Меценат Ивета Манашерова: Мы к коллекции относимся как к живому организму: она меняется, но каждый коллекционер мечтает что-то сделать при жизни, а не только думать, что будет после

Гости
Ивета Манашерова
меценат, соучредитель культурно - благотворительного фонда «U-Art»: ты и искусство»

Сергей Николаевич: Здравствуйте! Это программа «Культурный обмен» на Общественном телевидении России. С вами Сергей Николаевич.

Мы находимся в одном из самых прекрасных мест на Земле – в Третьяковской галерее. Когда оказываешься один на один с этими картинами, с этими полотнами и ощущаешь ток великого искусства, то начинаешь понимать, что такое страсть коллекционирования, как коллекция может стать содержанием и смыслом жизни. Так было для создателя этого великого собрания – Павла Михайловича Третьякова. Так и для нового поколения коллекционеров, собирателей. Да, другие картины, другие художники, другие обстоятельства, другие цены, и тем не менее страсть одна.

Коллекция, которую вместе с мужем собирала наша героиня, уходит в 90-е годы. Но вряд ли тогда она, успешная бизнесвумен, могла предположить, что ей придется получать специальное искусствоведческое образование, а к собранию ее картин добавятся еще и два музыкальных фестиваля, один из которых происходит здесь, в Третьяковской галерее. Обо всем этом мы и поговорим с коллекционером, меценатом Иветой Манашеровой.

Ивета, здравствуйте.

Ивета Манашерова: Добрый день, Сергей.

Сергей Николаевич: Я начну с конца, что называется. Я думаю, часто, когда вы бывали за границей, вы видели, что всегда взгляд утыкается в разные таблички: благодарность тому-то, благодарность за то-то – от скамеек в Гайд-парке, не знаю, до Национальной галереи. Там на этикетках обязательно указывается имя дарителя или коллекционера, которому принадлежала та или иная картина.

В России это не принято, по крайней мере до последнего времени, да? И вот эти списки благотворителей часто вызывают даже некоторое раздражение – как пиар, собственно говоря, на великом искусстве. Сейчас немножко ситуация меняется. Но почему, как вам кажется, у нас так сложно всегда говорят «спасибо» людям, которые это собирают, поддерживают, содержат? В чем тут причина?

Ивета Манашерова: Сложный вопрос. Правда, всегда обращаешь внимание на эти таблички и на это несметное количество фамилий, когда ты проходишь, поднимаешься в «Метрополитен» и вдоль лестницы читаешь одну фамилию за другой. И ты понимаешь, что это люди, которые передали работы, которые помогли финансово, которые поддержали в нужный момент.

На сегодняшний день у нас, насколько я знаю, только в Пушкинском музее, в Третьяковке, может быть, в Русском можно прочитать совсем небольшое количество людей, которые поддерживали эти музеи. Ну, все, наверное, немножко связано еще и с историей. Мы можем сказать, что только сейчас появился зал Костаки. И работы, переданные Костаки перед отъездом в 77-м году из России, они только сейчас получили подпись о том, кто это все собирал, кто является дарителем.

Наверное, самый сложный момент – это потеряться в запасниках музея. Коллекционеры хотели бы, чтобы их работы продолжали жить. Они хотели бы, чтобы они висели, чтобы они путешествовали на выставки. Очень сложно с большими музеями. Быть может, Музей личных коллекций – это была, наверное, единственная такая возможность. Но он небольшой для масштаба России.

Сергей Николаевич: Я знаю, что ваша коллекция ввиду ваших грузинских корней, естественно, так сказать, сосредоточена, по крайней мере была какое-то время, на грузинских художниках, было представлено много грузинских живописцев. И была прекрасная выставка, кажется, в 2018 году в Пушкинском музее, посвященная грузинскому авангарду. Этот выбор был продиктован какими-то личными пристрастиями? Или вы решили просто открыть для русских любителей искусства совершенно другую живопись, которую мы все-таки знали буквально по нескольким именам?

Ивета Манашерова: Мне кажется, эта выставка, которая возникла по идее Марины Лошак… Ну, короткая история. Она мне позвонила в конце лета, в конце августа и предложила провести эту выставку буквально через три месяца.

Сергей Николаевич: О, так быстро!

Ивета Манашерова: Что казалось вообще невозможным. Но сама идея… Мы быстро согласились, буквально через несколько дней. И сразу же для решения и для осуществления объединилось очень много людей, исследователи со всех стран: тут и Италия, и Франция, и Грузия, и Америка. То есть для выставки был подготовлен необыкновенный каталог с очень важными работами, исследовательскими работами. Была собрана коллекция для представления – что было очень сложно, так как у нас не было культурных взаимоотношений с Грузией.

Сергей Николаевич: Дипломатических.

Ивета Манашерова: Дипломатических. И можно было основываться только на работах из частных собраний и собраний российских музеев.

Сергей Николаевич: То есть из государственных музеев ничего получить было нельзя, да?

Ивета Манашерова: Невозможно. Но я должна подчеркнуть, что сотрудники музеев нам очень помогли. Они прилетали сюда на открытие. Они участвовали в образовательной программе. Они писали статьи. Они нам предоставляли необходимые материалы из архива. То есть вся работа межкультурная продолжала вестись. Но привезти работу было нельзя. И в этой выставке, наверное, одно из самых значительных имен – имя Нико Пиросмани. Это было имя, которое знакомо было.

Сергей Николаевич: В России.

Ивета Манашерова: В России, да.

Сергей Николаевич: Ну конечно.

Ивета Манашерова: Ну, начиная еще со временем, когда братья Зданевичи и Ле-Дантю открыли его, и он участвовал в выставке, организованной Михаилом Ларионовым в Санкт-Петербурге. Но имена Давида Какабадзе, Елены Ахвледиани, Александра Бажбеук-Меликова, Ладо Гудиашвили – они не были известны. И для нас сопоставить и показать, что грузинский модернизм, эпоха авангарда в Грузии – она часть общероссийской и мировой…

Сергей Николаевич: …мировой ситуации в искусстве.

Ивета Манашерова: …мировой ситуации в это время. И конечно, то, что Пушкинский музей сказал, что это была самая посещаемая выставка Музея личных коллекций, она продлилась до марта месяца, ее продлевали еще – для нас это был, наверное, такой знак благодарности за всю работу, которая была проведена.

Сергей Николаевич: И какие-то рекордные три месяца.

Ивета Манашерова: Рекордные три месяца, да.

Сергей Николаевич: Скажите, а вообще собирательство… Как правило, всегда любое собрание, любая коллекция начинается с какого-то, я не знаю, откровения, солнечного удара. Ты влюбляешься в художника или ты влюбляешься в какой-то определенный период. Как было у вас?

Ивета Манашерова: Если мы говорим о грузинской линии, то, конечно, мы ее знали с детства, так как мы оба – и я, и Тамаз…

Сергей Николаевич: Это все окружало.

Ивета Манашерова: Это нас окружало, да. В середине 90-х годов, когда мы приобрели первые работы, тогда это были работы русских классиков XIX века: Шишкина, Айвазовского. То есть все знакомые авторы из учебников школьных. Нам казалось, что это невозможно, что можно вообще с этим жить, что это может тебя окружать постоянно. Но буквально через несколько лет мы поняли, что это не то искусство, с которым мы хотели бы жить.

Сергей Николаевич: А все-таки важно было, чтобы они вписались как-то в интерьер дома, чтобы вы как-то с ними вступали в какой-то диалог, с этими картинами, да? Какой был импульс? Украсить дом? Украсить жизнь? Или что?

Ивета Манашерова: Первая работа, да, наверное, она нужна была… Вот эти голые стены всегда мешали. А затем, после того как ты начинаешь к этому подходить уже осознанно, то работа не просто занимает место, а каждая последующая думает о том, как она будет жить с той, которая уже висит.

Сергей Николаевич: С той, которая была.

Ивета Манашерова: Очень часто, отдавая работы на выставки, кажется, что эти места в доме становятся пустыми. Хотя, конечно, коллекция огромная. Мы заменяем, можем менять экспозицию. Это вообще такая небольшая игра, когда ты выступаешь сам куратором внутри своего дома. Но настолько сильная энергетика у некоторых работ, что кажется, что остаются пустые углы.

Грузинская ветвь, конечно, очень важно. Ладо Гудиашвили был для нас таким значимым, наверное, самым громким именем. И в России его знали.

Сергей Николаевич: Да, конечно.

Ивета Манашерова: Хотя знали, наверное, как художника такого более советского периода времени. А нас интересовал только его французский период. В 2010 году в Третьяковской галерее была организована выставка Ладо Гудиашвили, которая затем переместилась в Русский музей, в Строгановский дворец, в Санкт-Петербург. В выставке было порядка 60 работ. Из них три работы были из Третьяковской галереи, а остальные работы были из нашей коллекции.

Сергей Николаевич: Я знаю, что, в общем, вот этот период – период двадцатых годов, десятых годов – он считается среди коллекционеров очень сложным и опасным, потому что довольно много фальшивых работ. Вот как вы выстраиваете свои отношения с галеристами, с владельцами этих картин, чтобы быть уверенным, что вас тут не подведут, скажем так?

Ивета Манашерова: К сожалению, это правда. То есть этот вопрос – вопрос фальшивых работ – он все время актуален. И ты должен быть всегда начеку. В первую очередь это насмотренность. То есть мы практически не пропускаем никакие выставки, даже малозначительные. Часто ходим, проводим время в музеях. То есть – насмотренность работ. И вырабатывается такой неплохой глаз, когда ты понимаешь.

Очень важна библиотека. Нашу библиотеку я могу назвать практически коллекцией, в которой присутствует все, начиная от ранних каталогов начала десятых годов до сегодняшнего дня и которая постоянно пополняется. И в любой момент ты можешь начать работу с материалом. Конечно же, все-таки, наверное, искусствоведческое образование нам тоже помогает.

Сергей Николаевич: Вы дипломированный искусствовед, да?

Ивета Манашерова: Я дипломированный искусствовед.

Сергей Николаевич: А как вообще? Вы вдруг в какой-то момент поняли, что вам нужно еще одно образование, для того чтобы поддерживать эту коллекцию, заниматься ею? Или тут были какие-то другие стимулы, скажем так?

Ивета Манашерова: Нет, вы абсолютно правы. У меня, конечно же, были знания, но они были такие хаотические, и очень хотелось их немножко структурировать. И чего-то все время не хватало. И тогда я решила пойти и получить…

Сергей Николаевич: Еще раз получить.

Ивета Манашерова: Еще раз получить.

Сергей Николаевич: Это был МГУ, да?

Ивета Манашерова: Это был МГУ, истфак. Это были великолепные профессора. Многих, к сожалению, сегодня уже нет. И это образование мне очень много дало, конечно. Очень интересно, что в тот момент у нас появилось в нашей коллекции несколько альбомов Марка Шагала. И вот они как раз послужили… Это была моя дипломная работа.

Сергей Николаевич: Дипломная работа?

Ивета Манашерова: Да.

Сергей Николаевич: Я знаю, что у вас был очень интересный опыт, потому что это были стихи Шагал, это были его письма, это были не только картины и не только рисунки, но и его какое-то эпистолярное наследие. Вы погрузились, я так понимаю, в его жизнь, да?

Ивета Манашерова: Ну, это очень интересная история. Немножко о самой истории. Марк Шагал уезжает в 1914 году сначала в Берлин на выставку Der Sturm, организованную Гервартом Вальденом, а затем – в Россию на свадьбу сестры. Его застала Первая мировая война. И он, к сожалению, не смог вернуться во Францию. Вернулся только через девять лет, в 1923 году. И он, оставив все свои работы, закрыл просто свою комнату-мастерскую в ла-Руж на проволочку. Все его друзья во Франции думали, что он погиб во время войны.

Часть его работ перешла и досталась Блезу Сандрару, который был его ближайшим другом, проводником вообще во французскую жизнь, который помогал переводить и давать названия работ, который был, наверное, его такой правой рукой. И вот по рассказам Мириам Сандрар, уже после смерти ее отца под кроватью они нашли среди многих других работ… Потому что после смерти Блеза Сандрара был огромный архив. Это была комната, в которой вообще невозможно было дышать, заставленная и картинами, и документами, и книгами. И вот тогда обнаружились (это был конец 50-х) эти три альбома.

Сергей Николаевич: Но Шагал еще был жив?

Ивета Манашерова: Конечно. Впервые эти альбомы, некоторые работы из них были опубликованы и представлены на выставке в Помпиду в 84-м году, когда Шагал еще сам присутствовал на ней. И затем они были подготовлены уже Мириам Сандрар и членами ее семьи, они приняли решение с ними расстаться для продажи в Музей Шагала в Ницце.

И в этот момент появляемся мы. У нее была идея, она хотела, чтобы эти работы вернулись в Россию. Это три альбома, один из которых – это тетрадь с его стихами. Это удивительно, потому что это 1909–1910 годы. Все стихотворения подписаны и указано место, где он их писал. То есть таким образом можно просто проследить его перемещения между Нарвой, Санкт-Петербургом и Витебском до отъезда в Париж.

Сергей Николаевич: Они на русском языке, да?

Ивета Манашерова: Они на русском языке. Шагал никогда больше не возвращался к написанию стихов на русском языке. Уже в 37-м году только он начал писать на идише, но никогда на русском. И в своих воспоминаниях всегда писал: «У меня была тетрадь со стихами, которую я, кажется, когда-то потерял.

Но, кроме этой тетради со стихами, еще два альбома с рисунками, с его подготовительными рисунками. Один альбом парижского периода – наверное, 1912–1913 годы; а второй – переходного. И там можно увидеть, как он пытается и в кубизме работать (и понимает, что это не его), и потом работает в студии.

Сергей Николаевич: Я знаю, что… Вы как раз упомянули, что у вас собрана еще потрясающая библиотека. И вот эти книги художников, как я понимаю, занимают в ней особое место. И меня очень заинтересовали книги Александры Экстер, потому что она же тоже делала замечательную книгу. Уже во Франции, кажется, это происходило. И вообще это была одна из первых героинь вашей коллекции – Александра Экстер.

Ивета Манашерова: Это правда.

Сергей Николаевич: Имя, ну конечно, знаменитое, но тем не менее, мне кажется, еще недостаточно изученное в отечественном искусствоведении. Я знаю больше ее больше все-таки как театрального художника. А какой период Экстер представлен в вашей коллекции?

Ивета Манашерова: Для нас Александра Экстер – очень важная личность, важная персона вообще в русском искусстве начала века и особенно в русском авангарде. Она, наверное, была одна из тех ярких женщин, число которых можно дополнить Натальей Гончаровой, Удальцовой, Сафроновой и Поповой, конечно же, Любовь Поповой.

Просто можно сказать, что работы Александры Экстер задали тон нашей коллекции. Одна из первых работ, которая попала к нам, – это работа «Москва» 1914 года, невероятно значимая, важная. Она была на выставке «Москва» в Третьяковской галерее не так давно. И у всех работ, которые после этого поступали в нашу коллекцию, у них был всегда такой эталон, к которому они должны были стремиться.

Сергей Николаевич: То есть она задавала планку эту?

Ивета Манашерова: Она задавала планку, да. У нас четыре книги из тех одиннадцати, которые…

Сергей Николаевич: Из одиннадцати, которые она сделала.

Ивета Манашерова: …которые она сделала, да. Одну книгу в год она выпускала. И каждый раз она заканчивала ее в Сочельник. В некоторых книгах на последней странице: «Эту книгу я закончила в ночь на 24 декабря 39-го года». Это немножко другое общение. Ты не можешь книги повесить на стены. Хотя даже если ты их можешь разложить… Потому что каждая страница – это полноценное произведение искусства. Я думаю, что она к ним так и относилась, потому что она подписывала каждую выполненную работу. Ну, это такое интимное общение, когда ты…

Сергей Николаевич: …когда ты остаешься один на один с книгой, листаешь ее.

Ивета Манашерова: Да.

Сергей Николаевич: И она рукотворная абсолютно.

Ивета Манашерова: Абсолютно.

Сергей Николаевич: Вообще эта история собирания коллекций неизбежно связана и с аукционными домами, с участием в этой аукционной азартной борьбе. Вы вообще азартный человек?

Ивета Манашерова: Я? Нет.

Сергей Николаевич: Нет? То есть картина, которую вы хотите приобрести, идет торг… Я несколько раз присутствовал в аукционных домах Sotheby’s и Christie’s. Кто-то по телефону, кто-то живыми лотами… Ну, это некий отдельный театр, я бы сказал.

Ивета Манашерова: Я соглашусь с вами. Но в нашей семье делится. Все, что касается эмоций, наверное, первых эмоций и желания обладать – это к Тамазу. Я могу его всегда поддержать. Иногда могу сказать: «Да». А иногда скажу: «Ну, может быть, не так важно». Но к решению мы приходим всегда вместе. Он, конечно, очень страстный коллекционер. Для меня, наверное, это больше исследование…

Сергей Николаевич: Погружение в мир художника.

Ивета Манашерова: Погружение в мир художника. Это мне невероятно интересно! Не могу сказать, что это не интересно ему. Он ищет работы дольше. Он может… Некоторые работы, например, Ладо Гудиашвили от момента, когда мы узнали об этих работах, до того, как они попали к нам, проходит девять месяцев. То есть это как рождение нового ребенка. И ты к этому идешь пошагово, долго разговариваешь, общаешься. Это очень большой труд.

Сергей Николаевич: Ну, это какая-то такая вторая жизнь, да? Есть же еще бизнес, есть ваши дела.

Ивета Манашерова: Конечно.

Сергей Николаевич: Естественно, без этого невозможно. А как бы все остальное пространство вашей личной жизни занято картинами, занято искусством?

Ивета Манашерова: Практически, да. Ну конечно, мы с ним любим и театр, и балет. То есть мы совмещаем все вместе. Но свободное время дома, наверное… Мы иногда оставляем друг другу открытые страницы в разных частях дома, где кто бывает, для того чтобы обратить внимание, если вдруг что-то не успел сказать. И заинтересовать, вырастить детей в этом.

Сергей Николаевич: Как дети подключены к вашей коллекции? Они разделяют страсть родителей?

Ивета Манашерова: Мне кажется, дети всегда ревновали ко времени, которое ты посвящаешь этому, а не им. Есть такой момент, да. Но они привыкли жить в этом.

Сергей Николаевич: Среди картин?

Ивета Манашерова: Среди картин, да. И у них всегда был выбор. То есть каждый из них мог выбрать то, с чем он хочет жить, оформить свою комнату, повесить работы, которые ему интересны. И интересно, что у них абсолютно разные вкусы.

Сергей Николаевич: Разные вкусы у всех четверых?

Ивета Манашерова: Да, у всех четверых. Ну, маленькая дочь – наверное, пока слишком рано ей.

Сергей Николаевич: Еще мала для того, чтобы это все оценить.

Ивета Манашерова: Мала, да. Кто-то любит нонконформистов и живет с Рабиным, Штейнбергом и Харитоновым. А у кого-то висят работы Пуни. А у младшего сына – Рождественский. Почему-то он выбрал его.

Сергей Николаевич: Рождественский, да?

Ивета Манашерова: Да.

Сергей Николаевич: Скажите… Вообще ваши отношения с Третьяковской галереей, я так понимаю, начались с выставки Оскара Рабина, да? То есть здесь была выставка.

Ивета Манашерова: Да. В 2008 году.

Сергей Николаевич: В 2008 году. Вот эти как бы взаимоотношения, отношения с большими такими музейными институциями, как Русский музей, как Третьяковская галерея, как Музей Пушкина, сейчас они как-то трансформировались, видоизменились за последнее время? Стали частным коллекционерам больше доверять? Или с самого начала эти двери были открыты?

Ивета Манашерова: Мы очень много лет, наверное, больше десяти лет уже в попечительском совете Русского музея. В Пушкинском музее мы были лет пять, наверное, тоже в попечительском совете. С Третьяковской галереей у нас очень тесные отношения. Мне кажется, это всегда зависит от человека, от того, как ты выстраиваешь отношения вообще со всеми институциями.

Сергей Николаевич: Со всем миром, да?

Ивета Манашерова: Со всем миром. Я помню выставку в 2012 году, выставку в Пушкинском музее, которая называлась «Портреты коллекционеров». Это была выставка как раз к 100-летию музея. Ирине Александровне Антоновой тогда было 90 лет, это был и ее юбилей тоже. И как раз это было таким ярким проявлением того, как коллекционеры взаимодействуют с музеем. Было много залов, и каждый зал был предоставлен одному из коллекционеров, который вешал свои работы.

Мне очень приятно, что Ирина Александровна тогда сказала, что нашу коллекцию было легче всего вешать, развешивать, так как все работы очень хорошо дружат друг с другом. Может быть, это потому, что мы их собирали без помощи консультантов, а исключительно ориентировались на наш вкус.

Сергей Николаевич: На свой вкус?

Ивета Манашерова: Да, на наш вкус. Конечно, с Третьяковкой у нас очень близкие отношения последние пять лет – с момента, как у нас возник совместный проект, фестиваль VIVARTE, который проходит здесь, во Врубелевском зале каждый год в мае. В течение недели каждый вечер здесь звучит камерная музыка. И всегда представлена одна из работ из запасников Третьяковской галереи и рассказ об этой работе.

Сергей Николаевич: Расскажите немножко, так сказать, о формате той истории. Вообще как возникла идея VIVARTE, вот этого фестиваля, я так понимаю? Но в основном там звучит все-таки старинная музыка, да?

Ивета Манашерова: Нет конечно.

Сергей Николаевич: Разная, да?

Ивета Манашерова: Абсолютно разная музыка. И современная.

Сергей Николаевич: И современная в том числе?

Ивета Манашерова: Да, современная музыка. Формат фестиваля – это шесть дней концертов здесь, камерных концертов. И седьмой день – это музыкальный променад, когда музыка выходит на улицы города. Он начинался здесь, во дворе Инженерного корпуса, а затем проходил в парках. В течение дня это было четыре или пять концертов.

Сергей Николаевич: То есть это было некое шествие?

Ивета Манашерова: Нет, концерты, которые были запланированы в разных местах.

Сергей Николаевич: А, в разных местах?

Ивета Манашерова: Да. И заканчивались они на Крымском валу. И заканчивались чаще всего вечерние концерты… Это были джазовые концерты. Чудесно!

Сергей Николаевич: Прекрасно! А картины были только из Третьяковской галереи? То есть ваши картины вы не представляли?

Ивета Манашерова: Нет. Картины были только из Третьяковской галереи. И надо сказать, что как раз музыкальный променад – он бесплатный. То есть можно приходить, любой человек мог прийти и послушать музыкантов мирового уровня, которые играют на Страдивари на улице. То есть это что-то уникальное.

Сергей Николаевич: А есть еще один фестиваль – VIVACELLO. Да?

Ивета Манашерова: Да.

Сергей Николаевич: Который весь посвящен виолончели.

Ивета Манашерова: Он весь посвящен виолончели. Ну, наверное, надо сказать, что и рождение VIVARTE (мы вернемся, конечно, к VIVACELLO), тоже это была идея Бориса Андрианова.

Сергей Николаевич: Замечательного музыканта.

Ивета Манашерова: Да. Он очень хотел и все время предлагал организовать фестиваль камерной музыки. А потом идея: «А почему бы его не сделать вместе с Третьяковской галереей?» И мы как раз объединили эти два желания, эти усилия с одной и с другой стороны. Таким образом он появился. Камерной музыки все-таки так много, она замечательная. И это такой синтез, мне кажется, возможности сидеть на расстоянии вытянутой руки и понимать, что музыканты, которые слетелись со всех сторон… И в этот момент они собираются вместе на сцене. Возможно, такой состав никогда больше не повторится. То есть это что-то живое всегда.

Ну, с Борей мы познакомились, наверное, уже лет двенадцать тому назад. Мы часто рассказываем эту историю, все ее знают – о том, что это случайное знакомство в самолете с дальнейшим предложением потом организовать фестиваль.

Сергей Николаевич: Специальный фестиваль?

Ивета Манашерова: Да-да-да, организовать специальный фестиваль. И он нас убедил, ему удалось убедить. Он рассказал о том, что по всему миру проходят виолончельные фестивали: и в Германии, и во Франции, и в Японии, везде. И везде основа всех этих фестивалей – это музыканты, которые вышли… это русская школа. При этом у нас в России, особенно в Москве, у нас не было и нет до сих пор, кроме VIVACELLO, ни одного фестиваля, посвященного этому инструменту.

Сергей Николаевич: А вам так нравится звук виолончели?

Ивета Манашерова: Мне очень нравится!

Сергей Николаевич: Нравится?

Ивета Манашерова: Да. Ну, его сравнивают с тембром человеческого голоса, такой широкий, начиная… И вот что, наверное, нам еще очень нравится? Это то, что это продолжает… Музыка – это все-таки такое живое. Для каждого фестиваля пишутся новые произведения. И за двенадцать лет у нас больше десять премьер, мировых премьер.

Сергей Николаевич: Которые прозвучали именно на VIVACELLO?

Ивета Манашерова: Да. И раньше, когда был жив еще Мстислав Ростропович, очень много писали для него и посвящали ему. И виолончельная музыка продолжала жить. А сейчас было важно дать новый толчок. И такие имена, начиная с Алексея Рыбникова, Родиона Щедрина, Ефрема Подгайца… Я сейчас называю наши имена. Но и Майкл Беркли, и Вангелис, и Джованни Соллима, и Гия Канчели дважды писал для нашего фестиваля. То есть это все мировые имена.

Сергей Николаевич: То есть фактически фестиваль заказывает эту музыку, да?

Ивета Манашерова: Да.

Сергей Николаевич: То есть заказывает композиторам.

Ивета Манашерова: Заказывает новые произведения, которые исполняются. А затем очень приятно, когда ты слышишь, что это же произведение исполняют уже на Дальнем Востоке или…

Сергей Николаевич: …в Европе.

Ивета Манашерова: Конечно. Может быть, нас не будет, а у кого-то на полке останутся ноты.

Сергей Николаевич: Хотел еще вас спросить о нынешней ситуации. Ну, естественно, она такая очень тяжелая и драматичная, связанная с пандемией, связанная с изоляцией, с этим бесконечной дистанцией социальной, и прочее, и прочее. Вот как вы сами пережили этот период? И что вы думаете о перспективах? Все-таки все эти фестивали построены на коммуникации, на обязательном общении и музыкантов, и публики, и зрителей. Что вам представляется возможным, если, скажем, такого рода действо перенести в онлайн? Я не знаю, делать такие же онлайн-экскурсии, онлайн-фестивали и так далее. Вы думали об этом?

Ивета Манашерова: Конечно, конечно. И хочу я сказать, что полностью перейти в онлайн невозможно. И я надеюсь, что это никогда не произойдет. Мы были вынуждены в этом году фестиваль VIVARTE провести онлайн. Спасибо нашим партнерам, что это было возможно. Можно было послушать пять концертов, пять рассказов о картинах. Но не хватает энергии, контакта с публикой. Мне кажется, хорошо, если одно дополняет другое.

У нас был опыт, когда концерты транслировались. И это, конечно, возможность тысячам, сотням тысяч людей послушать и поприсутствовать на концерте. Но настрой самих музыкантов, когда они играют, и полный зал – мне кажется, это… Ты чувствуешь отдачу.

Сергей Николаевич: Энергия все-таки идет от зала.

Ивета Манашерова: Энергия очень важна, да.

Сергей Николаевич: Я хотел еще спросить. Это довольно деликатный вопрос, поэтому как пойдет, что называется. Конечно же, в какой-то момент, когда ты видишь это количество картин, это количество великих произведений, ты думаешь о том, а что же дальше. Ну, у вас четверо детей. Естественно, эта коллекция может быть или поделена между ними, они ваши наследники. Тем не менее я знаю, что многие коллекционеры озабочены тем, чтобы коллекция не разошлась, не распалась на много других собраний, а все-таки осталась в какой-то своей цельности. В этом смысле мы с мужем что-то продумываете на эту тему?

Ивета Манашерова: Я думаю, что у нас есть еще немножко времени…

Сергей Николаевич: Ха-ха-ха!

Ивета Манашерова: Но мы к коллекции относимся как к живому организму. Она меняется. Ну, наверное, каждый коллекционер мечтает что-то сделать при жизни, а не думать о том, что он будет только после. Большое количество работ мы даем на выставки. Сейчас, например, в Германии, в Потсдаме открылась выставка «Русский импрессионизм», на которую мы дали достаточное количество работ. Мы вообще участвуем во многих выставках и за рубежом, и в России. Публикации, исследования. Наверное, издание каталога, который как раз показывает цельность коллекции.

Я думаю, что со временем, может быть… Вообще с коллекциями случаются иногда и трагедии, некоторые работы погибают в войнах, в пожарах. И если не остается как раз книг, исследований, каталогов о том, что это было, что составляло эту коллекцию, то тогда это невозможно даже дальше оставить для истории и понять. Мы сейчас работаем над каталогом. Я надеюсь, что на следующий год мы его закончим.

Сергей Николаевич: Каталог своей коллекции, да?

Ивета Манашерова: Каталог своей коллекции, да. Мы не думали пока о передаче в музеи. Ну, мне кажется, что время покажет. Может быть, у нас как раз возникнет… Мы же говорим о том, чтобы эти работы продолжали жить, чтобы они не легли в запасники музея, чтобы они висели на стенах. За границей есть вообще такой опыт, когда работы передают, даже не дарят музею, а просто…

Сергей Николаевич: На время?

Ивета Манашерова: На время, да.

Сергей Николаевич: На хранение.

Ивета Манашерова: Даже не на хранение, а на то, чтобы эти работы висели на стенах в музеях. То есть, может быть, нам сейчас не хватает стен в наших музеях.

Сергей Николаевич: Что касается стен. Все-таки сейчас уже в России есть опыт частных музеев. Музей AZ, например, музей Анатолия Зверева. Есть Музей русского импрессионизма. Эти примеры вас не воодушевляют?

Ивета Манашерова: Вы знаете, для меня музей – это, наверное, вершина. Если это гора, то это вершина. Это может быть собрание, это может быть фонд, это может быть галерея. Мне кажется, для того чтобы называться музеем, надо соответствовать очень высоким стандартам. Наверное, пока рано об этом говорить.

Сергей Николаевич: У вас есть фонд, который называется U-Art, да? «Ты и искусство». Это фонд, который как раз объединяет собой вот эти выставки, исследования? Или его цель – поддержка художников, поддержка композиторов в данном случае для вашего фестиваля?

Ивета Манашерова: Фонд U-Art, как мы говорили, он возник в 2008 году как раз перед выставкой Оскара Рабина в Третьяковке. И за все эти годы он и помогает художникам, и занимается изданием книг по искусству, и помогал премии «Инновация» в течение десяти лет. Затем, когда было принято решение отменить так называемую номинацию о книге, то тогда мы решили, что эту номинацию надо оставить, и мы стали ее как раз поддерживать.

Очень важна для фонда исследовательская деятельность, которая не видна. Так несколько лет назад вместе с Третьяковской галереей мы учредили грант на научные исследования. Это грант на поездки за границу, так как мы знаем, что русское искусство и русские художники путешествовали. На эту статью в музеях, к сожалению, не так много…

Сергей Николаевич: Никогда не бывает средств.

Ивета Манашерова: Да, никогда не бывает средств. Перед выставкой Михаила Ларионова была поездка Евгении Илюхиной в Париж, была поездка Ирины Прониной с исследованием в Нукус. Сейчас на основе этого готовится выставка Кудряшова, которая будет в 2021 или 2022 году. Поездки в Америку для исследования работ Верещагина и Репина, которые там оказались. Учитывая наши сегодняшние отношения с Америкой и невозможность как раз культурного обмена… А эти поездки тоже очень важные.

То есть поддержка научной деятельности музеев – это тоже одна из задач фонда. В целом, конечно же, фестивали, выставки, которые проводятся. Мне кажется, очень широкая сфера…

Сергей Николаевич: …деятельности и интересов у этого фонда.

Ивета Манашерова: Да.

Сергей Николаевич: И все-таки, если вернуться к его названию U-Art, «Ты и искусство», как вы считаете, как искусство изменило вас?

Ивета Манашерова: Мне кажется, каждый из нас, сталкиваясь с искусством, и неважно – живопись, музыка, театр, – мы становимся чуть лучше. Мне так кажется. Во-первых, мы становимся глубже и шире. Мы можем на все посмотреть немножко со стороны. Я бы сказала, что искусство облагораживает людей.

Сергей Николаевич: И все-таки я хотел спросить о планах VIVARTE. На следующий год вы уже планируете какую-то программу, учитывая, что вы заказываете еще и произведения композиторов?

Ивета Манашерова: Да, мы планируем. И мы надеемся, что к этому времени все наладится и мы сможем провести эти концерты не онлайн, а публика придет, зал будет полон, а со сцены мы будем слышать прекрасных музыкантов. У музыкантов, которые участвуют в фестивалях, у них у всех очень плотный график, поэтому мы планируем все не за год, а практически за два.

Сергей Николаевич: За два года?

Ивета Манашерова: За два года, да. Так что в этом году у нас уже планы и на VIVARTE, и на VIVACELLO будут готовы на два года. Я могу сказать, что на следующем фестивале VIVACELLO нас ждет, наверное, такое, может быть, я не знаю, созвездие музыкантов – тех, которые не приехали в этом году, и тех, кого планировали на следующий год. Так что это будет и легендарный Хорхе Саваль, и Стивен Иссерлис, и Мюллер-Шотт. То есть это будут прекрасные музыканты.

Сергей Николаевич: А какая-то тема есть у фестиваля следующего года?

Ивета Манашерова: На самом деле мы считаем, что фестиваль Врубеля, посвященный Врубелю, он прошел недостаточно широко. То есть об этом художнике можно еще рассказать очень многое. Это решение принимается совместно с коллегами из Третьяковской галереи, как раз художественная тема. И мы не знаем, то ли нам расширить и все-таки все, что запланировано было на этот год…

Сергей Николаевич: Еще раз?

Ивета Манашерова: …еще раз представить, да, более раскрыто. Возможно, это будет так.

Сергей Николаевич: Спасибо большое.

Это была Ивета Манашерова, коллекционер, меценат, создатель фестивалей VIVACELLO и VIVARTE, в программе «Культурный обмен» на Общественном телевидении России.

Ну а я, Сергей Николаевич, прощаюсь с вами. Всего доброго, до свидания!