Евгений Ясин: Очень важно, чтобы у наших компаний были тесные связи с западными компаниями, которые заслуживают этого

Анастасия Урнова: Здравствуйте! Вы смотрите программу "ПРАВ!ДА?" на Общественном телевидении России. Меня зовут Анастасия Урнова.

Николай Матвеев: А я – Николай Матвеев.

Анастасия Урнова: Сегодня у нас в гостях Евгений Григорьевич Ясин, научный руководитель Высшей школы экономики. Евгений Григорьевич, здравствуйте. Большое спасибо, что пришли.

Николай Матвеев: Здравствуйте.

Евгений Ясин: Здравствуйте.

Анастасия Урнова: И перед тем как непосредственно перейти к разговору, давайте сначала посмотрим небольшую биографическую справку про вас. Вы вряд ли что-то новое о себе узнаете, а зрители – может быть. Ну, если что, поправите нас. Собирали все-таки по открытым источникам.

Евгений Ясин: Понятно.

Евгений Григорьевич Ясин – российский ученый, экономист, общественный деятель. Одессит по рождению и складу характера. По окончании Одесского гидротехнического института работал на строительстве моста, где научился без страховки ходить по недостроенным пролетам. Там же научился ругаться матом. В 1968-м выучил чешский, в 1980-м – польский. Один из тех, кого называли "прорабом перестройки". В 90-е годы участвовал в разработке целого ряда программ по переходу к рыночной экономике, в том числе известной программы "500 дней". С 1994-го по 1997-й – министр экономики Российской Федерации. В апреле 1997-го специально для него была введена должность "министра без портфеля". Один из отцов-основателей и научный руководитель Высшей школы экономики. По натуре оптимист, за что дочь Ирина называет его "Кашпировский". Считает, что ему в жизни сильно повезло: он не только живет в эпоху перемен, но и участвует в них.

Николай Матвеев: Евгений Григорьевич, не переврали мы, ничего не придумали?

Евгений Ясин: Нет, нет.

Николай Матвеев: Все верно?

Евгений Ясин: Да.

Николай Матвеев: Вот по поводу этой последней фразы, что вы считаете, что вам повезло, потому что вы не только живете в эпоху перемен, но и участвуете в них. Вот то, что сейчас происходит в России – в политической жизни страны, в экономической, в социальной, – можно назвать "эпохой перемен"? И если да, то в какую сторону эти перемены – в худшую или в лучшую?

Евгений Ясин: Ну, дело в том, что вообще люди живут все время в эпоху перемен. Перемены бывают всегда. Но с точки зрения той буквальной, которую вы имели в виду, я думаю, что сейчас никаких перемен особых нет. Перемены были в 90-е годы, самые главные – конец 80-х, я просто хочу напомнить, I Съезд народных депутатов при Горбачеве в СССР. И затем что происходило? Как бы демократизация у нас происходила, и это было очень важно.

Как экономист я, так сказать, радовался, с одной стороны. С другой стороны, ну, знал, что будет кризис, и этот кризис стране будет тяжело переживать по той простой причине, что та система, которая сложилась ранее, была в основном создана Сталиным, но ее время, так сказать, прошло, и она должна рухнуть. Тем более что упали цены на нефть, и как бы такой подкормки мы лишились.

Дальше вы знаете, что было. Было ГКЧП. После этого – Ельцин, который стал главным в нашей стране. Распад империи и Гайдар – с моей точки зрения, один из самых блестящих наших сограждан. Результатом его деятельности была рыночная реформа, очень тяжелый переходный период. Но примерно с 97-го года уже ситуация стала меняться. Последний удар в 98-м году. Ну, это были внутренние и внешние причины, которые после этого в значительной степени исчезли. Я напоминаю, хочу просто сказать вам, если вы не знаете, что последние месяцы 98-го года уже показывали подъем, ну, оживление в российской экономике, которое дальше пошло вверх.

А с 2003 года стали быстро расти цены на нефть – и мы переживали эпоху такого благополучия, когда с каждым годом становилось лучше и, так сказать, еще лучше, чем ожидали наши руководители. Это было до 2008 года. Я могу сказать, что для меня вот это время перемен реальное – это было время с 1987–88-го года до 2008-го. А потом это как бы время перемен буквально кончилось.

Анастасия Урнова: А с тех пор застой и "денег нет, но вы держитесь"?

Евгений Ясин: Ну, это скорее сейчас, потому что цены на нефть пошли вниз, и уже действительно такой призыв можно понять. Но до этого каждый раз правители обнаруживали… Это были "тучные годы", когда они планировали такой бюджет, а тот, который складывался, оказывался больше. Это происходило до 2008 года.

И с моей точки зрения, это было время… В каком смысле это было время перемен? Были какие-то тоже реформы как бы, но они в основном означали, что происходили какие-то перемены, которые в некотором смысле означали возврат. Как сказали бы, если бы шла речь про Александра Третьего (Третьего, не Второго): он не переворачивал российскую политику, а он просто старался сделать умеренной ту абсолютную монархию, которая была как-то немножко нарушена его отцом.

Николай Матвеев: Но, по-моему, по промышленным показателям при Романовых, как раз при Александре Третьем мы достигли пика, то есть Николай Второй не затмил.

Евгений Ясин: Понимаете, экономика, в особенности с такими руководителями, как Витте, – это совсем другое дело. Я прошу прощения, реальная моя оценка… Причем я уже смотрю так, что то, что происходило, те реформы, которые проводил Александр Второй, – это очень похоже на то, что потом Ельцин и Гайдар проводили здесь, в России. Это продолжение. А вот результаты того, что делал Александр Второй, начались где-то с 1880 года.

Это были сначала реформы. Крестьяне были недовольны, потому что им надо было выкупать землю, которую они раньше просто пахали. Интеллигенция была недовольна, потому что это не было демократическое государство, не было парламента и так далее. Создали земские собрания, съезды и так далее и тому подобное: они что-то могли делать, но в стране оставался порядок. И это означало, что зрела революция, зрели перемены. Но самое важное, что я хотел бы подчеркнуть в ответ на ваш вопрос: мы получили те, так сказать, ожидания в плане развития экономики при Александре Третьем, но никакой заслуги у Александра Третьего к этому не было.

Николай Матвеев: То есть он просто пожал плоды?

Евгений Ясин: Да, он пожал плоды.

Анастасия Урнова: Евгений Григорьевич, а экономическую политику сегодняшнюю вы как оцениваете и людей, которые этим занимаются, соответственно?

Евгений Ясин: Знаете, вот сейчас у меня как бы нет особых возражений, потому что я понимаю, что мы должны дожить до выборов, мы должны убедиться, что новым президентом будет старый президент. А дальше как бы у него уже есть некое понимание, что те события, которые имели место в 2014 году, так сказать… Дальше он не может продолжать эту политику, а нужно испытывать другую. Поэтому сегодня есть Кудрин, есть работа над другой программой.

Но что будет дальше – я не знаю. Я думаю, что мы должны дожить, по крайней мере вы, и посмотреть, что получится. До сих пор… Я не могу сказать. Я понимаю, что очень часто после революционной поры наступают такие перемены, когда восстанавливается порядок, так сказать, люди привыкают к тому, что такая стабильность в стране, природа каким-то образом тоже помогает.

Ну, вспомните первый год или два года правления Владимира Владимировича Путина. Это было такое интересное явление, потому что все в него верили. Я просто помню, когда выступали люди из деревни, люди из маленьких городов и говорили: "Ну, наконец все это безобразие кончилось, теперь у нас все нормально. Владимир Владимирович, так держать!" – и прочее. Но также были определенные виды на него и у либералов. Я напоминаю вам, кто был главой партии "Союз правых сил". Это был Кириенко. С другой стороны, были коммунисты, которые тоже, так сказать, ожидали, каждый своего. И Владимир Владимирович сделал так, что флаг у нас… Ну, я не помню. Это, наверное, не он сделал, а это раньше. Но у нас был трехцветный флаг, который обозначал либеральные начала, и герб, который обозначал старую империю, и гимн, который мы взяли из Советского Союза.

Ну, потом прошло это время – и стало ясно как бы лицо этой власти, в основном связанное с тем, что как бы бизнес был поставлен на место, которое считали заслуженным для него, а бюрократия получила гораздо более широкие возможности.

Анастасия Урнова: А, бизнес стал меньше влиять на власть то есть?

Евгений Ясин: Да, да. Ну, как бы. Там выделена какая-то часть, и она служит власти, и с ними ничего не происходит.

Анастасия Урнова: В этот же период молодежь стала стремиться быть чиновниками, а не бизнесменами, если мне не изменяет память.

Евгений Ясин: Да, совершенно верно, совершенно верно. Ну, сейчас у нас, по разным подсчетам моих друзей, моих коллег, доля государства в экономике составляет примерно 60–65%. Это если мы берем по объему ВВП.

Николай Матвеев: А для здорового развития экономики какой должна быть эта доля? И к какой мы должны стремиться?

Евгений Ясин: 85%.

Николай Матвеев: 85%?

Евгений Ясин: 85% – это должна быть рыночная экономика. А 15% – конечно, нужна определенная доля государства в части обеспечения безопасности, поддержании порядка, проведения политики и прочее. Но это совсем другое.

Николай Матвеев: А вот на ваш взгляд, из каких секторов государству нужно уйти и не держаться, руководствуясь какими-то принципами прошлого? Вот медицину, например, можно оставить в покое, как это сделали в США и дали на откуп вообще частному сектору?

Анастасия Урнова: Или, просите, пенсионную сферу.

Николай Матвеев: Да, либо, например, пенсионную сферу.

Евгений Ясин: Ну, у меня есть план. Я в двух словах вам скажу.

Анастасия Урнова: Пожалуйста.

Николай Матвеев: Пожалуйста.

Евгений Ясин: Я его ни с кем не обсуждал. Вы будете первыми.

Я бы повысил заработную плату в бюджетных учреждениях примерно на 30%. При этом я бы, конечно, освободил работодателей от взносов в Пенсионный фонд, медицинских страховых полисов  и многих других платежей. 

Николай Матвеев: У нас премьера!

Анастасия Урнова: У нас эксклюзив!

Евгений Ясин: Да.

Николай Матвеев: Супер!

Евгений Ясин: Значит, я бы сделал так: я бы повысил заработную плату в бюджетных учреждениях примерно на 30, а может быть, даже больше процентов. При этом я бы, конечно, освободил бы работодателей от того, чтобы они платили… Ну, они будут платить повышенную зарплату, но они не будут платить взносы в Пенсионный фонд, медицинские страховые полисы и так далее, и многие другие платежи. Вот те люди, которые сегодня получают на 30% меньше… То есть 30% откуда я взял? Это доля по отношению к зарплате, которую платит работодатель в соответствующие фонды.

Николай Матвеев: Различные отчисления.

Евгений Ясин: И получается, что государство через работодателей, через концентрацию налогов или средств вообще в федеральный бюджет… ну, в центр, а потом распределяются там вниз при жестком контроле государства. И небольшое число бизнесменов крупных, которые, так сказать, держатся вблизи. Реально это означает, что государство, если вы уже перешли к рыночной экономике и увидели, что то централизованное государство, которое было в Советском Союзе, что оно уже, так сказать, потеряло мощь и не может дальше управлять, то надо уже было доделывать…

Анастасия Урнова: Но это значит, что каждый человек должен ответственно подходить к своему будущему, сам распределять деньги и не ждать, что за него это сделает государство?

Евгений Ясин: Да.

Анастасия Урнова: А возможно это у нас в России?

Евгений Ясин: Ну, как? Я бы сказал так…

Анастасия Урнова: Или надо 40 лет ходить по пустыне?

Евгений Ясин: Вы только должны понять, что когда-то это должно быть. И я лично сторонник таких постепенных шагов, чтобы не было каких-то взрывов и прочего. Я считаю, что надо пробовать. Обратите внимание – первое, что я сказал? Что это в бюджетной сфере. Потому что дальше я считаю так: когда мы перешли, открыли рыночную экономику, то бюджетная сфера была затронута очень мало, и там были минимальные заработки, и в общем довольно большие проблемы. Мы, собственно, имели два таких крупных… ну, будем говорить, что крупных сектора.

Но сейчас ситуация изменилась, потому что государство все время в последнее время забирало определенные куски, так сказать, управления. В результате… Ну, это не мое слово, я не буду, так сказать, называть себя автором, но появилась и была создана вертикаль власти. Эта вертикаль власти на самом деле есть восстановление некой административной иерархии. И это очень похоже на то, что было в Советском Союзе, только это не восстановление полностью, а у вас есть подпорка. И эта подпорка – еще рыночный сектор. Я не берусь утверждать, что сейчас рыночный сектор силен. И когда говорят, что 60–65% государственного, значит, рыночный сектор – где-то 35%. Это мало.

Николай Матвеев: В одном из своих интервью вы сказали: "Мы построили в России рыночную экономику, но немножко недоделали демократию". Вот насколько одно от другого зависит? Можно ли рынок строить без развития демократических институтов?

Евгений Ясин: Можно, но вы не построите эффективной рыночной экономики так, чтобы была… Что такое эффективная рыночная экономика? Это такая, которая дает приличный рост производительности труда. Она позволяет использовать все инновационные достижения, новые технологии и так далее благодаря конкуренции, острой конкуренции, которая также играет важную роль в экономике, но при одном… и важную, и положительную. Обеспечивает эффективность, но при одном условии: должен быть закон. Когда я говорю "закон", то мои коллеги говорят: "Не говорите "закон", потому что в наше время как бы законы уже слишком размножились, и это всегда…"

Николай Матвеев: Девальвировались.

Евгений Ясин: Их значение девальвировалось. "Говорите "верховенство права". Хорошо, я говорю "верховенство права". Но на самом деле просто у меня такое впечатление… Я согласен с этим, но если мы возвращаемся и смотрим исторический опыт, то, например, Древние Афины – там появился такой Солон, который сочинил законы Солона, и они были приняты народным собранием. И после этого там начался такой порядок.

Есть конкуренция, но она не заканчивается тем, что люди убивают друг друга или разоряют, рейдерские налеты и прочее. А она кончилась тем, что пришлось соблюдать правила, вот эти самые законы. И это ясно дало понять соседям и прочим, что если вы хотите, так сказать, создать эффективную экономику – вот, пожалуйста, используйте это. А я сейчас бы добавил: у них не было это так сильно развито. Это политическая конкуренция. А политическая конкуренция – это значит партии, их несколько, они борются за места в парламенте, там разделение властей и так далее. Эта система отработана. Она уже гораздо позже, чем в Древних Афинах.

Но если вы возьмете нашу Конституцию и прочитаете, то там все эти достижения, которые в большей степени принадлежат Европе… Ну, скажем, представительная система выборов, парламент и так далее – знаете, в какой стране в первый раз появилось? В Исландии. А у греков, у римлян – у них было так, даже представление такое, что вот парламент, в котором заседают представители, избранные, так сказать, другими людьми, все людьми, – это неэффективно. И нас предупреждал Аристотель: "Чтобы вы этого не делали". И Греция оставалась разрозненным государством. Полисы, населенные греками, были распространены, разбросаны по всему Средиземному морю, но было известно, что в одном таком городе не должно быть больше 5 тысяч человек. Потому что если 5 тысяч человек, то они контролируют, есть кому голосовать – не через представителей, не через парламентский этот самый избирательный закон и так далее, а все, кого можно пригласить. Но потом стало ясно, что это, в общем-то, неправильно был сделан выбор. Хотя Аристотель его очень энергично поддерживал. И, так сказать, опыт Римской империи показал, что там республику сменили императоры и прочее.

А вот последующий опыт – начиная с Исландии, начиная с Англии, с этой Великой хартии вольностей и так далее. Мы видим, что постепенно эта демократическая система вырастала. Вы скажете мне: "Ну, может быть, сейчас уже у нас она есть?" Я лично глубоко убежден, что Борис Николаевич Ельцин, которого я очень уважаю, он допустил очень большую ошибку…

Николай Матвеев: Какую?

Евгений Ясин: Когда, оглядываясь на свой опыт борьбы с Верховным Советом по поводу реформ, он ввел в Конституцию 93-го года, так сказать, перенесение всех полномочий, основных полномочий, которые принадлежали Верховному Совету, президенту Российской Федерации. Это означало, что вместо разделения властей и вместо построения демократической такой системы власть перешла к одному человеку.

Как в Соединенных Штатах Америки? Там президент – это глава исполнительной власти, а Конгрессом он не командует. То же самое – судебная власть. Это разные вещи. Вы хотите принять какие-то решения? Есть полномочия президента. Потом нужно что-то большее? Он обращается к парламенту, к Конгрессу. Ну, это так устроено. Я не знаю. В других местах есть такое положение, что там президент не является главной исполнительной власти. Ну, тогда у него вообще мало власти. А вот так, чтобы как у нас – таких случаев, в общем, практически…

Анастасия Урнова: Случай уникальный.

Евгений Ясин: Так только в Турции, где тоже демократические институты все имеются, записаны и так далее, а… Так сказать, про Эрдогана говорят, что он рвется на позицию султана.

Анастасия Урнова: Давайте немножко вернемся в день сегодняшний, даже постараемся посмотреть вперед. Я обратила внимание, что все больше, когда мы говорим о стратегиях развития, о том, на что нам нужно в первую очередь обращать внимание, в общем на первый план выходит человеческий капитал. Мы говорим, что все зависит от людей. Это новинка или в общем так было всегда?

Евгений Ясин: Ну, это было не всегда, вы знаете. Предположим, берем последнюю треть XIX века: возникает и развивается крупный капитал, крупные предприятия, компании и так далее и тому подобное. Сказать, что простые люди могли как-то, так сказать, воспрепятствовать этому и добиваться конкуренции и так далее? Это было невозможно.

Просто я напоминаю, что рядом с либералами… В Англии, предположим, Дизраэли – он был консерватором. И что он старался сделать? Он старался увеличить число избирателей, чтобы как можно большее количество людей голосовало. Почему? Потому что нижние слои голосовали не так сознательно, как голосовал, предположим, средний класс и так далее и тому подобное. То же самое было в Германии при Бисмарке. Ну, тогда можно было, потому что так сложилась ситуация.

Но в итоге тоже вы знаете, что для Европы наступили более тяжелые времена. Мы пережили "Тридцатилетнюю войну", как кто-то сказал про Первую и Вторую мировые войны. А после этого как бы… Ну, одна страна, которая была в числе победителей (это Советский Союз), пошла в одну сторону, а Германия пошла в западную сторону – и там появился мой любимец Людвиг Эрхард, не Аденауэр. Я не ценю вот эти "текущие маневры", которыми он занимался. Но Эрхард осуществил реформы, которые через пять лет после начала дали Германии процветание, которое продолжается и до сих пор несмотря на то, что там какое-то время правили социал-демократы. Я прошу прощения у моих дорогих зрителей, но я должен об этом сказать, потому что можно быть добрым человеком, можно стараться сделать всех… ну, так скажем, повысить их благосостояние, их самоуважение и так далее, но вы этим самым экономику не поднимете.

И в качестве примера – один из самых видных политиков в Германии. Я напомню, это был Вилли Брандт, он был социал-демократом. И я должен сказать, что я, так сказать, к результатам его деятельности отношусь весьма негативно. И Гельмут Шмидт, который за ним тоже правил, от социал-демократов. А потом – Коль. Это уже изменилась ситуация. Ну, не важно. Важно то, что был Людвиг Эрхард.

Страна в значительной степени живет плодами работы, сделаной в 90-е годы, не только ростом цен на нефть. Потому что вы заходите в магазин, и даже при низких ценах на нефть вы видите, что там дефицита нет. Вам не хватает французских сыров? Ну, извините, это уже другие причины.

А потом у нас был свой – это был Гайдар. В общем, как бы мы ни говорили сейчас… Нельзя сказать, что, скажем, наше благосостояние – это в значительной степени роль Гайдара. Это также в гораздо большей степени роль нашего нынешнего президента Путина. Ну, есть такой момент интересный, что цена нефти при Гайдаре была где-то 18–20 долларов за баррель, а в 98-м году, когда у нас был вот этот кризис, она была 8 долларов за баррель. Ну а потом Владимиру Владимировичу повезло – он уже имел дело с повышением цен где-то до 140–150 (это верхняя точка) долларов за баррель. А сейчас она где-то 50–55 – труднее.

И честно сказать нам нужно опять принимать решения. С моей точки зрения, та политика, которая проводилась последние 17 лет, она… В то время, когда она была принята, трудно было возражать, потому что надо было… Во-первых, действительно борьба с крупными капиталистами, олигархами типа Березовского, Гусинского, Ходорковского, еще… Как его? Ну, не буду я сейчас вспоминать, все. И другие фамилии, их был по крайней мере десяток. Это была борьба за власть. Они хотели. Они считали, что если победил капитализм, то они должны править – пускай не непосредственно, пускай сидят люди в правительстве.

Николай Матвеев: Через лоббизм, да?

Евгений Ясин: Да. Но чтобы, так сказать, под их контролем. Ну, так сказать, собственно то, что произошло потом – это в значительной степени выступление властной бюрократии против них. Победила партия бюрократии. Вот сейчас мы должны выбрать.

Понимаете, есть такая точка зрения, что мы можем обеспечить рост экономики, другие достижения в стране при той системе, которая была построена за последние годы. Лично я убежден, что это не так. Нам нужно в значительной степени освобождать рынок. Если вы меня спросите, не означает ли это, что я предлагаю вернуться в 90-е годы – нет, я не предлагаю. Потому что та работа, которая была сделана тогда, он уже, так сказать, сделана. И страна в значительной степени живет плодами этого, не только роста цен на нефть. Потому что вы заходите в магазин, и даже при низких ценах на нефть вы видите, что там дефицита нет. Вам не хватает французских сыров? Ну, извините, это уже другие причины.

Сейчас у нас задача – формирование эффективной рыночной экономики. Значит, нам нужно развивать конкуренцию, и политическую конкуренцию, и развивать верховенство права, чтобы законы были выше любого мнения начальства.

Анастасия Урнова: То есть судебная реформа сейчас в приоритете?

Евгений Ясин: Да.

Николай Матвеев: Евгений Григорьевич, сейчас только ленивый не говорит о так называемой диверсификации – суметь вывести экономику из-под пресса вот этой "нефтяной машины". Если уходить, то на что нам нужно обратить в первую очередь внимание? Что могло бы стать тем импульсом к развитию нашей экономики и, главное, уводом ее от зависимости от "нефтяной иглы"?

Евгений Ясин: Ну, я бы мог называть отдельные отрасли. Например, сельское хозяйство имеет довольно приличные результаты. И сельское хозяйство может, так скажем, увеличивать экспорт продукции. Конечно, заменить собой нефтяную и газовую промышленность оно не в состоянии. Есть еще какие-то отрасли, которые как-то будут заполнять. Например, химия, биохимия и так далее – будут такие отрасли полезные.

Но на самом деле то, что я говорю – это, с моей точки зрения, как бы отсталый взгляд. А мы что должны смотреть? Мы должны смотреть, что Россия должна стать страной новейших технологий. А новейшие технологии возникают и развиваются в разных отраслях. Вот смотрите, пожалуйста – биохимия. Кто говорил раньше о том, что у нас биохимия будет таким важным фактором для развития? Это же наука, это не конкретная отрасль. Разные отрасли применяют результаты биохимии. Не знаю, по крайней мере, соседи у меня есть, которые имеют предприятия недалеко от Новосибирска, там они производят всякие добавки к выращиванию растений, к ликвидации паразитов и так далее и тому подобное. Но это применяется и в сельском хозяйстве, это применяется и в лесном хозяйстве, и в других областях – в медицине и так далее.

Анастасия Урнова: Но нужны талантливые люди, и у этих людей должна быть возможность зарабатывать.

Евгений Ясин: О, это правильно! Это означает… Вы абсолютно правы. Действительно, нужны такие люди, которые, работая в разных науках, в разных отраслях, будучи высококвалифицированными, еще обладают вот этими инновационными талантами. Точнее говоря, должно быть два вида талантов рядом. Одни – это ученые и, так сказать, изобретатели. А с другой стороны – предприниматели, которые из вот этих новых технологий делают инновации.

Николай Матвеев: Известная спайка – Стив Джобс и Стив Возняк.

Евгений Ясин: Потому что инновация – это не изобретение, а это изобретение плюс, так сказать, овладение рынком, распространение и так далее и тому подобное. Вот это, так сказать…

Анастасия Урнова: Тогда сразу вопрос к вам, потому что вы все-таки научный руководитель образовательного учреждения. Недавно Европейский университет в Санкт-Петербурге опубликовал исследование. Они проводили опрос технопредпринимателей и сравнивали российских технопредпринимателей с людьми, которые тем же самым занимаются в другой стране.

И на что они обратили внимание? Их иностранные партнеры ориентированы на то, чтобы сделать что-то и заработать на этом, получить какую-то коммерческую прибыль. А наши получают колоссальное удовольствие от процесса. Как говорят, исследователи сделали какую-то штуку, у них эта штука стоит на столе, и им нравится просто с ней копаться. Показали где-то, не заработали – и ладно, зато идет процесс. И вот по их мнению, проблема идет еще со школьной скамьи, из университетов – не закладывается ценность практической пользы. Вот есть такая проблема, по-вашему?

Евгений Ясин: Есть. Я вам приведу другой исторический пример. Вот наш отечественный изобретатель электрической лампочки – Лодыгин. У него есть конкурент в Соединенных Штатах – Эдисон. Какая между ними разница? Этот изобрел электрическую лампочку и передал какому-то начальству. Как вы будете применять – его не интересовало. И из этого ничего не вышло, кроме того, что его сопоставляют с Эдисоном. А Эдисон занялся строительством электрической сети в Нью-Йорке – и появилось большое количество лампочек, они распространялись, и в конце концов все человечество стало, как и здесь у вас, пользоваться электрическим светом.

Анастасия Урнова: И она более известна как "лампочка Эдисона", да?

Евгений Ясин: Да. Мы начали говорить это при советской власти: "Наш Лодыгин. А вот там они – жулики. Эдисона нельзя считать великим ученым, изобретателем и так далее". На самом деле он был предпринимателем. А если нет, то к изобретателю приходят предприниматели и говорят: "Давайте, так сказать, мы возьмем и распространим это все, найдем применение и прочее". И более того, говорят: "Вот есть такие задачи. Если вы сделаете это – мы получим еще больше".

Поэтому вы правы в каком плане? Что для нас сегодня важно не выбрать те отрасли, в которые государство должно вкладывать капитал, а нужно сделать рыночную экономику. Пускай будет много маленьких предприятий, но чтобы в них хозяевами были изобретатели и предприниматели. Между прочим, Apple американский…

Николай Матвеев: Стив Джобс и Стив Возняк.

Евгений Ясин: Кто начинал? Стив Джобс и Стив Возняк. Они начинали вдвоем в деревянном сарае.

Николай Матвеев: В гараже.

Евгений Ясин: Ну, они сделали.

Николай Матвеев: Один думал, а другой продавал.

Евгений Ясин: Да.

Николай Матвеев: Евгений Григорьевич, а другая сторона медали? Если брать сферы и сектора экономики, в которых мы безнадежно отстали, то некоторые пеняют на то, что… Ну, условно, я очень хочу сделать хороший телефон, но я никогда на этом рынке, где есть iPhone, где есть сильные компании, такие как Samsungи Sony, никогда не продвинусь ни с каким телефоном, даже если он будет успешным. Вот они – реальные рыночные условия.

Некоторые экономисты предлагают решение этой проблемы – например, политику протекционизма, по которой двигалась Япония. Япония – в части, например, техники и технологий. Франция – в части, например, кинематографа, политика протекционизма. Может быть, нам тоже обратить на это внимание? Вы как на это смотрите?

Евгений Ясин: Я смотрю так. Я не исключаю того, что в каких-то отраслях при определенных условиях протекционизм может как бы оказывать позитивное влияние на развитие до определенной поры. После того как он достигает этой поры, там должны происходить изменения.

Николай Матвеев: Например, какие?

Евгений Ясин: Какие? Например, Германия. Вот Германия, когда становилась на ноги… Ведь она при формировании Первого рейха… нет, это был Второй рейх – Бисмарк, Вильгельм Второй. Они делали ставку на то, что есть отрасли, которые закрыты для английских изделий и так далее. "Мы применяем там свои технологии и так далее, и продвигаемся вперед". И как бы протекционизм был особенностью Германии. Вот этот, о котором я говорил, он как раз за это выступал. В каком-то отношении эта политика применялась и в России.

Николай Матвеев: А вот если сейчас говорить о дне сегодняшнем, на что бы вы обратили внимание? Где можно было бы применить протекционизм?

Евгений Ясин: Да я об этом сейчас не думаю. Я думаю о том, чтобы у нас была открытая экономика. И тогда бы мы поняли, где мы должны заниматься протекционизмом, потому что сейчас это…

Анастасия Урнова: Ну, нам санкции обеспечивают эту возможность.

Евгений Ясин: Санкции?

Анастасия Урнова: Да. Пожалуйста, протекционизм.

Николай Матвеев: Навязанные.

Анастасия Урнова: Да. А разве нет?

Евгений Ясин: Ну, они как бы нам пользы не приносят, поверьте. И тот протекционизм, который, скажем, принес какую-то пользу отдельным предприятиям, отдельным отраслям, он нас не спасет. Вы же сами поднимаете вопрос: какие отрасли должны поддерживаться? Я не знаю. Я знаю, что должны во всех отраслях применяться самые современные методы. А для того, чтобы мы смогли овладеть самыми современными методами, а потом сделать в каких-то секторах шаг дальше, опередить других – ну, для этого надо быть все время членами этого клуба.

Я считаю, что очень важно, чтобы у наших компаний были тесные связи с западными компаниями, которые заслуживают этого, с Apple, с другими. Там же есть Google, где вообще Сергей Брин, так сказать, руководитель.

Николай Матвеев: Ну, который называет Россию… сейчас я вспомню… "заснеженной Нигерией". Вот точная цитата.

Анастасия Урнова: Приятное сравнение.

Николай Матвеев: Да.

Евгений Ясин: Ну, к сожалению, так сказать, он в некоторых отношениях прав.

Анастасия Урнова: Но при этом совсем недавно Владимир Путин утвердил Стратегию экономической безопасности до 2030 года, и в том числе там говорится об основных угрозах для российской экономики. И в их числе – ограничение доступа к зарубежным и финансовым ресурсам, современным технологиям, истощение экспортно-сырьевой модели развития, рост конфликтного потенциала и так далее. Мне кажется, все, что я сейчас перечислила, процитировала – это ровно то, что происходит. Санкции нам закрывают доступ. Рост конфликтного потенциала, я думаю, не требует дополнительного финансирования.

Евгений Ясин: Я прошу прощения, перед этим были какие-то действия с нашей стороны. Так сразу говорить, что "на нас напали" или "все нас просто не любят" – ну, я так не могу.

Анастасия Урнова: То есть мы не в кольце врагов?

Евгений Ясин: Хотя, честно говоря, конечно, мы должны посмотреть на то, что мы не просто выиграли рыночную экономику и возможность строить демократию, а мы еще, так сказать, остались наследниками империи, которая треть Европы держала под контролем в течение длительного времени. И были другие такие примеры, которые нашим соседям или даже членам республик, союзными республиками были, они говорят: "Бойтесь России. У нее такие нравы, такие привычки. Они обязательно проявят, так сказать, свою агрессивность".

Сейчас протекционизм во всех отраслях не приносит выгоды. Мы же все-таки имеем сейчас показатели роста экономики меньшие, чем большинство развитых стран. 

Ну, как вам сказать? Я считаю, что мы должны считаться с этими взглядами. Но в то же время наша позиция, что "мы хотим как-то им противостоять", по-моему, лишена смысла, потому что мы должны в большей степени идти на открытость и на то, чтобы стараться привлекать и капитал, и людей, так сказать, которые способны делать соответствующие открытия, бизнесом управлять и так далее. И тогда мы сможем определить, в каких отраслях мы слабы и, предположим, стоит этот самый протекционизм заводить или не стоит.

А сейчас протекционизм во всех отраслях не приносит выгоды, я не вижу. Мы же все-таки имеем сейчас показатели роста экономики меньшие, чем большинство развитых стран. Кто бы мог подумать об этом?

Анастасия Урнова: Зато военный бюджет наращиваем.

Евгений Ясин: Ну, вот это нам, как говорится, на пользу…

Николай Матвеев: А вот по поводу санкций. Когда возникает вопрос на верхних эшелонах власти, как правило, наша страна от них отнекивается. И аргументом является следующее: "Не мы их вводили, не нам их отменять. Это не дискуссионный вопрос. В одностороннем порядке вы их вводили? В одностороннем порядке санкции и отменяйте".

И экспертная группа, которая поддерживает эту точку зрения, убеждена, что в этом есть рациональное зерно. И объясняется это следующим. Ну, дескать, ввели против нас санкции. Сейчас мы придем и скажем: "Ребята, отмените, пожалуйста, санкции". Они скажут: "Ага! Значит, это на вас подействовало. И в дальнейшем мы сможем применять санкции как инструмент давления". Как вы относитесь к такой точке зрения объяснения? Почему собственно мы сами не начинаем разговор о том, чтобы санкции отменить?

Евгений Ясин: Ну, есть вопрос, который я не хочу развивать, потому что он, во-первых, всем ясен. Это то, что мы предприняли некоторые шаги в области внешней политики в 2014 году, которые нас поставили в особое положение. Нас выставили из "Большой восьмерки", она стала "семеркой". Ну и санкции. Санкции же от этого, они не просто из-за ненависти к России, нет. Я вас уверяю, если бы мы выбрали какую-то другую линию, более активно опирающуюся на демократические методы и в меньшей степени – на идеи вертикали власти, то мы бы, так сказать, могли строить лучшие отношения с западными странами, с Японией и так далее.

Ну, я не политик, поэтому я не могу сказать: вот это надо было, а это не надо было. Но если, так сказать, это сделано, то вы уже как бы должны воспринимать это. И я так думаю, что и воспринимают. Просто есть определенная линия политики, так сказать, линия оправдания, объяснения своих действий, которая действует у нас, которая действует на Западе. Это большая трудность. Я не считаю себя специалистом. Но то, что есть определенные экономические последствия, я могу…

Анастасия Урнова: А вот все-таки усиление военного бюджета и укрепление нашей военной мощи – оно как-то связано с этими событиями?

Евгений Ясин: Я думаю, что оно в основном связано не с этим, а связано с тем, что в течение длительного времени после начала ельцинских реформ и так далее армия была резко сокращена (хотя, может быть, не сверху), резко снижены объемы финансирования, а значительная часть силы России заключалась в вооруженных силах и в оборонной промышленности. Ну, люди, которые там работали или служили, они все время, так сказать, относились к нашему руководству отрицательно: "Почему вы нас бросили? Мы – главная сила России. Мы обеспечивали ее величие, славу", – и так далее и тому подобное.

Я помню, было такое время, когда, скажем, спрашивали… Вот есть такое правительство, которое уже не либеральное, и есть разные слои населения или занятий, которые относятся к этому правительству неприязненно. Так вот, есть либералы, которые не любили… в общем, как бы быстро разобрались, так сказать, в том, какой будет политика нового правительства. Но с другой стороны была армия, была военная промышленность. И как-то надо было выбирать, так сказать, кому оказывать поддержку. И было выбрано то, что: "Мы слишком многого лишили нашу армию, наш оборонный комплекс, который, между прочим, в свое время был центром развития науки и техники. Давайте-ка мы вернемся". Ну, вот это произошло. Поверьте мне. Я не знаю… Я понимаю… Это мое мнение, которое мало для кого обязательно, и вообще ни для кого не обязательно.

Николай Матвеев: А вот в перспективе мы сможем это как-то монетизировать? Например, сделать ВПК драйвером развития экономики?

Евгений Ясин: Нет.

Николай Матвеев: Никак?

Евгений Ясин: Нет, как "никак"? Это я могу сказать только мое мнение. Время, когда у нас драйвером был военно-промышленный комплекс, – это было другое время. Не забывайте, что время изменилось. Мы живем в эпоху информатики, компьютеров, телекоммуникаций и так далее. Это совершенно другое дело. И мир устроен так, что, например, весь западный блок, включая Японию, Корею Южную, Тайвань, – никто не хочет воевать, им не нужно воевать, потому что все можно решать и другими методами, договоренностями и создавать свободный рынок. Ну, это совершенно другая линия. У нас была такая возможность, но мы действительно были очень отсталые, мы были порабощены своим прошлым.

Украине не нравится Россия. Чем? А тем, что это пережиток бывшей великой империи. Мы еще думаем, что это можно восстановить. А это уже восстановить нельзя.  

Я не знаю, сейчас, например, говорят, что украинцы – это сегодня очень большие националисты. Как человек, который родился на Украине, в Одессе, я знаю, что действительно такая как бы особенность есть. Но в конце концов надо понять: они боролись за освобождение, так сказать, в течение долгого времени. Вспомним, что было во время Гражданской войны. Мы говорим только отрицательно – "этот Петлюра" или какие-то другие украинские националисты. Но они боролись, они хотели, чтобы у них была отдельная страна. Сейчас они этого добились.

Сейчас мне очень не нравится украинские националисты, такие крайние. Не нравятся. Но этим националистам и другим моим друзьям, предположим, на Украине не нравится Россия. Чем? А тем, что это пережиток бывшей великой империи. Мы еще думаем, что это можно восстановить. А это уже восстановить нельзя. Они так думают, и я так думаю.

И я считаю, что мы должны идти именно по этому пути: инновации, бизнес, свободный рынок, доля государства в экономике – 15%. Ну, это как бы большая свобода, большее количество людей втягивается в общественную жизнь. И это дает дополнительную энергию для экономического роста, для развития, для повышения культуры и так далее.

Анастасия Урнова: Евгений Григорьевич, разговаривать с вами можно бесконечно. У нас просто, к сожалению, время нашей программы уже подошло к концу, мы вынуждены заканчивать. Спасибо вам огромное, что были с нами.

Напомню, что сегодня мы разговаривали с Евгением Григорьевичем Ясиным, научным руководителем Высшей школы экономики. А вы смотрели программу "ПРАВ!ДА?". Оставайтесь на Общественном телевидении России.

Николай Матвеев: Спасибо.

В гостях у программы "Прав!Да?" научный руководитель Высшей школы экономики