Екатерина Дурова: Когда у человека кончается талант, он ищет виноватых

Гости

Сергей Николаевич: Здравствуйте! Это программа «Культурный обмен» на Общественном телевидении России. С вами Сергей Николаевич.

Дети знаменитых актеров – это особый статус и очень часто драматичная судьба. Сегодня у нас в гостях актриса, которая на себе испытала все опасности и все преимущества, каково быть дочерью выдающегося актера и даже играть с ним вместе на одной сцене. Сегодня у нас в гостях – заслуженная артистка России Екатерина Дурова.

Катя, здравствуйте.

Екатерина Дурова: Здравствуйте.

Сергей Николаевич: Наверное, это особая участь – быть дочерью известных родителей. Но из ваших рассказов я вычитал только одно – что в детстве вы себя чувствовали довольно заброшенным ребенком.

Екатерина Дурова: Ничего подобного.

Сергей Николаевич: Нет?

Екатерина Дурова: Нет.

Екатерина Дурова: Родители все время были в разъездах, на гастролях. Есть даже какой-то эпизод, когда папа к вам приехал в лагерь, и это был неприемный день. И эта вишня, которую он вам протягивал, которую рассыпал…

Екатерина Дурова: Это была черешня.

Сергей Николаевич: Или черешня, да.

Екатерина Дурова: Это было единственное лето, когда меня отправили в лагерь, потому что это были гастроли, что-то такое, Магнитогорск и Челябинск. Они меня просто пожалели. Думали, что пожалели. А так все гастроли, все папины съемки – это все лето было мое. Нет, нормальная история. Ну что? Актерский ребенок. Интернат.

Сергей Николаевич: Интернат все десять лет, да?

Екатерина Дурова: Девять.

Сергей Николаевич: Девять?

Екатерина Дурова: Да, да.

Сергей Николаевич: А вообще я так понял, что Лев Константинович имеет отношение к семейству Дуровых, к этой цирковой знаменитой династии.

Екатерина Дурова: Ну, она не просто цирковая. Это еще от кавалерист-девицы Надежды Дуровой. Что касается Москвы, то с XV века – стольники Петра, вот эта вся история, она уже у нас немножко откручена. У меня просто есть замечательный друг, который историк профессиональный. Я никак не могу понять, что это профессия, но он профессиональный историк. Он обожает в Лефортове, где собственно я родилась, в Лефортовском дворе… Правда, на шести метрах на конюшне. Ну, неважно.

Сергей Николаевич: Тем не менее это был дворец.

Екатерина Дурова: Да. Папина мама там работала архивариусом. Ну, это же был военно-исторический архив. Там-то я и родилась. Поэтому много чего знаю.

Сергей Николаевич: Это не только, соответственно, эта династия дрессировщиков, цирковых артистов…

Екатерина Дурова: Нет, нет.

Сергей Николаевич: …а это большой род.

Екатерина Дурова: Это большущее, извините, «гинекологическое» древо, которое нам тоже было отрисовано. Ну, они же все ветвистые.

Сергей Николаевич: А с теми Дуровыми вы состоите в каком-то родстве-знакомстве?

Екатерина Дурова: Да, конечно. Ну, отец очень дружил с Натальей Юрьевной.

Сергей Николаевич: С Натальей Юрьевной?

Екатерина Дурова: Да. Я тоже не очень понимаю, в какой мы степени родства состоим, но он ее всегда звал «сеструхой».

Сергей Николаевич: Вот так даже?

Екатерина Дурова: Да.

Сергей Николаевич: Я знаю, что вашу маму называли «графиня», да? То есть она…

Екатерина Дурова: Это мы с папой придумали, что мама у нас немножко графиня.

Сергей Николаевич: А она была графиня?

Екатерина Дурова: Ну, она была графиня.

Сергей Николаевич: Она была графиня.

Екатерина Дурова: Мама была всё. Она была богиня! Она была наполовину полька, наполовину украинка. Она была невероятной красоты! Она была выше папы…

Сергей Николаевич: Я помню.

Екатерина Дурова: И эта пара производила неизгладимое впечатление.

Любимый рассказ. Папа, чтобы как-то соответствовать, купил шляпу зеленую, велюровую. Мама не ругалась вообще никогда. И когда он ее надел, он сказал: «Ирка, ну как?» Она сказала: «Левка, ты похож на говно под лопухом». Тоже как-то не очень…

Сергей Николаевич: Не очень было по-графски.

Екатерина Дурова: Да.

Сергей Николаевич: Тем не менее быт вокруг был тоже… Ну, вы говорите, что шесть метров комнаты.

Екатерина Дурова: Ну слушайте, да. А потом – крошечная квартира, крошечная. Пятиэтажка, пятый этаж, без лифта, хрущобы такие на Филевском парке. В общем, как-то жили прекрасно.

Сергей Николаевич: Почему все-таки возникла тема театра и актерства? Вы были обречены на это? Или все-таки были какие-то варианты?

Екатерина Дурова: Мне всегда казалось, что актерские дети обречены, но, слава тебе, Господи, мои, например, как-то обреченности благополучно избежали. Но есть такая прекрасная байка Алексея Баталова, который был папиным другом всей жизни, что они жили во МХАТе, они жили собственно на территории МХАТа. Там стояли декорации вот эти, фанеры некрашеные, повернутые, где «прав» и «лев» было написано, с деревянными откосами. И он думал, что другого мира нет, не существует.

Сергей Николаевич: Другой жизни.

Екатерина Дурова: Я-то точно знала, что существует. Я девочка интернатская.

Сергей Николаевич: Да-да-да.

Екатерина Дурова: Я так чудовищно училась, что было понятно, что мне вообще ничего не светит.

Сергей Николаевич: Без вариантов.

Екатерина Дурова: Абсолютно! Я боюсь, что поэтому много кто из актерских детей идет собственно в актеры. Ну никуда не возьмут просто. А тут: а вдруг?

Сергей Николаевич: Есть шанс.

Екатерина Дурова: Да.

Сергей Николаевич: Соответственно, это 70-е годы…

Екатерина Дурова: Да.

Сергей Николаевич: Это курсы Андреева…

Екатерина Дурова: Ага.

Сергей Николаевич: Я это застал. У вас очень талантливые были все ребята на курсе.

Екатерина Дурова: Курс отличный.

Сергей Николаевич: Он был просто невероятный!

Екатерина Дурова: Да.

Сергей Николаевич: То есть, с одной стороны, были «табаковцы», я хорошо помню, которые занимались…

Екатерина Дурова: Мы параллельно шли. И Олег Павлович меня пытался сманить.

Сергей Николаевич: Сманить, да?

Екатерина Дурова: Я не ушла.

Сергей Николаевич: И были очень яркие. Вот все они выходили, и каждый был личностью. Это было видно прямо на сцене. Чему вас Андреев научил лучше всего? Что из этих уроков запомнилось?

Екатерина Дурова: У него было какое-то очень истовое отношение к профессии. Истовое!

Сергей Николаевич: Я знаю, что у вас был очень высокий голос.

Екатерина Дурова: Ой, ангельский, детский.

Сергей Николаевич: Такой нежный, ангельский голос при этой достаточно крупной фактуре. А что вы с ним сделали? Что произошло?

Екатерина Дурова: О, прекрасный рецепт! Папиросы «Беломор» фабрики Урицкого. Когда я подошла дома к телефону, и меня спросили: «Алло. Лев Константинович?» – то я поняла, что я что-то переборщила. То есть я мучительно…

Сергей Николаевич: Вы мучительно сажали голос?

Екатерина Дурова: Я сажала, я прямо его сажала.

Сергей Николаевич: А зачем?

Екатерина Дурова: Потому что это было несоответствие. Тогда была такая формулировка (я не знаю, существует ли она сейчас или нет) – «несоответствие внешних и внутренних данных». И при этом белобрысый шар, этот розовый – и этот ангельский голос. Это совершенно другие какие-то потребности внутренние.

Сергей Николаевич: Внутренние?

Екатерина Дурова: Ну, вот как-то так, да. И там раскардаш был тяжелый, конечно, у меня в башке. Я ничего не понимала, что делать, поэтому начала с голоса.

Сергей Николаевич: Но на этом несовпадении, скажем, внешних данных и внутреннего содержания во многом был построена и ваша роль в фильме «Фантазии Фарятьева», когда вас из сонма совершенно разных актрис – и молодых, и талантливых – выбрал Илья Авербах на роль младшей сестры. Вы играли вместе с Мариной Неелевой, с Андреем Мироновым.

Екатерина Дурова: Ну, это было счастье. Марина Станиславовна, конечно, была тяжелый партнер – в том смысле, что она же в театре играла мою роль.

Сергей Николаевич: Она играла вашу роль?

Екатерина Дурова: Ой, ёлки-палки! По-моему, это была такая ревность адская!

Сергей Николаевич: Вы все время ощущали?

Екатерина Дурова: Конечно. Ну, она и не очень скрывала, честно говоря. А Илья Александрович – это да.

Сергей Николаевич: А что такое был Авербах? Расскажите.

Екатерина Дурова: Это какое-то несусветное явление вообще. Ну, «Ленфильм» и тогда, по тем временам был странной историей. Мне-то очень повезло, потому что отец там, например, дружил со всеми операторами ленфильмовскими. Я их, естественно, всех знала. Меня всегда папины мужики брали под крыло. Мне в этом смысле всю жизнь везло. Они как-то меня опекали. Потом, когда я на Таганку пришла, тоже меня там немножко…

Сергей Николаевич: Прикрыли, да?

Екатерина Дурова: …обезопасили, да. Она же была такая немножко на отшибе. Вообще «Ленфильм»…

Сергей Николаевич: Ну да, они жили какой-то своей…

Екатерина Дурова: Там очень странный набор режиссеров. Они делали какое-то свое странное, неторопливое какое-то, всякое разное кино. Но там, конечно, и обыкновенные «совковые» фильмы были.

Илья Александрович был аристократ. Илья Александрович был аристократ, потому что… Во-первых, мама у него была преподавательница лучшая вот этого всякого русского, что называется, языка. И он меня изводил совершенно, когда он меня на «Ленфильме» водил в кафешку: «Что будешь?» Я говорю: «Тв́орог». – «Нет слова «тво́рог», есть слово «творо́г». Молоко створо́женное».

«У тебя говор», – говорил он мне. Я говорю: «Илья Александрович, какой у меня может быть говор, извините, пожалуйста?» – «Прошловековый, старомосковский». – «Ага! – говорила я с гордостью. – Тогда ладно». Ну, если прошловековый, да старомосковский – пусть будет. Где-то он его отловил.

Сергей Николаевич: А Миронов?

Екатерина Дурова: Миронов прекрасен был. Андрей Александрович был чудный, потому что, когда он появлялся, кончались у всех все капризы.

Сергей Николаевич: Да?

Екатерина Дурова: Все как-то быстро, как-то…

Сергей Николаевич: Легко?

Екатерина Дурова: Это при том, что он совсем не в своей ипостаси.

Сергей Николаевич: Не в своей роли, да.

Екатерина Дурова: Он был страшный. У него же к тому времени очень большие проблемы начались…

Сергей Николаевич: …со здоровьем.

Екатерина Дурова: У него дикий фурункулез был, у него было изрытое лицо. И Авербах ни к нему, ни ко мне гримеров не подпускал.

Сергей Николаевич: То есть вы снимались как есть, да?

Екатерина Дурова: Как есть, да. Он ликовал просто! А еще если меня где-нибудь в поезде «Красная стрела» обмечет прыщами – так это праздник!

Сергей Николаевич: Это праздник для Ильи Авербаха.

Екатерина Дурова: Чудовище такое из меня надо было сделать.

Сергей Николаевич: В общем, с Андреем вам было легко, да?

Екатерина Дурова: Ой, очень! Он прекрасный, правда.

Сергей Николаевич: И играть любовь к нему было легко?

Екатерина Дурова: Никаких проблем вообще!

Сергей Николаевич: Никаких проблем. И еще была Зинаида Шарко, насколько я помню, да? Вот такая петербургско-ленинградская история.

Екатерина Дурова: Да. Зинаида Максимовна потом меня до самой своей смерти доченькой звала. И с папой они вместе снимались. И всегда какие-нибудь конфетки передаст. Ужасно трогательно!

Сергей Николаевич: Очень трогательно. Так получилось, что это был как бы такой очень яркий дебют ваш, да?

Екатерина Дурова: Да. А дальше потом…

Сергей Николаевич: А дальше… The rest is silence.

Екатерина Дурова: Да. Никто не знал, что со мной делать, вот с этим вот.

Сергей Николаевич: Тем не менее вы идете не на Малую Бронную, а вы идете на Таганку.

Екатерина Дурова: Да. А меня не взяли на Малую Бронную.

Сергей Николаевич: Вас не взяли? А почему не взяли?

Екатерина Дурова: Ну, с папой, видимо, разбирались. Я не знаю. Мне просто не хотелось ему усложнять жизнь, потому что я понимала, что они рассчитывают на рикошет. Его-то ухватить они не могли, а через меня – легко. Поэтому… Я играла два года главную роль в Театре на Малой Бронной, будучи студенткой.

Сергей Николаевич: А что?

Екатерина Дурова: «Жестокие игры».

Сергей Николаевич: Вы в «Жестоких играх» Арбузова играли, да?

Екатерина Дурова: Да. А потом они меня заставили показываться – и не взяли. Вот как-то так.

Сергей Николаевич: Вот так бывает, да? Актерская жизнь.

Екатерина Дурова: Да. И тут я подумала: «Пойду-ка я. Что я буду папе…» Собственно, я и из Таганки так же уходили и ровно по этой же причине: пришел Эфрос, и я поняла, что я опять становлюсь инструментом.

Сергей Николаевич: Слушайте, уже все прошло, уже все умерли. Все-таки в чем был конфликт Эфроса и его артистов? В общем, Дуров был одним из таких борцов, главных обиженных или сердитых на Анатолия Васильевича. В чем была история?

Екатерина Дурова: Не был.

Сергей Николаевич: Не был?

Екатерина Дурова: Не был. Отец сказал: «Не буду ничего никому объяснять, никому ничего доказывать». Потому что, когда он умер, осталось довольно много бумажек… Когда они с Эфросом были в тяжелых отношениях, они эпистолярно общались. У меня довольно много этого, но лучше это никому не показывать вообще, потому что там Анатолий Васильевич прямо не с лучшей стороны.

Я скажу крамолу ужасную: когда у человека ужас-ужас, кончается талант, он ищет виноватых. Потому что сначала он подумал, что он сменит артистов – и все будет здорово. Не получилось. Все они ушли, как известно. Потом практически он остался один на один с Ольгой Михайловной.

А потом была вот эта катастрофа – уход на Таганку, чего нельзя было делать ни в коем случае. И Алла Сергеевна Демидова ему об этом говорила неоднократно, обожая его: «Анатолий Васильевич, не надо этого делать. Вас сожрут», – говорила она ему открытым текстом.

Сергей Николаевич: Нет, все-таки этот конфликт в Театре на Малой Бронной, из-за того, в общем, он ушел…

Екатерина Дурова: Он был. И он был странным технически, потому что главным режиссером был Дунаев.

Сергей Николаевич: Да.

Екатерина Дурова: Анатолий Васильевич никогда не был главным режиссером. Кто-то хотел, кто-то не хотел. Начался вот этот раздрай. Это то, что я ненавижу: какие-то коллективные письма, какие-то парткомы. Вот эта пена взлезла – и все запутались. И никто не понимал, что делать – что просто надо остановиться и прекратить вот этой дрянью заниматься.

И уж поверьте мне, папа тут был совершенно ни при чем, абсолютно. Он за Эфроса мог убить. И когда Эфрос умер, отец сказал: «Все, моя творческая жизнь кончилась, я доживаю».

Сергей Николаевич: Я помню его выступление, Льва Константиновича. Была программа, типа «Театральной афиши», она шла. В общем, мы были не в курсе всех этих проблем – все-таки были очень юны и далеки от всего. И я помню слово Анатолия Васильевича в честь Дурова. Он говорил как-то восторженно и высоко его ставил. Это было на каком-то юбилее, кажется. А потом дали слово Дурову. Но они не вместе были в кадре. И Дуров… Я слышал в его ответном каком-то слове какую-то обиду. Эта обида звенела на Эфроса – что давно не было ролей и так далее.

Екатерина Дурова: Были основания, честно говоря. Основания были, потому что, во-первых… О чем папа ему и говорил: Анатолий Васильевич его привел в режиссуру. Отец всегда был при нем еще с детского театра, ассистентом. И когда отец попробовал что-то сделать сам, как это довольно часто бывает, Анатолий Васильевич кричал: «Свободы захотел?!» Отец сказал: «Анатолий Васильевич, вы сами меня прямо за руку привели в профессию. У меня есть навыки, дайте я попробую». И он пробовал. Отец довольно много чего поставил.

Сергей Николаевич: Да-да.

Екатерина Дурова: Другой вопрос… Ну, актерская режиссура – всегда есть некий в этом изъян, честно говоря. Анатолий Васильевич ему этого не простил.

Сергей Николаевич: То есть он почувствовал в этом измену?

Екатерина Дурова: Если вы из-под него вышли… «Свободы захотел?!» – вот этот крик я очень хорошо помню.

И вообще Анатолий Васильевич был человек довольно безжалостный. Это было… Он не орал, как Гончаров. Он это делал мягко, вкрадчиво, но очень страшно.

Сергей Николаевич: Вы с ним не работали?

Екатерина Дурова: Я с ним работала один раз, когда как раз папа попросил помочь. Вот на «Жестоких играх» как раз.

Сергей Николаевич: А, на «Жестоких играх»?

Екатерина Дурова: Да. И было самое смешное, что тогда же разборы писали. Пьеса, и все писали. У отца все исписано, у меня исписано.

Сергей Николаевич: Тетрадочка.

Екатерина Дурова: Там прямо кружева вокруг каждой реплики, потому что это же все фиксировалось. И каково же было мое удивление, когда пришел Анатолий Васильевич и практически слово в слово… Я записывала поверх папиного весь его разбор, точно такой же.

Сергей Николаевич: То есть по актерской линии он предлагал все то же самое, что Лев Константинович?

Екатерина Дурова: Абсолютно, да.

Сергей Николаевич: И это было единственное ваше с ним такое общение?

Екатерина Дурова: Ну а как? Да. Я же практически на Бронной потом не работала, я позже пришла.

Сергей Николаевич: От того периода на Малой Бронной… Ну, все-таки вы были актерское дитя, вы много времени проводили за кулисами, ну и в более взрослом возрасте, естественно, ходили на эти спектакли. Что вам запомнилось больше всего? Что было каким-то таким потрясением? Я имею в виду – именно из спектаклей этого периода.

Екатерина Дурова: Ну, вообще такие самые сильные потрясения, ну, просто потому, что они были прямо конкретно детские, – это, конечно, был «Ленком», Театр Ленинского комсомола.

Сергей Николаевич: Это все-таки было в «Ленкоме», да?

Екатерина Дурова: Потому что незабываемо, как я бежала по проходу, раскинув ручки, и кричала: «Дяденька Эфрос!» – потому что бог появился. А Бронная – ну, там уже я все-таки осознанная девица была. Самое страшное, прямо страшное потрясение – это был «Брат Алеша», конечно.

Сергей Николаевич: «Брат Алеша»?

Екатерина Дурова: Это я пережить не смогла. Я криком кричала. Я кричала криком. Я лежала в кулисах на сложенных каких-то тряпках и орала. Нашел меня Эфрос, кстати, по звуку. Родители довольно долго меня не вели на этот спектакль, зная, что я девушка впечатлительная.

Сергей Николаевич: Впечатлительная?

Екатерина Дурова: Да. Но тут я как-то вырвалась. И это было сильно! Это разорвало сердце просто напрочь!

Ну конечно, божественная «Женитьба», где потом еще и мой Ванька поиграл. Там же вот этот выход с детьми, и отец нес Ваню на руках.

Сергей Николаевич: Ваню, да?

Екатерина Дурова: И Катька маленькая. В общем, дети там поиграли, конечно. Но там всех детей волокли, потому что… Это так красиво было!

Сергей Николаевич: Ну да, там же много было детских этих выходов, скажем так.

Екатерина Дурова: Да-да-да. Я немножко меньше любила «Отелло», но там папа, конечно, был…

Сергей Николаевич: Потрясающий?

Екатерина Дурова: Невероятный!

Сергей Николаевич: Яго.

Екатерина Дурова: Да нет, было что посмотреть.

Сергей Николаевич: Но Таганку вы застали уже без Любимова, да?

Екатерина Дурова: Это был как раз этот адский разлом.

Сергей Николаевич: Смена.

Екатерина Дурова: Да. Почему оттуда надо было валить? Потому что уже это перестало иметь вообще какой бы то ни было смысл, кроме скандалов. Пошло уже это расщепление ужасающее, выяснение отношений и склоки адские. И вот это было невозможно. Ну и кончилось тем, чем кончилось.

Сергей Николаевич: А Малая Бронная была таким домом и остается этим домом для вас, да?

Екатерина Дурова: Да, конечно. Слушайте, ну сколько я там живу?

Сергей Николаевич: Опасность определенная была? Вы же и не очень хотели идти в театр, да? Тем более там, в общем, был папа, у него были свои позиции и свои сложные отношения со всеми.

Екатерина Дурова: Ну да. Прекрасная шутка…

Сергей Николаевич: И вы невольно оказывались заложником этих отношений.

Екатерина Дурова: Конечно. Прекрасная шутка – «Уголок Дурова», что дед устроил, потому что… Мой муж совершенно независим ни отчего. Мама, муж, я, папа. Ну, правда, договор был: переступая порог театра, мы перестаем быть родственниками.

Сергей Николаевич: А как это выглядело? Расскажите.

Екатерина Дурова: А никак. Вот так и выглядело. Ну, орал. Так, как он на меня орал, он не орал ни на кого в жизни, в театре. И потом говорил: «Извини, я не на тебя, я на себя. Я от беспомощности ору. Понимаешь?» Я говорила: «Да».

Сергей Николаевич: Не обижалась?

Екатерина Дурова: Нет. Ну, орет и орет. Что делать? Темперамент еще.

Сергей Николаевич: А вообще вот этот период после Эфроса, после Дунаева? Он довольно быстро ушел тоже после него.

Екатерина Дурова: Да.

Сергей Николаевич: Это был, в общем, период Ильи Ароновича Когана, да?

Екатерина Дурова: Конечно.

Сергей Николаевич: Скажем так. Назовем вещи своими именами. Что это была в конечном итоге за институция, уже без главных? Ведь бесконечная череда главных…

Екатерина Дурова: А она, кстати, и сейчас практикуется в довольно многих театрах, потому что это единовластие директорское, которое пагубно на самом деле сказывается вообще. Коган не мог терпеть. Ведь худруков не было, были главные режиссеры. Худруком стал, по-моему, только Голомазов, собственно эту должность получил. Все остальные были главными режиссерами. Коган не допускал. Он был очаровательный человек.

Сергей Николаевич: Правда?

Екатерина Дурова: Да. Он дивно шутил. Громадный еврейский человек. Выпивать с ним было одно удовольствие. И деньги у него одалживать было очень хорошо, всегда давал. И у него было классное чувство юмора. Но как только он садился жопой в кабинет, то это было невозможно! Вот это можно было убиться. И он, конечно…

Сергей Николаевич: А какой был у него стимул? Власть? Деньги? Такое абсолютное господство над всеми?

Екатерина Дурова: Насчет денег – кто это знает? А власть и господство – конечно.

Сергей Николаевич: Вот что он хотел?

Екатерина Дурова: По всей вероятности, это чувство абсолютной власти.

Сергей Николаевич: Над всеми?

Екатерина Дурова: Да.

Сергей Николаевич: Но его же интересовало то, что называется «успех»?

Екатерина Дурова: Да, безусловно. Но тогда он не был так связан… Ну, все на окладах, деньги выделяются.

Сергей Николаевич: Все дотационное, деньги выделяются.

Екатерина Дурова: Конечно, конечно. По этому поводу париться не надо было. А вот попридавливать людей – почему и нет, если тебе должность позволяет. А он это делал виртуозно.

Сергей Николаевич: Вот эта череда режиссеров после такого достаточно долгого периода двух режиссеров в театре, ну, некоего баланса сил, скажем так…

Екатерина Дурова: Баланс был на самом деле.

Сергей Николаевич: Да, безусловно. При том, что все о Дунаеве, кстати, вспоминают как-то с большой симпатией, что это очень благородный, достойный человек.

Екатерина Дурова: Милейший человек был, действительно благородный, очень приличный режиссер. Ну, правда, когда рядом Эфрос, это было трудно. Я даже не знаю, как он…

Сергей Николаевич: Как это было возможно?

Екатерина Дурова: Ага.

Сергей Николаевич: И вот после этого началась эта бесконечная череда новых. Вот как это воспринимал Лев Константинович? Или у него был, как говорится, свой уголок? И как воспринимали это вы?

Екатерина Дурова: Лев Константинович? Ну, как-то он совершенно самостоятельно существовал.

Сергей Николаевич: Отдельно?

Екатерина Дурова: Отдельно. Он ставил свои спектакли. Он играл то, что он хотел, потому что он к тому времени мог уже позволить делать то, что ему хочется, и не делать того, чего ему не хочется. Он прилично играл у Лазарева того же, Евгения Николаевича, который первый, по-моему, появился.

Я говорю, что приходили люди амбициозные и самонадеянные. И эти амбиции не соответствовали как бы во многом ничему. С чего они взяли, что они могут быть главными режиссерами – совершенно было непонятно. Кто назначал и по какой причине – тоже непонятно.

Там был, например, момент, когда все взвыли, по-моему, после Житинкина, и все отца попросили: «Лева, ну пожалуйста! Ну хватит уже!» Он сопротивлялся как мог, он сказал: «Ребята, я вам честно говорю: я не могу быть никаким художественным руководителем. У меня нет художественной программы. Я могу поставить спектакль. Я не могу руководить театром».

И он продержался три года, а потом честно сказал: «Все! Я сделал все, что мог. Я не считаю возможным…» Он отлично понимал, что нужна какая-то другая кровь, другая жизнь. И ничего не произошло. Как только он ушел, стало еще хуже.

Сергей Николаевич: А ваше бытие в это время? То есть вы – актриса в одном из ведущих театров, у вас есть имя и так далее. Вот как выстраивалась ваша жизнь актерская в театре и вне его?

Екатерина Дурова: Как-то выстраивалась. По-всякому, потому что в театре… Я довольно много играла на самом деле. Конечно, у меня дыра, пустота наступила, когда папа умер, потому что мы очень много с ним играли. У меня, конечно, такой провал случился.

Сергей Николаевич: Возник, да?

Екатерина Дурова: Да. Ну ничего. Я быстренько сообразила, что я могу делать на сцене. Я всегда себе работу найду, у меня с этим проблем нет вообще. Я вообще найду чем заняться. Сейчас-то вообще только шурши.

Сергей Николаевич: В частности, вот эта история с Фрекен Бок – как она появилась в вашей жизни?

Екатерина Дурова: Мне просто ее на электронную почту прислала приятельница, с которой я в ГИТИСе училась на режиссуре, и сказала: «Катя, прочитай. По-моему, это никто сыграть не может». Я прочитала. И я поняла, что это действительно… Ну, это самое страшное, что может быть в театре, – моноспектакль на Малой сцене. Самый скучный жанр на земле, вообще говоря. И она долго валялась, потому что я не понимала, что с ней делать и как ее сыграть.

Сергей Анатольевич Голомазов, как-то так пробегая мимо меня в театре, спросил: «Катя, а у вас случайно нет чего-нибудь на Малую сцену?» – «Есть», – сказала я. И мы с Егором Арсеновым сделали, ее сделали.

Сергей Николаевич: А вам мешал все-таки голос Раневской, образ Раневской?

Екатерина Дурова: Никакого отношения вообще. Это вообще другая история. Она страшная, она 18+. Это страшенная история, она шведская. Фрекен Бок там существует. И там даже как-то опосредованно существует Карлсон пресловутый. Но это вообще не про это.

Сергей Николаевич: А про что?

Екатерина Дурова: Ну что я буду рассказывать?

Сергей Николаевич: Это совсем другая героиня, да?

Екатерина Дурова: Абсолютно.

Сергей Николаевич: То есть она не имеет отношения к этой классической Фрекен Бок из мультфильма?

Екатерина Дурова: Нет. Это старуха, которая проигрывает 100 лет своей жизни – от и до. Что есть страшно увлекательно!

Сергей Николаевич: То есть это все построено на одном монологе и на этом присутствии в течение этих полутора часов?

Екатерина Дурова: Да.

Сергей Николаевич: Вы не боитесь вот этой близости зрителей? Я знаю Малую сцену Театра на Малой Бронной.

Екатерина Дурова: Нет, не боюсь, потому что…

Сергей Николаевич: Они же вот так сидят.

Екатерина Дурова: Нет, мы натренировались в свое время, еще с Лешей Гуськовым. Было довольно много спектаклей, еще во времена «Дон Жуана». Малая сцена работала вовсю.

Сергей Николаевич: Я помню, красиво было.

Екатерина Дурова: Да, чудесная была сцена, и было довольно много… Ее Женовач разрушил.

Сергей Николаевич: У вас же был с Женовачом тоже интересный сюжет, когда вы пробовались на Корделию.

Екатерина Дурова: Нет.

Сергей Николаевич: Какая там была история? Как это было?

Екатерина Дурова: С Корделией была совсем другая история. Это был Портнов.

Сергей Николаевич: Портнов?

Екатерина Дурова: Портнов, да, который довольно мало побыл с нами. Но он как раз сыграл существенную роль в моей жизни, потому что он сказал: «Хочешь Корделию? Похудей маленько».

Сергей Николаевич: Ага.

Екатерина Дурова: Я весила килограмм сто, наверное, на тот момент. Он сказал: «Хочешь Корделию?» Я сказала: «Кто же не хочет?» Он сказал: «Маленько похудей».

Сергей Николаевич: «Маленько похудей».

Екатерина Дурова: Ну, я похудела на 50 килограмм.

Сергей Николаевич: И?

Екатерина Дурова: И сыграла Корделию.

Сергей Николаевич: Театральная жизнь!

Екатерина Дурова: Как это обычно бывает, он просто свалил в Израиль.

Сергей Николаевич: А, то есть спектакля этого не было?

Екатерина Дурова: Нет. Лев Константинович, естественно, планировался…

Сергей Николаевич: На главную роль?

Екатерина Дурова: Ну да.

Сергей Николаевич: И у вас мог быть такой дуэт…

Екатерина Дурова: Мог. У нас много чего могло быть. В общем, это не случилось. Но зато…

Сергей Николаевич: Зато результат налицо, да?

Екатерина Дурова: Да, стимул был. Он меня мотивировал, как нынче говорят, прямо железно.

Сергей Николаевич: Вот сейчас начинается новый этап, будем надеяться, в истории, в судьбе Театра на Малой Бронной.

Екатерина Дурова: Да, я тоже очень надеюсь.

Сергей Николаевич: Пока это все на уровне заявлений, насколько я понимаю, происходит.

Екатерина Дурова: Да.

Сергей Николаевич: Тем не менее какие-то спектакли запущены в работу, что-то репетируется. Наверное, скоро Константин Юрьевич приступ к собственным репетициям.

Екатерина Дурова: Ждем-с.

Сергей Николаевич: А какие ваши планы? Как вы в них вписываетесь? Как их вы оцениваете?

Екатерина Дурова: Поскольку он сам это озвучивал, у него в планах, я так понимаю (ну, сейчас это будет, видимо, оттягиваться уже куда-то на зиму), «Ифигения в Авлиде». Он хочет меня в антик немножко загрузить.

Сергей Николаевич: В античность?

Екатерина Дурова: Да. Я попробовала. Я никогда не играла. Мне страшно интересно. Я говорю: «Константин Юрьевич, ты только нам, пожалуйста, лекцию дай какую-нибудь, я ничего про это не понимаю». Ну, дальше ГИТИСа…

Сергей Николаевич: Ну да, программа.

Екатерина Дурова: Что там тогда прочли и что нам рассказали – я уже ничего не помню. Так что вот так. Посмотрим.

Сергей Николаевич: «Ифигения в Авлиде», да? То есть это то, что…

Екатерина Дурова: Это он сам заявил. А что там дальше будет – я не знаю. Ну, не Ифигения, а Клитемнестра, естественно. Ифигения у нас там такая – ух!

Сергей Николаевич: Какая?

Екатерина Дурова: Ну, это у нас на сборе труппы… Он взял дочку Сережи Перелыгина, нашего актера, с которым Константин Юрьевич работал, очень его любил. Сережа погиб очень тяжело. И тут возникла дочь.

Сергей Николаевич: Еще одна дочь.

Екатерина Дурова: Дочь, которая страшно похожа на папу. В общем, в одно касание Константин Юрьевич ее взял – чему я страшно рада, потому что она моя такая подопечная.

Сергей Николаевич: Подопечная в этом театре?

Екатерина Дурова: Ага.

Сергей Николаевич: Вот если бы у вас спросили: «Театр на Малой Бронной – что это такое?» – то что бы вы ответили? Людям, которые не сведущи в этих всех театральных разборках и историях, как бы вы его описали?

Екатерина Дурова: Ой, вы знаете, за последние десять лет ничего веселого сказать про этот театр было невозможно, потому что… Нет, ну были какие-то более или менее удачные спектакли – то так, то сяк. А вообще потихонечку все превращалось в такое болотце, особенно к финалу, потому что, видимо, Сергей Анатольевич опять же ошибочно решил, что он сможет руководить двумя театрами. И это был уже такой внутренний уход в последние года два. Ну, это же ощущается, ничего не сделаешь, когда человек уже не здесь, его уже в театре нет, он уже ушел. Ну, он принял уже, видимо, какое-то решение, может быть, даже мозжечком, но уже ушел.

А сейчас как-то все забурлило, закипело. Нет, ну понятно, что куча людей перепуганы, потому что никто не понимает своих перспектив. Ну, как обычно, когда приходит новый руководитель, всегда страшновато. Так немножко уши поприжали. Но я как-то жду, что будет.

Сергей Николаевич: Такая нота ожидания и вопроса, да?

Екатерина Дурова: Да, пока так.

Сергей Николаевич: Катя, скажите еще, бываете ли вы в каких-то соседних театрах, наблюдаете ли вы эту театральную жизнь? Что вам самой интересно?

Екатерина Дурова: Ну бываю, конечно. Нечасто, мы же одновременно все работаем. И вот это раздражает больше всего. Ну и потом – антрепризы. Деньги надо зарабатывать по-любому, семья большая, все кушать хотят. Поэтому мотаешься, мотаешься, мотаешься… Дочь у меня в Питер переехала.

Сергей Николаевич: Переехала в Петербург?

Екатерина Дурова: Да. Поэтому я теперь еще живу в «Сапсане». Но там, в Питере, в театр хожу всегда, если есть возможность. Нет, я люблю это дело.

Сергей Николаевич: А что из впечатлений каких-то? Что бы вы посоветовали, условно говоря, зрителям «Культурного обмена» пойти посмотреть, потому что это круто?

Екатерина Дурова: Ох! Сейчас даже не знаю. Потому что меня даже люди не очень сведущие в театре спрашивают: «Что пойти и посмотреть?» – и я теряюсь, потому что я понимаю, что такое разнообразие. Что-то я могу принять, что-то не принять, но понять, почему так, что-то правильно оценить. Но я не уверена…

Сергей Николаевич: Ну да, вы смотрите как профессионал.

Екатерина Дурова: Да. Ну, это профессиональный взгляд. А вот люди неподготовленные – я не очень уверена, что можно куда-то отсылать, правда. Причем люди с опаской, например, начали обращаться. Я на наши «Маленькие трагедии» не всех… Мы тоже на Малой сцене сделали «Маленькие трагедии». И я не всех туда…

Сергей Николаевич: Ну а для себя?

Екатерина Дурова: Для себя? Ну, восторгов…

Сергей Николаевич: Не пережили?

Екатерина Дурова: Нет.

Сергей Николаевич: Вообще считается, что чем хуже жизнь, тем лучше театр.

Екатерина Дурова: Ну, в общем, есть какая-то такая странная закономерность, как это ни странно, правда. Это правда.

Сергей Николаевич: Вот этого лучшего театра вы не видите? По крайней мере, впечатлениями какими-то своими поделиться не можете?

Екатерина Дурова: Ну, я же старовер. У меня есть свои какие-то очень четко расставленные…

Сергей Николаевич: Приоритеты?

Екатерина Дурова: …приоритеты, маячки. То есть я понимаю, что такое хороший театр. Меня довольно сложно обмануть и что-нибудь другое мне подсунуть. Вот так.

Сергей Николаевич: Скажите, вы же снимаетесь в сериалах?

Екатерина Дурова: Да, я снимаюсь, но очень редко и выборочно. И у тех, у которых можно уехать туда, куда ты никогда по доброй воле не попадешь. Например, Северный Урал какой-нибудь.

Сергей Николаевич: Вы наблюдаете эту жизнь, которая за чертой Садового кольца? Она как-то коррелируется с тем, что происходит, что называется, в нашей среде? Вообще что это за жизнь?

Екатерина Дурова: Нет, абсолютно… Я сейчас летом снималась в Каменке на Урале.

Сергей Николаевич: На Урале, да?

Екатерина Дурова: Там на скале стоит часовня, черная и покосившаяся, и две избушки. Я говорю: «А это что такое?» Они говорят: «А это декорации с «Угрюм-реки». Вот с той «Угрюм-реки», где Чурсина. И оно вписано идеально в пейзаж. И там все такое.

Сергей Николаевич: Все так и осталось?

Екатерина Дурова: Да.

Сергей Николаевич: Как у Шишкова?

Екатерина Дурова: Да. Вот так люди там и живут. Все та же река, те же камни, те же скалы, та же деревня. Ну, может быть, телевизоры и что-то еще есть. Но вообще это совершенно другая история. Волей-неволей тебя встречают, тебя провожают. Уже водителей знаешь.

Сергей Николаевич: Рассказывают что-то?

Екатерина Дурова: Да. И это страшно увлекательно! А, например, в городе Киеве у меня был чудесный водитель, он был пасечник. Я теперь все про это знаю!

Сергей Николаевич: Все про пчелы?

Екатерина Дурова: Да. Пока доедешь из Борисполя, такую лекцию задвинет! Я вообще с ними обожаю разговаривать.

Сергей Николаевич: Главный источник знаний и мудрости, да?

Екатерина Дурова: Да. А где взять-то? Конечно. И они разные все.

Сергей Николаевич: Что в этой жизни вас сейчас больше всего радует?

Екатерина Дурова: Да меня все радует, прямо все. Нет, меня дико раздражают…

Сергей Николаевич: А что раздражает?

Екатерина Дурова: Таксисты. Убила бы всех, причем поголовно! Ездить очень тяжело стало по городу.

Сергей Николаевич: А вы сами водите?

Екатерина Дурова: Да. И это прямо ужас какой-то, потому что ты выезжаешь из двора – и попадаешь в состояние бешенства сразу. Вот это меня раздражает дико. А все остальное – терпимо.

Сергей Николаевич: Вы не жалеете о том, что ваши дети все-таки не продолжат эту семейную историю Дуровых?

Екатерина Дурова: Нет, я выдохнула с облегчением. При этом они далеко-то не ушли, потому что дочь моя, которая живет в Питере, все-таки работает на «Золотой маске» и делает кукольный фестиваль. У нее муж кукольник, поэтому все кукольные фестивали она устраивает, она ездит. Вот сейчас они на Сахалине с детьми, всей когортой. Послезавтра приеду их принимать с Сахалина.

А Ванька, сын, он режиссер на телевидении. То есть они очень далеко-то не ушли.

Сергей Николаевич: Они где-то близко, да?

Екатерина Дурова: Да.

Сергей Николаевич: Но вот эта актерская история на вас закончилась?

Екатерина Дурова: Не-не-не. У них какая-то тяжелая аллергия на это все. И слава богу. То есть они ни интервью не дают, они в телевизор не ходят. Это для них прямо ломка. Не любят.

Сергей Николаевич: Я сейчас попрошу просто ответить на несколько вопросов, продолжить фразу. Ну, буквально несколько фраз. Это такая игра.

Екатерина Дурова: Так это же надо быстро соображать. Это вообще не ко мне! Я тугодум.

Сергей Николаевич: Ну хорошо. Можете медленно соображать, но тем не менее…

Екатерина Дурова: Хорошо.

Сергей Николаевич: Как пойдет, что называется. «Люди, которые меня не знают, думают, что я…»

Екатерина Дурова: А ничего они не думают. Я вообще думаю, что люди про других мало думают. Думают про себя.

Сергей Николаевич: «А те, кто знают меня хорошо, уверены, что…»

Екатерина Дурова: …что я всегда помогу.

Сергей Николаевич: «И только я про себя знаю, что…»

Екатерина Дурова: И это правда.

Сергей Николаевич: «У меня лучше всего получается…»

Екатерина Дурова: …готовить.

Сергей Николаевич: «У меня хуже всего получается…»

Екатерина Дурова: …воспитывать внуков.

Сергей Николаевич: «Мое самое большое разочарование в жизни…»

Екатерина Дурова: Нет.

Сергей Николаевич: «Мое самое большое достижение…»

Екатерина Дурова: Семья.

Сергей Николаевич: Что бы сегодня могло сделать вас счастливой?

Екатерина Дурова: Уже ничего. Я абсолютно счастлива.

Сергей Николаевич: Спасибо большое.

Это была заслуженная артистка России Екатерина Дурова. В следующем нашем выпуске мы продолжим знакомство с труппой Театра на Малой Бронной, и нашим героем станет звезда сериала «Папины дочки» и фильма «Салют-7» Александр Самойленко.

Ну а я, Сергей Николаевич, прощаюсь с вами. Всего доброго, до свидания!