Юлия Зубок: Молодежный экстремизм - особенный. Он сильно завязан на специфике молодежи – пластилиновой, глиняной, лабильной

Гости
Юлия Зубок
руководитель отдела социологии молодёжи Института социально-политических исследований РАН, профессор
Артем Хромов
председатель Российского студенческого союза

Студентов проверят на протестный потенциал. Кто и каким образом будет это делать? И как сами студенты относятся к такой проверке?

Антон Алфимов: Далее поговорим вот о чем. Российских студентов проверят на восприятие экстремистских идей. Проверку в виде анкетирования будет осуществлять Федеральное агентство по делам национальностей совместно с МВД. Анкетирование будет проводиться при подаче документов абитуриентами или уже среди студентов 1-х курсов вузов. Первые проверки запланированы в Москве, затем – во всех остальных регионах России. Как вы относитесь к этой инициативе? Телефон прямого эфира – на ваших экранах, там же короткий номер для смс-сообщений. Вначале пишем ОТР, пробел, далее – ваше сообщение. Все это бесплатно. Ну, и эту тему будем обсуждать с нашей следующей гостьей. У нас в студии Юлия Зубок, руководитель центра социологии молодежи Института социально-политических исследований РАН. Здравствуйте.

Ольга Арсланова: Здравствуйте. Юлия, мы так понимаем, что все эти слухи, которые уже давно ходили о том, что будут измерять протестный потенциал студентов, восприимчивость к экстремистским идеям, что все-таки это правда и действительно студенты интересны для… в том числе и для нашей власти. Хочется узнать, собственно, чем они интересуются и какие идеи…

Антон Алфимов: Ольга, у вас, кажется, отвалился микрофон.

Ольга Арсланова: Надеюсь, меня было слышно. Вот, то есть правда? Действительно, будут анкетировать студентов и измерять их протестный потенциал и экстремистский потенциал?

Юлия Зубок: Ну, во-первых, давайте начнем с того, что социологи такие исследования периодически проводят. Проблема молодежи и молодежного экстремизма она периодически находится в центре внимания специалистов.

Антон Алфимов: Специалистов какого ведомства?

Ольга Арсланова: Социологов.

Юлия Зубок: Социологов, я имею в виду только академических специалистов, только исследовательский корпус, социологи. Никакой ведомственной принадлежности в данном случае, как то было обозначено – к Федеральному агентству по делам национальностей или к Министерству внутренних дел – эти исследования никогда практически не имели. Теперь очень важный момент. Что мы можем обсуждать, что мы имеем возможность обсуждать? В общем-то, мало что, потому что мы знаем только об анонсированной инициативе, которая весьма скудно представлена в средствах массовой информации, но за эти двое суток она растиражирована. Но тиражируется практически то, что сейчас прозвучало здесь, в студии, что есть намерения, будем тестировать всех, будем тестировать при поступлении или в течение первого курса. Собственно, вот и все. Какого-то квалифицированного обсуждения по этой теме мы, наверное, предпринять вряд ли сможем, потому что нет программы, мы не слышали, кто, собственно говоря, разрабатывал эти методики. Мы просто этого ничего не знаем, поэтому все остальное – это досужие домыслы, это попытка реконструировать замысел, так сказать, инициаторов. А любая реконструкция – ну, она реконструкцией и остается.

Ольга Арсланова: Весьма условна.

Юлия Зубок: Весьма условна. И именно поэтому так взбудоражена общественность. Такая, знаете, рефлексирующая общественность, потому что…

Ольга Арсланова: Конечно.

Юлия Зубок: …здесь страхи, здесь возмущение, здесь аплодисменты, здесь тревога и так далее, и тому подобное. А что мы можем обсуждать? А мы можем, в принципе, обсуждать молодежную экстремальность и возможности перехода ее, экстремальности, в экстремизм. Вот это то, что, собственно говоря, подвергалось в свое время такой теоретической, академической разработке и дало неплохие результаты в плане понимания феномена молодежного экстремизма. Я подчеркиваю: именно молодежного. Он отличается от экстремизма в других группах, потому что он сильно завязан на специфике молодежи, на ее становящемся статусе, на том, что она пока еще только входит в общественную структуру, у нее только формируются взгляды, она еще вся такая пластилиновая, глиняная, лабильная и так далее. А в условиях нормальных, в условиях нормальных эта присущая ей экстремальность, которая выражается в склонности к крайностям – крайние взгляды, крайние суждения…

Ольга Арсланова: Что же тут тогда удивительного? Зачем измерять, если это и так всем специалистам известно?

Юлия Зубок: Вот, значит, если можно, вот эту как раз мысль я и хотела бы завершить. Экстремальность – это норма, но если эта экстремальность протекает в нормальных социально-экономических, социально-политических, правовых и других условиях, то она мало-помалу как-то затухает. То есть она переходит в нормальные формы, молодежь находит свою устойчивую позицию, самореализуется, заводит семью, работу и прочее, прочее, прочее. И вроде бы как все хорошо. Вот эта планка, граница, когда экстремальность вообще идет на нет, где-то совпадает с 25 годами. Но я возвращаюсь к мысли о том, что это в нормальных условиях. Мы живем в условиях кризиса, растущей неопределенности, когда для молодежи возрастают всевозможные риски. Это означает, что вхождение в общество, вхождение в различные структуры – экономические, трудовые, образовательные и так далее – сопряжено с преодолением массы противоречий. Она в принципе, наша молодежь, сегодня оставлена практически один на один. Так уж если положить руку на сердце. Достаточно ярко выражены либеральные проекты, индивидуализация: "Вы, ребята, свободны, вам по большому счету никто не диктует, как надо жить, быть, чувствовать и так далее, поэтому давайте проявляйте свою активность" и прочее, прочее. И вот в этих условиях экстремальность не экстремизм, именно экстремальность возрастает. А что нужно для того, чтобы экстремальность могла конвертироваться в экстремизм? Для этого нужны внешние условия. И вот все предыдущие исследования показывали, что так или иначе эти условия сводятся, в основном, к четырем. Я назову их в порядке ослабления значимости. Первое – это уровень материального положения и структура возможности самореализации. Что имеется в виду? Это не бог весть какие заоблачные ожидания молодежи: это возможность найти работу в регионе проживания, это возможность как-то продвинуться по карьерной лестнице, это возможность переквалифицироваться или повысить свою квалификацию, защитить свои права, что очень важно. И если нет каких-то устойчивых институционных форм занятости, то придумать для себя что-то из области самозанятости. Вот это вот первый фактор, который работает всегда. Второй фактор… Причем я хочу сказать это и для телезрителей, и для нашего дальнейшего разговора, что это необходимые, но только вместе они становятся достаточными условиям, чтобы эта конвертация произошла, понимаете, чтобы перехождение, переход экстремальности в экстремизм. Вот вторая позиция связана с наличием экстремистского окружения. Вот это момент очень важный. Он может сгенерировать, может направить вот это недовольство, связанное с первым фактором, с экономическим положением, обнищанием, расслоением и так далее, и тому подобное. Есть третий фактор, который сюда же, вкупе, работает вместе с первыми двумя. Это вот такой внутренний драйв, потому что есть, собственно, это и не секрет – есть люди психологически склонные к такой спокойной, размеренной жизни, а есть ориентированные на риск. Для молодежи это свойственно, мы ее, собственно, и маркируем как группу риска и считаем тоже это нормальным. А вот четвертый фактор он для российской молодежи… Я, может быть, здесь скажу что-то, что, может быть, кому-то не понравится, а кому-то, наоборот, сильно понравится, потому что к этому фактору никто не остается равнодушным: ни провластная общественность, ни оппозиционная общественность. Это уровень доверия к власти. Почему они обычно неравнодушны? Потому что уровень доверия к власти в молодежной среде достаточно в молодежной среде остается высокий. Соответственно, сторонники демократического пути они хватаются за сердце: "Ну, как же так, разве вы не видите – во всех проблемах есть определенная вина властных структур! Что же вы так доверяете-то?". А, соответственно, представители властных структур они этому делу аплодируют, все здорово, замечательно. Так вот что здесь здорово, что не здорово? Здорово то, что это некий стабилизирующий фактор, потому что, если, допустим, первые три соблюдаются, но еще доверие до конца не исчезло и не развалилось, то оно, конечно, удерживает ситуацию. Точно так же с любым другим показателем. Если, скажем, нет в поле зрения радикально настроенной молодежи: друзей, знакомых и так далее, то тоже – довольны, не довольны, но этот потенциал недовольства может как бы и затихнуть, и затухнуть. Но все дело в том, что не в самой восприимчивости таковых идей корениться проблема, - она коренится в неразрешенности социальных противоречий между молодежи и обществом при включении ее во взрослую жизнь.

Антон Алфимов: Понятно. Давайте подключим к нашему разговору еще одного нашего гостя. Артем Хромов, лидер Российского студенческого союза, присоединяется к нашей студии по скайпу. Здравствуйте, Артем.

Ольга Арсланова: Здравствуйте, Артем.

Артём Хромов: Добрый вечер.

Антон Алфимов: Может быть, вы нам расскажете, откуда растут ноги, руки у этой инициативы? Какую-то уже информацию вы получаете? Кто и как будет тестировать студентов?

Артём Хромов: Вы знаете, инициативы подобного характера время от времени появляются, но мне кажется, что это все-таки некая буря в стакане, поясню почему. Ну, то есть совершенно оправдано, что правоохранительные органы они обязаны проводить различного рода мероприятия, направленные на выявление экстремистских и террористических угроз. Собственно говоря, в этом и заключается их работа, и за это они получают финансирование. Но при реализации этого проекта есть, конечно, очень много вопросов. Ну, они связаны с тем, будет ли это обязательной система прохождения этого тестирования. Но по сути дела, если не входят в федеральные государственные образовательные программы, учебные планы, то студентов не могут заставить их проходить. Но вытекает вопрос: если это будет даже принудительное, то все-таки персональные данные будут должны они указывать или это будет добровольно? В случае, если это будет принудительно или добровольно, в любом случае, куда будет поступать эта информация? Ведь на настоящее время проводится, например, тестирование на наркотики, оно является добровольным для студентов, эта тема очень долго дискутируется, но в любом случае она остается сейчас такой, какой есть. И в любом случае информация не может даже попадать в руки ректоров, проректоров, по сути, которые должны вести воспитательную работу в университете.

Ольга Арсланова: Но при этом студенты, которые отказываются проходить  такое тестирование, вызывают много вопросов, я так понимаю, подозрение. Вроде как…

Артём Хромов: Вы знаете, на самом деле, может быть по-разному, на самом деле закон их не обязывает, почему должен проходить тестирование. Но тут тоже можно понять: просто не хочу, просто это моя гражданская позиция. Особенно когда начинают принуждать, кто-то и делает, как было сказано, студенты – группы риска, вот они играют в зоне риска, они выступают против, предположим. Но кстати, надо сказать, что мы сделали официальный запрос в Минздрав, все говорят о каких-то цифрах непонятных, а мы получили конкретные ответы, сколько студентов проходило тестирование, потом мы эту информацию опубликуем. Действительно, не такой большой процент студентов вообще в этом участвуют. Но перейду дальше. Если эта информация показывает, которую студенты проходят добровольно или принудительно, что он… человек находится потенциальным экстремистом, является. То какие комплексы мероприятий будут проходить, что с ним будет? Вот тот же вопрос, кстати, по поводу исследования на наркотики – почему эта тема дискутируется. Выясняется, что этот студент – наркоман. Эта информация не должна быть в зоне доступа у ректора. То есть Минздрав не должен отправлять информацию по конкретным персоналиям. Тут то же самое: информация не должна попасть в руки без согласия студента, его персональные данные. И что, какие меры к нему будут применяться? Если всем сказали, например, если студент потенциально… Предположим, он является уже наркоманом или будущим наркоманом, то, например, выделяются какие-то бюджетные средства на лечение, на помощь, профилактику. Это один вопрос – этого не предусмотрено. То тут то же самое: какие дальше будут меры приниматься? Если это будет сводиться к профилактической беседе, которая сейчас проводится, если студент выходит на несанкционированную акцию, если он, например, задержан за распитие спиртных напитков, нередко правоохранительные органы сейчас переправляют эти данные в руководство вуза, который по своему усмотрению проводит профилактические беседы или не проводит. Здесь будет то же самое или это все-таки некоторая аналитическая справка будет готовиться, которая нужна органам власти, некоторый замер, который более, так скажем, эффективен, нежели социология. Ну, предположим, они так считают. Поэтому тут больше вопросов, чем ответов. Будем ждать документ, поэтому это буря в стакане, обсуждать, мне кажется, ее достаточно преждевременно, но нужно.

Антон Алфимов: Артем, а вы согласны с тем, что студенты – это некая потенциально взрывоопасная группа, к которой нужно присматриваться?

Артём Хромов: Вы знаете, есть те, кто считают, что студенты вольны делать то, что они хотят. И вообще дайте им полную свободу, не надо за ними приглядывать. Это одни люди. Есть те, кто считают, что необходимо за ними некоторое око создать, которое, как Око Саурона, будет за ними наблюдать. Я сторонник такой модели, когда необходимо понимать, что студенты в любом случае являются наиболее активными людьми, социально активными, поэтому необходимо просто давать возможность того, чтобы они себя реализовали, проявили свою гражданскую активность, политическую и так далее. Просто, например, если мы говорим об университетах, они должны быть вне политики в принципе, вне зависимости от того, каких ты взглядов придерживаешься. А если мы говорим про гражданскую активность, то я давно добивался того и продолжаю этого добиваться того, чтобы у нас в университетах провели, в средних специальных учебных заведениях появились разного рода активности для всех студентов, которые придерживаются различных интересов в жизни – от спорта до политического участия. Поэтому у нас и развивается уровень студенческого самоуправления, мне кажется, что если интересы студентов и проблемы студентов внутри университета решаются, то проблем меньше гораздо и взрывоопасности меньше. А если, предположим, как нередко бывает, университет закрыли, студенты оказались на улице, никто им не помогает переводиться в другие университеты (ну, а мы помогаем, понятное дело), то понятное дело, что студенты недовольны, они готовы выходить даже на уличные мероприятия. Мне кажется, во многом это социально-локальная история, ну, а политика – это такое более широкое понятие, и мы ее обсуждаем и на кухне, и на улице – это нормально.

Ольга Арсланова: Спасибо.

Антон Алфимов: Спасибо. Артем Хромов, лидер Российского студенческого союза, был с нами на связи. Ну, действительно, если бы для студентов организовывались какие-то митинги внутри университета, это решило бы очень многие проблемы.

Ольга Арсланова: Ну, чего боятся наши зрители, считая эту инициативу опасной: может выясниться, что 90% студентов – экстремисты, потому что мы пока не поняли даже критериев.

Юлия Зубок: Абсолютно, конечно. В этом-то и проблема.

Ольга Арсланова: И что с ними тогда делать? Люди могут испытать сложности в дальнейшем обучении, в трудоустройстве, если их "пометят" в какой-то особой папочке.

Юлия Зубок: Мало того, что они могут испытать, но здесь еще, понимаете, работает такой фактор, как историческая память. Ну, не выплаканы еще слезы репрессий. И МВД при всем, так сказать, относительно стабильном отношении к этой структуре, доверие ей не отличается особой высотой. Это тоже надо понимать, и поэтому в том случае, если эти структуры стоят за какой-то инициативой, то здесь возникает как бы установка, реакция в виде установки. Мгновенно – настороженность, мгновенно возбуждается напряженность. И вот еще один момент. Если устраивать тестирование добровольное, то такие данные, в принципе, большого результата не принесут.

Антон Алфимов: Бессмысленно.

Юлия Зубок: Ну, о чем они, собственно говоря, скажут? Да, они бессмысленные. В этом случае они, скорее, больше принесут негативный результат, именно из-за того что они создают вот эту нервозность, так сказать, совершенно ненужную нервозность. Здесь еще, понимаете…

Антон Алфимов: А как быть тогда? Ну, если, скажем так, у определенных органов…

Ольга Арсланова: Не тестировать такой вариант?

Антон Алфимов: …у определенных органов есть действительно задача, желание поближе познакомиться с этой группой.

Ольга Арсланова: Есть такое понятие, как агентурная работа, которую ведут во всем мире, мне кажется. Там нет никаких тестирований.

Антон Алфимов: Внедрять стукачей?

Ольга Арсланова: Я не знаю, как они это делают, но точно не тестируя студентов и не задавая им вопросы "Не экстремистские ли у вас, случайно, взгляды?". Мне кажется, это абсурдно.

Юлия Зубок: Вы знаете, мне кажется, что в данном вопросе совершенно незаслуженно недооценивается возможность социологов.

Антон Алфимов: Я не помню ни одного исследования социологического, которое вскрывало бы эту вот историю.

Юлия Зубок: Нет, такие исследования были, они носили фундаментальный характер, и эти исследования… Вот, в частности, наш отдел ведет на протяжении последних восьми лет.

Антон Алфимов: А что изучали, какой вопрос?

Юлия Зубок: Мы изучали как раз феномен экстремизма молодежного. Сущность этого явления, источники его, формы проявления.

Антон Алфимов: Хорошо, а вопросы вы какие задавали студентам? Ну, на которые не стыдно, не страшно отвечать? Какие вопросы?

Юлия Зубок: А вы знаете, там ни на что не было стыдно и страшно отвечать, в том-то и дело.

Антон Алфимов: Ну, например?

Юлия Зубок: Ну, там вопрос был на определенные ценности, понимаете? Вопрос был на жизненные установки, на социальные ожидания. Там целая группа была вопросов. Ну, поверьте, это социологическая кухня, которая… Она не закрыта, в том-то и дело, что это опубликовано, это носило характер широкого обсуждения, причем в научном сообществе. Ну, я думаю, если бы это кому-то было бы интересно, если бы кто-то и вправду был озабочен проблемами социальной безопасности, то, наверное, можно было бы обратиться и… Ну, вы понимаете, опять же, мне трудно здесь критиковать, потому что я не знаю, кто стоит за этой инициативой, я не знаю ни одного специалиста. Они не были представлены, поэтому любая критика или любая поддержка – она просто бессмысленна, она безосновательна.

Антон Алфимов: Нет, нет, мы здесь исключительно обсуждаем этот вопрос в том ключе, насколько это необходимо, во-первых, делать сегодня, а во-вторых, насколько опасно может быть студенчество вдруг для власти. Я тоже не знаю, зачем это делать.

Юлия Зубок: Значит, опасно – не опасно. Какие категории опасны. Наиболее тревожная, я бы так сказала, ситуация складывается даже не в среде студенчества, потому что студенчество сегодня, будучи вынужденным в той или иной форме оплачивать свое обучение, и семья, которая своего ребенка ведет по пути получения высшего образования, она, конечно, вынуждена идти на существенные, существенные траты. О чем это говорит? О том, что, в принципе, их материальное положение не такое плохое. А кто же у нас сегодня попадает в группу риска? Я очень осторожно, не маркируя их соответствующим образом, говорю именно о группе риска. Это молодежь, которая находится в возрастном пределе примерно таком же, как и студенчество – 18-22, то есть это то, что считается ранней юностью. И это вот, знаете, есть уже некоторый жизненный опыт, пусть он ограниченный, пусть он фрагментарный, но уже что-то такое про жизнь познали. И вместе с тем еще ни сознание не стабилизировалось, ни положение не устоялось – ничего этого не произошло. Так вот, это молодежь, в основном, выпускники… Вот то, что раньше называлось профессионально-технические училища, сейчас немножко по-другому это именуется, но тем не менее, мы понимаем, о ком идет речь. Это те лица, которые имеют рабочую профессию, которые работают на предприятиях. Причем, как правило, это, естественно, государственный сектор со всеми вытекающими отсюда сложностями и заработка, и дальнейшего продвижения, и вообще каких бы то ни было перспектив, мобильности. И проживающие они не в крупных городах, понимаете? Это все-таки за пределами городов, это не урбанистическая история. А вот то, что мы видим зачастую всплески на территории города – это, скорее, стайки обездоленной молодежи, но вот с этим внутренним драйвом, организованные. Вот они переносят свою активность на, собственно говоря, вот это вот поле. Что еще нужно обязательно исследовать? Исследовать нужно вот такой момент: разделять настроения и проявления. Настроения, ну, такие, связанные с неудавшимися, разрушенными надеждами и попыткой обвинить весь окружающий мир. Ну, что – кто-то не проходил через это? Проходил. Но это вовсе не означает, что вот это самое настроение перерастет в какое-то конкретное действие – оно может спокойно, так сказать, уйти на нет. Больше вероятность, что это сойдет на нет в среде такой, скажем, разрозненной молодежи. Совсем другая ситуация складывается… Сейчас, чтобы не навлечь все грехи на головы несчастной молодежи… Все-таки в молодежных объединениях и движениях. Но что я здесь должна подчеркнуть? Что у нас почему-то (ну, понятно почему) складывается расхожее представление о том, что все экстремисты – они гнездятся в тех молодежных объединениях, которые против всего хорошего выступают, вот они за все плохое. На самом деле, ничего подобного. И среди тех, кто за, и среди тех, кто против, в молодежных движениях и объединениях уровень экстремизма значительно выше, чем среди молодежи в целом. То есть это означает, что и те, кто будут поддерживать генеральную линию и выбранный курс, и те, кто противостоять ей, они будут одинаково проявлять высокий уровень экстремизма.

Ольга Арсланова: То есть сам факт их объединения…

Юлия Зубок: Там очень много факторов: и заражение группы… Там очень много чего стекается. Но они очень разные, понимаете, и мотивы участия в такой деятельности они очень разные. У кого-то это просто "ничегонеделания", у кого-то это альтернатива "ничегонеделания", понимаете? Если первый идет чисто за компанию, то второй вроде как бы развлечься, заполнить некую пустоту. Кто-то идет поучаствовать во вполне конкретных делах, это возможность, он так видит, так сказать, применение себя. А у кого-то прямо чисто идейные мотивы. Но еще раз повторяю: во всех типах молодежных движений – и тех, кто за экологию, и те, кто в оппозиционной части, и те, кто за власть, и те, кто отстаивают социал-демократические идеи, и те, кто даже правовые, являются сторонниками прав человека и отстаивают всевозможными средствами эту идею – у них у всех, да, сравнительно уровень такой вот, так сказать, экстремистского потенциала оказывается выше. Еще один очень важный момент. Спасибо, что даете возможность мне это высказать.

Антон Алфимов: Вопросы-то копятся по мере того, что вы…

Юлия Зубок: Вопросы – это хорошо. По поводу, знаете, такой критической настроенности молодежи. Вот исследования показывают, что способность молодых людей критически осмысливать действительность, вовсе не обязательно приводит их в стан радикалов. Наоборот, что значит критически осмыслить? Вообще рефлексия – возможность увидеть в том числе и ресурсы: ресурсы влияния, ресурсы улучшения ситуации. И вот как раз в этих слоях молодежи наблюдается более устойчивая установка на сотрудничество, в том числе с институциональными структурами. Вот этот момент недооценивается, в том числе и властью.

Антон Алфимов: Как вам кажется, сейчас речь идет о проверке, возможной проверке студентов именно на экстремизм, выявление экстремистских настроений. Имеют ли они что-то общее с протестными настроениями?

Юлия Зубок: Ну, конечно, в принципе, они имеют, естественно. Потому что эта самая экстремальность она может вырасти в протест. Если они, скажем, выяснят для себя, что те, кто не принадлежат к их группе, виноваты в тех проблемах, которые они испытывают, и они, допустим, имеют определенное социальное происхождение, социальное положение, определенный уровень дохода, где-то, так сказать, национальность, то в этом случае, конечно, это может вылиться в то, о чем вы говорите. Но здесь тоже очень сложная связь. Ну, например, в отношении к другим национальностям возникает вопрос: всегда ли экстремальная внутренняя настройка перерастает в экстремистские действия против представителей другой национальности. Не всегда. Для этого тоже должен быть соблюден определенный ряд факторов, и самым главным среди них оказывается привнесение организации в молодежную среду. То есть они тогда пойдут выступать против лиц другой национальности, когда им покажут в их лице врага. Вот этот момент тоже очень часто недооценивается, зато прямая связь между вот этими двумя явлениями – вот этой как бы зреющей потенциальной экстремальностью и возможными проявлениями протестными – более естественным образом выстраивается у молодежи в отношении тех социальных слоев, которые, по их мнению, несправедливо владеют всеми, так сказать, богатствами, статусами и тому подобное. И самое печальное в этом смысле – связка в молодежном сознании богатых и чиновников.

Ольга Арсланова: То есть чем беднее, чем менее социально защищенные, чем меньше социальных лифтов у той или иной группы молодежи, тем больше там возможен вот такой протестно-экстремистский потенциал?

Юлия Зубок: Если у них все плохо, если у них никаких перспектив, если у них есть внутреннее недовольство, но при этом они еще пока доверяют власти, они никуда не пойдут. Проблема в том, что власть, к сожалению, очень часто, оседлав этого коня, скачет просто во весь опор. И в случае, если мы имеем другую ситуацию, когда, допустим, у молодого человека созрело недовольство, и, кажется, есть радикально настроенное окружение, и вообще никому он ничего не доверяет, но вот как-то личная ситуация более или менее сложилась… Ну, в принципе, понятно, где будет учиться, в принципе, понятно, куда пойдет работать, - не рушится его вот социальный, индивидуальный базис. Тоже может ничего не случится. То есть здесь всегда работает совокупность факторов. Каждый из них абсолютно необходим, только вместе они могут дать какой-то нам негативный выход.

Ольга Арсланова: Спасибо.

Антон Алфимов: Последний вопрос, наверное. Вы упомянули некоторые фундаментальные исследования, которые уже проводились. Что там, какова структура, сколько, какой процент молодых людей мы могли бы отнести к экстремистски настроенным?

Ольга Арсланова: Очень недовольным и потенциальным экстремистам.

Юлия Зубок: Вы знаете, в принципе, он, конечно, очень-очень небольшой этот процент, который прям вот все они такие созревшие для этого. Очень сильно дифференцируется, как я уже упоминала, по молодежным движениям. Для того чтобы говорить об этом, имея на руках результаты данных, конечно, эти исследования нужно проводить в динамике. Почему еще, кстати говоря, эта инициатива вызвала такое возбуждение? Она очень похожа на кампанейщину, а здесь нет кампанейщины допускать категорически нельзя, потому что… Почему – мы уже с вами сказали. Только регулярными, систематическими исследованиями. Я еще раз повторяю: именно социальных проблем и ожиданий молодежи в сочетании с ее возможностями, тогда мы можем отследить уровень напряженности в ее среде.

Ольга Арсланова: Спасибо.

Антон Алфимов: Спасибо. У нас в студии была Юлия Зубок, руководитель центра социологии молодежи Института социально-политических исследований РАН. Говорили мы об инициативе проверять студентов на экстремизм. Спасибо.

Ольга Арсланова: Спасибо.