Максим Диденко: Актер – это абсолютное театральное оружие, а у оружия не должно быть ничего лишнего

Гости
Максим Диденко
Режиссер, хореограф, педагог

Сергей Николаевич: Здравствуйте! Это программа "Культурный обмен" на Общественном телевидении России. С вами Сергей Николаевич. Сегодня мы будем беседовать с одним из самых востребованных и ярких режиссеров нового театрального поколения, который не устает удивлять нас поисками новой театральной образности, современного театрального языка, но, может быть, что самое главное – новых смыслов. В гостях у "Культурного обмена" – всегда неожиданный и бесконечно талантливый Максим Диденко.

Максим Диденко – режиссер, хореограф, педагог. Окончил Санкт-Петербургскую театральную академию. С 2007 года начал сотрудничество с Русским инженерным театром "АХЕ" и Центром современного искусства "ДАХ" в Киеве. В 2010-м организовал Протеатральное объединение "The Drystone", в рамках которого осуществил несколько постановок перфомансов и акций. Его спектакли, поставленные в различных театрах страны, неоднократно выдвигались на соискание разных премий, в том числе "Золотая маска", "Золотой софит", "Прорыв", Премия Сергея Курехина. Максим Диденко – лауреат Санкт-Петербургской театральной премии для молодых "Прорыв – 2014" в номинации "Лучший режиссер" за спектакль "Шинель. Балет", лауреат премии "Сноб". Сделано в России – 2016" в номинации "Театр" за спектакль "Пастернак. Сестра моя – жизнь".

Сергей Николаевич: Максим, здрасте.

Максим Диденко: Здрасте.

Сергей Николаевич: Я понял, готовясь к нашей встрече, что у вас очень серьезная театральная родословная, что вся ваша родня так или иначе были не просто актерами, а режиссерами. Такое довольно редко бывает. Расскажите немного о своих родственниках.

Максим Диденко: Ну, у меня дедушка режиссер, он работал… когда начинал, работал у Таирова артистом в театре.

Сергей Николаевич: В Камерном театре, да?

Максим Диденко: В Камерном театре, да. Но это продлилось недолго, потому что это прервала война, и он ушел служить во флот. И прослужил там довольно много времени, и стал адъютантом какого-то адмирала. Но я его никогда в жизни не видел, потому что в тот момент, когда я родился, он уже жил в другом городе, он жил в Орле.

Сергей Николаевич: А вы родились в Омске?

Максим Диденко: В Омске, да. Его жена была примой, моя бабушка была примой у него в театре – как артистка, сначала, а потом стала режиссером. Мне кажется, на этой почве они и…

Сергей Николаевич: Расстались?

Максим Диденко: Да.

Сергей Николаевич: Все-таки театр разводит.

Максим Диденко: Да. Потому что два режиссера…

Сергей Николаевич: …в одной семье. Нет, ну почему? Есть некоторые примеры.

Максим Диденко: Есть, да.

Сергей Николаевич: Кама Гинкас и Генриетта Яновская.

Максим Диденко: Кама и Генриетта, да. Но это какие-то уникальные случаи. Ну вот. И она основала свой театр в Омске, и он носит ее имя. Она уже умерла вот несколько лет назад. Называется "Студия" Любови Ермолаевой. Это городской театр, он находится в районе под названием "Химики".

Сергей Николаевич: Вообще в Омске есть какой-то прекрасный театр (я не был никогда в вашем городе), некое театральное такое пространство, такая итальянская коробка, ну, такой традиционный театр.

Максим Диденко: Омский драматический, да.

Сергей Николаевич: Омский драматический театр?

Максим Диденко: Да.

Сергей Николаевич: И все его очень нахваливают. И у вас было с самого начала желание как-то быть причастным к этому театру?

Максим Диденко: К Омскому драматическому?

Сергей Николаевич: Да.

Максим Диденко: Ну конечно. Это же был самый лучший театр в городе. Я туда ходил и наполнялся искусством.

Сергей Николаевич: В одном своем интервью вы сказали, что несмотря… Еще дядя ваш, кажется, тоже был режиссером.

Максим Диденко: Дядя тоже, да. У дяди был театр пантомимы свой. И я даже, когда подрос, стал там играть.

Сергей Николаевич: То есть для вас не было вариантов выбора профессии? Вы хотели быть человеком театра, принадлежать театру. При этом родственники вас как-то мало вдохновляли, насколько я понимаю, потому что они были какие-то грустные и одинокие люди. Нет?

Максим Диденко: Ну, просто я в детстве пытался как-то уйти с этой дорожки. Учился в физмат школе, например, какое-то время, потом в экономической школе. Все время менял еще школы. Но в результате, к сожалению, скатился все-таки в театр.

Сергей Николаевич: В режиссуру. Вначале это все-таки было актерство.

Максим Диденко: Да.

Сергей Николаевич: Я почему вспомнил это ваше интервью о том, что вы как-то, ну, с некоторым сожалением говорили о судьбе этих своих ближайших родственников? Потому что режиссер – какая-то одинокая такая профессия.

Максим Диденко: Очень.

Сергей Николаевич: Да. И несмотря на то, что, в общем, они состоялись в этой профессии, как-то их пример вас поначалу не очень воодушевлял.

Максим Диденко: Ну да, это действительно так. Мне казалось, что жизнь актеров гораздо веселее. Я мечтал сниматься в кино и поехал в столицу. Я не остался в Омске, а поехал в Петербург почему-то. Не знаю – почему. Долго-долго я был актером. И вообще у меня была такая идея – я хотел стать абсолютно универсальным, таким абсолютным артистом, который может все. И в каком-то смысле, наверное, я этого достиг. Но единственное, что в кино почему-то у меня не сложилось. Видимо, потому, что я очень острый артист был и в большей степени ушел в такую пластику.

Сергей Николаевич: То, что касается Адасинского, его группы "DEREVO". Я так понимаю, что вы вступили в это содружество, в эту компанию.

Максим Диденко: Да.

Сергей Николаевич: И он вас взял ввиду вашей такой пластической подготовки? Или он оказался вам близок просто по духу, по стилю?

Максим Диденко: Мне он оказался и близок по духу, и действительно я достаточно пластичный был, во всяком случае в ту пору, человек, потому что я занимался довольно много еще танцами. Пока в Омске я жил, я пытался как-то разные исследовать направления, танцевал в каких-то четырех коллективах разных.

Сергей Николаевич: Это был брейк-данс? Что это было?

Максим Диденко: Это был джаз-модерн. Я ходил на народные танцы. Я ходил в "Студию контактной импровизации". И ходил и репетировал в балете, в балетной студии – принца.

Сергей Николаевич: То есть классический балет, да?

Максим Диденко: В "Щелкунчике", что ли.

Сергей Николаевич: Я так понимаю, что вместе с Адасинским вы довольно много ездили по свету, по театральным фестивалям.

Максим Диденко: Да, это правда.

Сергей Николаевич: Это особый и стиль жизни все-таки, тоже отличающийся от традиционной актерской жизни работающего на стационаре или в каком-то таком государственном театре. Как бы вы его определили? Что это за жизнь?

Максим Диденко: Это кочевая жизнь. Это такая жизнь театрального солдата какого-то такого, когда все время тотально, все мысли, вообще все, все ресурсы…

Сергей Николаевич: Все сосредоточены.

Максим Диденко: Сосредоточены на работе. И я работал, еще стейдж-менеджером был, а это монтировка, размонтировка, спектакль, переезд, упаковка, распаковка. Это практически цирковая жизнь. Она вся состоит из ритуалов обслуживания своего спектакля.

Сергей Николаевич: А почему все члены труппы Адасинского всегда бриты наголо?

Максим Диденко: Ну, потому что философия Антона: актер – это абсолютное театральное оружие, а у оружия не должно быть ничего лишнего. Если персонажу нужны волосы, можно приклеить какой-нибудь паричок. А так все личные приметы стираются – и ты становишься таким универсальным просто.

Сергей Николаевич: Вас это тяготило? Ну, все-таки вы артистическая натура. Вот то, что с вас стерли все, и надо было все забыть, что вы умеете, и заниматься только театром Адасинского, только этими спектаклями, быть солдатом – это не очень вас угнетало?

Максим Диденко: В какой-то момент это начало угнетать, потому что я понял, что я это познал, я этим наполнился, я это понял. И мне стало просто скучновато. А до того, как это… Ну, это просто настолько многозадачная как бы история, что это было тяжело, но по-хорошему, потому что это очень сильно воспитало во мне, например, умение продолжительно трудиться и не отвлекаться на какие-то…

Сергей Николаевич: То есть этот метод предполагает абсолютную концентрацию на деле, и все постороннее отсекается?

Максим Диденко: Ага.

Сергей Николаевич: То есть этому вас научил Адасинский?

Максим Диденко: Боюсь, что да.

Сергей Николаевич: С грустью и страхом он сказал это. Хорошо. Но в какой-то момент вы поняли, что солдатом больше быть не хотите, а хотите чего-то другого. И вот это "чего-то другое" когда сформулировалось как-то для себя?

Максим Диденко: Ну, постепенно. Не было какого-то такого одного…

Сергей Николаевич: Мгновения?

Максим Диденко: Мгновения, да. Вот я познакомился с "Farma v jeskyni", мы задружились с театром "АХЕ". Мы сделали несколько совместных проектов.

Сергей Николаевич: А, этот инженерный театр в Петербурге?

Максим Диденко: Да. И если у Антона это такая тоталитарная система, в которой есть предводитель и есть какие-то такие очень достаточно жесткие границы всего, то у "АХЕ" это такой более рок-н-ролльный способ существования, такое относительное равноправие и, в общем, такой какой-то постоянный праздник и какой-то совершенно другой тип мышления художественного, конечно. И в общении с ними я как-то так тоже немножко освободился и на самом деле стал именно первые свои режиссерские шаги осуществлять в совместных работах с "АХЕ". И это был тоже продолжительный переходный период, когда я работал и в "АХЕ", и в "DEREVO" еще, ну, так сказать, какие-то доигрывал спектакли.

А в "АХЕ" у нас был такой проект (и он у них еще продолжает существовать), который назывался "Внутреннее сиюминутное кабаре Глория Транзит". Смысл этого проекта был такой: выбиралась неделя, и за четыре дня… Ну, набиралась какая-то команда друзей театра, каких-то приглашали людей из-за границы или каких-то, в общем, танцовщиков, ну, в общем, каких-то соседних людей, которым интересно это делать. И за четыре дня сочинялся такой концерт, назовем это так, задачей которого было не повториться. Ну, то есть было четыре дня подготовки и три дня представлений.

Сергей Николаевич: Самого действия, Да?

Максим Диденко: Представлений, да. И каждый день должен был быть другим абсолютно. И это было такое упражнение на генерацию идей и быстрое их производство, реализацию очень быструю этих идей, такую быструю коллаборацию между всеми на какой-то такой очень легкой ноге.

Сергей Николаевич: Ну, это такая кабаретная форма?

Максим Диденко: Кабаре, да.

Сергей Николаевич: То есть вы пели, плясали, скетчи показывали – что-то такое, да?

Максим Диденко: Ну, какие-то шутки-прибаутки, да.

Сергей Николаевич: Шутили?

Максим Диденко: Ну да.

Сергей Николаевич: Вот мне интересно. И у Адасинского, и в инженерном театре что для вас было успехом? Вот вы ощущали эту Глорию, эту славу? Вот что для вас был момент признания, успеха? Вы для себя это как-то формулировали?

Максим Диденко: Я как-то совершенно об этом…

Сергей Николаевич: Не думали?

Максим Диденко: …не думал, да, если честно, потому что все равно это какая-то такая на самом деле достаточно закрытая театральная система.

Сергей Николаевич: Но она предполагает наличие зрителя?

Максим Диденко: Ну, зрители приходили, но это происходило в очень маленьком театре, в котором практически вообще я всех в зале знал.

Сергей Николаевич: Тех, кто сидели в зале?

Максим Диденко: Ну да. Там, может, максимум 70 человек набиралось тогда. Ну, зал был полон всегда.

Сергей Николаевич: Но они же реагировали?

Максим Диденко: Да. Ну, это какой-то, не знаю… Мне кажется, это какой-то такой немножечко…

Сергей Николаевич: Комьюнити?

Максим Диденко: Комьюнити, да, в котором это все кому-то нужно, и так далее.

Сергей Николаевич: То есть основой все-таки не было слово, а основой была какая-то идея, какой-то образ, который был придуман и вокруг которого выстраивались…

Максим Диденко: Ну, были некоторые текстовые скетчи.

Сергей Николаевич: Сами писали?

Максим Диденко: Ага.

Сергей Николаевич: И потом каким-то образом вот этот опыт в "АХЕ" резонировал как-то, отозвался в ваших больших режиссерских работах?

Максим Диденко: Конечно, конечно. И вообще долго Паша Семченко был художником. Мы вместе сделали довольно большое количество спектаклей в Москве. Мы сделали "Хармса", "Конармию" и "Идиота". Три спектакля с Пашей я сделал. Он был художник-постановщик.

Сергей Николаевич: То есть это был ваш партнер, это был ваш соратник, да?

Максим Диденко: Да, да, да.

Сергей Николаевич: А когда произошел переезд в Москву?

Максим Диденко: Я познакомился с Юрой Квятковским. Он выпускник Брусникина, и он как бы в мастерской один из мастеров, в мастерской Брусникина. И он как-то позвал меня провести мастер-класс. Это было, наверное, лет пять назад, я бы сказал. Пять лет назад какой год был? 2013-й.

Сергей Николаевич: 2013 год, да.

Максим Диденко: 2013 год. Я думаю, в 2013 году это было. Он меня позвал, я приехал, провел мастер-класс. И он позвал вместе с ним сделать спектакль под названием "Второе видение" на курсе вот этом знаменитом, который стал театром. Я сделал этот спектакль, и спектакль этот имел такой… Он прошел в Боярских палатах, и он имел такой некоторый успех, назовем это так, но тоже масштаба вот именно антресольного, потому что там тоже было человек, не знаю, 80 зрителей, наверное. И потом Брусникин предложил мне сделать спектакль большой уже самому. И я сказал, что я хочу сделать "Конармию". Он сказал: "О'кей". И "Конармия" была очень успешна.

Сергей Николаевич: А почему Бабель? Почему вы его выбрали для такого большого московского дебюта, для первого самостоятельного спектакля?

Максим Диденко: Я был уверен на самом деле, что я сделаю это в Москве. Я просто очень хотел сделать это. Ну, я был уверен, что я очень хочу прямо сделать этот текст. Я даже подумывал предложить Антону, чтобы сделать с "DEREVO".

Сергей Николаевич: Еще с "DEREVO", да?

Максим Диденко: Да. То есть это просто было желание сделать этот текст.

Сергей Николаевич: А чем он вам так дорог и близок?

Максим Диденко: Темой и языком, наверное, вот двумя вещами. Мне кажется, это просто великий текст как художественное произведение на какую-то тему, которая мне чрезвычайно близка. Революция и Гражданская война – это какой-то такой котел, в котором во многом сварилась сегодняшняя наша реальность.

Сергей Николаевич: А вообще поразительно то, что мы говорим все время о ваших каких-то пластических экзерсисах, о каких-то таких постановках, где слово не имеет большого значения, а ваш дебют все-таки состоялся на основе…

Максим Диденко: Текста.

Сергей Николаевич: …текста.

Максим Диденко: Ну да.

Сергей Николаевич: И текст оказывается, в общем, ключевым элементом всей этой конструкции, потому что потом то, что вы будете делать и в "Гоголь-центре", и в других – все-таки другие проекты. Все-таки вы шли от текста, да?

Максим Диденко: Ну да. Мне показалось, что это, наверное, важно, потому что я осмыслял то, что делали мои учителя. И мне казалось, что всему этому, на мой вкус, не хватало какой-то архитектуры в виде именно текста, потому что текст – это все-таки такой архитектурный костяк, на котором можно что-то осмысленное выстроить. Ну, как мне кажется. Это, конечно, совсем необязательно должно быть так, но, на мой вкус, это сейчас прямо важно.

Сергей Николаевич: Интересно, что вы берете пелевинского "Чапаева и пустоту", и спектакль называется – психотерапевтический тотальный метаспектакль. Что это такое, расскажите? И вообще что такое психотерапевтический эффект? Вы ждете его от театра?

Максим Диденко: Ну, он лечебный.

Сергей Николаевич: Лечебный?

Максим Диденко: Конечно, лечебный театр.

Сергей Николаевич: Это так и назовем – лечебный театр Диденко, да?

Максим Диденко: Лечебный театр, да. Ну, в данном случае этот спектакль – там все персонажи лежат в психушке. В общем, такая история. И в этом спектакле я так сделал, что среди зрителей сидит Дмитрий Брусник, и он как бы является… и иногда Николай Чиндяйкин. И он играет профессора Тимура Тимуровича, который, в общем, лечит Петра от психофазии. И зрители – как бы они тоже пациенты в этот момент.

Сергей Николаевич: А вот в вашей жизни был какой-то спектакль, какое-то действо, может быть, которое имело для вас безусловный такой психотерапевтический эффект, такой лечебный эффект? Ну, если найти какие-то аналогии тому, что вы делаете в театре.

Максим Диденко: Когда я посмотрел комедию "DEREVO", меня это очень серьезно потрясло вообще на каком-то прямо бытийном уровне, и я прямо ушел в совершенно другой театр, такой ритуальный как бы. Потому что театр такой государственный – как сказать? – он не так глубоко проникает в нашу жизнь, ну, когда вы им занимаетесь даже. Ну, когда вы им занимаетесь, и, по сути дела, получается, когда вы смотрите его тоже. Это как бы что-то, что существует отдельно.

Сергей Николаевич: Вот это очень интересный момент, потому что в течение всего XX века и, соответственно, в XXI веке режиссеры и театр пытались всегда преодолеть то, что называется "королевской линией рампы", да? Вот эти новые какие-то коммуникативные возможности театр все время открывал: вовлечение зрителя, привлечение зрителя. А в вашем театре как бы все-таки все равно остается зритель зрителем, он не становится участником процесса?

Максим Диденко: Ну, в разных ситуациях…

Сергей Николаевич: По-разному?

Максим Диденко: По-разному, да. В случае "Черного русского"…

Сергей Николаевич: Вот иммерсивный театр. Собственно говоря, с вас, с этого спектакля началось целое такое модное движение. Ну, спектакли, такие "ходилки", "бродилки" (или как они называются?) были и до "Черного русского".

Максим Диденко: Да.

Сергей Николаевич: Но безусловный успех, такой коммерческий, я бы даже сказал…

Максим Диденко: Ну, какой-то формат определенный.

Сергей Николаевич: Да, вы его определили. Что для вас тут было важно? Вы взяли опять же текст. Это был "Дубровский", да? Это был роман Александра Сергеевича Пушкина. И вы хотели что?

Максим Диденко: Ну, на самом деле то, что проект этот имел успех и вообще сам формат – это был абсолютно продюсерский ход. Лена Новикова и Даша Золотухина позвали меня и сказали: "Максим, в этом здании нужно сделать спектакль".

Сергей Николаевич: То есть не было определенного "что", да? То есть вы сами должны были решить?

Максим Диденко: Не было определенного "что", но был определен формат. И это совершенно не моя заслуга, а это заслуга их. Я подумал, что надо делать русский текст, потому что мне вообще нравится… Если работать в России, то, мне кажется, надо работать с какими-то корневыми, в том числе с точки зрения языками, вещами, которые в культуру…

Сергей Николаевич: …вписаны и существуют.

Максим Диденко: …вписаны. Ну, собственно культура на этих вещах сама и держится в каком-то смысле. Потому что это, мне кажется, гораздо сильнее попадает в сознание русского человека, чем какой-нибудь текст. Потому что они предлагали какие-то другие варианты, не русские.

Сергей Николаевич: Но вы настояли на "Дубровском"?

Максим Диденко: Ну, я предложил, да, "Дубровского". Я как бы ко всем своим вещам отношусь немножечко – как сказать? – как к таким головоломкам, как к таким этюдам, что ли, как к таким упражнениям в прекрасном. И мне просто интересно решать такие сложные многоходовые и многоуровневые задачи. И я в этом смысле просто создаю эти произведения, как-то не очень заботясь от ом, как они будут продавать и как вообще люди будут их смотреть.

Сергей Николаевич: У вас есть хорошая такая формулировка. Ну хорошо, я не знаю, сапожник сделал ботинки. Но не все ли равно, кто их будет носить и как он их будет носить? Нет, ну естественно, желательно, чтобы они были комфортные, красивые, удобные. Но отвечать за то, как они будут использоваться… Вот так вы относитесь к своим действам, которые ставите на разных сценах?

Максим Диденко: Я стараюсь, чтобы хорошие люди их носили просто. Я кому попало ботинки не делаю.

Сергей Николаевич: Кому попало вы не делаете, да?

Максим Диденко: Да.

Сергей Николаевич: И я так понимаю, что хороших людей вы нашли и в "Гоголь-центре", когда откликнулись на предложение Кирилла Серебренникова сделать спектакль по Пастернаку? Или вы пришли уже с идеей о Пастернаке?

Максим Диденко: Ну, первый же был Хармс.

Сергей Николаевич: Да, вы же еще про Хармса ставили.

Максим Диденко: И на самом деле был первый день рождения у "Гоголь-центра", и я оказался там на этой вечеринке. И Галя Солодовникова меня познакомила с Кириллом. Я подвалил сразу к Кириллу и сказал: "Кирилл, я хочу поставить у вас в театре спектакль". Он такой: "Какой?" Я говорю: "Конармию". Он такой: "Ну нет. "Конармия" – это вообще материал…" Ну, типа нет, потому что вот был спектакль где-то в Театре Вахтангова.

Сергей Николаевич: Да, много-много лет назад.

Максим Диденко: И говорит: "Наверное, нет. Это какое-то ретро вообще. Нет". Я говорю: "Понятно". Потом подошел и ему через полчаса говорю: "А вот "Кровавую свадьбу" я хочу поставить в театре". Он говорит: "Ну, "Кровавую свадьбу" ты можешь поставить в любом театре, вообще в любом театре. "Кровавая свадьба" – это такой материал… Если ты в моем театре ставишь, то должно быть что-то другое". И еще через полчаса я подошел к нему и сказал: "А вот "Разговоры" Липавского?" Он такой: "М-м-м… Ну, пойдем, обсудим". То есть мы договорились с ним на вечеринке этой. На следующий день он мне написал в Facebook, я к нему приехал. И мы сошлись на Хармсе. А Пастернак на самом деле… Они с Антоном придумали проект "Звезда".

Сергей Николаевич: С Антоном Адасинским?

Максим Диденко: Да. Проект "Поэт Серебряного века". И вот каждый берет… Начиналось все там с двух вещей, потом стало три. А потом они решили, что вот эта звезда, что пять лучей. А до этого мы обсуждали вообще с ним Маяковского – "Баню", что ли.

Сергей Николаевич: Вот то, что касается Пастернака…

Максим Диденко: Но я выбрал Пастернака.

Сергей Николаевич: Это был ваш выбор, да?

Максим Диденко: Да. Потому что по Маяковскому я сделал спектакль, и мне как-то заходить в Маяковского было… Я как-то не был готов, потому что я уже достаточно серьезно высказался на эту тему, и повторяться мне было тяжеловато. Сначала Кирилл Маяковского вообще взял себе.

Сергей Николаевич: А какие-то строчки Бориса Леонидовича как-то в вас пульсировали, они в вас жили?

Максим Диденко: Да.

Сергей Николаевич: Вы думали о том, чтобы найти им какой-то образ? Или для вас важнее была его как бы биографическая история поэта?

Максим Диденко: Ну, я на самом деле в историю поэта стал погружаться, собственно, когда уже выбрал его своим автором. А до этого… Ну, я знаю несколько стихов его наизусть с детства. У меня был такой период в детстве, когда я стал познавать, вообще заинтересовался поэзией. И заинтересовался поэзией, как это ни странно, я через Бродского. Я прямо, не знаю, в каком-нибудь 96-м году нашел книжку, которая почему-то называлась "Кругом, возможно, Бог". Хотя это вроде бы Введенский. Ну, почему-то называлась книжка его стихов вот так. Я не знаю – почему. И там было несколько его строчек. И я прямо так запал на него и стал везде искать его стихи. В какой-то момент вышел четырехтомник его. Потом я прочитал книжку "Диалоги" Соломона Волкова. И я прямо окунулся в Бродского сначала, а через Бродского… Я стал читать поэтов, которых он хвалит, и поэтов, которых он ругает. Я стал в этом всем копаться. В том числе…

Сергей Николаевич: То есть через Бродского вы пришли к Пастернаку?

Максим Диденко: И к Пастернаку, да, и к Пастернаку. Но Пастернака не очень, кстати, почитал Бродский.

Сергей Николаевич: Да. Все-таки его таким любимым поэтом была Марина Цветаева.

Максим Диденко: Цветаева и Мандельштам.

Сергей Николаевич: И Мандельштам. То есть он выбирал эти имена.

Максим Диденко: Да, да, да.

Сергей Николаевич: А что касается самого Пастернака – что вам открылось, когда вы готовили этот спектакль? Что вы для себя поняли?

Максим Диденко: Ну, я как бы окунулся, во-первых, снова в такой поэтический тип мышления, который очень сильно отстраняет от мирской суеты, он как-то уводит на территорию какого-то покоя и единения, а в случае Пастернака такого достаточно серьезного единения с природой. Ну, я как-то окунулся вообще в его жизнь и как-то очень сильно ощутил, наверное, больше эпоху. Ну, то есть, читая все книжки о нем, я как будто оказался в компании всех этих людей в это абсолютно ужасающее время. И конечно, для меня всегда оставалось большим секретом, как можно оставаться живым и адекватным человеком в такое какое-то совершенно неадекватное и какое-то катастрофическое время.

Сергей Николаевич: А для себя вы нашли какой-то ответ на этот вопрос?

Максим Диденко: Нет.

Сергей Николаевич: То есть это так и осталось для вас тайной?

Максим Диденко: Ну не знаю. Он жил просто в Переделкино. Видимо, он просто копал там грядки…

Сергей Николаевич: Но он не только копал грядки, правильно?

Максим Диденко: Да. И каким-то образом выживал. Ну, я не знаю, это какая-то просто очень живая душа.

Сергей Николаевич: Там потрясающая в вашем спектакле, ну, кроме каких-то подробностей, которые были выражены абсолютно пластически (мы говорили с вами об этом), например, история его первого брака, конечно, есть очень сильная тема отношений Пастернака и власти. И власть, естественно, символизирует собой этот прекрасный грузин, который читает с грузинским акцентом "Гамлета". И для меня это было абсолютным открытием, что образ Сталина (как известно, некий такой заочный диалог между ними все время шел), вы попытались взглянуть на него таким образом, что Сталин – Гамлет. Впервые я это увидел на сцене, по крайней мере. Это какой-то сознательный был такой ваш вывод? Или это получилось в результате некоего такого театрального действия?

Максим Диденко: Я вообще такой не совсем рациональный человек. Я больше интуит, наверное. Ну, мне захотелось сделать Сталина такого идеального, божественного, какого-то такого…

Сергей Николаевич: Правителя?

Максим Диденко: Правителя, да. Поэтому он в таком венке, в лесу с лисичкой. И его такое божественное лицо… В этом смысле, мне кажется, Гамлет ему как-то так… Ну, довольно большое количество людей ругалось. Например, наследники запретили Сталину читать это стихотворение "Гул затих".

Сергей Николаевич: И теперь он его не читает?

Максим Диденко: Ну, происходит следующая вещь. Риналь Мухаметов, который играет, он читает "Быть или не быть" в переводе Бориса Леонидовича. А Никита читает "Гул затих", потому что он, видимо, революционер.

Сергей Николаевич: Никита Кукушкин, который второй исполнитель этой роли.

Максим Диденко: Да, второй исполнитель.

Сергей Николаевич: А вот этот образ вот этой маски – вот этого кровавого режима, условно говоря? То есть этот овен, этот человек, который выступает, как единорог как бы.

Максим Диденко: Ну, это агнец, да.

Сергей Николаевич: Агнец?

Максим Диденко: Жертва.

Сергей Николаевич: Это жертва?

Максим Диденко: Да, конечно.

Сергей Николаевич: Для себя вы решили вопрос публикации "Доктора Живаго" и всего, что последовало за ним? Это некая такая искупительная жертва была Пастернака?

Максим Диденко: Ну да. Ну, он же писал, что он устал врать и хочет честно все это описать. Ну, это, конечно, великий роман абсолютно, один из таких, которые… Когда у главного героя сердечный приступ в конце, я прямо чуть сами кони не двинул, что называется. Я так погрузился в этот текст, просто ужасающе. Ну, наверное, всякий человек в какой-то момент оказывается в такой точке невозврата в жизни, когда он либо туда едет, либо сюда. И, наверное, Пастернак тоже оказался в ней, потому что он долгое время как-то избежал и шифровал.

Сергей Николаевич: И занимался грядками, да?

Максим Диденко: Да. А тут…

Сергей Николаевич: А у вас есть еще поэт, о котором вы бы хотели сделать такой спектакль, посвятить такое действо и прожить с ним какой-то кусок жизни?

Максим Диденко: Ну, Лермонтов, например.

Сергей Николаевич: Лермонтов, да?

Максим Диденко: Да. И Пушкин. На самом деле как-то школьной этой всей историей почему-то всех людей очень сильно отвращают от любви к поэзии. И я, как-то повзрослев только, ощутил, что Пушкин – это действительно… Ну, потому что это какое-то такое клише, что Пушкин – гений и сукин сын. А вот действительно это понять своим умом – это очень интересно. Ну, вот дойти до того, чтобы это ощутить в полной мере. И я, кажется, дошел недавно, пару лет назад.

Сергей Николаевич: Сейчас в Театре Ермоловой выходит спектакль по новому роману Дмитрия Глуховского "Текст". Я так понимаю, что мы как раз приходим к этой идее текста, да? То есть вы так долго от него уходили, и потом по ряду спектаклей вы все равно возвращались к текстам. Ну, разные сложности разного класса – скажем, и классические, и неклассические. Вот "Текст" Глуховского – чем вас заинтересовал этот роман?

Максим Диденко: Мне кажется, роман этот невероятно точно описывает сегодняшнюю Русь. А вы читали?

Сергей Николаевич: Ну да.

Максим Диденко: Да? Ну вот. И при этом он очень крепко сложен, он невероятно захватывающий и невероятно точный.

Сергей Николаевич: Я так понимаю, что вы вначале хотели сделать фильм по этому?

Максим Диденко: Конечно.

Сергей Николаевич: Он больше как бы годится под кино, чем под театральное представление, да?

Максим Диденко: Ну, как мне показалось. Во всяком случае, просто на самом деле у меня есть такое намерение – снимать кино. И, в принципе, так или иначе я веду с какими-то кинопродюсерами диалог на тему того, что надо бы снять дебют. Меня спрашивают. И невероятной сложностью оказалось для меня нахождение какого-то сценария, с которым я бы мог работать, какого-то материала. Потому что театральный принцип – я так или иначе театральным языком интерпретирую какие-то достаточно известные тексты – для кино кажется мне, ну, неподходящим в моем случае. И я долго искал какой-то материал, который оказался бы подходящим.

Сергей Николаевич: Ну, современный текст, да?

Максим Диденко: Да. И как только я прочел "Текст", я понял: да-да-да, это то самое, из чего нужно делать кино, из чего я готов, могу, мне интересно и так далее. И я Мите написал, но оказалось, что так думаю не я один, а так думают еще очень много знаменитых русских режиссеров и продюсеров.

Сергей Николаевич: То есть там было много заявок?

Максим Диденко: Ну, Бекмамбетов первым был, кто написал. А Роднянский – второй.

Сергей Николаевич: То есть уже зафиксировали этот проект как кинопроект, да? Но вам было позволено сделать как бы театральную версию?

Максим Диденко: Ну да, ну да. И так как я в голове имел кино, то сделал такой киноспектакль, построенный на 80% из видеоизображений.

Сергей Николаевич: То есть это фактически идут экраны на сцене, взаимодействие экранов и артистов?

Максим Диденко: И все снимается в онлайне с шести камер. Вчера поэтому вот это все – фух! – и накрылось.

Сергей Николаевич: То есть в данном случае вот эта зависимость от технологии, зависимость от компьютера – заработает/не заработает, включится/не включится – она вас не достает?

Максим Диденко: Достает.

Сергей Николаевич: Достает, да?

Максим Диденко: Ха-ха-ха!

Сергей Николаевич: Я так и знал!

Максим Диденко: Очень достает.

Сергей Николаевич: Потому что все-таки театр – это что-то всегда, что может и не получится.

Максим Диденко: Да.

Сергей Николаевич: А актер может вытащить. И с актером можно договориться, а вот с компьютером – нет, на самом деле.

Максим Диденко: Ну, на самом деле я несколько спектаклей таких сделал, где большую роль… Ну, даже "Цирк" в Театре наций – на самом деле там тоже довольно большое количество проекций и довольно большое количество приемов театральных держится на видеокамерах и на проекции, но не так много, как в этот раз. В этот раз вообще…

Сергей Николаевич: Перегружено все оказалось, да?

Максим Диденко: Только это. И поэтому если этого нет, то…

Сергей Николаевич: То есть судя по тому, что вы рассказываете, и вспоминая ваши спектакли, действительно вот эта технология, вот эти новые технологии, которые все время внедряются, говорят о том, что вы хотите перейти в какой-то другой жанр, что от чистого театра, пластических каких-то решений вам уже здесь тесновато, нужно что-то другое, какое-то другое пространство?

Максим Диденко: Ну да.

Сергей Николаевич: И возник такой термин, который называется site-specific – это когда спектакль вписывается в нетеатральное пространство. И я так понял из каких-то ваших заявлений, что вас сейчас это интересует, возможно ли играть на каких-то других пространствах.

Максим Диденко: Ну, на самом деле вообще весь мой опыт с "DEREVO" и с "АХЕ" – это в основном site-specific. 50% проектов, которые мы делали, они были сделаны не в театральных пространствах, а в пространствах, не знаю, поля, депо, фабрики, реки и так далее. И это в этом смысле для меня совершенно не новое. И очень интересно, потому что, ну, действительно очень интересно такими вещами заниматься. Но главным образом я хочу просто заниматься кино. И вот сейчас я, например, делаю интернет-сериал, реалити-шоу.

Сергей Николаевич: И вы сами пишете сценарий?

Максим Диденко: Нет, сценарий пишет Валерий Печейкин.

Сергей Николаевич: А, Печейкин пишет, да?

Максим Диденко: Да.

Сергей Николаевич: А сколько будет серий?

Максим Диденко: Пока пять.

Сергей Николаевич: Вы в какой-то момент сказали, что вообще вы устали работать в театре и быть такой театральной машиной, выпускающей по несколько премьер в сезон.

Максим Диденко: Да.

Сергей Николаевич: А в какой момент вы почувствовали эту усталость? И каким образом собираетесь ее преодолевать?

Максим Диденко: Вот я делаю сериал.

Сергей Николаевич: То есть уйти в абсолютно другой жанр?

Максим Диденко: Ну да. Вот я думаю оперой заняться, у меня есть несколько оперных предложений. Музыкальный театр просто другой, там как-то все по-другому устроено. Мне очень интересно.

Сергей Николаевич: А это конкретные какие-то названия, конкретные оперы?

Максим Диденко: Да. Но я вам не скажу их.

Сергей Николаевич: Ха-ха-ха! То есть это пока…

Максим Диденко: Да, пока это все в виде намерения и переговоров происходит. Ну, может быть, и кино займусь. Надеюсь все-таки, что как-то это срастется у меня. И хочется, может быть, поменять географию моих работ.

Сергей Николаевич: В смысле? Работать в Европе?

Максим Диденко: Где-то, да, не в России. Вот мне даже в Китае предлагают поставить что-то. Ну, мне кажется, что просто смена среды позволит мне немножко как-то refresh сделать ума моего, потому что русский репертуарный театр – это такая специфическая структура, во многом несовершенная, что я хочу от нее чуть-чуть на сезончик хотя бы…

Сергей Николаевич: Отдохнуть, да?

Максим Диденко: Ага.

Сергей Николаевич: То есть отойти в какую-то другую сферу?

Максим Диденко: В сторонке постоять.

Сергей Николаевич: И посмотреть, как обходятся без вас, я так понимаю, да?

Максим Диденко: Ну да. Ну а что? Это, мне кажется, нормально. А то все мои коллеги говорят, что я слишком много работаю. Говорят: "Что это у тебя столько премьер?"

Сергей Николаевич: Хорошо. А когда вы не работаете, то чем вы занимаетесь?

Максим Диденко: Ну, это так редко случается, что я даже не помню. Ну, я читаю книги и общаюсь со своими детьми.

Сергей Николаевич: А сколько у вас детей?

Максим Диденко: Двое.

Сергей Николаевич: Ага!

Максим Диденко: Они, в общем, и дают мне чем заняться.

Сергей Николаевич: А они являются зрителями ваших спектаклей?

Максим Диденко: Да. Ну, только на "Текст" я не взял, а так все смотрят мои спектакли.

Сергей Николаевич: И что говорят? Восхищаются?

Максим Диденко: Ну, они спрашивают какие-то вопросы такие. Просто младшему четыре с половиной года. Он говорит: "А почему они переодеваются все? А как эту девочку зовут? А вот это артист какой?" Ну, свои какие-то интересы.

Сергей Николаевич: Вы все-таки начинали как актер. Вы сами не скучаете по этой профессии? Вот выйти на сцену, когда ты не зависишь ни от компьютеров, ни от режиссера, ни от чего, а творишь как хочешь.

Максим Диденко: Нет.

Сергей Николаевич: Вы не хотите этим больше заниматься?

Максим Диденко: Ну, что-то нет. А, вот меня позвали в кино сниматься. Представляете? Сбылась мечта детства, называется. Утвердили на роль кино. Вот не знаю теперь даже.

Сергей Николаевич: А кого вы будете играть?

Максим Диденко: Я не скажу пока еще.

Сергей Николаевич: Да что же вы…

Максим Диденко: Знаете, я просто столько времени мечтал сниматься, вообще у меня была мечта – сниматься в кино, всю жизнь. И все время… Я пару раз там снимался, но это никогда…

Сергей Николаевич: Не выходило на экран?

Максим Диденко: Либо не выходило, либо не имело успеха. В общем, меня не утверждали. Например, я как только приехал в Петербург, я пробовался на главную роль в кинофильм "Красное небо. Черный снег" у Валерия Огородникова. И я пробовался год на главную роль. Меня пробовали с теми, с этими. И я практически был утвержден. Все это время я жил с мыслью, что я буду играть…

Сергей Николаевич: …что у вас начнется это.

Максим Диденко: …что у меня начнется кинокарьера, я буду знаменитым русским киноартистом. И в какой-то самый последний момент на эту роль взяли совершенно другого человека, а мне дали какую-то эпизодическую роль лейтенанта НКВД. И в тот момент все как-то так обрушилось в моей жизни.

Сергей Николаевич: Да?

Максим Диденко: И пошло вообще куда-то не туда.

Сергей Николаевич: Ну, может, именно туда и пошло, как теперь выясняется?

Максим Диденко: Ну да. Поэтому сейчас, когда меня утвердили на роль в кино, я испытываю какой-то священный трепет и ужас, потому что я как бы уже похоронил в себе актера давным-давно. Я уже даже не знаю, как я буду там…

Сергей Николаевич: В "Чапаеве и пустоте" есть вот эта тема такой Внутренней Монголии, то есть некоего такого астрала, куда уходишь, где тебе хорошо, где тебя не терзают мысли о бюджете, о продюсерах, о тех актерах, других актерах, никаких технологий. У вас есть такая Внутренняя Монголия?

Максим Диденко: Моя Внутренняя Монголия – это моя семья просто. И, в принципе, моя работа – это моя Внутренняя Монголия. Ну, то есть в каком-то смысле, как это ни странно, такая интенсивная работа – ну, это побег от реальности, как ни странно. Потому что, по большому счету, чем я занимаюсь? Я сижу в темном пространстве, не знаю, шесть или семь часов в день и занимаюсь какими-то странными вещами на протяжении уже многих лет. Понимаете? Это, мне кажется, побег. Это и есть Внутренняя Монголия. Вообще это театральный пузырь, вакуум – это и есть это. И мне кажется, что вообще все люди театра – они вот такие люди, которые нырнули в это, сбежали вообще ото всех и там тусуются.

Сергей Николаевич: Но главное – вы получаете от этого удовольствие?

Максим Диденко: Я получаю невероятное удовольствие от всего, чем я занимаюсь.

Сергей Николаевич: Это был Максим Диденко в программе "Культурный обмен" на Общественном телевидении России. А я, Сергей Николаевич, прощаюсь с вами. Всего доброго, до свидания!

Интервью театрального режиссера Максима ДИДЕНКО