Константин Богомолов: Есть грань личного вкуса. Важно, чтобы она не подчинялась общественному ханжеству и чужой несвободе
Сергей Николаевич: Здравствуйте! С вами Сергей Николаевич. Это программа «Культурный обмен» на Общественном телевидении России.
Мы продолжаем наш театральный цикл. И сегодня мы поговорим о Московском театре на Малой Бронной. Это театр сложной судьбы. Когда-то в этом здании располагался ГОСЕТ, Государственный еврейский театр, закрывшийся в 49-м году, то есть ровно 70 лет тому назад. А в 68-м году театр – он раньше назывался просто Московский драматический театр – приобрел название Московский театр на Малой Бронной. Таким образом было подчеркнуто его городское, столичное местонахождение.
Расцвет театра связан с именем выдающегося режиссера Анатолия Эфроса и его спектаклями, которые я имел удовольствие видеть во времена своей театральной юности. Впрочем, после вынужденного ухода Эфроса в 1985 году особых достижений в истории Театра на Малой Бронной не наблюдалось, за исключением, может быть, недолгого периода, когда главным режиссером был Сергей Женовач. За это время сменилось немало главных режиссеров. Были здесь и отдельные удачи, было много и проходных спектаклей. Сегодня к Малой Бронной приковано особое внимание – с нового сезона театр возглавил режиссер Константин Богомолов.
Костя, привет.
Константин Богомолов: Здрасте.
Сергей Николаевич: Мы давно не виделись. И много всего в вашей жизни произошло за это время, в том числе этот театр. Я очень хорошо помню одно из ваших интервью. Вы говорили, что, в общем, не хотите быть главным режиссером, это слишком много ответственности, ненужных обязанностей. Что поменялось? Или все-таки виноград был зелен тогда?
Константин Богомолов: Ну, я не знаю, зелен был виноград или нет. Во всех этих разговорах всегда было немало такой самозащиты, потому что мне никогда не предлагали возглавить театр, в течение долгих лет не было таких предложений. И мне казалось внутреннее это достаточно несправедливым и неправильным, потому что мне казалось, что я давно готов к этому, и амбиция такая была.
Иногда оставалось только защищаться от этого фразами «мне не нужно это». А иногда действительно было искреннее настроение, что это та вода, в которую я не хочу вступать, потому что это ответственность, а мне казалось, что интереснее и органичнее для меня самого перемещаться с места на место и завоевывать новые пространства, новых людей и так далее.
Но, по большому счету, конечно же, амбиция стать театральным менеджером у меня была всегда. И я очень рад, что…
Сергей Николаевич: …такой шанс появился.
Константин Богомолов: …она имеет возможность реализоваться.
Сергей Николаевич: Какая-то внутренняя связь с этим местом, с этим театром у вас была в предыдущие годы?
Константин Богомолов: Ну, был спектакль «Много шума из ничего» около десяти лет тому назад, который был для меня очень знаковым, потому что он как-то обозначил первый большой мой режиссерский успех. Сюда пришел Олег Павлович Табаков, посмотрел спектакль и после этого позвал меня работать в «Табакерку». Это была первая встреча, знакомство с Табаковым, оно произошло здесь, в администраторской Театра на Малой Бронной.
Сергей Николаевич: Такое историческое место. Тем не менее все-таки у Театра на Малой Бронной есть свои истории, есть свои легенды. Конечно же, это спектакли Анатолия Васильевича Эфроса. Вы их, наверное, не застали, да?
Константин Богомолов: Нет конечно
Сергей Николаевич: Но присутствие это вы ощущаете здесь по прошествии какого-то времени, находясь здесь?
Константин Богомолов: Это очень сложный вопрос, потому что я все-таки достаточно опытный человек, и у меня ушло при приходе в театр – в любой театр – некое ощущение мифа. Я хорошо помню, когда я пришел впервые во МХАТ ставить, и вот там было какое-то волнение от этой сцены. Потом было странное ощущение от прихода на сцену «Ленкома». Но, например, уже когда я пришел почти два года назад ставить в БДТ, у меня не возникло какого-то особенного ощущения, что вот я прихожу на какую-то особенную сцену, где все пропитано каким-то особенным духом.
Я теоретически, рационально понимаю, мозгом понимаю, что это легендарная сцена – сцена БДТ, сцена Малой Бронной, сцена другого какого-нибудь театра, серьезного и с историей, – но мой профессиональный опыт глушит вот эти моменты страха, волнения в проживании и переживании какой-то особенности. То есть для меня это просто площадка.
Это примерно то, что произошло с литературой. Когда я был школьником или когда поступил на филологический, я читал книги как книги, как тексты. Сейчас я читаю тексты как материал к работе над спектаклями. Я слушал музыку как музыку, а сейчас я слушаю музыку как элемент возможного оформления спектакля. Также я прихожу в любой театр и смотрю уже на то, как он организован, как он…
Сергей Николаевич: То есть такой более прикладной, практический взгляд?
Константин Богомолов: Да, прикладный и сиюминутный. То есть – здесь и сейчас. Я смотрю на театр, в каком он виде находится здесь и сейчас, не особо вдаваясь и подключаясь к тому, каким он был.
Сергей Николаевич: И в каком виде вы застали Театр на Малой Бронной? Какой он здесь и сейчас, на ваш взгляд?
Константин Богомолов: Вы знаете, я не очень хочу говорить о том, что здесь происходило. Это, наверное, не очень этично. Здесь непростая организационная ситуация, непростая финансовая ситуация. И это я не скрываю. Но это не относится к художественной части.
Спектакли бывают лучше, хуже. И они продаются лучше или хуже не потому, что они хорошие или плохие, а потому, что их иногда плохо продают, допустим. Или не уделялось внимание какому-то пиару, необходимости продвигать театр. У всех свои стратегии, у всех свои способы жизни, профессиональной деятельности и так далее.
Мое ощущение… Я прихожу со своим ощущением и понимаю, что лучшее, что я могу дать этому театру – это свою витальность, свое какое-то понимание успеха и радость успеху, привить это ощущение победительности и успеха этому театру, которого, мне кажется, ему не хватает.
Я не скрываю, что мы будем обновлять тотально репертуар. За два года мы должны практически полностью обновить репертуар, оставив буквально несколько названий, которые, безусловно, художественно ценны и одновременно пользуются успехом у зрителя. Вот это очень важная позиция – успех у зрителя, заполняемые залы, – с которой здесь некоторые, прямо скажем, проблемы.
Сергей Николаевич: Есть проблемы, да?
Константин Богомолов: Да, существенные.
Сергей Николаевич: Мы просто вспомнили имя Олега Павловича Табакова. Он был человеком успеха, он любил успех, он не прощал неуспех. А вот что для вас является успехом?
Константин Богомолов: Вы знаете, для меня успех – это в существенной степени следствие таланта. Театр – это та сфера, в которой… Я все время говорю, что это та сфера, в которой ты должен уметь балансировать между сохранением себя и способностью нравиться. Это очень важный баланс и соединение двух очень странных, вроде бы разных вещей. Настоящее искусство театра именно в этом – в способности сохранить себя и в любви к тому, чтобы нравиться, умению нравится.
Сергей Николаевич: Я хотел спросить вас вот о чем. В связи с тем театром, моделью театра, которую вы хотели бы построить или, по крайней мере, вы о нем часто говорите, вы называете – театр буржуазный.
Константин Богомолов: Да.
Сергей Николаевич: Буржуазный театр – что это такое? Какой смысл вы вносите в это словосочетание?
Константин Богомолов: Это театр, который существует для индивидуальностей. Театральный зал – очень специфическая вещь, это ведь все-таки в какой-то степени толпа. И как важно актеру, выходя на сцену, сохранить себя и при этом нравиться, так же важно и зрителю, который приходит в зал, оказавшись в этой условной толпе из 100 человек, из 500, 600, 800, 1 000 человек, при этом сохранить себя.
Для меня буржуазный театр – это тот театр, который наполняется людьми, способными быть отдельными друг от друга и при этом не боящимися оказаться в некоем медийном пространстве с другими людьми – с людьми, которые приходят в театр не как на митинг, не как на площадь, а как в дом, к своим гостям, как в светский салон, если угодно, как на концерт классической музыки.
И вот это удовольствие от публичного выхода… Потому что театр – это еще и публичный выход для зрителя, правильно? Это же не только такое культурное мероприятие, а это все-таки и светский выход. Это важно. Удовольствие от этого и одновременно способность сохранить себя в зале, сохранить свою способность к индивидуальному восприятию, способность выстраивать со сценой сложный диалог, не выслушивать проповедь. Запрос от зрителя должен быть не на проповедь, не на мораль, не на правила жизни, которые зритель может получить со сцены, а на диалог.
Сергей Николаевич: И еще очень важное отличие буржуазного театра, по крайней мере как я его понимаю, – это театр звезд – ярких индивидуальностей.
Константин Богомолов: Вот это правильная формула: ярких индивидуальностей, актеров как ярких индивидуальностей. Вы знаете, наверное, по тому, что я делал во МХАТе, в «Ленкоме», я не люблю звезд. Для меня важно, чтобы… Для меня особенно важно, чтобы актеры в моих спектаклях, даже известные, по-новому и неожиданно раскрывались.
Сергей Николаевич: Всегда приход режиссера, нового художественного руководителя в театр связан с некоторым таким страхом и трепетом, что он приведет своих актеров или будет приглашать звезд. В свое время проблема, которая возникла в этом театре у того же Эфроса, связана была с тем, что он стал приглашать актеров известных, других; он должен был заряжаться их энергией. И возник неизбежный конфликт с труппой – с людьми, которые здесь были на ставках и в штате.
Вот что в этом смысле? Предполагается какое-то преображение труппы Театра на Малой Бронной?
Константин Богомолов: Да, конечно. В первую очередь это преображение должно касаться не замены одних людей другими, а внутреннего преображения тех людей, которые здесь работают. Поэтому я сразу привел сюда очень много режиссеров, построил очень много планов, чтобы люди были загружены работой максимально, чтобы могли начать себя проявлять, чтобы могли стряхнуть какой-то сон, сонливость или пыль иногда; или просто вернуться на сцену, потому что многие не выходили долгое время на сцену, хотя, безусловно, являются талантливыми людьми.
Поэтому первый этап работы с труппой – это максимальная загрузка работой. При этом я никому из режиссеров не навязываю актеров. Я просто говорю… Мы вместе выбираем название, и я говорю: «Мне кажется, что могли бы работать вот эти и эти люди в этом названии на этих ролях». Но режиссеры смотрят труппу осознанно, встречаются с людьми, устраивают кастинги.
Конечно же, я не буду скрывать, здесь многовато людей в труппе для такого небольшого, в общем, театра – 65 человек. Это много. Это означает, что существенная часть людей, даже если они хороши, они просто не будут загружены работой, потому что объективно 40–45 человек вполне могут тянуть репертуар, быть полностью загруженными и отрабатывать те деньги, которые они будут получать, я надеюсь, когда мы обновим репертуар и начнем зарабатывать хорошие деньги, сможем выплачивать актерам достойную зарплату.
Поэтому, конечно же, я предполагаю, что какому-то количеству людей, которые объективно не будут востребованы режиссерами, им, наверное, придется покинуть театр. Это не касается актеров старшего поколения ни в коем случае. Наоборот, мы намерены оказывать им максимальную поддержку – и творческую, и социальную поддержку, потому что это я рассматриваю просто как долг некий. Они будут получать работу и возможности. Но в любом случае они всегда часть театра, навсегда уже часть театра.
А молодым, конечно, надо доказывать себя. И они будут доказывать себя. Если они не могут доказать себя… Ну, мы живем в мегаполисе, в котором не трудно найти работу: здесь много съемок, здесь много театров, здесь много всего. И получать, в общем, совсем небольшие деньги у государства и сидеть на ставке, ничего не делая, – это, мне кажется, некрасиво.
Тем более что… Повторяю, режиссеры сюда приглашены очень разные, очень разных стилей, очень разных направлений. И если среди этого множества режиссеров ты не получил распределение на роль, то на что тогда жаловаться?
С другой стороны, я не исключаю того, что сюда будут приходить люди. Принцип очень простой: это должны быть индивидуальности, которых нет в театре, яркие индивидуальности, которые необходимы этим режиссерам, которые сюда приходят. Это не более одного-двух приглашений на каждую конкретную работу – опять же при условии того, что это действительно индивидуальности, которых нет в театре.
И еще одно важнейшее условие: это люди, которые готовы остаться в этом театре и назвать этот театр своим домом. То есть это не приглашение звезды из другого театра, с которым мы будем долго и тщательно согласовывать репертуар нашего театра. Нет, человек должен приходить сюда с перспективой остаться здесь и назвать этот театр своим основным местом работы, положить сюда трудовую книжку.
Сергей Николаевич: На новый сезон вы объявили (по крайней мере, это то, что я знаю) премьеру, свою собственную постановку – это «Покровские ворота» Леонида Зорина. Это пьеса, которая когда-то шла в этом театре и была таким надежным кассовым хитом. Почему вы выбрали это название?
Константин Богомолов: Ну, во-первых, я посчитал важным начать свою работу не с реализации каких-то сложных и экспериментальных задач, а именно с кассовой работы, и одновременно работы, которая даст актерам хороший материал, и одновременно работы, которая будет мне в удовольствие и в радость, потому что я ужасно люблю этот текст, «Покровские ворота», я ужасно люблю фильм. Мои родители и я сам дружили с Михаилом Михайловичем Козаковым, который ставил фильм и ставил здесь этот текст. Спектакль будет в определенной степени посвящением ему.
Как-то здесь все сошлось. И я решил, что будет правильно первую работу сделать именно такую. Это связано и с историей театра. Это связано и с людьми мне дорогими и близкими. Это связано и с моим ощущением жизни, радости и любви к разному театру – и театру сложному, экспериментальному, и театру такому коммерческому (в хорошем смысле). В конце концов, в последние годы во МХАТе я сделал немало именно такого рода работ. Да и, например, «Славу» в БДТ я отношу тоже к такого рода работе – к спектаклю, который находится на грани коммерции и искусства.
Сергей Николаевич: Я бы сказал, что спектакль «Слава», который я видел в БДТ, обнажил в вас такого певца большого советского стиля на самом деле. И в каком-то смысле выбор «Покровских ворот» – это, наверное, такой советский стиль лайт, но тем не менее некоторая такая ностальгическая волна присутствует.
Константин Богомолов: Я не могу сказать, что «Покровские ворота» будут сделаны именно в советском стиле. Посмотрим. Это не ностальгическая волна. Мне кажется, что «Слава» – это очень жесткий спектакль. И я очень радуюсь той наивности восприятия зачастую «Славы», которую я обнаруживаю во многих людях, и сложности восприятия в других.
Я помню, как после премьеры ко мне подошел Кочергин и сказал какие-то замечательные слова. Он абсолютно точно считал сложную стилистику этого спектакля, сложную работу с этим помпезным советским стилем и цели этой реконструкции. А цели реконструкции очень простые были в «Славе» – они были связаны с переложением зоны ответственности на зрителя: насколько зритель способен воспринять и как он воспринимает этот текст, насколько зритель способен самостоятельно судить и самостоятельно сопротивляться тому обаянию, которое проникает в него. А оно, безусловно, там присутствует.
Мы постарались реализовать обаяние этого текста и посмотреть, как обаяние это проникает в разных людей. И это забавно, что в самых интеллигентных и сложных людей это обаяние тоже проникает. Это заставляет их и мучиться, и думать, и рефлексировать. Ну и хорошо, и прекрасно.
И как бы самый простой способ – это отослать создателям спектакля обвинения в ностальгии и воспевании сталинского стиля. Мне кажется, это самый простой способ справиться с этой тайной энергией, которая присутствует как в спектакле, так и находит себе отклик в душах людей, которые смотрят.
Сергей Николаевич: Мы заговорили о публике. Я хотел спросить: какую публику вы, собственно говоря, ждете в Театре на Малой Бронной? Ну, какую-то нишу вы определили в своем фильме «Содержанки».
Константин Богомолов: Очень разную.
Сергей Николаевич: Очень разную?
Константин Богомолов: Очень разную. Я надеюсь, здесь будут и просто москвичи, живущие вокруг, в этих центральных районах. Это и интеллигенция московская, которая еще здесь проживает местами. И студенты, которых здесь тоже масса, и молодежь всяческая. Ну и просто люди, занимающиеся делом. Разные люди.
На самом деле как я театр люблю очень разный, так и предпочитаю, чтобы публика ходила очень разная на спектакли. Я надеюсь, здесь для всех будет какая-то своя зона интереса. По крайней мере, ко мне и на «Идеального мужа», и на «Карамазовых», и на «Мужей и жен», как мне кажется, ходили очень разные люди, совсем разные, разных доходов и достатка разного, и разных положений социальных, и разных совершенно взглядов. Поэтому – просто разные люди.
Сергей Николаевич: «Человек – это тайна. Моя задача – возвращать людям ощущение, что вокруг тайна и что другой человек – это тайна», – ваши слова.
Константин Богомолов: Да.
Сергей Николаевич: А в чем для вас заключается главная тайна театра?
Константин Богомолов: Не знаю. Я точно знаю, что театр круче всех искусств, кроме слова. Но слово – это не вполне искусство. Слово – это взаимодействие с совсем какой-то другой энергией, энергией жизни вообще в принципе. Слово – это что-то сакральное.
Театр, я думаю, он очень про жизнь. Он вообще связан, таинственно связан (сейчас скажу такую странную вещь) с технологиями жизни. Как жить? Как выживать? Как быть счастливым? Как любить? Как сохранять себя? Как не быть рабом? Ответы на все эти вопросы кроются в технологиях театра. Только через театр ты можешь понять, как, например, любить и ценить себя и свою индивидуальность, а значит – любить и ценить другого человека и его индивидуальность.
В жизни это сделать очень трудно. А когда ты заходишь на территорию театра и понимаешь, что, когда ты начинаешь это делать, ты начинаешь постигать эту науку, к тебе приходит успех, рождается что-то хорошее, что-то прекрасное, что люди здесь становятся счастливыми, и актеры, и режиссеры, и зрители, – потом ты возвращаешься в жизнь и говоришь: «Ребята, действительно надо любить себя, ценить себя – и будешь любить и другого человека тогда, и ценить другого человека». Это действительно так, это работает.
Сергей Николаевич: А в жизни вам это удается делать?
Константин Богомолов: Мне кажется… Я не беру на себя ответственность сказать, что мне это удается или нет. Но иногда я чувствую, что я другого человека меняю – и меняю не насилием, а именно вот этой любовью к его индивидуальности, именно в жизни. И я чувствую какую-то очень хорошую энергию в ответ. И это создает какое-то ощущение счастья.
Сергей Николаевич: Я просто подумал о том, что, может быть, распиаренная история вашей свадьбы – это попытка театрализовать эту жизнь. Или как?
Константин Богомолов: Это счастье жизни, это удовольствие жизни. Есть разные праздники: есть Новый год, есть день рождения… Я никогда в жизни не праздновал после 16 лет, после того, как ушел из школы…
Сергей Николаевич: Свой день рождения?
Константин Богомолов: Никогда не праздновал свой день рождения.
Сергей Николаевич: Почему?
Константин Богомолов: Ну, как-то мне всегда казалось неловко, что меня поздравляют просто с тем, что я родился. И мне как-то было всегда неловко. Я в этом отношении человек достаточно стеснительный. А Новый год я всегда обожал.
А что такое свадьба? Ну, между нами же все ясно, между двумя людьми. Значит, свадьба – это просто праздник, возможность сделать такой праздник для себя и для других, чтобы все были счастливы и радовались. И это прекрасный повод. Он есть. И он случается не так редко.
Сергей Николаевич: Ну, как пойдет, как пойдет.
Константин Богомолов: Но это неизменно прекрасный повод. И это счастье. Допустим, мы венчались, и там были только близкие наши люди. А свадьбу мы играем для всех.
Сергей Николаевич: Я так понимаю, что свой режиссерский дар вы там тоже употребили?
Константин Богомолов: Ну, это неизбежно. Если что-то делать, то надо же делать весело. Мы же придумываем, как мы украшаем елку на Новый год, правильно? И мы используем свой дар (у каждого свой), чтобы какие-то такие вещи придумать, например.
Точно так же и здесь – мы придумываем, как мы приедем на регистрацию в загс или как мы проведем вечер, как мы друг друга поздравим. Мы это придумываем и получаем от этого удовольствие, как дети. Просто это наше счастье жизни, это наша энергия, не более того. Вот и все.
Ну, кто в меру испорчен, тот может воспринимать это как желание хайпа или чего-то. А мы просто получаем удовольствие от жизни, от себя, от друзей, от людей, которых мы радуем и которые нам радуются.
Это так круто, когда едешь по Москве в этом катафалке! Господи, люди изумились, как будто не было прекрасных шутовских карнавальных праздников в истории Европы и нашей страны, как будто нет бесконечного числа карнавальных книг, веселий и прочего-прочего, как будто нет бесконечного фольклора, связанного с жизнью и смертью. В конце концов, это такой смех над смертью, потому что любовь побеждает смерть. Ну и надпись на этом катафалке – «Пока смерть не разлучит нас» – в конце концов, говорит обо всем.
Это так весело, когда ты едешь. Душно жутко! Мы легли в этот катафалк, было душно, решили открыть крышку, поехали. Едем. Народ нам бибикает, машет руками, фотографирует вокруг, в машинах едут, улыбаются нам. Веселятся, радуются!
Господи, мало ли, что какая-то сборная ханжей в Facebook или где-то в сетях пышет злобой и прочее-прочее. Ну что делать? Если люди не умеют радоваться жизни, то им приходится давить радость жизни в других людях. Это такая вечная проблема, вечная история. Главное, чтобы сохранялись люди в этом мире, которые могут сквозь все это идти, не обращая на все это внимания.
Сергей Николаевич: Я просто думаю о том, что есть некая грань. Кэмп, китч и прочие (вполне имеющие право на существование) жанры – они все-таки удерживают художника, и что-то удерживает его от грани того, что называется «хороший вкус», и так далее, и так далее. Вот что в этой ситуации можно этому противопоставить? И нужно ли противопоставлять?
Константин Богомолов: Чему?
Сергей Николаевич: Ну, условно говоря, есть всегда вот эта грань, которую ты можешь перейти. И есть какие-то тормоза, есть какие-то внутренние, я не знаю…
Константин Богомолов: Очень важно… Я вам скажу такую вещь. Есть грань личного вкуса. Но очень важно, чтобы она не подчинялась грани общественного ханжества, чужой несвободы внутренней, эстетической несвободы; и чтобы другие не смогли навязать тебе свою мрачную, скучную, ханжескую часто энергию.
Я настолько вижу большое количество вокруг людей, не любящих жизнь или не находящих в себе силы жить индивидуально, в соответствии со своими представлениями, а не общественными! Я настолько много вижу людей завидующих! Я предпочитаю жить, совершая даже ошибки, чем, боясь осуждающего взгляда этих людей или их слов, эти ошибки никогда не совершать. А для этого много труда не надо. Надо просто всегда соотноситься с этими унылыми людьми, ибо эти люди с радостью принимают на себя роль твоих исповедников, твоих наставников, учителей.
Я вам скажу одну такую вещь. Какое-то время прошло, и со мной произошли всякие изменения, и взгляды мои по-разному трансформировались. Но во мне произошла еще одна очень важная вещь: я перестал вообще в Facebook или где-либо публично высказывать свое суждение о каком-либо человеке – что человек подонок или человек мерзавец, или это плохой, или это предатель, или еще что-то. Я искренне не в состоянии понять любого человека, который, сидя где-то у себя дома, у себя в компьютере пишет про кого-то: «Ну какой же все-таки мерзавец!» Я вот правда не могу этого понять.
Сергей Николаевич: Вы как-то сказали, что…
Константин Богомолов: Мне кажется, что это и есть неинтеллигентность. И вообще я думаю, что человек, который высказывает суждение, теряет на него право, потому что…
Я всегда боюсь молчания, молчания других людей. Ничего нет страшнее… Вот когда я воспитываю ребенка, например, и что-то сделал ребенок не то – я скажу: «Ну зачем?» Я знаю, что для меня родительское молчание по поводу каких-то вещей всегда было гораздо более страшной вещью, чем их грозные слова осуждения.
Я скажу сейчас такую вещь, жесткую вещь. Вот я выступил с определенной идеологической поддержкой человека, который кому-то может не нравится…
Сергей Николаевич: Вы имеете в виду…
Константин Богомолов: Неважно.
Сергей Николаевич: …Собянина?
Константин Богомолов: Нет. Гораздо раньше. И вот я помню, что в Facebook разражается постом замечательный профессор, театральный человек, историк театра, разражается каким-то текстом, где просто… какой я подонок, какой я мерзавец, какая скотина. Я думаю: вот ты – образованный, сложный, умный человек, преподаешь студентам. Вот этот человек выступил с поддержкой. Ну можешь же написать: «Жаль». Ну можешь в частном разговоре сказать: «Какой все-таки он…»
Ну что заставляет тебя – человека, который претендует на звание русской интеллигенции, – прийти в Facebook и написать какой-то набор мерзких гадостей, как будто бабка на скамейке, мимо которой проходишь, и у которой это единственное, что осталось? Ну что тебя заставляет?! Ну что заставляет прийти этих людей, например, ко мне в Facebook и написать «сдохни, тварь!» или какую-нибудь гадость про любимого моего человека, или использовать слово «насосал»? Вот что заставляет вообще интеллигентного человека в публичном пространстве использовать эти слова?
Сергей Николаевич: Вас это задевает?
Константин Богомолов: Нет, меня это до определенной степени радует. Это радует. Значит, я все делаю правильно. Значит, это выходят бесы из этих людей.
Знаете, говорят, что есть такая «фабрика троллей» в Петербурге. Вот как это устроено? Мы предполагаем, что там сидит какой-то человек, и надо написать кому-то гадости в комментариях. А у этого человека много-много аккаунтов фальшивых сделано. И вот он начинает за эти фальшивые аккаунты – за какую-нибудь девочку, за какого-нибудь мальчика, за какую-нибудь бабушку, за какого-нибудь дяденьку – писать какие-нибудь комментарии. Это фейковые аккаунты. Вот сидит такой человек и сочиняет, как можно побольнее оскорбить. «Напишу-ка я: «Ах ты, конченый/конченая! Ах ты…» – какой-нибудь мат.
Но ведь они придумывают этих людей. У этих аккаунтов нет ни подписчиков, ничего. Это придуманные люди. То есть один человек сидит и придумывает, придумывает каких-то гнусных персонажей, которые могут оставлять эти комментарии.
А, например, у меня или у Ксении, или еще у каких-то людей в Facebook люди, которых я, в принципе, знаю, – и они разговаривают, приходя ко мне в комментарии, таким же языком. Они не фейковые, они не придуманы «фабрикой троллей». У них либеральные взгляды. Они как бы называют себя европейцами. А то, что из них изрыгается, та степень злобы, отчаянной злобы какой-то и желание как-то сказать гадость – вот это меня поражает. С той стороны условной этих людей придумывают…
Сергей Николаевич: А тут они существуют реальные.
Константин Богомолов: А тут, с этой условно либеральной стороны, они вот! И они такие же, какими придумывают этих гнусных людей эти работники некой «фабрики троллей». Представляете? И когда я про это подумал, я прямо поразился! Ведь это так.
Поэтому меня… Как вам сказать? Задевает ли меня это? Я беспокоюсь за моих родителей, как они это переживают. Я беспокоюсь… Ну, слава богу, у меня родители веселые, и они мне верят, в меня верят и так далее.
А что мне беспокоиться? Слушайте, я делаю свое дело. У меня в театре лучшая молодая режиссура страны с классными материалами, с Сорокиным, с Гоголем, с Пряжко, с великолепной драматургией, Вырыпаев. За что мне стыдиться и переживать?
Сергей Николаевич: Вы как-то сказали, что режиссер – это на 95% характер, а потом уже все остальное.
Константин Богомолов: Да.
Сергей Николаевич: По прошествии времени вы можете определить, какой у вас характер?
Константин Богомолов: Хороший.
Сергей Николаевич: Прекрасно! Спасибо, Костя.
Константин Богомолов: Спасибо.
Сергей Николаевич: Сегодня гостем программы «Культурный обмен» был новый художественный руководитель Театра на Малой Бронной Константин Богомолов.
«Искусство – это вовсе не то же, что мастерство. А что это – я не знаю. Знаю только, что это что-то, что остается в тебе и становится частью твоего дыхания». Это написал Анатолий Васильевич Эфрос в своей последней книге. Что осталось от искусства Эфроса? Как продолжается оно в его учениках и в этих стенах – в стенах Театра на Малой Бронной? Об этом будет наш следующий выпуск «Культурного обмена», главным героем которого станет заслуженный артист России, режиссер Геннадий Сайфулин.