Наталья Петрожицкая: Моя главная задача – это то, что я не певица, я – актриса музыкального театра

Гости
Наталья Петрожицкая
солистка оперной труппы МАМТ

Сергей Николаевич: Здравствуйте! Это программа «Культурный обмен» на Общественном телевидении России. С вами Сергей Николаевич.

Мы продолжаем наш разговор о Московском академическом музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко. И сегодня разговор пойдет об опере – об этом удивительном и невероятном мире, где царствуют и торжествуют примадонны, поскольку большинство классических опер написаны все-таки для их божественных голосов.

Моей собеседницей станет ведущая солистка театра, она поет уже 14 лет на сцене Театра Станиславского и Немировича-Данченко. Я рад представить ее: это Наталья Петрожицкая.

Наташа, здравствуйте.

Наталья Петрожицкая: Здравствуйте.

Сергей Николаевич: Я знаю, что в этот театр вы поступали восемь раз.

Наталья Петрожицкая: Да. Я, по-моему, рекордсмен.

Сергей Николаевич: Рекордсмен. Почему вы так рвались именно в Театр Станиславского и Немировича-Данченко?

Наталья Петрожицкая: Вы знаете, это было не рвение, это были обстоятельства. Потому что когда тебе звонят и приглашают прийти на прослушивания, разве ты можешь отказаться от своей мечты?

Сергей Николаевич: А-а-а! То есть это была скорее инициатива театра в этой ситуации?

Наталья Петрожицкая: Это была и инициатива театра, это была и моя мечта. Это был просто процесс какого-то моего роста, становления определенного. Понятно, что в первый раз, если я не подошла, может быть, я была недостаточно в профессиональном плане готова. Во второй раз, может быть, не нашлось для меня роли. В третий раз были какие-то другие интересы у художественного руководства. Но при этом вы же понимаете, что в театре шел ремонт, поэтому…

Сергей Николаевич: Ах да! Это же все совпало с ремонтом.

Наталья Петрожицкая: Да. Поэтому взять меня в никуда тоже не было каких-то возможностей. Это был 2005–2006 год, когда театр был на реконструкции. Меня взяли в 2006 году, в сезон, когда… Какой был это сезон? Восемьдесят какой-то… Мы открылись после ремонта. И это был мой первый сезон. То есть я живу исключительно в новом театре.

Сергей Николаевич: То есть никаких теней прошлого вы не застали, да? То есть они, по крайней мере…

Наталья Петрожицкая: Нет, я их застала только через главный вход – как зритель.

Сергей Николаевич: Как зритель? Ну да, конечно же. Вы же наверняка слушали те спектакли еще в своем детстве, да?

Наталья Петрожицкая: Да, конечно. Мы слушали и друзей, поддерживали друзей. В нашей труппе очень много выпускников консерватории.

Сергей Николаевич: Из консерватории, конечно.

Наталья Петрожицкая: И понятно, что мы все дружим, все общаемся.

Сергей Николаевич: А вот скажите, мне интересно… Просто у Театра Станиславского и Немировича-Данченко какая-то особая такая позиция среди музыкальных театров. На ваш слух, вкус, чем он отличался вот тогда, в вашей юности, по ощущению, скажем, от Большого театра или от каких-то других музыкальных коллективов?

Наталья Петрожицкая: Вы знаете, для меня он и сейчас отличается тем, что (не в обиду другим театрам) артисты Театра Станиславского и Немировича-Данченко – это поющие актеры. Это для меня всегда было очень важно. Это для меня была моя задача. И она до сих пор моя задача – то, что я не певица, а то, что я актриса музыкального театра. И в этом мы другие.

Сергей Николаевич: Вообще, в данном случае какой-то путеводной такой нитью или, я не знаю, каким-то внутренним слухом вы вникаете в музыку? Или вам важнее все-таки подсказки режиссера в этом смысле?

Наталья Петрожицкая: Мне важнее текст.

Сергей Николаевич: Текст, да?

Наталья Петрожицкая: Да. Я не скажу, что музыка вторична. Вы понимаете, что музыка – это душа. В тот момент, когда ты на сцене, это твой язык. Ты можешь петь на любом языке мира, но музыка – это именно твоя интонация, и то, что ты хочешь сказать, и то, как ты хочешь сказать. Соответственно, я не считаю количество верхних нот и трудностей в партии, а думаю о том, как это прожить, как это оправдать. Почему композитор написал именно так? Не почему он написал так низко и неудобно, а почему он вдруг…

К примеру, тот же Прокофьев. У Наташи Ростовой, которую исполняет, в принципе, лирическое сопрано, написано в сцене с Пьером Безуховым «Он женат» в первой октаве – ну низко!

Сергей Николаевич: Очень низко.

Наталья Петрожицкая: Я думаю: ну не может же она вот это вываливать и говорить: «Он женат!» Почему? Я думала. Я пою эту роль восемь лет, это была наша премьера в 2012 году. Я на протяжении наших блоков росла с этим пониманием, почему она так говорит. То есть когда вы к премьере готовитесь, очень много же задач. И что-то ты делаешь, что-то ты оставляешь, что-то ты недоделываешь, потому что нарастает же спектакль со временем.

Сергей Николаевич: Он набирает.

Наталья Петрожицкая: Да. И на первых спектаклях у меня была истерика – «Он женат!» – ну, потому что я не понимала. А потом я понимаю, что, наверное, сейчас, в период именно возраста такого, в котором я живу сейчас, я думаю: наверное, он это написал, чтобы она это сказала не так громко, чтобы услышал весь зал. Лирическое сопрано не может в низу первой октавы докричать до балкона, что он женат. «Он женат…» Понимаете?

Сергей Николаевич: Но к этому ты приходишь…

Наталья Петрожицкая: Конечно.

Сергей Николаевич: Должно пройти много времени. Ну или какое-то время.

Наталья Петрожицкая: Должно пройти количество спектаклей, должно пройти количество репетиций, должно пройти количество прожитых тобой минут.

Сергей Николаевич: Хочу вернуться все-таки к началу…

Наталья Петрожицкая: Давайте.

Сергей Николаевич: …и к тому знаменитому звонку, когда вам объявили, что есть новость плохая и есть новость очень плохая. Ну, это была шутка, естественно.

Наталья Петрожицкая: Да. Это был Владимир Николаевич Свистов – солист нашего театра, который потом долгое время был моим партнером, мы встречались на сцене.

Сергей Николаевич: Но плохой новостью было то, что вас вводят на роль Татьяны, а очень плохой – что вам надо учить сложнейшую партию Мелизанды в опере «Пеллеас и Мелизанда», которая тогда как раз планировалась к премьере.

Наталья Петрожицкая: И «Онегин» тоже планировался.

Сергей Николаевич: И «Онегин» тоже планировался к премьере?

Наталья Петрожицкая: Да.

Сергей Николаевич: И вообще это потрясающе совершенно, когда ты сразу, сходу получаешь две такие партии, и одна из них – абсолютно такая талисманно-культовая в этом театре. Это «Евгений Онегин», с которого начался Театр Станиславского.

Наталья Петрожицкая: Я сейчас понимаю, что это из мира фантастики.

Сергей Николаевич: Но при этом все-таки к Татьяне вы были готовы.

Наталья Петрожицкая: Да.

Сергей Николаевич: У вас она все-таки была подготовлена, я так понимаю.

Наталья Петрожицкая: Она была подготовлена по-своему, в других традициях, в других темпах, в другом видении вообще театра, потому что это был такой традиционный спектакль Московской консерватории, оперной студии. Конечно, наш «Онегин» рождался уже другими нами. То есть мы опять-таки пели с Дмитрием Зуевым. Он до этого Онегина не пел. Хотя мы учились вместе, я все время говорила: «Митя, ну давай!» Он говорил: «Нет-нет-нет, я здесь не буду петь». И у меня было восемь других Онегиных до него. И он делал все это с чистого листа. А мне пришлось переосмыслять, перерождать, перепонимать.

Сергей Николаевич: А что сложнее?

Наталья Петрожицкая: Перепонимать, конечно.

Сергей Николаевич: То есть переписывать то, что ты уже один раз создал, то, что ты уже один раз спел?

Наталья Петрожицкая: Конечно, конечно. Это так же, как попытаться спеть арию, которую ты пел в училище. Ты ее поешь лет через двадцать и думаешь: «Господи, а почему я здесь так отвратительно пою?» А потому что вылезают те же навыки, которые… Ну, мышечная память. Вылезают те же навыки, которые были твоим приспособлением, чтобы выжить на сцене, когда тебе двадцать, в какой-то сложнейшей арии.

Сергей Николаевич: Так что Татьяна в этом смысле тоже некие трансформации претерпела, когда вы стали ее петь здесь, да?

Наталья Петрожицкая: Да, да, да.

Сергей Николаевич: А что же все-таки случилось с Мелизандой?

Наталья Петрожицкая: С Мелизандой была очень долгая история. На первый блок ни художественное руководство, ни дирекция, ни я не рассчитывали, что я буду участвовать в этом спектакле.

Сергей Николаевич: А, вот так, да?

Наталья Петрожицкая: Да. Это была ко-продукция, где главные роли пели артисты из Франции, а все второстепенные роли пели наши ребята, наши солисты. А я должна была выполнять функцию страховки на первый блок.

Сергей Николаевич: Дублера?

Наталья Петрожицкая: Да, дублера. Меня ввели. Я была на всех репетициях, все записала, посмотрела, как Софи Марен-Дегор все это отработала. И по приезду следующего блока должны они были как раз приехать без нее. И они приехали без нее. И мы репетировали. И приехал Марк Минковски. Оливье Пи уже не приехал, была наш вводящий режиссер Ирина Лычагина.

И буквально перед генеральной репетицией я заболела. Причем я заболела так, что я не могла разговаривать. То есть – вообще. Было все выучено, все отхожено, все прохожено. Было, конечно, страшно-страшно, волнительно. Но это было настолько резко – хоп!

Сергей Николаевич: То есть оказалось, что вам не надо петь эту партию?

Наталья Петрожицкая: Я не могу говорить просто. И меня вызывает Урин на тот момент, он говорит: «Наташа, я не верю. Ну это невозможно». Я говорю: «Честное слово, Владимир Георгиевич». Он вызывает врача нашего, фониатра, Олега Геннадьевича. Он приходит. Он говорит: «Олег, ты мне скажи, пожалуйста, она реально заболела?» Он говорит: «Да, она реально заболела». Он говорит: «Я реально ее осматривал. Она реально больна. Она не может выйти на сцену».

И вызвали артистку из Мариинского театра… Либо Мариинский, либо Михайловский. Ну, из Петербурга. И сделали быстрый ввод, буквально за сутки. И она пела.

А я так и не пела эту роль ни разу на большой сцене. У меня костюмы до сих пор висят в театре, действительно пошитые. Но я так и не вышла. И я очень хорошо помню эту роль. То есть не было такого, что это, знаете, психосоматический страх, когда ты что-то не выучил – и у тебя отказали все рычаги. Вот так бывает.

Сергей Николаевич: Вообще поразительна эта зависимость артиста от этих связочек, от голоса. И сколько мы читали этих страшных исповедей, когда певец прекрасно распевается у себя в номере или в репетиционном зале – и вдруг случается что-то перед выходом на сцену. И вот что тогда?

Наталья Петрожицкая: Ну, когда ты поешь концерт, то ничего тогда. Либо ты не выходишь, либо ты выходишь с объявлением того, что ты нездоров, и поешь так, как ты можешь петь.

Сергей Николаевич: Как ты можешь?

Наталья Петрожицкая: Да. Театр – это такая большая машина, которая… Если тебя есть на кого заменить, то…

Сергей Николаевич: …тебя заменяют.

Наталья Петрожицкая: …тебя заменяют.

Сергей Николаевич: Я читал, что вы не любите слушать своих предшественниц, ну, других исполнительниц знаменитых партий. При этом многие выучивают партию «с голоса», что называется, и это такая известная практика. Вы для себя это как-то объясняете?

Наталья Петрожицкая: Да.

Сергей Николаевич: Это нежелание копировать кого-то?

Наталья Петрожицкая: Да, конечно.

Сергей Николаевич: Страх, что ты будешь повторять чьи-то интонации?

Наталья Петрожицкая: Конечно, конечно. Тут же все очень просто. Либо ты начинаешь петь так же, как ты послушал… В смысле – ты начинаешь петь, и ты можешь запеть не ту ноту, потому что когда ты не знаешь материала, ты то выучиваешь на слух. А певица, может, не специально, но поет не ту ноту во фразе. И ты будешь тоже ее вместе с ней петь, потому что ты уже так наслушался и так выучил.

Второе – ты одеваешь на себя чужую душу, чужую роль.

И третье. Когда ты слушаешь… Да, может быть, ты найдешь какие-то вокальные приемы, какие-то хитрости, тонкости. Или где вздохнуть, когда ты не понимаешь, где в этой фразе можно вообще дышать. Или ты смотришь: «Это невозможно спеть! Да нет, вот три гражданки в YouTube поют. Что, я не могу быть четвертой? Могу». Но здесь опасность того, что это будет…

Сергей Николаевич: …это не будешь ты.

Наталья Петрожицкая: …это не будет Петрожицкая, конечно. И не будет любая другая. «Ну слушай, ты же научилась ноты-то читать? Научилась. За роялем пальчиком можешь себе поиграть? Можешь. Хотя бы пальчиком. Сядь и выучи сама».

Хочется вообще идти по своей тропинке. Может быть, это будет широкая трасса, может быть, это будет тропинка, но она будет исключительно твоя. И ты будешь на ней счастлив или несчастлив. Это твой путь.

Сергей Николаевич: Вот ваш путь… Не будем называть это скромным словом «тропинка», а все-таки «путь». Вот если говорить о каких-то главных…

Наталья Петрожицкая: Я даю себе шанс вырастить тропинку в трассу.

Сергей Николаевич: Чтобы она стала трассой?

Наталья Петрожицкая: Да-да-да.

Сергей Николаевич: Вот если говорить о пути, который… Ну, ты сам себе его во многом… Да, конечно, обстоятельства могут помогать или, наоборот, мешать, но тем не менее этот путь артист выстраивает сам на самом деле, пытаясь как-то проложить его. Вот если говорить о каких-то ключевых мгновениях этого пути, о ключевых остановках на этом пути, то что это были за партии?

Наталья Петрожицкая: «Наш маршрут проследует со всеми остановками».

Есть, конечно, какие-то роли… ну, не какие-то, а есть роли консерваторские, которые я плохо помню – в смысле прожитого вот этого… Я не могу назвать это ролью, я могу это назвать выученным нотным материалом. Потому что, не считая Татьяны, в консерватории была Горислава, в консерватории была Марцелина, в консерватории была выучена Мими, но не сыграна. Но в консерватории при этом была Эльвира, которая…

Сергей Николаевич: «Дон Жуан».

Наталья Петрожицкая: Если бы я ее не выучила в консерватории, то сейчас было бы труднее. Может быть, даже немножко интереснее, но труднее.

И поэтому дальше все роли, рожденные на родной сцене, на сцене нашего театра, – это, конечно, прямо такие остановки, чтобы поесть, поспать и, может быть, даже недельку пожить, то есть прямо крупные.

Не было таких ролей… Была одна, когда надо было влететь и страховать театр. Ну, не сказать, что выручать, а быть на работе. Когда у одной солистки случается счастье в жизни и она становится мамой, ты понимаешь, что тут надо помочь, нужно выйти. Была у меня такая и есть роль в запасе, которую я сейчас пою крайне редко, но она есть. Это Джульетта в «Сказках Гофмана», которая была сделана прямо в три моргания, потому что надо было выйти…

Сергей Николаевич: И спеть?

Наталья Петрожицкая: И спеть, да. Слава богу, это не роль на весь спектакль. Вы понимаете, что все-таки «Сказки Гофмана» – это такие маленькие оперы в одной большой.

Но Джульетта, конечно, легче, чем «Моя Антония», в которой пришлось работать очень тяжело всем нам – и режиссеру Александру Тителю, и партнерше моей, большой подруге, Хибле Герзмаве, которая пела на тот момент всех, и исполнительнице роли матери Антонии, Ире Чистяковой.

У нас так получилось, что к этому моменту у нас ни у кого не было мам. И это был ужас! Мы рыдали все! Когда оживала мама в портрете, держался только Александр Борисович (и то, наверное, потому, что мужчина), а мы рыдали! Мы не могли это петь. То есть представляете, чем в Театре Станиславского занимаются? Ужас! Творят творчество так, что тут не до нот…

Сергей Николаевич: К вопросу о творчестве. Хотел вас спросить, потому что мы как раз с Феликсом Павловичем Коробовым обсуждали две модели, существующие сейчас в мире: стационарный репертуарный театр и система stagione. Причем эта система как бы позволяет подобрать идеальные голоса для определенного спектакля, но этот спектакль идет какое-то количество раз, а потом он снимается или перекупается кем-то и так далее, и так далее. То есть это совсем другая история, которая не предполагает постоянного хора, солистов в штате и так далее, и так далее. И репертуарный театр, который нам хорошо знаком, со всеми своими издержками и со всеми своими плюсами.

Тут речь идет не о том, что хуже или лучше. Речь идет о том, что для голоса порой, как объясняют профессионалы, проще петь, скажем, в течение сезона одну оперу, а не менять все время репертуар. Потому что одно дело, когда ты поешь Доницетти, а завтра поешь Вагнера… Ну как это возможно?

Наталья Петрожицкая: Это невозможно.

Сергей Николаевич: Это невозможно. Ну, это один раз сделала Мария Каллас в 1947 году. Но больше она, кажется, таких номеров не повторяла. Вот что вы как профессионал об этом думаете?

Наталья Петрожицкая: Когда есть репертуарный театр и когда ты работаешь в репертуарном театре, когда ты работаешь начальником, то ты понимаешь, что все твои подчиненные, все твои подопечные, все твои артисты должны петь. И ты выстраиваешь так репертуарный план, чтобы в месяц все артисты поработали, чтобы зрителю был представлено все разнообразие голосов артистов, внешностей, типажей. Понимаете?

А если ты работаешь в этот момент артистом, то один раз в месяц спела и жду, пока все эти еще шестьдесят человек споют. Ну, хотя бы даже те же пять сопрано. Вот у вас пять. Одна спела, но должны же по очереди еще пять спеть. И получается, что так ты работаешь в сентябре и в декабре. Понимаете, о чем я говорю, да?

Сергей Николаевич: Да.

Наталья Петрожицкая: Но это если мы берем одну роль. Понятно, что в этом промежутке с сентября по декабрь мы там еще несколько ролей споем.

А когда ты в stagione, то ты понимаешь, что у тебя есть работа, что ты в сентябре работаешь тут, в октябре тут работаешь, в ноябре тут работаешь. Это могут быть разные театры мира. Это может быть одна роль. Это может быть набор из двух-трех ролей. Но ты знаешь, что у тебя есть постоянно. И вот ты встал на рельсы – чух-чух! – проехал месяц с одним спектаклем – чух-чух! – проехал еще.

Но, честно вам скажу, это, с одной стороны, легко, потому что ты встал на рельсы и вагончик поехал. А с другой стороны, ну скучноватенько, честно говоря, потому что хочется тут и Бизе попеть, а тут и Верди же подошел рядом, а тут же…

На то у нас есть художественный руководитель и дирекция театра, которые понимают, что Петрожицкая не будет петь тут Доницетти, а там Вагнера. Все идет… Это продумано. На одной роли нас несколько человек. В этом месяце одна поет Микаэлу и Мими (более или менее рядом), а, например, я пою Антонию и Наташу (они обе выше). Понятно, что я не спою сегодня Элеонору из «Силы судьбы», а завтра – Антонию ту же. То есть на это в репертуарном театре есть составы…

Сергей Николаевич: Руководители.

Наталья Петрожицкая: Руководители, да. Честно? Хочется и туда, и туда. Это очень удобно. Ты всегда в работе. Ты всегда…

Сергей Николаевич: Востребован, да?

Наталья Петрожицкая: Ты всегда востребован. Ты всегда в форме. В этих случаях, когда… Многие артисты у нас работают на stagione, ездят на спектакли, много ведущих наших артистов. И слава богу. Это прекрасно, что наш театр знает мир, они его представляют. В моем случае этого варианта нет пока. Может быть, его в принципе не будет. Это неизвестно.

Но у нас есть немножко другая стезя – мы занимаемся камерной музыкой. У нас есть камерные концерты. У нас есть камерные программы и записи дисков. То есть мы не даем себе… Если мы видим, что идет какая-то…

Сергей Николаевич: Простой намечается.

Наталья Петрожицкая: …да, пауза намечается, то просто, страшно сказать, рвем когти, чтобы сделать так, чтобы у нас была работа. И это мы сами себе делаем. Это наш собственный рост и наш собственный «самоучитель игры на гитаре», честно, потому что мы сами придумываем себе эту работу. И слава богу, она нам помогает быть лучше даже на сцене классического театра, на сцене в таком большом искусстве, как опера.

Сергей Николаевич: Вот то, что касается вашего камерного репертуара – вы можете немножко рассказать о нем?

Наталья Петрожицкая: Да, конечно.

Сергей Николаевич: Что вы поете? И как вы выбираете те или иные, я не знаю, романсы, песни или арии? Вот в каком направлении вас в данном случае больше всего привлекают?

Наталья Петрожицкая: Ну, камерность – это камерность, поэтому здесь мы без арий. Арии мы на большой сцене, арии мы в гала-концертах, когда есть оркестр, когда есть такая возможность. Камерный репертуар – это все-таки певец и рояль. Есть задумки – певец и какой-нибудь квартет, ансамбль. Но пока – исключительно певец и рояль.

Опять-таки я и мой постоянный партнер Дмитрий Зуев – понятно, сопрано и баритон. Не сопрано и тенор, как привыкли многие, вот эти дуэтные истории, когда два высоких голоса. Мы немножко идем…

Сергей Николаевич: Другим путем?

Наталья Петрожицкая: …другим путем. И все это началось где-то в 2013 году. Мы как выпускники Московской консерватории не могли не отдать дань нашему всему – то есть Петру Ильичу. И мы записали диск Петра Ильича Чайковского. В театре… Огромное спасибо опять-таки и дирекции нашей, и художественному руководству за разрешение использовать наши площадки малые, как Музыкальная гостиная, как Малая сцена театра, для наших камерных концертов. И каждый наш камерный концерт рождается на сцене театра всегда.

Мы все время придумываем что-то, чтобы расти, чтобы интересовать, заинтересовывать публику, потому что при всей любви к театру и ко всем его площадкам, но на определенных артистов ходят определенные люди. И ты не можешь своего постоянного зрителя кормить одной манной кашей. Знаете: «На завтрак яичница, на обед яичница… Ну, иногда у нас омлет».

Поэтому мы выбираем разных композиторов, которые нравятся нам, которых интересно спеть. Причем сначала он нам нравится как слушателям. Вот мы садимся: «Кого мы хотим? Кого мы любим? Слушай, вот давай это. А тебе бы подошло это». Мы же друг друга тоже как слушатели слушаем: я – Дмитрия, он – меня. Он говорит: «А тебе бы по голосу, наверное, вот это…»

А последним у нас был Мусоргский. Это же вообще история. Конечно, мы все еще подбиваем под юбилей, под какую-нибудь памятную дату, чтобы…

Сергей Николаевич: Чтобы это совпало, да?

Наталья Петрожицкая: И чтобы театру было что представить зрителю. То есть это не может быть так – бах! – и концерт солистов. Все прекрасно тоже прейдут. Но когда это юбилей с почтением композитору, то это для зрителя определенный интерес. И мы сами ставим наши концерты. То есть Дмитрий ставит, я там большей частью выступаю. Ну, он тоже выступает. Поэтому как-то так.

Сергей Николаевич: Наташа, я хотел вот о чем спросить. Дело в том, что, в общем, Театр Станиславского славен такой традицией постановки опер современных композиторов.

Наталья Петрожицкая: Да.

Сергей Николаевич: Особенно в советское время очень часто шли ну фактически премьеры современников наших (и классиков, но и современников). На ваш взгляд профессионала-вокалиста, вот то, что сейчас пишут современные композиторы – а это часто такая тональная музыка, сложная музыка для воспроизведения, для исполнения, – имеет перспективы для таких концертов, камерных концертов, того, что вы практикуете?

Наталья Петрожицкая: Вы знаете, по большей степени мы все-таки остались где-то на понимании композиторов XX века. А XXI век как-то…

Сергей Николаевич: Проходит мимо?

Наталья Петрожицкая: Нет, он не проходит мимо. Мы не можем взять на себя такую ответственность, потому что, понимаете, мы не можем ввиду своего какого-то положения в театре, положения в музыкальном мире, мы не можем сделать это плохо. А чтобы сделать хорошо, это надо понимать и это надо уметь исполнять. Не всегда певец, который может исполнить прекрасно Верди, может исполнить современную музыку.

Из самого-самого современного, к примеру, что исполняла я, – это был Леонид Аркадьевич Десятников, обожаемый и любимый, и был композитор Буцко. Десятников понятен мне, любим. И вообще я им восхищаюсь, музыка мне его понятна. И даже какие-то атональные мелочи, потому что она у него все-таки такая достаточно мелодичная музыка, мне понятны. Мне понятна эта эмоция…

Сергей Николаевич: И как это исполнять, да?

Наталья Петрожицкая: …как эмоция, как рисунок, как оттенок.

Когда я принимала участие в вечере композитора Буцко, который шел у нас тоже здесь, в театре, вот тут я просто взяла на себя ответственность, потому что надо было как-то… Я была на работе, надо было спеть. «Наташа, вот концерт, надо спеть. Вот ты поешь современную музыку. Надо спеть». Ну что же, мне сказать: «Господи, я не знаю, как это петь!»? Нельзя было сказать. Но: «Я еще не доросла».

Сергей Николаевич: Дипломатично.

Наталья Петрожицкая: Дипломатично сказала: «Я еще не доросла». Честно говоря… Мы все-таки исполняем ту музыку, которая нравится нам как слушателям, как зрителям. То есть у нас должен быть у самих интерес. Не то что мы должны представлять себя в искусстве, себя в творчестве кого-то, а хочется представлять собой творчество кого-то.

Например, на одной из последних премьер театра – опере Вустина «Влюбленный дьявол» – я была, конечно, как зритель. И я готова просто снять шляпу перед ребятами, потому что я не понимаю, как они это выучили. Хотя понятно, что мы все можем выучить все что угодно, потому что у нас работа такая. Но это – труд. И как зритель я не нашла для себя в музыкальном материале понятия, что я поняла…

Сергей Николаевич: Вот эту музыку?

Наталья Петрожицкая: Да. Я смотрела это как какой-то перформанс.

Сергей Николаевич: Наташа, хотел спросить. У всех певцов (в общем, я знаю) бывают какие-то периоды увлечения тем или иным композитором, музыкой: вот эта музыка сейчас звучит в вашей душе, звучит в вашем сознании, вы хотите ее петь. Есть такая музыка сейчас?

Наталья Петрожицкая: Да. Так интересно! Если бы меня спросили полгода назад, я бы вам сказала, что это Курт Вайль, потому что 9 апреля должен был состояться мой первый сольный концерт в театре, и это был бы Курт Вайль, большая программа Курта Вайля.

Сергей Николаевич: Вы на немецком поете?

Наталья Петрожицкая: На немецком, на французском, на английском и на русском. И это не стихотворение. Это правда количество языков, на которых я учила все эти произведения. Мне вот это было интересно.

Если бы меня спросили три месяца назад, я бы вам сказала, что я живу вовсю Штраусом, потому что это так интересно – сочетать несочетаемое и петь одну ноту, которая не сочетается с другой. А оказывается, что это совершенно гениальнейшая и красивая музыка.

А теперь я счастлива, что после столь долгого (а для нас долгого, конечно) перерыва, такого отпуска в полгода, меня вернул домой Чайковский. Это ария Наташи из «Опричника» Чайковского. И сейчас в моей голове, внутри – «Иоланта» с музыкой Чайковского. Впереди будет концерт нашего солиста ведущего, и там я пою Верди.

Вы знаете, так прекрасно, когда у хозяйки на кухне есть все для винегрета. Вот у меня полный винегрет в голове. И я знаю, что их я пою. Вот я хожу, что-то спою из «Иоланты», а потом – раз! – и вдруг ко мне приходит «Эрнани». Ну, это счастье, это счастье, когда у тебя внутри звучит музыка, а не только звук комара, который пролетел. Вы представляете, какое бывает одиночество без музыки.

Сергей Николаевич: Могу себе представить. Вы заговорили о кухне. А я заглянул на вашу страничку в Facebook и увидел невероятное количество разных тортов, которые вы печете. Это хобби? Это страсть? Судя по вас, вы их не едите.

Наталья Петрожицкая: Это откровение. Никому не говорите! Я так люблю сладкое, вы себе представить не можете. Я утром съедаю торт, а в обед я зашиваю себе рот. Я очень люблю сладкое!

И это действительно… Это обстоятельства. Просто из-за того, что тебе нельзя ходить по магазинам в определенный наш век, во время наше… А были такие ограничения, что нельзя было никуда выходить. Тебе нельзя было ходить к друзьям. Тебе нельзя было делать какие-то подарки.

И так вышло, что ты не можешь общаться со зрителями. И так вышло, что на одной социальной платформе, в одной из соцсетей… Я решила, что я не могу не общаться со своим зрителем, я не могу не выступать. И, сделав себе хвост на голове, не утруждая себя макияжем, конечно, сделав себе хвост на голове, я включила кнопку «Прямой эфир» и сказала: «Здравствуйте, девочки. Сегодня мы будем готовить». Что готовить? А я так сладкое люблю! Я говорю: «Так, мы будем готовить торт «Прага».

И все началось с торта «Прага». Первый я съела сама. Второй я тоже съела сама. На третий я поняла, что тогда я ни в один костюм не влезу, если я всю пандемию буду есть это сама. И я начала это прекрасно и методично отправлять своим друзьям со словами: «Слушай, ты доставку только оплати, а все остальное – это тебе. Помоги мне!» Я заворачивала эти… Потом я уже начала покупать профессиональные коробки и интересоваться, как правильно раскладывать ягодки на торте.

И все это, конечно… Это какое-то божье провидение и просто инициатива артистки Петрожицкой быть ближе к народу. Я говорю: «Так, девочки, сейчас я вам расскажу, как делать потрясающий хлеб». Они говорят: «Боже!» А потом мне пишут: «Как же? Ты все время так готовишь вкусно? Ты так здорово это рассказываешь?» Я говорю: «Конечно, я здорово рассказываю, потому что здесь у меня висит бумажка, и на ней написано, сколько мы кладем». А я делаю первый раз. И все мои рецепты заканчиваются так: «Девочки, у нас должно получиться. Мы же из таких хороших продуктов все делали». Все!

И это просто так, просто с любовью, просто, чтобы делать что-то для кого-то.

Сергей Николаевич: Вы хотите сказать, что это только на период пандемии?

Наталья Петрожицкая: Это началось в период пандемии. Слава богу, это сейчас продолжается. И люди говорят: «Господи, ты не представляешь, как это круто, что ты делаешь торты!» Я говорю: «А почему это круто? Ты можешь тоже. Вот на тебе рецепты». – «Нет, ощущение от того, что торт тебе сделала артистка Петрожицкая – это так круто!»

Я не понимаю этого, потому что дома я же просто мама, и все. И я делаю эти торты со своим сыном, он мне помогает. Он берет таз в ванной, берет последнее какао, купленное по скидке, и говорит: «Теперь у меня шоколадный торт!» И вываливает все это купленное какао, размешивает и говорит: «Мама, сними меня тоже. Девочки, я тоже делаю торт». И все в какао…

Сергей Николаевич: А сколько вашему сыну?

Наталья Петрожицкая: Четыре года, четыре с половиной.

Сергей Николаевич: Ну, у него еще впереди много всяких кулинарных успехов.

Наталья Петрожицкая: Да. Нет, он научился делать яичницу. И это большая материнская заслуга.

Поэтому пока это… Кто-то просит меня испечь. И я с удовольствием езжу к своим друзьям – артистам балета, оперы, к киношникам всяким своим – и привожу торт как подарок. Ой, это так, оказывается, здорово! Вообще делать что-то своими руками, делать это со своей душой – это всегда прекрасно. Вот сцена, на время моего непребывания на сцене моя сцена…

Сергей Николаевич: Вы заняли этой сладостью?

Наталья Петрожицкая: Да. Ну, как говорится, все мы готовим. Все говорят: «Мы все готовим, все едим». Я говорю: «Я пытаюсь не есть. В этом моя особенность». Я пытаюсь не есть, пить много воды, только бы это не есть. Но если мне скажут: «Наташа, хочешь торт?» – я никогда не откажу, я скажу: «Конечно!» Я знаю здесь пару мест…

Сергей Николаевич: Ну, ловлю вас на слове.

Наталья Петрожицкая: С удовольствием!

Сергей Николаевич: Спасибо большое, Наташа. Спасибо.

Наталья Петрожицкая: И вам спасибо, и вам спасибо.

Сергей Николаевич: Это была ведущая солистка Музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко Наталья Петрожицкая. В следующем нашем выпуске мы продолжим наше театральное путешествие.

Ну а сейчас я, Сергей Николаевич, прощаюсь с вами. Всего доброго, до свидания!