Актер, народный артист РФ Евгений Князев: Каждый артист хочет признания, по-другому не может быть, иначе ты не артист

Гости
Евгений Князев
народный артист РФ, ректор Театрального института им. Б. Щукина

Сергей Николаевич: Здравствуйте! Это программа «Культурный обмен» на Общественном телевидении России. С вами Сергей Николаевич.

Мы продолжаем наш разговор о Театре Вахтангова и его ведущих мастерах. О моем сегодняшнем госте критики говорят, что достаточно чуть-чуть грима – и он может превратиться из злодея в героя-любовника, из трагика в комика. Он владеет этим блистательным искусством мгновенным трансформаций, которое заложено в коде Вахтанговской школы. Я счастлив, что сегодня моим собеседником станет народный артист России Евгений Князев.

Здравствуйте, Евгений.

Евгений Князев: Здравствуйте.

Сергей Николаевич: Спасибо огромное за согласие поучаствовать в «Культурном обмене».

Сезон начался очень красиво – с открытия памятника Евгению Багратионовичу Вахтангову. Мне он очень понравился. У входа такой элегантный человек в бриджах сидит и охраняет этот театр. Как вам этот памятник?

Евгений Князев: Мало того, это не просто человек сидит в бриджах и охраняет. Это молодой человек, у которого за спиной четырнадцатый год, какая-то поездка, у него есть только перспективы и мечты. Может быть, из его жизни что-то такое получится, случится, состоится. Ведь кто знает? В четырнадцатом году он разве предполагал, что будет Театр имени Евгения Вахтангова?

Сергей Николаевич: И что он будет памятником.

Евгений Князев: И не первый памятник. Это уже третий памятник, который открывается в его честь.

Сергей Николаевич: Третий.

Евгений Князев: Поэтому сидит этот молодой человек, и даже лица особенно не видно, и задумался он. А любит театр до изнеможения! Он ему так нравится! Даже одежда говорит о том, что он…

Сергей Николаевич: …артистическая натура.

Евгений Князев: …эстетическая, театральная натура. А там, за спиной, занавес – вероятно, может быть, это мысли его. На этом занавесе проявляются спектакли. А если внимательно посмотреть на эти названия спектаклей, то это получатся 100 спектаклей за историю Театра Вахтангова. Это история Театра Вахтангова. Ну, выбирали наиболее значимые спектакли, но они есть. Некоторые спектакли очень четко там выделяются. Там «Принцесса Турандот»…

Сергей Николаевич: О некоторых мы сегодня обязательно поговорим.

Евгений Князев: Да-да-да.

Сергей Николаевич: Вы знаете, я хотел вот о чем спросить. Вы все-таки так включены в историю этого театра, вы творите историю этого театра уже давно. Как вам кажется, в чем секрет и тайна удачи (наверное, все-таки мы говорим об удаче), а может быть, некоторой закономерности творческой судьбу Вахтанговского театра?

Ведь, если вдуматься, Евгений Багратионович прожил очень короткую жизнь. И театром-то этим он руководил два года. И в это же время были такие колоссы, я не знаю, как Театр Мейерхольда, Театр Таирова, естественно, Московский художественный театр. И вот от всей этой великой плеяды театров 20-х годов, созданных великими людьми, так величественно стоит и держится Вахтанговский театр.

Евгений Князев: Пусть это покажется нескромно, но этот театр на сегодняшний день самый шумный… Ну назовите, сами подскажите, какие есть театры. Как еще можно назвать?

Сергей Николаевич: У него были разные периоды в жизни, мы знаем.

Евгений Князев: Я про сейчас говорю.

Сергей Николаевич: А сейчас он самый… актуальный. Театр, куда стремятся все. Театр, каждую премьеру которого ждут. И с приходом Туминаса, безусловно, этот театр поднялся на какую-то недосягаемую высоту.

Евгений Князев: Вот! Я хотел сказать то же самое, но мне было сказать это неловко.

Сергей Николаевич: Наверное, не очень ловко, да-да.

Евгений Князев: И это сказали вы.

А я вспоминаю… Ну, Театр Вахтангова (вы-то знаете, а зрители, может быть, не знают), он вышел из школы. Когда-то, в далеком четырнадцатом году… Может быть, там, на этом памятнике, он сидит и мечтает о своей будущей жизни. Он был артистом, не режиссером, а просто артистом Художественного театра и изучал систему Станиславского, пытался ее провести в жизнь, делал эти упражнения. И Станиславский был этим чрезвычайно доволен и считал его одним из самых лучших своих учеников. Ну, там был еще и Сулержицкий. Вот два человека, которые по-настоящему были влюблены в Станиславского и несли его дело.

Так вот, в тринадцатом году к артисту Художественного театра Евгению Вахтангову обратилась группа московских студентов из разных институтов (было тогда модно играть спектакли, делать кружки театральные), чтобы он поставил с ними спектакль. Я буду коротко рассказывать, не без подробностей.

Он поставил с ними спектакль, хотя говорил, что все-таки учиться надо, а нельзя просто так прийти и поставить спектакль. Это была пьеса «Усадьба Ланиных», пьеса Зайцева. Эта пьеса благополучно провалилась. И вот тогда… Знаете, тогда в театры ходили даже критики и на студенческие спектакли писали рецензии, они публиковались в газетах. И были разгромные рецензии на этот спектакль. Одну из рецензий прочитал Станиславский и был очень недоволен своим учеником. Как это так? Его система, и она провалилась? «Плохой он поставил спектакль». И даже запретил Вахтангову ставить какие-либо спектакли.

А его ученики – те первые, которые его позвали, – они понимали свою вину, что они не захотели учиться, несмотря на то, что им этот замечательный человек говорил, который им очень понравился. И тогда они его позвали (а было это на Воробьевых горах весной четырнадцатого года) и стали уговаривать его, чтобы он их учил актерскому мастерству. А он, Евгений, им сказал: «Я не могу, мне запрещено». И тогда они поклялись, что до тех пор, пока они не сделают каких-то успехов, они будут учиться тайно и никто об этом знать не будет. Вот они поклялись.

И 23 октября 1914 года он прочитал первую лекцию по актерскому мастерству по системе Станиславского. И этот день является днем рождения театрального училища, нашей Вахтанговской школы, которой в этом году исполняется 106 лет. Так вот, спустя… Значит, 106 лет. А когда эта школа просуществовала семь лет, вот тогда был поставлен спектакль «Принцесса Турандот», и из Третьей студии МХАТа возник театр. А когда он ушел, то дали имя Вахтангова.

Историю свою я не закончил. И когда мы в 2014 году к 100-летию нашего института открывали памятник Вахтангову, был жив его внук Евгений Сергеевич, который рядом со мной стоял и говорил: «Вот я теперь понял». Я говорю: «Что?» – «Когда-то, когда я был мальчиком, бабушка, – Надежда Михайловна, жена Вахтангова, – говорила: «Не понимаю, почему имя Вахтангова все звучит и звучит. Уже забыли и про Таирова, забыли и про Мейерхольда, и про Сулержицкого, – ну, про тех людей, которые работали в те годы, – а Вахтангов есть». И мне говорит Евгений: «А теперь я понимаю». Я говорю: «И в чем же?» – «А дело в его учениках. Я вижу, как вы его любите, как вы любите Вахтангова».

И это правда. Потому что все наши выпускники… Наше все учение, обучение мы говорим: «Вашу школу создал Вахтангов. Вахтангов – любимый ученик Станиславского. Он преподавал только по этому. Особенности – что это должно быть талантливо, ярко, необычно, фантастический реализм».

В общем, все, что можно сказать, мы им всем говорим. И привожу им фразу Петра Наумовича Фоменко, который… Ему говорят: «Что такое вахтанговское?» Он говорит: «Ну, вахтанговское, вахтанговское…» А он мхатовский. «Вахтанговское – это все, что ярко и талантливо».

Сергей Николаевич: Прекрасное объяснение!

Тем не менее, когда вы первый раз поступали в Щукинское училище, я так понимаю, вас не взяли, причем с довольно странной формулировкой: «За странную внешность». Это правда?

Евгений Князев: Да, так и сказали.

Сергей Николаевич: У вас какая-то не та внешность?

Евгений Князев: Ну я откуда знаю? Вы понимаете, вот сейчас с позиции возраста и с позиции того, когда я принимаю участие в приемных экзаменах… Мы же отбираем одаренных людей, ищем талантливых людей, для того чтобы… И неважно, откуда они, какая внешность. Вот мы смотрим на них. И бывают такие случаи, когда ты говоришь: «Одаренный человек». Вот ты видишь это. Но ты понимаешь, что в этом году он конкурса не выдержит, ему надо ну чуть-чуть подзаматереть.

Мне было 16 лет, когда я поступал тогда. Но меня же после третьего тура вызвали в приемную комиссию, подозвали. Сидели они все передо мной. Я их никого не помню. Я их никого не знал. Ну, солидные люди. У меня все дрожали внутри. Ну, 16 лет. И они мне говорят: «Молодой человек, ты конкурс в этот году не выдержишь. Но мы тебе настоятельно рекомендуем поступать в следующем году, подготовиться и поступать в следующем году».

Ну, я не поверил, потому что… Я сказал… Я думал, что проявили любезность какую-то.

Сергей Николаевич: Ну, как-то ободрили, да?

Евгений Князев: Ободрили, что-то такое. Потом я думаю: «А зачем?» Им надо было, потому что…

Сергей Николаевич: «Или сейчас берите, или уже ничего».

Евгений Князев: Нет. «Зачем нужно было меня ободрять? Ну, не пропустили – и не пропустили». А коль они вызвали – значит, они что-то мне хотели сказать, значит, они какую-то информацию в меня вложили. А спустя какие-то годы эта информация стала во мне прорастать. Может быть, это был тот самый знак судьбы. Потому что они говорили: «Ты приходи к нам».

И когда я учился в горном институте, я понимал, что мне это становится уже совсем неинтересно, это совсем ко мне не имеет никакого отношения. И что делать – я не знаю. И когда я стал задумываться, что я закончу институт и буду поступать снова, я думал только про Щукинское училище.

Сергей Николаевич: Про Щукинское училище?

Евгений Князев: Да. Потому что они же мне предлагали туда прийти.

Сергей Николаевич: Общеизвестная история, что в Вахтанговскую школу в Щукинском училище всегда берут самых высоких, самых красивых. Всегда это как-то фактурно. Всегда эти абитуриенты именно Щукинского училища выделяются.

Евгений Князев: Какая неправильная информация!

Сергей Николаевич: Неправильная информация?

Евгений Князев: Мы отбираем… Да, конечно, мы обращаем на это внимание. Конечно, мы внешние данные учитываем. Но если он оказывается невысокого роста, немножко пришепетывает, но у него есть такая актерская яркая природа и есть у него обаяние сценическое (ну ладно, не буду эти все качества актерские, которые должны быть, называть вам), в нем есть талант, то его берут в училище. Ну давайте мы вспомним Ролана Быкова…

Сергей Николаевич: Давайте вспомним.

Евгений Князев: Вот я вспоминаю Ролана Быкова, который был совершенно небольшого росточка, был совершенно какой-то… Но он уникальный был по своим актерским проявлениям! Ну, дальше женщин я не могу называть…

Сергей Николаевич: Наверное, это будет не очень корректно.

Евгений Князев: Это некорректно и опасно, да. Но есть и красавцы. Вася Лановой, например.

Сергей Николаевич: Конечно.

Евгений Князев: Ну он какой сумасшедший! А Олег Стриженов? А Ливанов?

Сергей Николаевич: Василий.

Евгений Князев: Василий. Который лучший Шерлок Холмс…

Сергей Николаевич: …всех времен и народов.

Евгений Князев: …всех времен и народов, да. А Слава Шалевич?

Сергей Николаевич: Конечно. Так что вы подтверждаете только этот тезис.

Евгений Князев: У нас есть и это, и это, и это.

Сергей Николаевич: Все.

Евгений Князев: Всякое есть.

Сергей Николаевич: Но что меня больше всего поражает в вашей истории? Это то, что один из ваших дебютных спектаклей – это «Три возраста Казановы». И рядом вы с двумя великими актерами, выдающимися актерами: Григорий Яковлев и Василий Лановой. Цвет и главные звезды вахтанговской сцены! Вот как вы себя ощущали? Вот вы выходите с ними… Вы играли молодого Казанову.

Евгений Князев: Я должен вспомнить с благодарностью своего учителя Евгения Рубеновича Симонова, который мне говорил: «Ты – мальчишка. У тебя есть какая-то удивительная черта, в тебе есть какая-то возвышенность». А он сам был… Ну, это он говорил, это я не про себя говорю. А сам он был человек… если хотите, романтик такой.

Сергей Николаевич: Да, это был романтик театра.

Евгений Князев: Да. Я сейчас вспоминаю его. Он приходит, заходит в это актерское фойе. И если он видит рояль, то он обязательно открывает крышку, садится и какое-нибудь арпеджио или что-нибудь из Шопена, обязательно что-нибудь наиграет. И у него от этого сразу возникает какое-то одухотворенное состояние.

Сергей Николаевич: Я помню его в бабочках.

Евгений Князев: Только бабочки! Как и Рубен Николаевич Симонов – только бабочки.

И вот он меня, мальчишку, который учился на третьем курсе, заприметил меня, потому что я начал репетировать в одной работе. И он сказал: «Я тебе хочу сделать одно предложение. Мне кажется, что в тебе есть какая-то особенная порода, другая. Я хочу, чтобы ты Казанову сыграл».

И он меня, студента третьего курса, пригласил в театр на экспериментальную работу «Приключение» по Марине Цветаевой, где я должен был играть Казанову молодого. Это пьеса про то, как ему предрекает молодая девушка, что когда-нибудь в старинных мемуарах… «Ты будешь писать их совсем седой». А потом у Марины Цветаевой появилась другая пьеса, которая называется «Феникс», где уже умирающий Казанова, где к нему приходит в конце жизни девчонка, которая похожа на ту молодую, которая встречалась с этим молодым человеком.

Мы начали немножко репетировать. Режиссером выступала Ника Косенкова тогда у нас. Мы немножко репетировали, ни шатко ни валко. Ну, на этом все это закончилось. После окончания… Это был третий курс, четвертый курс. Мы что-то такое ни шатко ни валко репетировали. Я закончил институт. И он меня пригласил в театр без показа, без всего. И сказал: «Ты получишь диплом – и сразу приезжай на гастроли».

Ну, я поехал на гастроли. И я как-то однажды позволил себе спросить: «А что, больше мы не будем репетировать Цветаеву, «Казанову»?» Он сказал: «Подожди, подожди! Ты даже не представляешь, что тебя ожидает». Я говорю: «А что?» – «Подожди еще немножко».

Через какое-то время он приходит: «Я написал новую пьесу, она будет называться «Три возраста Казановы». И я тебя просто поставлю с нашими великими артистами. Тебе просто несказанно, мальчишка, повезло».

Ну и оказалось… Вы спросили, как я себя ощущал. Да как? Я оказался в работе с небожителями, которых я видел только на экране телевизора и на сцене. А я еще застал тот период, когда заканчивается спектакль, они выходят, а их толпа поклонниц ожидает. И у каждого своя, каждый подходит, автографы… Я думаю: «Боже мой…»

Сергей Николаевич: «Куда я попал?»

Евгений Князев: Ну естественно, да. Конечно, такого никогда не будет. Ну, со временем оно действительно уходит. Хотя сейчас тоже есть люди, которые благодарны за спектакли, которые что-то несут, которые подходят и пытаются сказать что-то.

И вот мы начали репетировать. Здесь мы сдружились. Мы очень много играли этот спектакль «Три возраста Казановы».

Сергей Николаевич: Я хотел у вас спросить. Все-таки «Три возраста Казановы» – это три таких новеллы было фактически. Когда на вас ставился, по крайней мере часть спектакля, – это была премьера. И была история другая – «Принцесса Турандот», когда вам надо было войти в роль Панталоне. Его играл Юрий Яковлев. И это был, наверное, особый опыт.

Евгений Князев: Все не так.

Сергей Николаевич: Все не так?

Евгений Князев: «Принцесса Турандот»… Я поступил в театр. Она немножко пошла, «Принцесса Турандот», и ее сняли…

Сергей Николаевич: Нет, я имею в виду спектакль Черняховского.

Евгений Князев: Да-да-да. А потом к юбилею театра в 91-м году (а в 91-м году было 80-летие театра) решили поставить «Принцессу Турандот» и поручили Гарику Черняховскому делать этот спектакль. Художник был Шейнцис Олег. И вот они должны были затеять эту работу. Первая репетиция была назначена на 19 августа 1991 года.

Когда утром я проснулся, включил телевизор – а там музыка, балет «Лебединое озеро», непонятно ничего. Потом появляются какие-то люди, какое-то ГКЧП. И я пошел по пустой Москве. Прихожу к театру. И вот здесь, у служебного подъезда, собирается та наша молодежь, которая репетирует «Принцессу Турандот». И мы оказываемся в другой стране, которая будет или… Непонятно вообще ничего. В одну секунду это все произошло! Мы садимся на репетицию. Гарик Черняховский, Шейнцис был. Мы разговариваем. И он говорит: «Этот спектакль уже нельзя ставить так, как он был поставлен тогда. Мы должны ставить другой спектакль».

И совершенно другой спектакль у них получается. У Шейнциса получается… Декорации Нивинского – они как бы те же самые, помосты, но появляется мрачность, в свете появляется мрачность, головы рубят и вообще…

Сергей Николаевич: Ну, это очень печальная и страшная сказка.

Евгений Князев: Печальная. Это совершенно другая история, когда стала рубить головы эта жесточайшая принцесса Турандот. И она совсем не соответствовала духу Вахтанговского театра.

И правы были старшие товарищи, наверное: «А как же в 1921 году? Когда Вахтангов выпускал этот спектакль, что, в России была какая-то другая ситуация? Но они же выходили все радостные. Женщины были в длинных платьях, мужчины – во фраках. И играли это все. А вы все подавляете».

Но мы играли этот спектакль. Над масками нас Черняховский заставлял работать, не повторяя те маски, которые были в Театре Вахтангова. Мы звали специалистов по маскам, которые рассказывали, кто есть кто.

Панталоне… Если Юрий Васильевича играл доброго старичка, то по маскам commedia dell'arte Панталоне – сварливый старик, который всем недоволен. И мы как бы отталкивались от этого и это делали. А доброжелательный, мягкий старик и сварливый, который все время говорит, – они не очень похожи. И сравнение не в мою пользу. Да и не надо мне было никакого сравнения.

Мы играли этот спектакль с огромным удовольствием! Он был совершенно другой. Он был спектаклем нашего поколения. У нас первым спектаклем нашего поколения была «Зойкина квартира» Гария Черняховского. И там все наши молодые ребята, которые в дальнейшем стали… И Суханов, и Маковецкий, и Рутберг, и Оля Чиповская, и я – вот это поколение.

Сергей Николаевич: Костяк.

Евгений Князев: Нас до этого не было. До этого нас растворяли среди «первых сюжетов». Мы там растворялись.

Сергей Николаевич: Да, все-таки «Зойкина квартира» – это был некий такой манифест нового Вахтанговского театра.

Евгений Князев: Да, да, да. И мы очень долго ее играли.

Сергей Николаевич: А вообще, как вам кажется, почему судьба Гария Черняховского не сложилась в театре?

Евгений Князев: Удивительно! Даже не могу понять, даже не могу понять. Когда он был в институте, у него все получалось гораздо ярче и творчески, потому что там, вероятно, была… Это я сейчас рассуждаю.

Сергей Николаевич: Да-да-да.

Евгений Князев: Я не отвечаю на ваш вопрос, потому что я не знаю. Я очень сожалею о том, что он ушел безвременно, и о том, что он не поставил своих ярких спектаклей. Но в училище у него спектакли были более яркие, воспринятые, продуманные. То ли там была молодежь, то ли он там не боялся репетировать…

Сергей Николаевич: …этой сцены, этих звезд.

Евгений Князев: Я же помню. Я же помню, когда он приходил на репетиции, и приходили артисты. Уже мы артисты, мы не студенты, нам не надо ничему учиться. И говорят: «Ставьте с нами спектакль». А ему нужна была «каша», которую нужно заваривать. И нужно тогда, чтобы заваривался в этой «каше» каждый пришедший на эту репетицию.

Сергей Николаевич: То есть ему нужен был свой театр на самом деле?

Евгений Князев: Наверное, какой-то свой театр, который бы его понимал. Он крутил ус свой, сидел… И это были очень грустные репетиции. Он приходил: «Ну давайте прочитаем пьесу». Прочитали. «Ну давайте еще раз прочитаем пьесу». Еще раз прочитали. Третий раз… И кто-то из артистов говорит: «Ну, мы читать-то умеем. Мы еще раз пять прочитаем. Может быть, делать начнем что-нибудь?»

Даже такие моменты были, очень грустные и незаслуженные по отношению к Гарику. Он талантливейший человек!

Сергей Николаевич: И все-таки главное ваше достижение… При том, что Обольянинова я хорошо помню, это была на самом деле блистательная роль в «Зойкиной квартире». Вот вы сейчас вспомнили… Вообще великолепный был спектакль. И та «Принцесса Турандот», которая была так холодно встречена и, мне кажется, незаслуженно…

Евгений Князев: Незаслуженно. Мне тоже кажется, что незаслуженно.

Сергей Николаевич: Это был очень интересный спектакль, мрачный, такой трагический.

Евгений Князев: Соответствие духу времени.

Сергей Николаевич: Соответствие духу времени, этим 90-м годам, этому смятению, которое царило на улице.

Евгений Князев: Слушайте, если вспомнить те 90-е годы, в которые нам пришлось выживать, театрам… Спасибо большое нашему директору тогда, Тартаковскому Исидору. Ой, боже мой, боже мой… Когда эти миллионные зарплаты были, он из последних средств выплачивал эти зарплаты. И когда я его однажды поблагодарил за то, что мы получили какие-то деньги, он подошел (в буфете мы сидели) и сказал: «Господи, спасибо тебе большое! Ты даже не представляешь, и никто не представляет, с каким трудом далось мне заплатить эти деньги».

Сергей Николаевич: Но тем не менее в 90-е годы ваших два главных спектакля – «Без вины виноватые» (и это название стоит на занавесе, перед которым сейчас сидит Евгений Багратионович Вахтангов) и, конечно, «Пиковая дама». Они связаны с Петром Наумовичем Фоменко. Вы, кажется, три спектакля с ним сделали, да?

Евгений Князев: Даже получилось пять.

Сергей Николаевич: Пять, да?

Евгений Князев: Да. «Дело»…

Сергей Николаевич: «Дело» Сухова-Кобылина было.

Евгений Князев: Где он на меня обратил внимание и сказал: «Мне кажется, что с тобой надо что-то делать», – и назначил.

Сергей Николаевич: «Без вины виноватые» – это был, конечно, какой-то такой очень важный рубеж в вашей биографии, когда вас признали и «первые сюжеты» на самом деле, потому что вы играли Незнамова. И это был потрясающий, конечно, спектакль, в успех которого, кажется, никто поначалу особо и не верил. Все бесконечно долго репетировали в буфете или где-то. И вот это первый такой иммерсивный, как сейчас там говорят, спектакль был.

Евгений Князев: Переходили…

Сергей Николаевич: Да, переходили из буфета на сцену. Юлия Константиновна Борисова была Кручинина. И именно тогда она сказала: «Вы мой партнер». Да?

Евгений Князев: Да. Ой, я сейчас просто вспомнил… Когда на открытие этого памятника пришла Юлия Константиновна, она увидела меня и как-то протянула руки. И я вспомнил этот спектакль. Когда она протягивала руки ко мне, у нее каждый раз слеза текла. И вот сейчас она протянула ко мне руки, увидела меня – и я к ней! И вот это состояние… У меня есть такая фотография, когда я стою перед ней на коленях. Она мне там сделала два таких…

Во время своей жизни три у нее было таких особенных высказывания по отношению ко мне. Первое – то, что вы сказали: «Я думала, что у меня больше не будет партнеров, кроме Миши и Васи. Вот появился».

Сергей Николаевич: И вы сразу попали в этот ряд, да.

Евгений Князев: Это первое.

Второе. Я ее как-то спросил: «Юлия Константиновна, а как вам удается быть партнером таким хорошим? Я каждый раз вижу вас и даже не могу ничего по-другому сделать. Я боюсь вас подвести». Она говорит: «Хороший партнер заключается в том, что не я хорошо играю, а я хочу, чтобы мой партнер хорошо сыграл. Вот я смотрю на тебя и хочу, чтобы ты сыграл. Ты сейчас мне это и сказал. Ты хочешь, чтобы я хорошо сыграла. Вот мы с тобой – партнеры».

Сергей Николаевич: Это точно.

Евгений Князев: И еще один урок, который она мне преподнесла на всю жизнь. На одной из репетиций в какой-то поездке Петр Наумович сказал нам пройти текст, прорепетировать, вспомнить текст. И мы начали… Ну как проходит? Сказал – быстренько, быстренько! Напомнили себе – и пошли играть.

Дошло время до Юлии Константиновны. И она стала говорить свой текст, выговаривая, ну, чуть-чуть побыстрее, но практически так же, как она играла. Доходит до моей сцены, на которой я начал, как мои коллеги… Она говорит мне, а я… что такое сказал ей. И еще. Она говорит: «Можно мне паузу сделать?» – «Конечно, Юлия Константиновна».

Она встает: «Иди за мной!» Я выхожу в фойе. «Если ты хочешь стать артистом, никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах не играй вполсилы! Делай все по-настоящему». Повернулась и пошла на сцену. И что я должен делать?

Сергей Николаевич: По-настоящему.

Евгений Князев: Не запомнить это… Я запомнил это на всю жизнь.

Сергей Николаевич: А она вам никогда не рассказывала или не объясняла… Она никогда не дает интервью, никогда не встречается с журналистами. Она как бы исключила это из своей жизни.

Евгений Князев: Она с Верой Анатольевной Максимовой разговаривала.

Сергей Николаевич: Я знаю, она общалась, да. Ну, это все-таки другого рода общение – это для книги, это иначе. Это какой-то инстинкт самосохранения? Или нежелание играть по законам медиа? В чем тут секрет?

Евгений Князев: Я никогда об этом с ней не разговаривал, но могу тоже по этому поводу порассуждать.

Ей не нужно было себя никоим образом популяризировать. Она была, всегда она была. И она всегда царила на сцене Вахтанговского театра, очень долгие годы. И, может быть, многие артистки, которые очень одаренные и талантливые, в ее блеске свой блеск не проявили. Я такое тоже вполне допускаю, вполне допускаю.

И ей не нужно было беспокоиться, потому что она всегда была. О ней всегда писали. О ней всегда говорили. Ее всегда приветствовали стоя, когда она входила. Поэтому… И что ей будут рассказывать о необходимости профессии или: «Кто твой сын? Чем он занимается?» Она считала, что к ней это не имеет никакого отношения. И ей это совершенно не нужно было.

Сергей Николаевич: Скажите… Ваша телевизионная история – она, может быть, не такая уж прямо огромная, но тем не менее какие-то очень значимые работы у вас есть, и они уже вошли в такой сериальный сюжет. Естественно, ваша история с Мессингом и так далее. Они каким-то образом отдельно существуют от вашей театральной карьеры?

Евгений Князев: Конечно.

Сергей Николаевич: Это какая-то другая дверь, что называется, да?

Евгений Князев: Да.

Сергей Николаевич: Это помогает вам? Или это, наоборот, отвлекает какие-то силы от театра и преподавания?

Евгений Князев: Вы знаете, это никак, это никак. Это та лучшая принадлежность к профессии, к которой все стремятся. Только не надо этому придавать значение. Этого все хотят. Каждый артист хочет, чтобы у него было признание. По-другому не может быть. Иначе тогда ты не артист, если ты не думаешь о том, что тебя зритель будет принимать. К сожалению. Плохого ничего в этом нет.

Но только этому значения не надо никакого придавать, потому что сегодня ты взлетел, а завтра ты благополучно опустился. Начиная каждую следующую роль, ты не знаешь, получится ли она у тебя, сможешь ли ты остаться на той вершинке, вершине (ну, как ты сам себя ощущаешь), сумеешь ты там удержаться или нет. Или ты с этой новой ролью скатишься вниз? И хватит ли у тебя силы снова брать себя в руки и снова удивляться и удивлять, чтобы сказали: «Слушай, а он все-таки артист. Он еще что-то может. Он еще что-то такое может себе позволить».

Поэтому я отношусь к этому вот так. Я очень рад, что зрители меня благодарят, что пишут. Многие… Например, у меня есть моноспектакль «Пиковая дама». Очень коротко расскажу. Я получил письмо от мамы, которая благодарила меня за спектакль, но в большей степени не за то, как я работал (хотя и это ей понравилось), а за своего сына, которого она привела. «Он всячески сопротивлялся и говорил, что он ни за что не пойдет на спектакль, и всем видом делал, что он смотреть не будет. Он вертелся по сторонам. А потом вдруг он начал приглядываться к сцене. Потом он сел таким образом, что он глаз не мог оторвать. Я даже к нему обратилась, а он от меня отмахнулся. А когда закончилось, он сказал: «Мама, спасибо, что ты меня привела. А Пушкин, оказывается, клевый». Понимаете?

И вот эта история, может быть, для меня самая главная, потому что, хотим мы того, не хотим, со мной могут спорить, особенно новаторское движение… Я тоже не против новаторского движения, что театр должен быть другим, может быть, все время иммерсивным или каким-нибудь низменным, или земным, или каким угодно. Я не спорю. Пусть из этого возникнет что-то такое яркое, что станет театром, и таким театром, на который будут собираться тысячи зрителей. Если мы в репертуарном театре, то на репертуар будет собираться зрительный зал. И если у них на душе будет тепло…

Сергей Николаевич: Вообще у вас довольно странный титул, который вам в какой-то момент присвоили, «незаконнорожденного сына Театра Вахтангова». Почему?

Евгений Князев: Не знаю. Это кто-то написал в какой-то… Дело в том, что… Наверное, это Наташа Кузьмина либо кто-то написал в своей статье после Незнамова, наверное. Думаю, что оттуда.

Сергей Николаевич: Незнамов и «незаконнорожденный сын». Это пошло от «Без вины виноватые»?

Евгений Князев: Думаю, что да. Ну, не знаю…

Сергей Николаевич: Но тем не менее я не знаю…

Евгений Князев: Ну, наверное. Потому что Театр Вахтангова все равно предполагает, что они должны быть шутники. Мне очень трудно там быть комиком или… Хотя я играю какие-то роли. «Суббота, воскресенье, понедельник»…

Сергей Николаевич: Да-да-да. То, что недавно…

Евгений Князев: И нормально себя ощущаю. Я в яркой форме. Ну, Фоменко делал это. И это было ярко.

Сергей Николаевич: Не говоря уже о «Пиковой даме», где вы играли Германна.

Евгений Князев: Я обожал этот спектакль! Ну и многие спектакли, которые… Сегодня «Маскарад» я буду играть.

Сергей Николаевич: Сегодня «Маскарад»?

Евгений Князев: Да.

Сергей Николаевич: То есть на самом деле эта поэтическая, романтическая история, которую в вас почувствовал в свое время Евгений Рубенович Симонов, она каким-то образом все-таки продолжается и сегодня?

Евгений Князев: Наверное, я существую… Ну как? Я же ничего для этого не делаю. Я просто так воспринимаю мир. Ну, если я так воспринимаю мир – значит, да. Я верю в светлое будущее. Я верю, что все будет хорошо. Я верю, что должно быть что-то такое возвышенное. И нужно ограждать себя искусством, шедеврами – и они должны помогать.

Я верю в то, что душа человеческая должна развиваться. И она развивается не только… И она сама не разовьется. Для этого нужно прилагать усилия, чтобы она развивалась. Ну, я не знаю. А то получается, я сейчас начну говорить вещи, которые…

Сергей Николаевич: Вы очень красиво говорите очень точные вещи.

Евгений Князев: Нет, я к тому, что вы еще подумаете, что я живу, думая об этом. Нет, я живу, просто живу как живу. Вот сейчас в училище будем открывать здание, которое мы с трудом строили, но построили, согласовали, все это сделали. Я очень горжусь, что у нас будет такое здание. Это кафедра сценического движения.

Сергей Николаевич: Это училище Щукина?

Евгений Князев: Щукина, да. Вахтанговская школа.

Сергей Николаевич: Прекрасно! Женя, спасибо вам.

Евгений Князев: Спасибо.

Сергей Николаевич: Это был народный артист России, ректор Театрального училища имени Щукина Евгений Князев.

На этом мы прощаемся с Театром Вахтангова. Но наше путешествие по театрам столицы будет продолжено в следующих выпусках. Всего доброго, до свидания!