Терроризм: почему это зло живет и становится все более изощренным?

Гости
Федор Цехмистренко
политолог, журналист
Сергей Милицкий
ветеран группы «Альфа», кавалер четырех Орденов мужества
Каринэ Геворгян
политолог, востоковед
Иосиф Линдер
президент Международной контртеррористической ассоциации
Андрей Бакланов
заместитель председателя Ассоциации российских дипломатов, профессор ВШЭ
Андрей Быстрицкий
профессор НИУ ВШЭ
Адальби Шхагошев
депутат Государственной думы РФ, член комитета ГД РФ по международным делам

"Терроризм – не персонифицированное зло,
а следствие пороков огромного числа людей".

Александр Сокуров

Николай Матвеев: Здравствуйте! Программа "ПРАВ!ДА?" начинает новый сезон на Общественном телевидении России. Меня зовут Николай Матвеев. Как всегда, в этой студии мы обсуждаем то, что влияет на нас с вами и, главное, меняет нас. И вот с какой темы предлагаю начать сезон. Давайте посмотрим сюжет.

25 августа, Брюссель. 30-летний мужчина с криками "Аллах Акбар!" и с ножом в руках нападает на полицейских. Двое сотрудников ранены, нападавший убит. Еще один человек попытался поджечь полицейский участок в центре Брюсселя, он бросил бутылку с зажигательной смесью во входную дверь здания. В это же время стало известно, что в Лондоне неизвестный с ножом атаковал двух полицейских у Букингемского дворца. Его задержали. Установлено – один из нападавших точно имел связи с террористами.

Терроризм меняет лицо. Если раньше он ассоциировался со взрывами и захватом заложников, то сегодня террористы используют все подручные средства, чтобы заявить о себе.

Август 2017-го, Барселона. Два фургона врезаются в пешеходов. Через час – взрывы в Каталонии. В общем 17 погибших. Эти теракты напомнили всем трагические события прошлого года в Ницце в День взятия Бастилии: на улице тысячи людей, 19-тонный грузовик на полном ходу врезается в толпу – 89 погибших, 308 ранены.

Пока власти сотен стран думают, как обезопасить пешеходов, ведь для этого в некоторых городах уже перекрывают зоны для отдыхающих бетонными блоками, фанатики идут на самые отчаянные меры.

В Сургуте 19-летний парень ножом ранил семерых прохожих, четверо в тяжелом состоянии. Вот кадры, на которых нападавшего устраняет полицейский. Официально произошедшее в Сургуте терактом не называется, хотя ответственность на себя уже взяла террористическая организация, запрещенная в России, "Исламское государство". Боевики даже опубликовали видео, на котором житель Сургута присягает на верность.

Террористы осваивают информационные технологии, активно пользуются мессенджерами. Из-за этого этим летом у спецслужб даже возник конфликт с создателем мессенджера Telegram Павлом Дуровым. В прошлом основатель социальной сети "ВКонтакте" категорически отказывался ослабить шифрование, чтобы, в случае чего, силовики могли предупредить теракт. Ранее сообщалось, что именно этот мессенджер использовали боевики для организации нескольких террористических актов. В итоге Дуров уступил.

Пока сотни людей каждый день пытаются попасть на территории, подконтрольные террористам, тысячи становятся их адептами, сидя у компьютера, и еще десятки тысяч в постоянном поле зрения преступников как потенциальные объекты для вербовки.

Как бороться с терроризмом? Кому он выгоден? И что может сделать каждый из нас?

Николай Матвеев: Иосиф, пока готовился к программе, я перелопатил кучу аналитики. И главная мысль, которая сквозит практически через все тексты: так или иначе инструментарий террористов меняется. Вот то, что мы видим – это какие-то новые изощренные способы доставлять людям зло? Или наоборот – терроризм становится примитивным? Ну, если честно, мне от этого как-то не легче.

Иосиф Линдер: Есть несколько очень циничных аксиом, которые звучат следующим образом: "терроризм существует столько, сколько существует цивилизация", "меняется технология, не меняются методы". Если сегодня используются 20-тонные грузовики или минивэны, то несколько тысяч лет назад использовались, так сказать, разъяренные быки с привязанными факелами к рогам или обожженные стальными прутьями, нагретыми на костре. И в качестве грузовиков использовались телеги, нагруженные камнями и бревнами.

Меняется только технология. Все, что написано в "Трактате Желтого императора" 5 тысяч лет до нашей эры, Хуан-ди, – все методы борьбы остались те же самые. Просто если мы привыкли, что в 60–70-е годы терроризм был адресный и касался политиков, принимающих или не принимающих то или иное решение, то, начиная со второй половины 80-х годов, терроризм стал безадресным и касается обычных граждан, не причастных к политической деятельности в той или иной стране или в региональном международном сообществе. И страх насаждается в этой среде. Но методы не меняются.

Николай Матвеев: Все-таки медийный образ же терроризма. Я даже по своей памяти помню: если взорвался самолет или взяли заложников, сразу – "Ага, террористы!". Но когда человек с ножом напал на улице – ну, как-то вот не сразу подумаешь, что это…

Иосиф Линдер: Граница, понимаете, очень тонкая, потому что… Между хулиганскими действиями или действиями психически нездорового человека и террористическим актом тонкая граница. В рассмотрении темы "терроризм" запомните одну вещь: слово "или" должно быть исключено из лингвистического набора, потому что надо спрашивать – "кто?", "когда?", "зачем?", "почему?". Даже если это психически нездоровый парень, то его кто-то подобрал, кто-то его курировал, кто-то вел и, пользуясь его психическим состоянием…

Николай Матвеев: Вот об этом мы еще подробно поговорим.

Андрей Быстрицкий: А можно вопрос? Один вопрос.

Николай Матвеев: Пожалуйста, пожалуйста.

Андрей Быстрицкий: Скажите, пожалуйста, а вы отличаете войну, насилие, терроризм на протяжении последних 5 тысяч лет? То есть вы говорите, что терроризм был всегда. То есть вот 5 тысяч лет назад (такой ранний, так сказать, металлический век), и один житель деревни ударяет другого топором железным – это терроризм, насилие, бытовая драка или война?

Николай Матвеев: Это вопрос ко всем.

Иосиф Линдер: Давайте мы здесь поймем… Во время войны, если мы говорим о глобальной войне, терроризм исчезает, потому что диверсионно-партизанский или диверсионно-террористический метод ведения войны. А вот граница между бытовыми преступлениями и терроризмом… Если это два жителя одной деревни, не поделившие каменный топор или женщину, или, так сказать, добычу на охоте… Понимаете? То есть здесь нет политической составляющей. Потому что терроризм…

Андрей Быстрицкий: Терроризм – это политика.

Иосиф Линдер: Прежде всего, так сказать, террористическая деятельность связана – первое – с насаждением страха в определенном обществе. А вот цель этого страха – либо поменять политический строй, либо заставить принять то или иное политическое решение.

Николай Матвеев: А давайте мы спросим. Вот человек взял нож, пошел на улицу, воткнул этот нож в другого человека. Когда вы это идентифицируете как терроризм? Где начинается эта грань – просто преступление и терроризм?

Сергей Милицкий: Это начинается конкретно – есть приказ определенных ведомств силовых. Если это политический заказ, если это про политику идет речь, то есть требования политические выдвинутые или еще что-то, то это терроризм. Если не выдвинуто ничего, то это просто…

Иосиф Линдер: Криминальное преступление.

Николай Матвеев: А если потом взяла ответственность экстремистская организация?

Сергей Милицкий: Знаете, это как? Это пиар.

Федор Цехмистренко: Это надо еще разбираться.

Сергей Милицкий: Вот лично мое мнение хотите про Сургут? Или рано еще?

Николай Матвеев: Про Сургут поговорим попозже.

Федор Цехмистренко: Я хотел как раз внимание обратить по поводу выдвинутых требований. Вы тоже заметили, что в последние годы хоть раз террористы выдвигали требования? Вот раньше, в 2001 году захватили террористы самолет какой-нибудь, и они говорят: "Освободите наших заложников, выпустите, какие-то права нам дайте". А что сейчас? Сейчас просто происходит террористический акт, террористов устраняют, требований не выдвигается.

Николай Матвеев: Ну, давайте вспомним, что хотели террористы в Брюсселе, чего они хотел в Барселоне, чего они хотели в Лондоне 25 августа. Ничего. Но это идентифицируется как терроризм.

Андрей, вы пишете в одном своем материале (спасибо, кстати, он меня тоже вдохновил на создание этой программы), я процитирую: "Терроризм стал примитивно простым и вместе с тем технологичным, что вполне естественно для нынешнего состояния общества. Нож, мачете, топор, автомобиль, булыжник – все что угодно. И не надо, как Брейвику, готовиться. Надо просто сесть в машину и поехать. Количество жертв не угадаешь, конечно, но тут как повезет. И к тому же можно скрыться, как показывает практика".

Знаете, какой словооборот мне понравился больше всего? Точнее – в кавычках "понравился". "Вполне естественно для нынешнего состояния общества". А что с обществом-то не так?

Андрей Быстрицкий: Я поясню. Дело в том, что не зря я задал коллегам вопрос по поводу того, что собственно есть терроризм, в чем дефиниция. Мы должны его отличать от других явлений. Мало ли кто кого хочет жахнуть топором по башке. Может быть, кто-нибудь из нас здесь других ненавидит. Сейчас мы выйдем отсюда – бабах! – и все. Это бытовое убийство.

Я трактую в данном случае эту историю о том, что мы вступили в эпоху ползучей глобальной гражданской войны, когда человек себя чувствует мобилизованным на этой войне, но ему не нужно начальство. Это природа вот этого дисперсного терроризма, когда мы видим десятки тысяч людей, погруженных в такое полусомнамбулическое состояние, из которого они выходят, так сказать, к насилию.

И вот эта ползучая гражданская война, связанная с глобальными переменами образа жизни, с невозможностью инкорпорирования очень многих людей, которые приехали в Европу, с трудностью процесса адаптации мигрантов, с неопределенностью будущего. Есть огромное количество факторов, которые делают дезадаптированными большое количество людей, живущих в современном мире. Недаром "Исламское государство", запрещенное в Российской Федерации, так привлекательно – потому что оно дает упрощенную картину мира.

Николай Матвеев: "Вот плохие, а вот хорошие".

Андрей Быстрицкий: "Плохие – хорошие".

Николай Матвеев: "Они нас обидели много веков назад. Мы должны исправить ситуацию".

Андрей Быстрицкий: То же самое – испанские коммунисты-анархисты 36-го года, русские коммунисты 19-го года, "Народная воля", которая убивала всех подряд. Это то же самое по духу.

Николай Матвеев: Карине, хотел у вас спросить, завершая разговор об инструментарии. Сегодня ножи, автомобили, не знаю, камни. А что завтра? Каким терроризм будет завтра? Все уже говорят о кибертерроризме.

Карине Геворгян: Вы знаете, мне представляется, что мы боимся себе признаться в том, что… А мы в данном случае выделяем, он больше всего обращает на себя внимания – именно терроризм со стороны исламистов или салафитов (по-разному называют этих людей). Потому что есть и другие терроризмы, но мы на них сейчас не обращаем внимания, хотя иногда некоторые теракты, возможно, и происходят.

Так вот, там есть огромная социальная энергия. Как когда-то писал Иосиф Виссарионович Сталин: "Великие идеи порождают великие энергии". И с моей точки зрения, в общем, мы боимся заглянуть в эту страшную бездну, и мы боимся разобраться с тем, какая идея породила эти энергии. Эти люди жаждут реванша. Отчасти эти идеи отразил в своей книге великолепной Эдвард Саид, книга называется "Ориентализм". И многие из тех, кто прибывают в Европу под видом мигрантов – это реваншисты. И они заряжены этой идеей реванша и победы Востока над Западом, исламского мира над христианским. Хотя этот мир уже давно не христианский, тем не менее это идея реванша. И еще мне хотелось бы отметить то, что мы называем…

Николай Матвеев: На территории мусульманских стран, насколько мне известно, происходит 95% терактов. Они же взрывают сами себя.

Иосиф Линдер: И жертв намного больше.

Николай Матвеев: И жертв намного больше. При чем тут война ментальностей, война Запада и Востока, если они сами себя там взрывают, своих же людей?

Карине Геворгян: Понятно. Потому что когда свой… Понимаете, это как русские и украинцы. Обратите внимание на остроту этого конфликта: чем ты роднее, тем страшнее этот конфликт. Конфликт между братьями иногда страшнее, чем конфликт между соседями или между чужими людьми. Это давно известная вещь.

Я просто обозначила лишь несколько составляющих, которые считаю важными, потому что, если мы будем это игнорировать, мы ничего этому не сможем противопоставить ни в сфере пропаганды, ни в сфере образования и так далее. Потому что вот эту вялотекущую шизофрению с миром консьюмеризма этому противопоставить нельзя. Эти люди не боятся умирать. А мы боимся умирать, мы хотим комфорта и боимся умирать. Об этом говорил Папа Римский – о старении европейского общества и так далее. Это очень серьезные вопросы.

И то, что в западных социумах, даже в том числе, например, богемная интеллигенция иногда переходит в ислам, как Жак-Ив Кусто, например, – вас это не удивляет? Понимаете, там есть некая привлекательность, да. Но это довольно широкая шкала, где на одном ее конце экстремисты, а на другом – люди вполне умеренные. И тем не менее у этой идеи есть некая привлекательность в борьбе за справедливость.

Николай Матвеев: Вот вы задались вопросом…

Карине Геворгян: Поэтому как ее победить?

Николай Матвеев: Нет, как победить – будем говорить дальше. Вы задались вопросом…

Карине Геворгян: Я закончу одной цитатой только.

Николай Матвеев: Пожалуйста.

Карине Геворгян: Еще одной цитатой. Я начала с цитаты и окончу цитатой. У Хомского есть цитата…

Николай Матвеев: Ноам Хомский.

Карине Геворгян: "Как победить терроризм?" Он сказал: "Его не надо поддерживать". Когда появляется этот феномен, то все, кто между собой конкурировал, тоже стремятся с разных боков в той или иной мере этот инструмент использовать.

Николай Матвеев: Вот о том, как его победить, мы поговорим немножко дальше. Вы задались вопросом: "А кто эти люди, которые готовы убить себя?" Вот давайте в этом вопросе разберемся. Кто такой террорист? Сначала посмотрим сюжет, а потом продолжим.

Существует широкий спектр политических движений, которые рассматривают суицидальный теракт в качестве инструмента политической борьбы и применяют его с этой целью. Эти движения зародились в Индии и Китае. В современной эпохе можно привести такие примеры, как японские камикадзе, тамильские партизаны, сикхи в Индии, Рабочая партия Курдистана, Революционная народно-освободительная партия, Исламское государство Ирака и Леванта, Аль-Каида, палестинские организации. Все эти структуры настаивают на том, что суицидальный терроризм политически легитимен и не является самоубийством.

Почему люди становятся террористами-смертниками? Сначала следует правильно поставить вопрос. Террористы-смертники страдают каким-то психическим заболеванием, которое туманит их разум и затрудняет процесс принятия решений? Или же речь идет об определенной девиации, психопатии? Существует ли такой устойчивый тип личности, который можно назвать личностью террориста? Происходят ли террористы из определенной социальной среды, класса? Можно ли говорить о некоем профиле террориста?

Основной момент здесь состоит в том, как охарактеризовать того, кто совершает суицидальный теракт – с точки зрения индивидуальных психических особенностей или через идеологию, религию террориста, состояние социальной группы, к которой он принадлежит?

Все работы, посвященные психологии террориста-смертника, приходят к одному выводу: у исполнителей суицидального теракта нет какого-либо психического расстройства. Как и не существует какого-нибудь единого типа личности террориста-смертника. Нельзя их привязать и к какому-то определенному социальному классу. У этих лиц есть некий политический мотив, и именно это позволяет лучше всего объяснить причины теракта.

Прежде всего террориста-смертника беспокоит мысль о том, что и он сам, и его близкие, и этническо-религиозная группа, к которой он относится, подвергаются несправедливости, унижению. Следующая стадия этого процесса – вхождение с этой мыслью в определенный организационный механизм. Такие факторы, как пребывание в условиях постоянного конфликта и представление переживаний травмирующего и унизительного опыта, также благоволят превращению в террориста-смертника. Вместе с тем, у каждого из них есть своя история и психология, поэтому сложно дать точное определение, которое однозначно объясняло бы возникновение этого явления.

Николай Матвеев: Адальби, скажите, терроризм – это желание отомстить за что-то или что-то этим сказать, что идет новая эра, новое мышление?

Адальби Шхагошев: В том числе отомстить. Но я должен сказать, что сегодня современный терроризм просто абсолютно в ногу идет с современным миром, ни больше ни меньше. Я не знаю, ножи, грузовики – кому-то если кажется, что это очень просто, сел в грузовик и пошел… Нет, надо очень хорошо понимать: чтобы их завербовать, чтобы их заставить сесть за руль и пойти на толпу, для этого ведется очень серьезная работа. Я вам скажу, что это не меньше, чем захватить самолет в современном мире. Чтобы в столицах европейских, начиная от Лондона и заканчивая Парижем, Берлином, чтобы в одно время, как хотят именно террористы, организовать террористические такие акты – это серьезнейшая подготовка.

Поэтому сегодня надо быть очень осторожным, упрощая деятельность террористических организаций, которые как раз таки занялись именно такими видами преступлений. Это очень сложный процесс. Это, во-первых, и материальные затраты очень серьезные. Это на самом деле люди, которые знают, что они идут на смерть. А многие, которые захватывали самолеты, грузовики и автобусы лет двадцать назад, они все-таки оставались живыми. Им говорили: "Вот вам деньги, ваши условия выполняются". И они уходили. А эти как раз таки идут, зная точно, что погибнут. Это первое.

Второе. Я просто категорически убежден в том, что единственная стратегическая… то есть самая главная стратегическая задача сейчас в борьбе с терроризмом – это борьба с идеологией, это антиидеология. И имейте в виду – пока будет существовать Интернет (а я так понимаю, что Интернет будет существовать), возникают сложнейшие задачи перед спецслужбами всего мира, потому что это серьезнейший инструмент.

Так вот, здесь мы должны быть максимальными профессионалами для того, чтобы воздействовать на них. И для этого надо мониторить ситуацию. Но обязательно идеологи должны получать то, что они заслуживают. А сегодня для того, чтобы замкнуть законодательный цикл, необходимо, чтобы вербовщик, тот, кто занимается идеологией (и это очень распространено), получал заслуженное наказание. Я просто буквально дополню…

Николай Матвеев: Коротко, пожалуйста.

Адальби Шхагошев: Очень коротко. Мы внесли сейчас, я внес законопроект в Государственную Думу, который предполагает пожизненное заключение за вербовку.

Николай Матвеев: Андрей Глебович, обсудили, что есть идеологи, есть идеологическая сторона. А может антисоциальная среда взрастить террориста? Условно – приехал из Средней Азии, устроился на работу, пять месяцев не платят зарплату, живет в каком-то подвале. Психанул – пошел резать.

Андрей Бакланов: Не одна причина, а целый ряд причин ведет к тому, что люди становятся на этот путь. Но социальная причина, конечно, обязательно должна быть. Что-то подталкивает, но не только это.

Сейчас очень важный вопрос подняли – вот те, кто готовы идти и жертвовать собой, идти на такой, в общем-то, бессмысленный и жестокий акт, который заканчивается тем, что сам человек гибнет. Я много по этому вопросу разговаривал с представителями правоохранительных органов арабских стран, в частности Египта. Они говорят, что есть два таких фактора, которые обязательно присутствуют при подготовке такого явления, такого человека.

Первый фактор – это предметная работа по вычленению из массы тех, кто потенциально готов поддержать террористов, все-таки людей с определенным психологическим складом. Их отбирают. И второе – их собирают вместе. Почему? Потому что они друг друга психологически подталкивают и поддерживают (так как в Японии, например, было), поддерживают вот этот дух искусственно, искусственную мотивацию, что это надо во имя, ну, каких-то целей, Аллаха и так далее. И постепенно эта подготовка ведет к тому, что человек готов пожертвовать.

Но при этом надо сделать еще одну поправку. По данным правоохранительных органов целого ряда стран, в частности Саудовской Аравии (ну, иногда они сами там участвуют в этом, а иногда страдают), по их данным, они мне рассказывали, что процентов шестьдесят тех, кто вроде бы делали самовзрыв и так далее, на самом деле это было дистанционное, конечно, воздействие. Например, крупнейший был террористический акт…

Николай Матвеев: Дистанционное воздействие? Вы имеете в виду – их взрывали? Они несли бомбу, а их взрывали.

Андрей Бакланов: Например, был большой террористический акт в начале 2000-х годов в Эр-Рияде, в 2004 году, взорвали здание Министерства внутренних дел. По данным саудовцев, это было сделано дистанционно. Людей приучали перевозить всякого рода вещи на машине, в том числе и в обстановке опасности. И потом в один из дней они подъехали туда – и их там дистанционно рванули. И взрыв был колоссальный, конечно.

Поэтому наряду с теми, кто готов в силу того, что им заморочили голову, подорвать себя, есть и большое количество людей, которые просто выполняли очередное какое-то задание, связанное с перевозкой, переноской вот этих материалов.

Николай Матвеев: Сейчас, секундочку, я дам вам слово. Федор, вспоминая Хомского: "Терроризм не надо поддерживать". Какова вероятность, что эти ростки террористические не снизу растут, а, как лианы, сверху свисают, что есть в этом политический подтекст, что кому-то терроризм как инструмент интересен наверху?

Федор Цехмистренко: Ну, терроризм всегда был интересен определенным группам. Мы ведь знаем, что все террористические акты происходят в той же Европе не просто так, а ведь за ними… Если мы проследим тенденцию, они начались после того, как началась война в Сирии, и та же коалиция, наша российская коалиция начала бомбить, и европейская коалиция. И после этого у них начались вот эти теракты. То есть нет заявлений: "Прекратите бомбить". Есть вот этот страх, который пытаются посеять среди населения, чтобы люди вышли на улицу и выступили против своих правительств.

Андрей Быстрицкий: А разве теракты в Европе, такая последняя волна началась именно из-за войны в Сирии?

Федор Цехмистренко: Ну…

Андрей Быстрицкий: А вот взрыв вокзала Аточа – он когда произошел?

Сергей Милицкий: Можно сказать? Я вот с ними разговаривал, которые не взорвались. Ну, разговаривал. Девочка не взорвалась. Мы не называем их "шахидами", потому что они, соответственно… Шахид – это воин. Соответственно, ушел сразу в рай. Они самоубийцы. Это сразу опускает планку несколько, да?

Что говорит она? Как это все происходит? Ну, во-первых, правильно вы говорите про среду. То есть среда, ну, она немножко подбирается, наверное, больше не по психологии, а больше по существованию. Это обычно жена (я говорю – обычно, не всегда), жена убитого боевика. Она там переходит по наследству другому боевику, брату. Вот представляете, да? Она идет всегда по наследству. В общем, ее проживание совсем не радует с какого-то времени.

Николай Матвеев: То есть она после гибели мужа попадает, по сути, в ад?

Сергей Милицкий: Да. И еще, не дай бог, она останется в семье этого мужа. То есть представляете, да? Там статус – совершенно караул. Во-вторых, им обещают деньги. Представляете, они идут за деньги на взрыв. Причем деньги совсем маленькие, то есть небольшие.

Николай Матвеев: Подождите. Деньги? А как их тратить потом?

Сергей Милицкий: А деньги детям дают.

Николай Матвеев: А, детям…

Сергей Милицкий: И дают. Понимаете? И она за счет денег еще на взрыв идет. Дальше еще суть какая? Воспитание, да? Собирают лагерь, еще как-то. Никаких наркотиков там, за исключением малого, нет.

Николай Матвеев: Вот смотрите – вы назвали семейную причину, то есть традиция, когда женщина после гибели мужа переходит к другому мужчине…

Сергей Милицкий: Это не традиция, это у них… Как бы назвать-то? Это у них такая…

Николай Матвеев: А как вот это правильно назвать? И почему от этого нельзя отказаться? Почему она не может сказать: "Нет, я любила того мужчину"?

Сергей Милицкий: Там вообще никто ничего не может.

Николай Матвеев: Вот. Видите? Дальше, второе – вы назвали социальную причину. У нее нет денег, и она хочет тем самым заработать деньги. Если бы уровень ее жизни соответствовал нормальной комфортной среде, вряд ли бы она согласилась взорвать саму себя.

Адальби Шхагошев: Нет, надо отреагировать. Это заблуждение очень серьезное. Смотрите, мы не имеем права, честно говоря, тут не расставить акценты, потому что…

Николай Матвеев: Ну, давайте, давайте. Я хочу понять, это важно.

Адальби Шхагошев: Вот я вам и объясняю. Когда на Северный Кавказ пришел международный терроризм, все объясняли: "Потому что там не устроено, там мусульманские страны… то есть республики, там все-таки идут в подполье именно те, у которых нет еды в доме". Я напомню: и при нападении на Ингушетию, на Назрань, на город Нальчик в Дагестане, там люди были из очень серьезных, с достатком семей, которые ездили на очень дорогих машинах – Mercedes, Porsche и так далее. Поэтому идеология гораздо страшнее. Понимаете?

Николай Матвеев: Нет, одно другого не исключает, что может привести человека к терроризму.

Адальби Шхагошев: Нет, просто мы о социальной части. Уже говорят о том, что неустроенных берут. Уже это вчерашний день.

Сергей Милицкий: Я хотел не то сказать…

Николай Матвеев: Это один момент. Сейчас, я дам вам слово.

Адальби Шхагошев: Знаете, еще очень важный вопрос коллега поставил: а разве эти террористические акты европейские, которые происходили, связаны с Сирией? Ну, конечно, напрямую, естественно. Весь этот миграционный поток, который хлынул в Европу…

Николай Матвеев: Обострение.

Адальби Шхагошев: …когда ситуация обострилась в Сирии, в Ираке, раньше в Ливии, еще и Ирак, если мы дальше заглянем.

Иосиф Линдер: Афганистан.

Адальби Шхагошев: Без всякого сомнения, они пришли именно туда. И чтобы вы понимали…

Николай Матвеев: Можно, пожалуйста…

Адальби Шхагошев: Я вам сейчас назову одну цифру…

Николай Матвеев: Да-да-да, договорите.

Адальби Шхагошев: 2500 человек (это по данным специальных служб Европы, не наши данные) готовы сегодня взять оружие в руки и совершить преступления. Это из числа миграционного потока.

Николай Матвеев: Пожалуйста.

Андрей Быстрицкий: А вы знаете, сколько…

Сергей Милицкий: Позвольте я договорю.

Николай Матвеев: Сейчас, секундочку.

Сергей Милицкий: Во-первых, я с коллегой не соглашусь, потому что у людей, которые нападали на Нальчик, у них в кармане больше чем 10–15 тысяч никто не находил. Может быть, у кого-то и находили.

Адальби Шхагошев: Коллеги, мы вообще с вами не поспорим, потому что я сам из Нальчика, я хорошо знаю.

Сергей Милицкий: Хорошо.

Николай Матвеев: То, что вы находили в карманах, больше похоже на гонорар – одинаковые суммы у всех в кармане. Вы, кстати, начали мысль про Сургут. Почему это не называют терроризмом?

Сергей Милицкий: Потому что, вы знаете, как ситуация? Во-первых, я лично… А, стоп! Начнем, во-первых, что руководство страны, Антитеррористический комитет сказал, что это не терроризм. А он там есть, в общем-то, конкретный. Кто на себя взял ответственность? ИГИЛ запрещенный.

Николай Матвеев: Опубликовали даже его присягу.

Сергей Милицкий: Но какие-нибудь политические требования парень выдвигал? Он просто выбежал и начал что-то там рубить. Ничего он не сказал.

Николай Матвеев: Ну и что?

Сергей Милицкий: Что?

Николай Матвеев: В Брюсселе тоже никто не выдвигал политических требований.

Сергей Милицкий: Ну и что? Тут парень с ножом выскочил и начал кого-то резать. Вы знаете, у нас сколько, я не знаю, в день происходит – кто-то кого-то режет, кто-то в аварию попадает, и гибнет людей там целая куча.

Николай Матвеев: И поэтому это нельзя назвать терроризмом?

Сергей Милицкий: Понимаете, да? Я просто говорю, что в Сургуте реальный террористический акт. Это просто вот кто-то, я думаю, даже шизофреник какой-то выбежал и начал бежать. Когда я переговорщиком был, я общался с 2001 году с товарищем, который (ну, не товарищ) захватил автобус…

Николай Матвеев: Коротко, пожалуйста. У нас сейчас на связи…

Сергей Милицкий: Да, хорошо.

Николай Матвеев: У нас мост с Израилем.

Сергей Милицкий: Я просто говорю, что с ним общался. Вот он там был со взрывчаткой, со всем подряд. И вот тут сказали, что он не боится умереть. Да боятся они все умирать! Не боялся бы – он бы сразу… Я считаю так всегда: если человек начинает вести переговоры – значит, он умереть боится, то есть он конкретно хочет, чтобы его условия были выполнены, а он, соответственно, жив остался. Если человек не боится умереть, то он просто взорвался – и все. Вот и все. Вот и вся моя позиция, когда идешь на переговоры: будет говорить – значит, не убьет. Ну, принцип.

Николай Матвеев: Андрей, помогите мне понять, почему, ну, неофициально многие историки, кто изучают эти тему, считают, что тот терроризм, который мы наблюдаем, который видим сейчас, он появился в 50-е годы XX века, что он не наследник того политического терроризма (народовольцы, вы помните, убийства царей)? Почему?

Андрей Быстрицкий: Точек зрения много. Но одна из сильных сторон современного терроризма – это, конечно, скрытый шантаж. Вот то, о чем вы говорили. Почему? Ведь на самом деле проблема в том, что гражданская война идет в исламском мире. Он кардинально меняется. Разрушается традиционная исламская умма, она уходит, рушится общество. Огромное количество… Вот вы говорите – бедные и богатые. Конечно, пушечное мясо. Большинство – нищие. Им что умереть, что сдохнуть за какие-то 15 тысяч рублей, за 50 долларов для семьи. Но элита, Усама бен Ладен – вот они, так сказать, и правят балом, потому что у них деньги. Это как в царской России, пример тот же самый: обнищавшее крестьянство, деградировавшая сельская община, массовая миграция в города. Все ровно то же самое происходит в исламском мире.

Строго говоря, мы жертвы того, что мы втянуты в их внутреннюю исламскую борьбу генерально. Ну, уж больно сильно втянуты, так произошло. Короче, мне кажется, что террористы тоже испытывают некоторую опаску. Они пробуют пальцем реальность, куда можно идти. Потому что они не хотят уничтожить мир, они хотят им овладеть, принудить его к поведению, изменить, воздействовать. Шантаж, манипуляция, давление. Это не обычное насилие, а это такого рода целенаправленное, манипулятивное, основанное на агрессии насильное поведение.

Николай Матвеев: Сейчас, секундочку. Прежде чем мы перейдем к мосту с Израилем, давайте послушаем одну цитату.

Биньямин Нетаньяху, премьер-министр Израиля: "Терроризм атакует всех нас… Терроризм нельзя делить на "свой" и "чужой", и борьбу с ним также нельзя делить. Думаю, мы должны объединить свои усилия в борьбе с терроризмом. Если террор победит в одной части мира, то победит и в другой. Вы не можете дать ему победить в одном месте и затем спрашивать: "Почему это происходит у нас?" В действительности если он победит в России, то победит и здесь, а если победит здесь, то победит и в России".

Николай Матвеев: Ну и сейчас я предлагаю поговорить с Барухом Бен-Нерией. Это бывший посол Израиля в Армении и Грузии, военный историк. Он с нами на связи. Барух, вы меня слышите?

Барух Бен-Нерия: Да-да, слышу.

Николай Матвеев: Алло. Здравствуйте. Я не просто так в этом блоке, где мы говорим на тему "Как же бороться с терроризмом?", подключаю вас. Скажите, а как вот как у молодого государства, которому 60 с лишним лет, получилось, ну, если не лучше всех в мире, то как минимум явно, очевидно и хорошо бороться с терроризмом? В чем секрет вашей службы внешней разведки "Моссада"? Как это у вас получается?

Барух Бен-Нерия: Во-первых, Израиль и палестинцы – как вы знаете, это столкновение противоречий, которое продолжается уже почти 100 лет. Создание Израильского Государства – в 48-м году. Мы были окружены арабским, исламским миром, и в Израиле были также исламские граждане. Дело в том, что палестинские организации боролись против Израиля с 60-х годов. И мы – граждане Израиля, которые прошли военную подготовку и служили в армии, во всяких спецназовских войсках, – мы действительно разработали и организовали систему борьбы с мощным военным столкновением.

А борьба с террором – это действительно требует специфического оборудования, специфической подготовки и очень развитой разведки. Все это вместе дает нам то преимущество, когда мы используем кибернетику, мы используем электронную разведку и так далее. Все это дает нам то преимущество. И разрабатываются специальные действия и специальные доктрины, как это делается. И наши подразделения, наши спецслужбы экипированы всеми этими системами и оборудованием. Это дает нам какое-то преимущество в борьбе с этим террором. Но в последнее время…

Николай Матвеев: Скажите, пожалуйста… Меня слышно, да?

Барух Бен-Нерия: Да-да.

Николай Матвеев: Скажите, пожалуйста… Вот вы говорите – спецслужбы. Первый вопрос: сколько их? И второй вопрос, чтобы вы сразу на него ответили: а возможно победить терроризм в отдельно взятом государстве, при этом не обращать внимания на то, что происходит вокруг тебя?

Барух Бен-Нерия: Во-первых, победить терроризм совершенно и абсолютно невозможно. Но можно его уменьшить, можно существовать и жить более или менее спокойно даже с этими террористическими актами. Израиль смог скоординировать свою деятельность вместе с этими террористическими организациями. И мы сегодня с Палестинской автономией, например, сотрудничаем, когда мы получаем от них информационные и разведывательные данные, когда они сами борются с террором.

Дело в том, что террор – это не только террористическая активность. Террор возникает на очень сложной почве. Это политический вопрос, это общественный вопрос, это психологический, экономический и так далее, и так далее. Чем больше общество живет с каким-то оскорблением, с какой-то обидой, тем более развивается террор, потому что террор – это оружие слабых, которые хотят основать свое автономное или независимое государство или общество. И поэтому развиваются целые группировки, которые ищут способы, чтобы бороться с окружающей средой, чтобы изменить ситуацию. А у них нет того оборудования и экипирования, которое имеют развитые государства или развитые армии. И поэтому террор может быть с ножом, с топором, с поджогом и так далее. Сегодня в Израиле очень развилось то, что называется "спонтанный террор одиночек".

Николай Матвеев: Очень хорошая формулировка, важная для нашей программы. Мы собственно с этого и начали. "Спонтанный террор одиночек", сейчас я выпишу. Спасибо вам большое за интересный разговор, что нашли время подключиться. С нами на связи из Израиля был бывший посол Израиля в Армении и Грузии, военный историк Барух Бен-Нерия. Пожалуйста.

Карине Геворгян: Мне бы все-таки хотелось отметить. При огромном уважении к опыту израильских спецслужб само общество в Израиле все-таки – это мобилизационная форма существования.

Николай Матвеев: То есть они постоянно на грани войны?

Карине Геворгян: Они постоянно в тонусе.

Иосиф Линдер: В состоянии.

Карине Геворгян: У израильтян очень высокий боевой дух. Причем, как у еврейской общины, точно так же это касается друзов и бедуинов, которые, кстати, служат в израильском спецназе. Поэтому не надо думать, что в тех же спецслужбах и в Армии Израиля служат только евреи и иудеи. Это не так на самом деле.

Так вот, это мобилизационное общество все время существует в тонусе. Мне недавно сообщили, что отец обратился с иском в суд на Министерство обороны Израиля, потому что его сына не отправили служить в одну из, прямо скажем, очень проблемных точек, очень опасных точек. Он оскорбился, понимаете? То есть отец своего сына не пытался отвести от опасности, а наоборот – он оскорбился, что его не послали. Значит, он не достоин…

Николай Матвеев: То есть для них, для всего народа это дело чести – поучаствовать в защите собственного государства, которого они так хотели.

Карине Геворгян: Да. Это высокий мобилизационный дух. Это понятно. Поэтому мы не можем скопировать эту модель. Еще раз. Я уже говорила о том, что мы живем в совершенно иной модели, не мобилизационной, у нас нет идеологии. А в Израиле, несмотря ни на что, несмотря на огромные трансформации идеологии того сионизма… Потому что это не тот сионизм, который был 100 лет назад в любом случае. Я хорошо знакома с этой темой. Несмотря на эти моменты, этатическое мышление очень высоко. И государство старается обеспечить социальную справедливость для своих граждан. Это очень важно. Это социальное государство при этом, поэтому ему служат. И поэтому, постольку поскольку они существуют в контексте войны и они вынуждены выживать в этом контексте войны, это делает их крепче.

Николай Матвеев: Смотрите, не только же на Ближнем Востоке Израиль существует в контексте войны. Вообще там много государств. В то время как Израиль с терроризмом борется, некоторые государства обвиняют в том, что они спонсируют терроризм.

Карине Геворгян: А вы знаете… Извините, Николай. Вот Иран борется с терроризмом. А почему вы думаете, что нет?

Николай Матвеев: Сейчас, секундочку. Давайте посмотрим вот эту карикатуру. Это выпад в сторону Саудовской Аравии. Как уверяют авторы, саудиты как-то причастны к тому, что разворачивается, например, в Сирии и вообще в ситуации на Ближнем Востоке. Причастны в частности тем, что он выступает…

Андрей Быстрицкий: Николай, это Катар сделал эту карикатуру.

Николай Матвеев: Катар сделал, да? Скажите, есть ли реальные причины обвинять саудитов в разжигании этого террористического костра на Ближнем Востоке?

Андрей Бакланов: Саудиты – их много, и они разные. Есть официальные круги. Есть клерикальные круги, есть очень подозрительные общественные организации, есть общественные положительные организации и так далее. Это разделенное общество. В разные периоды времени то радикалы одерживают… И они лезут, в частности, и к нам на Кавказ, и так далее. Другой период времени – например, в начале 2000-х годов – другая фракция пошла вверх. Они приняли Кадырова. Я два с половиной часа уговаривал короля – и приняли Кадырова, и переориентировали в значительной степени позицию в отношении Чечни, и так далее. То есть в разные периоды времени разная ситуация.

Карине Геворгян: Андрей, извините, пожалуйста. Вот вам в пандан. Я прошу прощения. Еще упомяните, пожалуйста, и внутренние конфликты внутри правящей элиты. Они тоже очень…

Андрей Бакланов: Да, вы знаете, они сами страдают от своих ошибок. Я в свое время министру внутренних дел Наифу говорил: "Вы напрасно помогаете всякого рода экстремистским элементам, в том числе и в Афганистане, – тогда они с талибами не рвали отношения, – к нам пробуете лезть и так далее. Они к вам вернутся, они вам еще покажут".

Я рассказывал, как это было в Египте, где они на этом, что называется, накололись. Они пробовали избавиться от экстремистов, посылать их куда-нибудь подальше. Потом они повзрослели, под 40 лет, вернулись и стали стрелять в министерства внутренних дел, в любимого президента и так далее. И спустя какой-то период времени мне Наиф говорит: "Насколько вы были правы! Мы получили данные о том, что 60–70% наших боевиков, которые сражаются против монархии, – это именно те, кто вернулись из проблемных точек".

Один момент в связи с очень интересным диалогом, который был с Барухом, израильским нашим коллегой. Я хотел бы сказать… Принципиального характера. Он в основном рассказывал о том, как в Израиле успешно подавляется вот этот экстремизм, терроризм и так далее. Но есть еще одно очень важное направление, где мы оказывались вместе с израильтянами.

Я сошлюсь на собственный опыт работы с израильтянами. Это 95–96-й годы, когда была создана международная экспертная группа для создания палестинской полиции. Речь идет о том, чтобы дистанцировать, изолировать экстремистов среди различных общностей и, наоборот, помогать тем, кто готов бороться против терроризма. И вы знаете…

Николай Матвеев: Чтобы они не присоединились к тому лагерю.

Андрей Бакланов: Чтобы они не присоединились, чтобы усилить правильный лагерь. И вы знаете, вот эта группа, которая у нас была, работала просто идеально. Израильтяне, русские, американцы, представитель Норвегии, палестинцы. Труднейшие вопросы приходилось решать, но их удавалось решать. И в результате в те годы, про которые я говорю, намного меньше было всяких террористических акций. Почему? Потому что усилили крыло тех палестинцев, которые были готовы бороться против террористов за политическое урегулирование проблемы.

Николай Матвеев: Федор, мы с вами тему же обсуждали еще до эфира. Мне понравилась мысль, что как в одной простой обывательской голове уместить мысль о том, что: вот посмотрите – Соединенные Штаты Америки обнимаются с Саудовской Аравией, они там встречаются, друг друга поддерживают. И в то же время при Бараке Обаме США заявляет, что какой-то саудовский след в историей с 11 сентября имеется. В моей голове этот клубок не укладывается. Как его уложить?

Федор Цехмистренко: Тут, я думаю, в первую очередь играют деньги и какое влияние США хотят оказать на Ближний Восток. Мы прекрасно знаем, что Дональд Трамп во время своего визита в Саудовскую Аравию, когда он там был несколько месяцев назад, он заключил с саудитами контракт на 3 миллиарда долларов на поставки оружия. Куда им столько оружия, спрашивается? Есть разные теории. Что они будут распространяться по тем же террористическим организациям, с которыми, возможно, связана Саудовская Аравия.

Николай Матвеев: То есть кому-то выгодно, чтобы регион полыхал?

Федор Цехмистренко: Конечно. Потому что когда регион полыхает, когда есть нестабильность, гораздо тяжелее контролировать какие-то участки, какие-то сферы – ту же добычу нефти.

Николай Матвеев: Как раз хотел спросить: а откуда у террористов, у преступников, которые в каком-то своем анклаве кучкуются, откуда у них деньги? Давайте послушаем речь министра обороны.

Сергей Шойгу, министр обороны РФ: "Современный терроризм – это не отдельные бандиты или группировки, а хорошо подготовленные обученные вооруженные формирования, которые представляют собой серьезную угрозу. Мы не раз говорили и не устаем повторять, что те боевики, которые сегодня воюют в Сирии, Афганистане и Ливии, вернутся в свои дома, в свои страны… И сейчас, к сожалению, мы наблюдаем результаты этого возвращения. Поэтому мы еще и еще раз будем призывать к объединению военного сообщества в деле борьбы с терроризмом".

Николай Матвеев: Иосиф, а как вы считаете, что на мировой площадке мешает для объединения? Или объединение есть, но даже объединение не может справиться с терроризмом в том виде…

Иосиф Линдер: Дело в том, что объединение на международном уровне в плане борьбы с терроризмом возможно только краткосрочное, потому что политические интересы лиц самых разных стран не совпадают. Даже если на небольшой отрезок времени такое происходит, то полного обмена информацией никогда ждать нельзя, потому что весь мир…

Карине Геворгян: Иначе есть риск сдать агентуру, правда?

Иосиф Линдер: Конечно. Потому что, во-первых, есть риск сдать агентуру. Во-вторых, извините, каждая спецслужба – это дитя собственного государства, а у каждого государства свои интересы.

Поэтому – да, необходимо стараться включить в коалицию как можно больше стран. Но это призыв, адресованный не сотрудникам спецслужб, а политическим элитам. Потому что сотрудник не может сам себе отдать приказ. Потому что между сотрудниками, правильно коллега сказал, никогда не бывает идиосинкразии, они друг друга прекрасно понимают. А вот вопрос взаимопонимания и политической воли среди элит – это вопрос очень сложный. Никогда на длительный срок объединения не происходило.

Николай Матвеев: Прежде чем мы выйдем на блиц, у меня к вам вопрос. ООН опубликовала данные, они посчитали террористов. Как они это сделали – секрет не раскрывается. Но 30 тысяч человек, 100 стран, по которым они так рассыпаны. Нас сколько уже? 8 миллиардов? Мы уже накопили такой состав на планете? Как 8 миллиардов не могут противостоять 30 тысячам? Или я упрощаю картинку, а она намного сложнее?

Адальби Шхагошев: Хорошо. Если вы хотите коротко… Ну, как при такой риторике Соединенных Штатов? То войну объявляют Корее, то санкционная война с Россией.

Николай Матвеев: Там и Венесуэле чуть не досталось.

Адальби Шхагошев: Да, теперь еще и Венесуэла. О каком вообще серьезном взаимодействии между спецслужбами этих стран речь может быть? Именно поэтому не получается. Поэтому, конечно…

Ну разве современные возможности современных армий – НАТО, России, Китая, Индии – они разве сопоставимы с тем, что имеют, как бы они ни были вооружены, международные террористические организации? Конечно нет. И естественно, это очень серьезная и хорошая среда для международного терроризма, чтобы дальше развиваться.

Более того, сегодня они не могут организованно сопротивляться. Это доказывает теперь и Сирия. Потому что именно Россия "сломала хребет" международному терроризму. И поэтому вторым этапом у них всегда "план Б" – локальные террористические акты, что они сейчас и делают в европейских странах и по всему миру.

Николай Матвеев: Друзья, прежде чем я вас спрошу, есть ли попытки победить терроризм несиловыми методами, давайте послушаем еще одну цитату.

Малала Юсуфзай, пакистанская правозащитница: "Экстремисты боятся книг и ручек. Сила образования пугает их. Ручки и книги – оружие, которое победит терроризм".

Николай Матвеев: Пожалуйста, вопрос тот же самый по очереди ко всем. Как вы считаете, можно терроризм победить несиловыми методами?

Андрей Быстрицкий: Я бы сказал – силовыми победить нельзя. Проблема, вопрос ведь главный в жизни не в том, почему люди иногда убивают друг друга. Проблема в том, почему они не всегда делают это, когда им удобно. Поэтому, естественно, культура и образование есть наиболее существенный способ борьбы с терроризмом.

Кстати, буквально в сторону. Вы задали вскользь вопрос о финансах. Это хорошо известно. Было несколько конференций. Есть огромное количество данных, если вы поинтересуетесь, откуда берутся деньги и почему так называемое "Исламское государство" в разы богаче Аль-Каиды. Там довольно любопытные механизмы, но они совершенным образом существуют. Ну, я не буду отвлекать.

Николай Матвеев: Спасибо.

Андрей Бакланов: Я думаю, одно другому противопоставлять нельзя.

Николай Матвеев: И так, и так?

Андрей Бакланов: Да. В свое время Сталина спросили: "Что опаснее – левый или правый уклон нашей партии?" Он говорит: "Опаснее тот уклон, против которого перестали бороться".

Вот без силовых методов победить, я думаю, нельзя. И нельзя победить, если мы будем… Мы немножко отстаем.

Николай Матвеев: Только силовые использовать?

Андрей Бакланов: Только силовыми.

Николай Матвеев: Превентивно надо.

Андрей Бакланов: Надо и то, и другое. И третье – тут должна быть, конечно, мораль. Морали пока не хватает. Смотрите, странная вещь…

Николай Матвеев: Коротко, это блиц.

Андрей Бакланов: 80% штаб-квартир идеологических экстремистов находятся в западных странах. Это как так? Они же ведь экстремисты, вроде бы радикалы исламские. Почему они там имеют? Да потому, что их используют в течение десятилетий. Вот от этого надо отходить. Надо выводить на чистую воду и заставлять наших западных партнеров отказываться от этой подловатой линии.

Николай Матвеев: Спасибо. Федор, пожалуйста.

Федор Цехмистренко: Как можно победить человека с автоматом? Это можно победить исключительно силовым методом.

Николай Матвеев: Дать им книгу?

Федор Цехмистренко: Нет, не дать им книгу. Но в то же время информированность – очень важная вещь. В чем парадоксальность того же Сургута на самом деле? В том, что мы верим тому, что это террористический акт, исключительно по заявлению "Исламского государства", что оно за этим стоит. Но если бы у нас было больше информации об этом человеке и сообщили, кто за ним стоит, мы бы, возможно, переориентировались. А пока "Исламское государство" будет вот так реагировать на такие выводы, на такие ситуации, как кто-то по голове топором дал, и будет говорить, что "это наш человек", оно будет распространяться.

Николай Матвеев: Спасибо.

Сергей Милицкий: Я хочу сказать, во-первых, по Израилю. Чем Израиль силен? Он силен своей агентурой, да? То есть он силен тем, что у него серьезно представлены, то есть везде, во всех странах мира серьезно представлены… ему дают всю эту информацию. Соответственно, он этим и силен. Кроме, конечно, тонуса и армии.

Николай Матвеев: А теперь, пожалуйста, к вопросу. Блиц.

Сергей Милицкий: Соответственно, переносим все. Мы что должны сделать со своим обществом? Мы тоже должны его плавно (хотя эти скажут, что мы демократию нарушаем и так далее) переносить в этот тонус, переносить в то, что не бояться соседей. Да, на одной лестничной клетке жили, а потом оказалось…

Николай Матвеев: Подождите. То есть жить в состоянии страха…

Карине Геворгян: Почему?

Сергей Милицкий: Нет, стоп! Не страха.

Николай Матвеев: А как это назвать? Тонус постоянный как назвать? "Ждать удара в спину", да? Или что?

Сергей Милицкий: Нет, это значит – человек должен сразу… не сразу обращать внимание. Потому что работать должны спецслужбы. Это однозначно их задача.

Николай Матвеев: Ваш ответ коротко, ваш ответ. Можно победить несиловыми методами?

Сергей Милицкий: Несиловыми методами победить нельзя. Но совокупность, как говорили… Все тут говорят "совокупность". Можно

Николай Матвеев: Спасибо. Пожалуйста.

Адальби Шхагошев: Нет, нельзя. Силовым путем, может быть, нельзя. Но если бы не было силового пути, скажу вам, что было бы. Уже был бы так называемый халифат на Северном Кавказе. Это первая попытка построения халифата. Сейчас Сирии не было бы, а был бы халифат.

И второе – работа, которая уже начата, например, в Российской Федерации. Это субъекты федерации, которые имеют адаптационные комиссии и которые сотни людей уже вывели из леса. Это те, которые ошиблись. Это как раз таки та самая работа против радикальной идеологии со своей идеологией. Так что совмещать это все – это большое профессиональное дело.

Николай Матвеев: Комплекс мер.

Адальби Шхагошев: Да. Причем скажу… Это несколько тысяч по Чечне, если чеченский пример брать. В Ингушетии Евкуров вывел из леса более 100 человек. Это очень серьезная работа. В Кабардино-Балкарии адаптационная комиссия работает, уже люди на самом деле переориентировались.

Николай Матвеев: В каком-то интервью вы говорили, что…

Адальби Шхагошев: Это люди, которые еще не совершили преступлений, но они были.

Николай Матвеев: В каком-то интервью вы говорили, что постоянно подконтрольны силовикам 220 боевиков, которые… Ну, собственно вы об их существовании знаете, вы за ними следите, и в случае чего их всегда можно взять. Я так понимаю?

Адальби Шхагошев: Конечно. Их становится меньше, их становится больше – в зависимости от того, кого сколько уедет на Ближний Восток. Конечно, контроль есть.

Николай Матвеев: Спасибо. Пожалуйста.

Карине Геворгян: Я совершенно согласна с Иосифом, который сказал, что мы должны отменить слово "или". Мы должны разработать оперативный план действий, тактический план действий и стратегический план действий. И каждая из составляющих куда-то попадет, на какой-то уровень нашего планирования.

Пока мы не создадим серьезный всеобъемлющий план, как бы вширь и вглубь, условно говоря, для того чтобы справиться с этим феноменом, мы не справимся с тем, что эти люди, которых там 30 тысяч или 45 тысяч, или 50 тысяч и так далее… Но это львы. Их профессия – война. А лев, который руководит стадом баранов, естественно, победит, как известно, стаю львов, возглавляемую бараном. Это давно известная вещь. Поэтому количество здесь ничего не решает.

Николай Матвеев: Спасибо. Вы начинали программу – вам и завершать. Коротко, пожалуйста.

Иосиф Линдер: Тогда коротко я скажу. Первое. Терроризм сегодня – это пандемия, которая охватывает всю нашу ноосферу. А что касается принципов, их три. Это принцип тотальности, принцип непрерывности и принцип идеологизма. Если они совмещаются – у нас будет успех. Нет – значит, мы будем дальше жить в тех же условиях.

Николай Матвеев: Что же, этой программой мы открываем цикл передач, посвященных терроризму. Как вы заметили, мы бегло прошлись по самым реперным точкам, а уже подробно будем раскрывать каждую из них в следующих программах.

Меня зовут Николай Матвеев. С вами была "ПРАВ!ДА?". Вы услышали мнения экспертов. Ни одно из них вам "Правда" не навязывает, делать выводы вам самим. Будьте с нами. Всего доброго!