут начинаете говорить, что одни – национально-освободительные движения, а другие – террористы. "Есть шпион, а есть разведчик".

Дмитрий Лысков: А я просил всех дать определение и попытаться понять, как их размежевать. Хорошо, ответьте мне…

Виктор Литовкин: Нет, есть правительственная армия, а есть…

Орхан Джемаль: Вы играющая сторона, которая просто говорит: "Все, что делаем мы – это хорошо! А все, что делают все, кто с этим не согласен – наши противники". Вы просто играющая сторона.

Дмитрий Лысков: Орхан Гейдарович, справедливо прозвучало, что мы-то все-таки на стороне официального правительства – это первое. А второе…

Орхан Джемаль: А местное население против официального правительства!

Дмитрий Лысков: Все?

Орхан Джемаль: Большинство!

Дмитрий Лысков: Точно?

Виктор Литовкин: Кто это подсчитывал?

Борис Долгов: Один только штрих. Сейчас 85% населения Сирии проживают на территории, подконтрольной сирийской правительственной армии. До этого еще большая была поддержка.

Орхан Джемаль: А мы говорим не про сейчас, когда Сирия разбежалась, а мы говорим про 2011 год, когда все началось и когда абсолютное большинство было против Асада!

Борис Долгов: Не надо перебивать.

Виктор Литовкин: Кто вам так сказал?

Дмитрий Лысков: Орхан Гейдарович, я сейчас предоставлю слово. Очень короткий и простой вопрос. В этой ситуации, где существует действительно конфессиональное определенное влияние, может ли Россия быть, если угодно, посредником, который снизит напряженность межконфессиональную?

Орхан Джемаль: Странно видеть в России посредника, когда Россия совершенно очевидно одна из играющих военных сторон. Россия может быть посредником, допустим, между Соединенными Штатами и Турцией, но посредником между участниками конфликта на земле – конечно нет. То есть Россия – это как бы полноценная сторона.

Дмитрий Лысков: Я услышал вашу позицию, благодарю вас. Григорий Авадьевич, у вас был вопрос.

Григорий Меламедов: Да, у меня был вопрос, я хотел спросить. Неужели вы действительно считаете, что, скажем, штурм Алеппо – это ситуация, аналогичная тому, что террористы захватили самолет, и нужно освободить оттуда заложников? Это ведь совсем разные вещи. И по поводу того, о чем говорили вы, если можно. Мне кажется, что на самом деле мы оказываем Асаду медвежью услугу. Мы действительно можем еще попробовать выступать в качестве посредников. Хотя он, правда, нас об этом не просил, есть такой момент.

Дмитрий Лысков: Он просил нас о военной помощи.

Григорий Меламедов: О военной помощи только. Момент здесь такой. Мы просто должны ему сказать… Если уже думать о том, как выпутываться из этой ситуации. Мы должны ему сказать: "У вас есть только один – последний – шанс. Вы должны сделать свою армию и свои силовые структуры абсолютно национальными, чтобы там были только сирийцы и никаких иностранцев из Ирана. И вы должны еще сделать так, чтобы там в абсолютно равной степени были представлены обе общины. Иначе…"

Дмитрий Лысков: Но мы ведь уже говорили, что они не смешиваются, что иранские подразделения не смешиваются с официальной сирийской армией.

Игорь Хохлов: "Хезболла" воюет отдельно от сирийской армии.

Виктор Литовкин: Если бы у Асада была возможность только сирийцами воевать… Пять лет идет война, сколько выбито людей! У него просто нет сил и потенциала такого, поэтому опирается еще на Иран, на "Хезболлу" и на других, на курдские отряды.

Григорий Меламедов: Но он даже не пытается…

Орхан Джемаль: А вам не кажется, что ваши рассуждения ударяются в вопрос: а зачем мы все это сделали?

Дмитрий Лысков: А я Карине Александровне сейчас этот вопрос и адресую, с вашего позволения.

Виктор Литовкин: Мы отвечаем на американскую агрессию, которая там произошла.

Орхан Джемаль: А, то есть мы там деремся с американцами?

Виктор Литовкин: Конечно. А разве нет?

Орхан Джемаль: Понятно.

Дмитрий Лысков: Господа! Карине Александровна…

Игорь Хохлов: Мы не допускаем того, чтобы ситуация шла по египетскому сценарию, по ливийскому сценарию.

Дмитрий Лысков: Господа, единственная среди нас женщина, я призываю просто проявить уже уважение. Карине Александровна, если бы мы не вмешались в Сирию, с вашей точки зрения (вот такой небольшой прогноз), что бы там сейчас было?

Карине Геворгян: Как раз тут надо спрашивать военного специалиста, потому что, насколько я помню, ситуация, как выражались у нас ребята во дворе, "накрывалась медным тазом" для Асада.

Но что мне хотелось бы сказать про мирное население? Оно сейчас, мне кажется, в состоянии раненого Меркуцио, который говорит: "Чума на оба ваших дома!" Я совершенно не отстаиваю того, что большинство населения Сирии целовалось бы в десны с руководителем своей страны. Вполне может быть так. Они очень им недовольны. И мои разговоры с отдельными сирийцами, в том числе и представителями суннитского большинства, об этом свидетельствуют. Но они все говорят одно и то же – что им, в общем-то, по большому счету вот эти головорезы надоели до крайней степени. Поэтому: "Чума на оба ваших дома!" – вот что говорит местное население.

И кстати… Не полная аналогия, но так называемое "Исламское государство", в общем-то, действовало по той же схеме, по какой действовали ассасины в Средневековье. И я обратила внимание на то, что удалось их победить – хотя это была очень сложно укорененная структура на огромном пространстве всей Азии фактически, и даже в Европе они имели очень серьезные позиции, – вы знаете, удалось только после того, как действительно население разных стран просто перестало относиться к ним с симпатией и их стали выдавать. Вот здесь то же самое. И последнее…

Дмитрий Лысков: Спасибо вам большое за вашу оценку. Звучит музыка, а значит время нашей программы, к сожалению, подошло к концу. Мы обсуждали конфликт в Сирии. Россия уже больше года участвует в этом противостоянии. Надеюсь, что наши экспертные оценки помогли нашим зрителям глубже погрузиться в эту проблему и, возможно, разобраться в тех вещах, которые ранее были непонятны. Огромное спасибо нашим уважаемым экспертам!

Сегодня мы обсуждали ситуацию в Сирии. А в понедельник мы вернемся к внутрироссийским проблемам – обсудим взаимодействие человека и государства, человека и системы. 

Чего добилась Россия за год, который прошел с момента начала военной операции в Сирии? Надо ли было ввязываться в этот конфликт? И к каким последствиям приведет сирийская история?