Евгений Стеблов: Смысл жизни в трансформации человека: движение от животного начала к ангельскому
Сергей Николаевич: Здравствуйте! Это программа «Культурный обмен» на Общественном телевидении России. С вами Сергей Николаевич. У нашего сегодняшнего гостя удивительная судьба, замечательная родословная, очень ранний дебют – и сразу огромный успех; партнерство и даже дружба с выдающимися корифеями отечественной сцены, 50 лет служения одному театру, Театру имени Моссовета, множество ярких ролей в кино; несомненно литературный дар, который проявился довольно поздно и по очень печальному поводу, но который дает основания надеяться на продолжение и новое воплощение в мемуарной прозе или в каких-то новых литературных произведениях. Но, наверное, самое поразительное – это приход нашего героя к Богу, обретение веры. И хотя это очень личная тема, но я надеюсь, что мы все же тоже ее коснемся в нашем сегодняшнем разговоре. В гостях у «Культурного обмена» – народный артист России Евгений Стеблов.
Евгений Стеблов – актер театра и кино, народный артист России, первый заместитель председателя Союза театральных деятелей России, академик Национальной академии кинематографических искусств и наук России. Родился в Москве. В 1966 году окончил Театральное училище имени Щукина. Сразу после окончания института был принят в Московский театр имени Ленинского комсомола. В 1967–1968 годах являлся актером Театра Советской армии. В 1969 году был приглашен в Театр имени Моссовета, где работает и по сей день. Первая большая кинороль артиста в фильме Георгия Данелия «Я шагаю по Москве» мгновенно принесла ему популярность и зрительскую любовь. Сегодня в активе Евгения Стеблова множество ярких театральных и киноролей. Также он является режиссером ряда спектаклей и автором повести «Возвращение к ненаписанному».
Сергей Николаевич: Здравствуйте, Евгений Юрьевич.
Евгений Стеблов: Добрый день.
Сергей Николаевич: Когда я готовился к нашей встрече, то погрузился в дебри вашей родословной и понял, что там были очень замечательные люди и совершенно невероятные какие-то повороты судьбы у многих из них, которые и приводили их на какие-то вершины известности, и также уводили куда-то в тень, и они пережидали тяжелые времена в этой тени. Но, в частности, меня очень заинтересовал ваш дядя, который оказался первым директором магазина «Москва».
Евгений Стеблов: Дядя Витя.
Сергей Николаевич: Да, да. Он был какой-то знатный библиофил, так я понимаю, и первый директор этого лучшего книжного магазина столицы.
Евгений Стеблов: Ну да. Вся культурная общественность ходила к нему в магазин за книжным дефицитом.
Сергей Николаевич: Я так понял, что ваше детство прошло… Ну, по крайней мере, это был какой-то двор, и там был (ну, у вас была все-таки довольно серьезная разница возрасте) Владимир Высоцкий. И вообще какой-то круг такой был, так сказать, будущих наших звезд.
Евгений Стеблов: Ну, тогда кто это знал-то? Высоцкий, да, он мальчик из нашего двора. Ну, так же, как и я – мальчик из его двора. Но он на восемь лет старше. В детстве это, конечно, ощущается, это очень большая разница. Ну, мы с ним общались на эту тему, когда уже я учился в институте, а он уже закончил Школу-студию МХАТ и приходил на Трифоновку в общежитие театральное к нашим девчонкам. Он тогда начинал как раз свое песенное творчество, в частности такие у него были стилизованные под блатные песни. И вот мы с ним вспоминали наш двор, каких-то общих знакомых. А потом много-много-много лет мы с ним не виделись. И потом я его уже встретил в Останкино, когда он озвучивал «Место встречи изменить нельзя». И я был потрясен разницей!
Сергей Николаевич: Этого мальчика, который…
Евгений Стеблов: Ну, он не мальчик был, но тем не менее это совершенно… это был уже какой-то нездешний человек.
Сергей Николаевич: А как это?
Евгений Стеблов: Ну как? Вот такое совершенно лицо… Ну, эта разница в облике меня поразила.
Сергей Николаевич: Как-то так счастливо совпало, что у вас был некий круг, студия, в которой вы учились. И среди ваших, так сказать, соучеников была и Инна Чурикова, и Никита Михалков, и Павлов, кажется.
Евгений Стеблов: Витя Павлов, да, Царствие ему небесное.
Сергей Николаевич: Виктор Павлов. То есть неожиданно какие-то звезды, такие будущие звезды собрались. Это было в Театре Станиславского, при Театре Станиславского?
Евгений Стеблов: При Театре Станиславского. Ну, это была такая… Никакого документа это не давало, но там очень много было, как потом выяснилось, ярких людей, ну, много было замечательных людей. Конечно, судьбы у всех по-разному сложились. Вот с Никитой я именно тогда познакомился, и с Инной Чуриковой – тоже.
Сергей Николаевич: А потом как-то странно они все перекочевали в этот фильм «Я шагаю по Москве». В этом смысле сейчас любят говорить – в этот культовый фильм. И действительно, все лица, которые определили судьбу российского кинематографа, вот как-то оказались сосредоточены в одном фильме.
Евгений Стеблов: Я считаю, что «Я шагаю по Москве» – это, конечно, киноклассика. Я как верующий человек по-другому это объяснить не могу: это какое-то невероятное стечение обстоятельств. Конечно, режиссером был Георгий Николаевич Данелия…
Сергей Николаевич: Это был его первый фильм, да?
Евгений Стеблов: Нет, не первый.
Сергей Николаевич: Он снял «Сережу».
Евгений Стеблов: «Сережа» и «Путь к причалу». Ну, этот фильм как-то особняком в его творчестве. Я даже как-то слышал, в одном из его интервью он сказал, что все свои фильмы он, может быть, наверное, мог бы снять еще раз, кроме «Я шагаю по Москве». Правда, там какая-то…
Вот с тех пор каждое поколение кинематографистов примерно раз в десять лет пытается снять что-то похожее о своем поколении – и ничего не получается. Потому что это было стечение, Господь Бог свел всех – и Гену Шпаликова, автора сценария, и Георгия Николаевича, конечно. Георгия Николаевича я вообще считаю своим крестным отцом в кинематографе, хотя до этого я уже снялся в эпизоде фильма «Первый троллейбус». Ну, это моя первая главная роль была. И, конечно, до сих пор я перед ним робость испытываю.
Сергей Николаевич: Перед Данелией, да?
Евгений Стеблов: Да, да, да. Потому что я считаю, что он действительно крестный отец, потому что не просто из его рук я получил путевку в кино, а я получил путевку в свое кино. Я никогда не думал, что это настолько близко. Ведь действительно я же относительно недавно узнал, что поначалу был утвержден на мою роль другой артист, его уже наголо постригли. И потом случайно в «Мосфильме» появился я. Причем Георгий Николаевич мне до сих пор не сказал, кто это был. Он говорит: «Зачем тебе это? Он, может, тебя всю жизнь ненавидит, что ты ему дорогу перебежал».
Сергей Николаевич: А вот как вы думаете, почему… Вот действительно, много попыток, вот я сейчас вспоминаю – «Я люблю тебя, Москва». Были вот эти попытки вернуться к этому сюжету, ну, легкому сюжету: милые молодые люди, наша столица и сюжеты, которые могут там происходить. Как вы думаете, почему именно в 60-е годы вот это было возможно?
Евгений Стеблов: Ну, может быть, это какая-то у нас степень свободы была больше, внутренней свободы. Мы же не думали о политике. Просто какая-то… Ну, во-первых, до нас с Никитой, молодых героев, на экране артисты не играли свой возраст. Обычно Юматов играл, а он был старше, он вообще войну юнгой прошел. Понимаете? А тут…
Сергей Николаевич: Все совпало?
Евгений Стеблов: Как-то совпало. И это невозможно. Ну, потом, если говорить о пластике, то Вадим Иванович Юсов, выдающийся оператор, и Андрей Петров, музыка – ну все. Это невозможно объяснить. Мне только очень не нравилось название картины.
Сергей Николаевич: Почему?
Евгений Стеблов: Ну, мне казалось, что… Параллельно снималась «Тишина», и я думал: «Вот какое серьезное!» А «Я шагаю по Москве» как-то… Но я оказался неправ.
Сергей Николаевич: Впечаталось это название в наше сознание навсегда на самом деле.
Евгений Стеблов: Да. А потом еще было мое счастье в том, что все-таки я искал свое кино. И мир Георгия Николаевича Данелии, киномир – он мне очень близок, с некоторой такой абсурдностью, с некоторой самоиронией, с такой философичностью и в то же время простотой, естественностью. Все это мне очень близко. А тогда-то я этого не знал.
Сергей Николаевич: Вы учились в Щукинском училище, это вахтанговская школа.
Евгений Стеблов: Да.
Сергей Николаевич: Более того, ваш как бы приход в училище осветила Цецилия Львовна Мансурова, «Турандот».
Евгений Стеблов: Да, моя крестная мать, я считаю.
Сергей Николаевич: Традиционно считалось Щукинское училище самым сильным в Москве, да?
Евгений Стеблов: Ну, Школа-студия МХАТ.
Сергей Николаевич: Да-да, и Щукинское. Все туда рвались всегда. Но при этом вы не думали о том, чтобы остаться после училища в Театре Вахтангова?
Евгений Стеблов: Нет, не хотел. Я хотел к Эфросу.
Сергей Николаевич: К Анатолию Васильевичу?
Евгений Стеблов: Да. И я к нему и попал. Я показался к нему, у нас был отрывок. Мы все отрывки играли с Марианной Вертинской и Витей Зозулиным, мы однокурсники.
Сергей Николаевич: А почему именно к Эфросу?
Евгений Стеблов: Я не знаю. Я так чувствовал.
Сергей Николаевич: Вы были на его спектаклях? Вы видели то, что он делал?
Евгений Стеблов: Ну, что-то видел. Вы знаете, это трудно объяснить. Но когда я ретроспективно… Я вообще ностальгический человек, я что-то такое прокручиваю. Удивительно, как перст Божий. Я не знаю, например, какие были у Анатолия Васильевича его религиозные воззрения, не знаю, но то, что я попал в какую-то светлую обстановку, вдохновенную, светлую и какую-то правильную, по моему понятию…
Сергей Николаевич: Вы же тогда еще были далеки от религии, от церкви, да?
Евгений Стеблов: Конечно. Реально – да. Я крестился вместе с покойной моей женой Таней в 33 года.
Сергей Николаевич: Ну, еще, собственно говоря… Это все-таки 66-й год, кажется, когда вы приходите в Ленком, да?
Евгений Стеблов: Да, окончил в 66-й. Вы понимаете, как это объяснить, как не Божьим промыслом? Потом я попадаю. Потом Эфроса снимают. С одной стороны, это удар для него. А с другой стороны, на Малой Бронной – один из самых плодотворных периодов его работы. И там главный режиссер Дунаев, который понимал ценность Эфроса и не мешал ему, в общем. Понимаете? Это какое-то Божье провидение, на мой взгляд. А меня очень хотел Театр армии, в частности Леонид Хейфец и Андрей Алексеевич Попов. И они мне через военный призыв, так как я еще…
Сергей Николаевич: Вы еще должны были отслужить?
Евгений Стеблов: Да, да. И потом я был в Театре армии. Понимаете, у меня так получилось, что я не восходил постепенно, я сразу стал играть в театре главные роли. И если в кино к концу института у меня уже за плечами было несколько фильмов и главных ролей (а «Я шагаю по Москве» и «До свидания, мальчики» стали киноклассикой), то в театре я был еще достаточно неопытным артистом. А тут такая нагрузка на меня сразу! И я как бы ощутил себя таким, знаете, как на скачках – меня ставили, ставили, а я был еще не очень оснащен в театральном смысле. И вот я выпустил «Мастера времени», это Хейфец.
Сергей Николаевич: Это все в Театре армии?
Евгений Стеблов: В Театре армии, да. Андрей Алексеевич был святой, конечно, человек применительно к нашей среде, в буквальном смысле.
Сергей Николаевич: Это Попов?
Евгений Стеблов: Да. Вот я пришел в свой день рождения, 8 декабря, сдаваться туда, а он мне говорит: «Ну, что ты расстроился?» А он видит, что я расстроился. Конечно, после Эфроса Театр армии… Ну, я был расстроен. Он говорит: «Вот мы дадим тебе главную роль к 50-летию советской власти. Понравится – останешься. Не понравится – мы тебе не будем препятствовать». Ну, так и получилось. Они мне предложили потом остаться в театре, уже как наемный артист я остался.
И во втором спектакле мы как-то с Хейфецом разошлись. Это был спектакль по пьесе Шпаликова, который, в общем, с прицелом тоже, «Поручик Каховский». И вот я репетирую Каховского – и тут мы как-то с Хейфецом разошлись творчески. И я ушел из театра. Ну, у меня еще картина была. Потом я поехал отдыхать, после картины. Потом вернулся и в ресторане, который сейчас сгорел, встретил, был такой Сергей Львович Штейн, замечательный режиссер, в Ленкоме он работал. А когда я в Ленком пришел, я там сыграл… Я с Эфросом-то не работал.
Сергей Николаевич: А, то есть вы в его спектаклях не участвовали?
Евгений Стеблов: Нет, нет. Хотя мы все ходили на его репетиции, потому что там было такое предчувствие счастья, я по-другому это не могу назвать. А я сыграл у него «До свидания, мальчики», спектакль был очень успешным. В кино я играл главного героя, а в театре – второго героя, Витьку Аникина. И потом сыграл спектакль по двум одноактовкам Александра Володина, «Похождения зубного врача», я вот сыграл этого зубного врача. А там еще вторая часть была – «Похождения клоуна», если я не путаю, так называлась. А там играл главную роль Толя Адоскин, Анатолий Михайлович Адоскин. А он, когда Эфроса сняли, вернулся в Театр Моссовета, потому что он вообще как бы корнями из Театра-студии Завадского. И через него я потом получил предложение…
Сергей Николаевич: Уже от Юрия Александровича Завадского?
Евгений Стеблов: Да-да-да, перейти в театр.
Сергей Николаевич: Театр Моссовета вот начала 70-х годов – то есть вы застали всех главных звезд, корифеев: это и Марецкая, и Плятт, и даже Любовь Петровна Орлова.
Евгений Стеблов: Да.
Сергей Николаевич: Я помню ваше небольшое эссе, посвященное ей, в журнале «Искусство кино».
Евгений Стеблов: Да-да-да.
Сергей Николаевич: Было приветствие, вот вы думали о том, что вы встретите Орлову, вы покупали ей цветы. Кажется, это были ландыши? Ну, вот как-то мысль о ней…
Евгений Стеблов: Я не помню.
Сергей Николаевич: Что-то в этом духе.
Евгений Стеблов: Я ее боготворил, конечно.
Сергей Николаевич: Да?
Евгений Стеблов: Да, да. И потом имел счастье с ней… Ну, мы не так много с ней партнерствовали. Это был спектакль-концерт. Юрий Александрович к датам, чтобы особенно не утруждаться, делал такие спектакли-концерты сборные. Был спектакль, не концерт. Тургеневский концерт, Ленинский концерт. И Любовь Петровна у нас в гримерке, мы рядом были, и я часто с ней беседовал. Она, конечно, уникальная. Вообще они все были уникальные, но Любовь Петровна выделялась из них всех. Вот Вера Петровна Марецкая, Фаина Георгиевна Раневская – со всеми я работал. С Пляттом я очень много партнерствовал.
Сергей Николаевич: А чем отличалась Орлова?
Евгений Стеблов: А вы знаете, между нами и ей была всегда некая дистанция.
Сергей Николаевич: Все-таки?
Евгений Стеблов: Да. Но эту дистанцию держала не она, а мы.
Сергей Николаевич: Потому что она была звезда?
Евгений Стеблов: Нет, нет, нет. В ней было какое-то качество чисто такое женское. Во-первых, она же из рода Орловых, которые Екатерину на трон поставили. Маленькая хрупкая женщина, Любовь Петровна, но что-то в ней было, какой-то стержень внутренний. Причем она вела себя… Она в жизни походила на свой персонаж из фильма «Весна», где она играет профессоршу.
Сергей Николаевич: То есть сухая?
Евгений Стеблов: Да-да. Ну, как вот она играет – в очках. А в то же время в ней всегда был кураж, который… Она же там еще и артистку оперетты играет. Это всегда в ней было. Но в жизни, в обыденности она в очках была, ходила такая, хрупкая, очень стройная женщина. И она вообще была интеллигенткой даже несколько английского толка, стиля вот такого.
И Ростислав Янович Плятт мне как-то сказал, мы гуляли с ним где-то на гастролях в парке, и он мне говорит: «Женя, вы знаете, я всю жизнь с Юрием Александровичем Завадским. Я очень ему благодарен и преданный его ученик. Но по существу мы совершенно разные люди: он – эстет, а я – хулиган». Вот так он охарактеризовал.
Юрий Александрович Завадский ко мне очень хорошо относился. Он, конечно, был совершенно уникальной фигурой. И более того – потом, когда был момент, когда я ушел из Театра Моссовета… Там мы не понимали с директором по поводу съемок – то отпустил, то не отпустил. Ну, в общем, был такой чисто производственный… Потом я попал в автомобильную аварию в Чехословакии.
Сергей Николаевич: В Чехословакии.
Евгений Стеблов: На съемках, да. И потом я встречаю Ростислава Яновича Плятта на улице, и он мне говорит: «Женя, ну что вы не возвращаетесь?» А оказывается, Юрий Александрович написал… Там один из пунктов его завещания был «вернуть Стеблова», потому что мне директор как бы подписал заявление…
Сергей Николаевич: А Завадский не подписывал?
Евгений Стеблов: Да. Он считал, что это неправильно.
Сергей Николаевич: Вообще то, что касается вот этой аварии, то, что я знаю – вообще это был какой-то такой ключевой момент в вашей тогда биографии. Вы должны были сниматься в фильме Никиты Михалкова «Неоконченная пьеса для механического пианино». И как-то вы шли на такой как бы взлет, да? То есть было ясно, что важной могла быть работа. И вдруг вот эта авария – и вы оказываетесь в очень тяжелой ситуации, и вообще под вопросом ваша карьера.
Евгений Стеблов: Да. Ну, я тогда сразу стал думать, что только буду режиссурой заниматься, потому что вот эта рука правая у меня была… Ну, не буду углубляться в это. Две операции там, в Праге, перенес. Третью уже потом…
Сергей Николаевич: В Москве, да?
Евгений Стеблов: В Москве, да. И некоторое время я еще даже… Вот у меня тоже есть очень популярная картина, где я снимаюсь еще с железом в руке. Так что…
Сергей Николаевич: А у вас было вообще какое-то ощущение, ну я не знаю, знак, что не надо этим заниматься, что нужно как-то поменять жизнь?
Евгений Стеблов: Вы знаете, какое было ощущение? Что меня остановил Господь: «Подумай». Он мне как бы из барабана вот эту…
Сергей Николаевич: Вот эти бесконечные гонки, эти съемки, эти спектакли?
Евгений Стеблов: Да, съемки, спектакли. Как бы, условно говоря, остановил: «Подумай». И между прочим, когда я разбился, я ведь в гриме был еще. Я ехал в аэропорт, к Никите должен был лететь. Так в гриме и оперировали меня. И я как-то вот тогда понял, что я – это не это тело, а нечто другое. Не тело является… Тело – это… Как сказать?
Сергей Николаевич: Оболочка.
Евгений Стеблов: Оболочка. Вот как-то так я и формулирую: я – это нечто другое. И эта мысль меня как-то умиротворила. Конечно, у меня был просто стресс. У меня все время текли слезы. Я не плакал, они просто текли.
Сергей Николаевич: От боли?
Евгений Стеблов: Нет, нет, нет. Просто текли слезы. Просто это проявление стресса.
Сергей Николаевич: Такой стресс был страшный?
Евгений Стеблов: Да-да-да. Субъективно – ничего.
Сергей Николаевич: Не болело?
Евгений Стеблов: Нет, ну болело, когда оперировали, кололи. Знаете, когда две пластины, семь винтов, кости свинчивают, то, конечно, организм отторгает. И все, кто подобные операции переносил, они там не столько матом, а сколько головой об стену бьют, потому что это… И морфий кололи. Мне тоже морфий кололи. Но я не ругался.
Сергей Николаевич: А думали ли о том, что это какой-то знак был вам послан?
Евгений Стеблов: Да. Ну, я думал, что или писать, или ставить.
Сергей Николаевич: Что уйдете в другую профессию?
Евгений Стеблов: Да. Ну, чтобы вообще бросить творчество – не было такого. Но я совершенно сознательно…
Сергей Николаевич: А вот эти 33 года, когда вы крестились, – это уже осознанный и сознательный возраст. Это как раз произошло уже после, да?
Евгений Стеблов: После, да-да-да. И я уже был партийным. У меня так случилось – я вступил в партию, а потом принял крещение. Вообще все промыслительно. Конечно, я… И Таня – она была сердечница. Она родила Сережку, нашего сына. И кто мог знать, что она совершит подвиг, родив его, честно говоря?
Сергей Николаевич: А врачи не советовали этого делать?
Евгений Стеблов: Ну да.
Сергей Николаевич: Отговаривали?
Евгений Стеблов: Они не то чтобы не советовали, а они у меня спрашивали: «Кого оставлять – мать или ребенка?»
Сергей Николаевич: Вот так, да?
Евгений Стеблов: Да. И кто мог знать, что мы на самом деле родили монаха. Ну, сейчас он инок. Никто этого не знал. И он, думаю, не знал.
Сергей Николаевич: Но вот то, что ваши эти такие духовные поиски как-то активизировались после этой аварии, после этих испытаний – наверное, в этом не было случайности? Или что-то было дополнительное?
Евгений Стеблов: Ну, вы знаете, у меня же нерв вот здесь был травмирован. И для того чтобы восстанавливать нерв… Мама моя тогда йогой занималась, и она меня немножко… Был такой профессор Бродов, автор фильма документального «Йоги – кто они?». В то время очень много было…
Сергей Николаевич: Очень много, да.
Евгений Стеблов: Да-да-да. И вот она была с ним знакома. А так как нерв восстанавливать надо, в общем, я стал пробовать какие-то занятия йогой для восстановления руки. Но очень быстро я… Во-первых, я сразу понял, что ни в каких групповых занятиях, это не мое, мне это не нужно.
И потом я стал… Но я всегда, почти с самого начала, я 40 лет занимался упражнениями, православной молитвой. И вот один раз, когда я был на даче, за городом, я еще бегал с утра. Там такое место было за деревней, около пруда. Я там купался, а потом занимался йогой. А в конце я вставал, вот так руки воздевал к небу и читал всегда «Отче наш». И вот один раз, когда я читал «Отче наш», я вдруг стал расширяться. Причем я же как артист очень хорошо себя контролирую, понимаете, и поэтому это не было какой-то галлюцинацией. У меня было абсолютно реальное ощущение, что я – не вот это тело (опять же в продление темы), а это нечто большее. Не то что большее или меньшее, а что я связан со всем миром, и что одной рукой я могу достать, образно говоря, до звезды, а другой – до травы. И это не было галлюцинацией, потому что я понимал, что я в реальности. И это длилось секунд двадцать.
И после этого я пытался это повторить несколько раз, но никогда этого не получалось. Но после вот этого… Если раньше я слышал какие-то разговоры по телевизору, ученые выступали, астрофизики, и говорили про сворачивание пространства, разворачивание пространства, то это так для меня умозрительно звучало. А тут… Я не могу это объяснить. Но когда я сейчас слышу подобное, внутренне я говорю: «Угу». То есть я понимаю, о чем речь. Я мгновенно обрел какое-то знание. Я его не могу теоретически передать, рассказать. Но то, что я что-то больше стал понимать, чем до этого – это факт.
Сергей Николаевич: Скажите, вот интересно. Вы приходите к вере, крестились, но при этом продолжается играть в театре. А все-таки по церковному канону актеры… Как известно, их даже не хоронили за церковной оградой.
Евгений Стеблов: Вы знаете, об этом… Вот тут Святейший освящал Дом ветеранов сцены Союза театральных деятелей, в Питере. А там новый храм, там вообще реконструкцию потрясающую сделали, и новый храм он освящал. И он как раз говорил на эту тему, потому что это расхожее такое мнение. Ну, это было в те времена, знаете, когда и театров-то не было. Скоморохи, шутовство…
Сергей Николаевич: Шутовство?
Евгений Стеблов: Он сказал, что если народ любит артистов, испытывает симпатию какую-то – это же проявление личности. Артист вкладывает свое сердце.
Сергей Николаевич: Свою душу.
Евгений Стеблов: Да, душу. Ну, это, конечно, в том случае, если они вкладывают. Разные опыты есть. И это совершенно…
Сергей Николаевич: То есть противоречия в этом нет, да?
Евгений Стеблов: Никакого. Главное – ради чего. Если ты ради того, чтобы: «Ах, вот я какой! Вот я и так могу, и эдак!» Или меня удивляет, когда представители шоу-бизнеса и эстрад: «Мы не можем жить без этой энергии». Ну, это, извините, какой-то вампиризм. Что значит «не можем жить без этой энергии»? Что они питаются вот аплодисментами. Меня это, кстати, никогда не привлекало. Эфрос не любил, когда на публику работали. Ну, как бы у меня от него какая-то такая школа. Ты бросил, подобрали – хорошо; не подобрали – иди дальше, согласно своих задач и так далее. Поэтому я думаю, что… Я так это в свое время сформулировал: работа наша может быть целительной. Мы создаем некое какое-то пространство, душевное и духовное пространство, в котором и другим хорошо, другим легче, если это так. И поэтому я достаточно строго подхожу…
Сергей Николаевич: К выбору ролей?
Евгений Стеблов: К выбору, да. Я никогда не берусь… Единственная роль, которую я сыграл – это в «Гедда Габлер» (ставил Гинкас в Театре Моссовета), Ассесор Бракк, который доводит Гедду Габлер до самоубийства. И когда я эту роль репетировал, мне не хотелось доводить Гедду Габлер до самоубийства. И я такой ход нашел, что я играл… я не становился этим Ассесором Бракком, а я как бы его препарировал, как бы препарировал зло, что ли, и демонстрировал это, чтобы люди могли отличать добро от зла.
Сергей Николаевич: Для вас было большим шоком решение вашего сына стать иноком и уйти в монастырь?
Евгений Стеблов: Ну, знаете, журналисты не понимают, что иноком не просто стать.
Сергей Николаевич: Ну, уйти от мира.
Евгений Стеблов: От мира, да.
Сергей Николаевич: И, в общем, избрать такой путь.
Евгений Стеблов: Конечно, конечно. Вы понимаете, он был женат, венчан, развелся, три года они с женой прожили. Потом у него какие-то были истории, какая-то тоже была уже такая неофициальная… И когда он ушел, он мне письмо оставил. И, конечно, я не ожидал. Он как-то меня спросил, уже после ухода Тани…
Сергей Николаевич: После смерти мамы.
Евгений Стеблов: Да-да. Он меня как-то спросил. Я говорю: «Ну, роди ребенка – и уходи». Я вот так ему ответил.
Сергей Николаевич: Вы хотели стать дедушкой все-таки?
Евгений Стеблов: Ну, не то чтобы хотел. Это мужской инстинкт – продолжение рода, вот и все. Ну, это несерьезный был разговор, вот так как-то между делом. А оказалось, что это для него достаточно серьезно. И потом, когда он ушел, он оставил мне письмо и меня перед фактом поставил просто. Он написал: «При жизни мамы я на это не решался, потому что понимал, что это ее убьет как мать. А вас с бабушкой это не убьет». Поэтому он даже не сказал, куда он ушел. Первое время я не знал. Ну, это дело техники, я быстро нашел.
Сергей Николаевич: Вы страдали?
Евгений Стеблов: Нет. Нет, ну что значит – страдал? Конечно, принять, что твой род твой сын остановил, и это при том, что Таня подвиг совершила, родив его, – ну, это непросто. Но в то же время меня уже вера защищала. Я понимал, что на то есть воля Божья.
Сергей Николаевич: И это надо принять.
Евгений Стеблов: Да. Иначе бы его и не взяли туда. Туда же не всех берут. И конечно, это очень трудный путь, что он выбрал, и внутренне трудный, и физически тяжело. Я бываю там, в июле опять полечу. Я бываю раз в год у него, навещаю. И я с ними в хороших отношениях, с руководством монастыря. Я с ними даже по их предложению участвую… Они раз в год устраивают, раз в год или раз в полгода, по-разному, в разных регионах России они устраивают такой литературно-музыкально-религиозно-просветительский вечер.
Сергей Николаевич: Действо.
Евгений Стеблов: Да, действо такое. Симфонический оркестр участвует, Архангельская филармония. Это Соловки, да. А Соловки – это Архангельская область. Солисты Мариинской оперы участвуют. Братский хор, детский хор участвуют. А наместник, благочинный (это первое и второе лицо) и я, по их предложению, мы читаем тексты.
Сергей Николаевич: Религиозные или светские?
Евгений Стеблов: Ну, тексты литературные.
Сергей Николаевич: Литературные?
Евгений Стеблов: Там и стихи. Это история возникновения монастыря, история святых, которые основали этот монастырь. Потом дальше – история Соловецкого лагеря особого назначения (так называемый СЛОН) и все трагические обстоятельства с этим связанные. Школа юнг…
Сергей Николаевич: В общем, все, что было связано с историей этого монастыря, проходит неким действом.
Евгений Стеблов: Да. И вы знаете, это всегда проходит… Вот когда Крым вернулся, мы играли в Севастополе это действо, и у нас слезы были. Вот там такое было воодушевление народа, просто невероятное! Ну, это можно сравнить только на моей памяти с полетом Гагарина, когда было вот что-то такое. Мне текст в гостиницу принесли. Они мне текст немножко корректируют, потому что я не так часто это играю. И когда я его перечитывал, просто у меня слезы возникли от ощущения всего вот этого, вот того, что в Крыму тогда произошло.
Сергей Николаевич: Скажите, вот после смерти вашей жены как раз для журнала, кажется, вы написали текст (я все время пытаюсь вернуться к вашему литературному творчеству), в котором, безусловно, проявился ваш дар. Вот литературный дар у вас есть. И странно, и жаль, что как-то не было поводов его обнаружить, может быть, раньше.
Евгений Стеблов: Нет, сначала-то я написал «Возвращение к ненаписанному», повесть.
Сергей Николаевич: Да-да-да, повесть.
Евгений Стеблов: Ее опубликовал журнал «Октябрь» в 83-м году. Потом ее опубликовал журнал «Славянские погляды», тогда Чехословакия была, в Словакии. И потом редакция одного из журналов на меня вышла, и они мне заказали книжку написать. Я сделал эту книжку, туда вошла повесть моя первая и еще отдельные рассказы.
Сергей Николаевич: То есть вы пишете, да?
Евгений Стеблов: Ну, редко, время от времени. Это журнал «Алгоритм». Царствие ему небесное, главный редактор был, замечательный такой человек. Ну, он просто мне звонил: «Когда покажете? Когда покажете?» Как-то я ему показал, и он говорит: «Ну все, ну есть уже, уже книжка есть. Давайте сводите концы с концами – и будем публиковать». Ну вот. А потом…
Дело в том, что когда Таня ушла, я… Ну, как сказать? С одной стороны, она понимала, что она уйдет и уходит, потому что она очень мужественный была человек. Она мне сказала примерно за месяц до ухода: «Ты женись». И я сказал: «Я женюсь, я женюсь, но не хочу на эту тему говорить». И потом она…
И вообще тоже все мистика какая-то. Ну, как сказать? Когда с ней случались какие-то… никогда меня не было дома, никогда. Меня как будто вынимали из этой ситуации. И последний раз меня… А я же первый заместитель председателя Союза театральных деятелей. И меня мой непосредственный начальник Александр Александрович Калягин послал открывать памятник Станиславскому в Караганду вместе с премьер-министром Казахстана – ну, такое протокольное мероприятие. И в мое отсутствие это произошло, удар. Потом она еще жила в реанимации.
И когда я вернулся… Я постарался из этого протокола выскользнуть. Значит, когда я вернулся, мы сразу с Сережей поехали в клинику. А ее повезли на МРТ, она была без сознания, в коме. И врач, который ее ведет, он отошел. Мы за ним побежали и сказали, что вот я приехал. Она потом подошла. А другой врач, который дежурил, говорит: «Так вот ее сейчас везут». И каталка с Таней едет. И я так невольно говорю: «Танюша!» А врач уже подошла, которая ее вела, и говорит: «Она вас слышала». А они знают реакцию.
Сергей Николаевич: Что слышат те, кто в коме?
Евгений Стеблов: Да, они слышат, а врачи знают эти микрореакции какие-то. И потом она очнулась, через несколько дней, пришла в сознание. И мне врач говорит: «Вот Татьяна Ивановна у нас пришла в себя». Я говорю: «Так можно ей трубку-то дать?» Она говорит: «Ну, давайте попробуем». Она дала ей трубку. И я что-то такое ей говорю: «Танюша, мы за тебя молимся, молимся, молимся…» И меня как-то слезы захлебнули. А она… Я потом узнал, мне врач сказала, что когда она очнулась, первое, что спросила: «Женя был?» Значит, она слышала.
Сергей Николаевич: Я думаю вот о чем. Бог посылает такие испытания, самые разные…
Евгений Стеблов: Да.
Сергей Николаевич: Вот вашей маме 94 года.
Евгений Стеблов: Вот недавно было, да.
Сергей Николаевич: И дай Бог ей здоровья. Ну, как бы просматривая эту ленту жизни, вы думаете о том, что – зачем?
Евгений Стеблов: Зачем? Ну, я тут придерживаюсь мнения по этому поводу Серафима Саровского: «Смысл жизни в стяжании духа святаго», – как в Церкви говорят, то есть в трансформации человека. Человек – на мой взгляд, это, с одной стороны, потенциальное животное, а с другой стороны, потенциальный ангел. И вот насколько он от животного к ангелу (я схематично говорю) продвинется за эту человеческую жизнь – собственно в этом и его предназначение. Вот движение от животного к ангельскому. Ну, это не нам судить. Эту оценку там дадут потом.
Сергей Николаевич: Это был Евгений Стеблов в программе «Культурный обмен» на Общественном телевидении России. А я, Сергей Николаевич, прощаюсь с вами. Всего доброго, до свидания!