Великая русская революция. Фильм 1-й. Мистика или психоз?

Леонид Млечин: 1917 год, от которого мы ведём отчёт современной истории нашего государства, всё ещё остаётся загадкой, особенно февраль, Февральская революция – это стремительное, всего за несколько дней крушение монархии империи. Столетие спустя мы задаёмся вопросом: да как же это могло произойти?

Как ни странно это прозвучит, но глубинные причины, механизмы, пружины, сам ход Февральской революции всё ещё не исследованы, а ещё предстоит понять, почему праздник революции так быстро обернулся полнейшим разочарованием, почему в стране воцарились хаос и анархия, и почему Россия не могла или не захотела воспользоваться плодами Февраля?

Долгое время мы удовлетворялись простыми объяснениями советской историографии: «назрела революционная ситуация», «самодержавие себя исчерпало», «верхи не могут, низы не хотят». Потом во всём стали видеть результат заговора, влияние тёмных сил и иностранных денег.

Настало время спокойного, глубокого и серьёзного анализа, хотя, видит Бог, невозможно остаться беспристрастным, когда речь идёт о трагедиях и драмах такого масштаба.

МИСТИКА ИЛИ ПСИХОЗ?

Леонид Млечин: Когда Николай II вступил на престол, годовой доход жителя Российской Империя был в среднем в 3 раза меньше дохода немца, в 4 раза меньше дохода француза, в 5 раз меньше дохода англичанина и в 6 раз меньше гражданина Соединённых Штатов. Последний русский император принял государство отнюдь не счастливым и процветающим, но Россия вступила в период модернизации, который сулил быстрый рост. Столыпинская аграрная реформа ускорила темпы экономических и социальных перемен: рос национальный доход, успешно развивалось сельское хозяйство – можно говорить о настоящем буме. Обретение основной массой населения, крестьянством, свободы и собственности открывало возможности самореализации, успеха, рождало уверенность в себе, в своих силах. Вот важная деталь: перед войной росли доходы среднего сословия – это видно по цифрам прироста банковских вкладов, что одновременно свидетельствовало и о доверии к финансовой системе государства. В XX век Россия вступила куда более уверений в себе, чем она начала век XXI. Ведущая европейская держава столетие назад нисколько не сомневалась в своих силах, без неё не решалась ни одна крупная проблема на континенте, Российская Империя обладала мощными союзниками, в том числе военными и успешно раздвигала свои границы, у власть имущих не было сомнений в том, что так будет и впредь. Революция 1905 года, напугавшая царский двор, осталась в прошлом, мятеж был подавлен, смутьяны казнены, отправлены в Сибирь или бежали из страны. В начале 1916, за год до революции, политические эмигранты, Владимир Ильич Ленин (Ульянов) и его жена Надежда Константиновна приехали в Цюрих, сняли комнату у сапожника на Шпигельгассе, дом №14, и из далёкой Швейцарии Владимир Ильич жаловался оставшемуся в России товарищу по партии Александру Шляпникову: «Заработок нужен, иначе просто околевать, ей-ей! Дороговизна дьявольская, а жить нечем». В начале 1917 года Ленин писал сестре: «Дороговизна совсем отчаянная, а работоспособность из-за больных нервов отчаянно плохая». Меньше всего вождь большевиков ожидал в те дни революции в России, а через несколько недель монархия и империя рухнули, можно сказать, в один день: вчера ещё была монархия, а сегодня её уже нет. Как же это могло случиться?

Юрий Петров: Вспомним известную фразу Владимира Ильича, который сказал в декабре 1916 года в Цюрихе о том, что мы, старики, не доживём до русской революции. У нас же и социал-демократы не видели как бы, что зреет этот взрыв, и никто не видел, правительство ощущало, что тоже идёт брожение, но никто не ожидал, что это вырвется, как вулкан, в Петрограде, и что события приобретут столь необратимый и трагический характер для власти.

Владимир Булдаков: Мы с вами прекрасно помним, как рухнула Советская империя, но сценарий, извините, один и тот же. Вообще-то, я бы объяснил это просто, точнее, в одних воспоминаниях я наткнулся наконец на то, что, в общем-то, у меня у самого в мозгах уже созрело: понимаете, никто на самом деле Николая II не свергал, просто рухнула система. Как один мемуарист сказал: «Тело было поражено сифилисом до такой степени, что голова отвалилась». Вот так вот, грубо звучит, но тем не менее – вот взяла голова и отвалилась.

Николай Усков: Нас, конечно, шокирует обстоятельство, что такая, казалось бы, незыблемая тысячелетняя Россия вдруг неожиданно рассыпалась и превратилась в совершенно хаотическое какое-то непонятное пятно на карте, расползающееся, но революция была логична, её давно предрекали, её давно ждали, на неё давно молились в значительной степени, одни молились, другие, соответственно, ею пугали. Революция была фактом общественного сознания, и, конечно, если что-то поселилось в голове такой большой страны, как Россия и такого значительного класса в России, наверно, это должно было стать реальностью.

Владислав Аксёнов: Парадокс заключается в том, что если мы посмотрим, почитаем дневники, мемуары современников, начиная, наверно, где-то с осени 16-го года, мы увидим, что слово «революция» фигурирует, то есть люди революцию предчувствовали, но когда она случилась, она оказалась для всех неожиданностью.

Ирина Глебова: Мне кажется, что главное, что произошло в феврале – был устранён, уничтожен традиционный русский порядок. Одним из главных элементом и одним из главных, точно, работающим, традиционным, привычным институтом была монархия, и вот какое-то преобразование русского мира, вот такое реформирование русского мира было возможно только в рамках монархии, во время этого реформирования эта монархия превращалась в конституционную, должна была превращаться в конституционную – это было требованием, что ли, времени. Этот порядок был разрушен, они хотели другой порядок создать, февралисты, а в итоге уничтожили порядок как таковой.

Леонид Млечин: Вот уже целое столетие мы пытаемся понять, почему всё-таки произошла революция? Этот вопрос занимает не только историков, современная Россия ведёт отчёт исторического времени от 1917 года, мы живём наследием Великой революции и не собираемся от него отказываться. Так что же происходило в те дни в Петрограде и почему?

Николай Усков: Мне кажется, единственный человек, который, по-моему, не очень понимал реальность революции – это царь, который жил в своём, так сказать, иллюзорном мире и продолжать упорствовать, что этот мир незыблем, благословен Богом, тем не менее в России происходили очень большие изменения, и тот старый аристократический слой давно фактически уже в реальности не владел Россией, но тем не менее обладал огромными политическими привилегиями, и это было несправедливо.

Юрий Петров: Всё-таки революция произошла не из-за того, что люди голодали, а, скорее, по другим причинам. По каким? Это распространение некоего, я бы сказал, психоза в обществе, поэтому в условиях слабости власти, борьбы с либеральной общественностью произошло смятение умов, пожалуй, в этом, мне кажется, и основной фактор и причина революции – просто, я бы сказал, обезумила Россия на какое-то время.

Юрий Пивоваров: Мне кажется, что революции и вообще такие события масштабные, они такие таинственные, я не люблю мистику в науку, я не люблю какой-то религиозный опыт в науку и так далее, но тем не менее я не могу… ведь до конца непонятно, почему в 33-м году немецкий народ, культурный и образованный, выбрал этих мерзавцев. Помните, как Карякин сказал после выборов 93-го года: «Россия, ты сдурела!». Можно было сказать: «Германия, ты сдурела!».

Владислав Аксёнов: В конце февраля-в начале марта 17-го года в Петрограде поступление душевнобольных в городские клиники увеличивается в 50 раз, то есть если в среднем в день поступал 1 человек, 0,9, я рассчитал, то в последнюю неделю февраля-первую неделю марта – 50 человек в день, это о чём-то, да говорит. Опять-таки можно сказать, что часть людей, которая отправлялась в больницы для душевнобольных – это были представители, скажем так, старого режима, которые просто хотели там спрятаться, но при освидетельствовании врачи действительно обнаруживали у них признаки нервного расстройства, и председатель Общества психиатров Петрограда даже тогда, в марте 17-го года, ввёл понятие «революционный невроз».

Александр Ципко: Понять, предвидеть, почему это произошло, ведь на самом деле самоубийство старой России – это очень трудно, тут много мистики, конечно, поэтому я не могу это понять и объяснить, с точки зрения здравого смысла – это был вызов всему на свете: это неумение ценить ту жизнь, которая есть, чувство реализма, могут быть люди без торговли без частной собственности, если всё это существовало. Понятно, Ленин – фанатик, фанатики – идиоты, кстати, это тип же человеческий. Но отчего миллионы людей идут за ними – трудно объяснить. И самое же страшное, честно говоря, в чём мы не отдаём себе отчёт: а можно ли вообще после 70 лет коммунистического эксперимента стать нормальной цивилизованной страной? Страшный вопрос.

АБСОЛЮТНАЯ ЗАГАДКА

Леонид Млечин: Могут ли сегодня историки сказать сами себе: «Да, мы понимаем, как это произошло в 17-м году, нам всё ясно, мы разобрались»?

Юрий Пивоваров: Должен вам сказать, что для меня абсолютная загадка всё равно: почему Россия рухнула в 17-м году? Я могу сам написать массу статей, и отчасти я это писал, где я буду показывать причины, но я до конца не понимаю, почему? Кстати, я до конца не понимаю, почему в 1991 году Советский Союз рухнул – раз и рухнул, есть тысяча объяснений прекрасных, фундаментальных, острых, глубоких, но до конца нет.

Зинаида Перегудова: Когда я активно изучала историю революционного движения, мне было понятно, я, помню, встречалась с Ниной Фердинандовной Агаджановой – это вообще замечательная женщина, она один из авторов сценария «Броненосец Потёмкин», очень активная революционерка, и в это время она была в Петрограде, и вот она мне рассказывала, как они останавливали трамваи, как они выводили народ на улицу, как была женская демонстрация, вот мне тогда было это всё понятно, а сейчас не всё понятно.

Леонид Млечин: Представление о том, что революция начинается, когда крестьяне идут с дубинами на дворцы – это миф, всё начинается с колебания ошибок наверху. Конечно, всегда можно найти объективные причины, но они существовали и вчера и позавчера, а революция произошла сегодня, хронические болезни не летальны, революция происходит, когда режим в глазах определённой части общества теряет моральное право управлять страной.

Ирина Глебова: Русское самодержавие ведь платило по счетам и Ивана Грозного, и Петра I, и по счетам Николая I, и невозможно было принять, а ведь самодержавие очень изменилось, и, с одной стороны, оно было консервативным действительно, вот в этой властной бюрократической системе оно было самой консервативной силой, но трагедия-то была в том, что она и должна была быть, это была их роль, это было их назначение.

Николай Усков: Политический строй настолько себя изжил за это долгое царствование, оно было долгим, оно было очень важным для России, потому что Россия вообще стремительно менялась, но при Николае, не потому что это его заслуга, а потому что так шла история, изменения стали головокружительны, он был анахронизмом, и он не понимал, что он – анахронизм, и он со всем этим своим пышным двором, помните бал 1903 года, когда они оделись вдруг во все эти феодальные свои костюмы, достали все эти кокошники из сундуков, сабли какие-то, которые времён Смутного времени, они жили во всей этой фантазии блистательной – это всё настолько непохоже было на Россию Сормова, на Россию, стремительно рвущуюся в число самых развитых экономик мира, и настолько всё это было неуместно, это было всё очень красиво, но страшно неуместно.

Ирина Глебова: Неслучайно они играли в какую-то старую Россию, в Россию допетровскую, их любимое время, и Николая и Александра, ну, Николая прежде всего – это был XVII век, середина XVII века, Алексей Михайлович, они неслучайно сына назвали Алексеем и все эти русские балы начала века, которые так… ну, такой парафраз – «Русские сезоны», которые представили вроде бы модерную Россию, но в традиционном платье, вот они и были такие, они были модерной Россией, которая, для того чтобы удержать в порядке этот русский мир, который так менялся, который быстро обновлялся, который шёл на эксперимент, они его удерживали собственным каким-то консерватизмом, собственной вот такой несовременностью что ли, а собственная несовременность раздражала.

Леонид Млечин: Революция была неизбежностью? Или же, сложись обстоятельства иначе, если бы Николай II 22 февраля 1917 года не уехал бы из столицы, если бы министр внутренних дел Протопопов был бы расторопнее, а командующий Петроградским округом генерал Хабалов – решительнее, если бы император не отрёкся от престола, монархия бы не рухнула, и Российская Империя сохранилась?

Юрий Петров: Можно ещё и дальше отмотать: если бы Гаврило Принцип в июне 1914 года не убил бы эрцгерцога, не началась бы война, не началась бы война, Россия бы в неё не вступила, не потеряла бы так много ресурсов и духовной мощи своей на этой войне, она не была истощена, не было бы этого массового дезертирства, и, соответственно, не было бы вот этого революционного психоза, который солдаты и дезертиры принесли в страну, тогда бы и не было революции.

Владимир Лавров: Конечно, я думаю, что если бы не Первая мировая война, то во всяком случае такой революции и победоносной революции, очевидно, всё-таки не было бы, то есть в руках крестьян в солдатской шинели оказалось оружие, было вооружено более 10 миллионов человек.

Юрий Петров: Если бы Россия сумела дотерпеть ещё, пережить период изнурения войной, если бы наша власть императорская не вошла бы в столь жестокий клинч с либеральной общественностью, а та, в свою очередь, не была бы столь уж зубодробительно настроена по отношению к коронной власти, в общем, этих «если бы» можно много сказать, то да, революция не была, разумеется, записана в хроники российской истории – её могло бы не быть.

Александр Ципко: Не было бы ничего, трагедия России, что у нас… это у Лескова боярыня какая-то, я забыл, спорит с каким-то интеллигентом, я забыл её фамилию, в «Соборянах» у Лескова она там говорит: «Правда русской истории состоит в том, что наш главный хозяин – случай, не было бы зимы, – она там говорит, – ранней зимы 1812 года, и Наполеона тогда бы мы б не победили», – конечно, она утрирует, но Лесков вставляет. Конечно, громадную роль играет случай.

Владимир Булдаков: Она, конечно, была неизбежной, потому что, понимаете, произнёс Милюков свою речь, убили Распутина – все сидят и ждут, что-то должно случиться. Собирается Дума, все ждут – Дума что-то скажет, что-то должно случиться. Дума ничего не сказала – ничего не сучилось, ничего не случается. И вдруг начинается это самое восстание рабочее, вдруг терпение лопнуло и начинают бунтовать: поначалу женщины взбунтовались, потом так уж было, что рядом всё располагалось, и мужские металлургические машиностроительные заводы и женские текстильные – всё рядом и вот такая мешанина, понимаете, женская истерика плюс мужская озлобленность, грубо так говоря, вот такая гремучая смесь и пошло-поехало.

Сергей Мироненко: К сожалению, может быть, к счастью, в истории нет сослагательного наклонения, история – наука, которая призвана объяснить, почему произошло так, а не иначе, хотя действительно были исторические альтернативы, но произошло вот так, история пошла так и важно объяснить не что было бы, если бы, а важно понять, почему так произошло?

ЦЕПНАЯ РЕАКЦИЯ

Леонид Млечин: Революцию можно проанализировать, разложить по полочкам или это ситуация, когда иррациональное берёт верх над рациональным?

Александр Ципко: Безумие, безумие, хотя, конечно, многое неслучайно, то, что мы после всех революций приходим к сверх власти одного человека, и наша судьба зависит от интеллигентности и ума одного человека – это страшно, это, конечно, не случай, но с точки зрения… конечно, громадную роль, мы же – дети всего этого, так самое страшное, вот этот вопрос ваш и для меня это страшное, кстати, вывод очень пессимистичный: в стране, где всё зависит от случая, очень тяжёлая судьба.

Владислав Аксёнов: Карсавин – русский историк, философ, который был современником этих событий, отметил, что революционная толпа, которая в февральские дни господствовала на улицах и Петрограда и Москвы, представляла собой единую развивающуюся индивидуальность, и вот эта индивидуальность, то есть это не обычная толпа, с которой мы имеем дело в повседневности, скажет так, в мирной повседневности, это именно социально-психологическая общность, которой характерны те или иные признаки.

Александр Закатов: Всё-таки революция – это не социальный, не политический, не экономический кризис, а кризис духовный, и он поразил все без исключения слои российского общества: и императорскую фамилию, и иерархию церкви, и аристократию, и простой народ – люди как-то разуверились, они потеряли доверие к тем ценностям, которые веками определяли жизнь их страны, они хотели чего-то нового, но чего нового, не совсем понимали, и каждый понимал по-своему: кто-то хотел конституционной монархии, кто-то хотел демократической республики, кто-то хотел, как выяснилось потом, тоталитарного государства с жесточайшими новыми совершенно отношениями между людьми, а вот многие оказались как будто бы едины в том, что то, что существует, дальше существовать не может.

Александр Ципко: Я помню своего дедушку – бывшего чекиста, ему повезло, его из партии исключили за мелкобуржуазное перерождение в 1922 году, и поэтому его не расстреляли, он водит меня по Одессе, кога мне уже было, по-моему, 8 лет, 8-9, показывает мне старую Одессу: «Здесь – университет, бабушка была в Первой гимназии женской, мы общались, а вот здесь было кафе, было настоящее кофе…», – как вы понимаете, в 50-м году было ненастоящее. Почему вы всё разрушили? Ведь на самом деле не большевик же ты на самом деле, что их всех толкнуло, этих людей? Я могу понять простых людей, которым пообещали рай на земле, которых унижали и так далее, но если не оправдать, то понять: что это? Это болезнь?

Владимир Булдаков: На самом деле всё было очень шатко и зыбко, примерно так же, как в 80-х-начале 90-х годах, я как-то книжку написал на эту тему, сравнивал всё это дело – очень похоже, но, кстати сказать, и в XVII веке было что-то подобное: тоже бог знает, что творится, и пошло-поехало.

Юрий Петров: Казалось бы, за 100 лет о революции и сказано и написано горы, горы и горы и тем не менее какие-то тайные, не в конспирологическом смысле тайные, а какие-то потаённые пружины, потаённые механизмы, как происходят революции, мы до сих пор ещё до конца не понимаем. Почему 22 февраля 1917 года в Петрограде ещё не было революции, а 23-го она уже произошла? Вот каков был этот… если уподобляться физике, нарастала критическая масса, и вот на каком-то рубеже она перешла границу, и началась цепная реакция. Как это происходит, мы ещё до конца, честно говоря, не скажу, что понимаем, но мы пытаемся понять эти проблемы, и в этом, собственно, я вижу нашу задачу.

Леонид Млечин: Общественное телевидение России показывает цикл программ, посвящённый приближающемуся столетию русской революции, мы рассказываем о том, что произошло в 1917, от февраля до октября, о том, как рухнула монархия, как рассыпалась империя, о том, почему люди, взявшие власть феврале, так быстро её утратили, и о том, почему хозяевами государства оказались большевики во главе с Лениным? Всепоражающая воображение панорама событий 1917 года пройдёт перед вами – история Великой русской революции на канале «ОТР».

Вот уже целое столетие мы пытаемся понять, почему произошла революция? Была ли она неизбежностью или стечением обстоятельств? Ответы на вопросы - в новом цикле «Великая русская революция».