Режиссёр Александр Молочников: После истории со Светланой Ходченковой мне захотелось вести передачу про путешествия

Гости
Александр Молочников
актёр, режиссёр театра и кино, сценарист

Сергей Николаевич: Здравствуйте! Это программа «Культурный обмен» на Общественном телевидении России. С вами Сергей Николаевич.

Когда я думаю о нашем сегодняшнем герое, то первым делом представляю его путешествующим автостопом по пыльным трассам штата Аризона. Впрочем, это может быть и африканская саванна, и бездорожье Псковской области. Место не имеет значения, имеет значение способ. Автостоп – как стиль жизни, как единственная возможность оторваться от всех условностей и забот бытия, наконец, как своя самостоятельная тема в искусстве. Об этом и многом другом мы поговорим с нашим гостем – с одной из самых ярких звезд нашего театра и кино, актером и режиссером Александром Молочниковым.

Голос за кадром: Александр Молочников – актер и режиссер театра и кино, сценарист. Родился в Санкт-Петербурге. В 2012 году окончил РАТИ-ГИТИС (актерско-режиссерский курс Леонида Хейфеца) и был принят в труппу МХТ имени Чехова, где дебютировал в роли Вронского в спектакле «Каренин». В 22 года Александр выпустил режиссерский дебют – спектакль «19.14», а вслед за ним – рок-мюзикл «Бунтари». В 2015 году за создание спектакля «19.14» стал лауреатом Премии Олега Табакова. В 2017-м спектакль Александра Молочникова «Бунтари» вошел в лонг-лист «Золотой маски», став, по мнению Экспертного совета премии, одним из самых заметных театральных событий сезона 2015/2016.

Сергей Николаевич: Саша, скажите… Я на самом деле действительно очень был впечатлен вашим этим небольшим таким фильмом, двадцатиминутным, этим автостопом в Аризону. «Поездка в Аризону», кажется, это называлось.

Александр Молочников: «Сбежавшие в Аризону».

Сергей Николаевич: «Сбежавшие в Аризону», где вы играете со Светланой Ходченковой. Я так понимаю, что весь фильм этот снят на айфоны, да? То есть он снят… Или это некая такая легенда, что вы это делали самостоятельно и без помощи операторов, что группы не было, а вас было только двое?

Александр Молочников: Нет, это действительно абсолютная легенда. Да, нас было двое. В этом, собственно, и основная затея этого всего. Больше того, мы в какой-то момент предполагали, что оператор будет, и прекрасный оператор, который живет в Лос-Анджелесе, Леша Козлов, такой очень опытный. Он должен был к нам приехать, уже был на низком старте. Там произошли какие-то пертурбации, и он… В общем, мы не смогли его привезти. Но, честно говоря, мы думали, что он к нам присоединится, условно, на третий день. И как раз к третьему дню мы поняли, что никто вообще не должен в это вторгаться.

Сергей Николаевич: Никто вам не нужен, да?

Александр Молочников: Никто, да, потому что это как-то все разрушит. И вот этот эффект того, что просто есть она, я, и мы все время, каждый день снимаем просто друг друга, и черт его знает, что из этого получится…

Сергей Николаевич: Третий был бы здесь лишний.

Александр Молочников: Ну да. Потому что рождались какие-то вещи очень спонтанные, которые…

Сергей Николаевич: А вообще как возникла эта идея? Я так понимаю, что это некий автобиографический мотив, да? Когда вам хочется – как это называется? – перезарядить батареи, вы отправляетесь куда-нибудь автостопом. Причем это вы начали с очень юных лет практиковать, да?

Александр Молочников: Ну, я – да. И мне казалось всегда, что когда девушки сидят в каком-нибудь московском кафе (в студенчестве это было «Кофе Хауз», какая-нибудь «Шоколадница», потом это стали какие-нибудь другие места), так меланхолично смотрят в стену и говорят, что их все достало, у них все так одинаково, то мне прямо всегда хотелось взять – и в Аризону куда-нибудь или куда-нибудь в пустыню, чтобы она где-нибудь по пыльной дороге! И на самом деле со Светой все так и произошло. Мы, конечно же, точно можно это сказать… Начало, когда мы встречаемся на «Мосфильме», мы сняли после.

Сергей Николаевич: А она там какая-то боярышня…

Александр Молочников: Да-да-да. Мы это все, конечно, изобразили. Но изначально мы действительно с ней встретились в кафе. Мы были мало знакомы. Фактически пару раз мы встречались на мероприятиях, один раз что-то пытались репетировать. Одна репетиция, не то что раз. Как-то мы встретились выпить кофе. Я как-то на нее посмотрел – и родилось именно это желание.

Сергей Николаевич: Ну, она какая-то такая труднодоступная звезда, у которой все расписано, я не знаю, на три года вперед. И вот она так легко пошла на этот эксперимент?

Александр Молочников: Ну да. Видимо, ей это нужно было в тот момент жизни, я так полагаю. Ну, слушайте, мы так говорим, как будто это что-то… «Это нужно было в тот момент жизни». Это же на неделю съездить. У тебя может быть расписан год, но ты понимаешь, что у тебя есть отпуск. Вот она могла. Я, в принципе, так и сказал: «Конечно, ты поедешь в свой пятизвездочный отель, невероятный. Вокруг тебя будут ходить какие-то прекрасные мулаты…»

Сергей Николаевич: С опахалами.

Александр Молочников: «…с опахалами, да, и давать тебе фрукты. Но, в принципе, ты вернешься… Да, ты будешь сидеть в инстаграме все время. В общем, фактически не уедешь из Москвы, но только станет теплее и комфортнее. Потом ты вернешься, и у тебя перезагрузки реальной не будет. Если хочешь, – сказал я, – поезжай со своим парнем», – сказал я тогда, помню, понятия не имея, что у Светы с личной жизнью. Я говорю: «Пусть твой парень тебя возьмет и отвезет».

Сергей Николаевич: Но парня не нашлось.

Александр Молочников: Не знаю…

Сергей Николаевич: И в роли парня выступили вы.

Александр Молочников: Так получилось, да, я поехал в качестве гида исключительно.

Сергей Николаевич: Понятно. Слушайте, эта тема (чтобы уже, так сказать, тему автостопа закрыть) периодически возникает во всех ваших интервью. Действительно, это какой-то очень такой экзотический способ жизни, стиль жизни, образ жизни. Я так понимаю, что к этому вас приучил ваш отец, да?

Александр Молочников: Да.

Сергей Николаевич: То есть первый опыт автостопа, путешествия автостопом был с ним. А где это происходило?

Александр Молочников: Самая первая поездка была в мои семь, по-моему.

Сергей Николаевич: Да вы что?

Александр Молочников: Подумайте. И мы поехали в Будапешт. Ну, это не так далеко, конечно, но все равно.

Сергей Николаевич: Вы высадились в Бресте и там начали уже «голосовать»?

Александр Молочников: А вы что, сами ездили?

Сергей Николаевич: Только так.

Александр Молочников: Или вы контрабанду возили из Белоруссии в Польшу?

Сергей Николаевич: Это еще в советские времена.

Александр Молочников: Нет, это, кстати говоря, было очень… Переезд Белоруссия – Польша всегда был забит этими контрабандистами. И я помню, у меня такое детское впечатление, как они сидят на асфальте и пачками сигарет обматывают ноги, скотчем, то есть они прямо обкладывают тела. Заливают какую-то водку в дверцы машин. Там был такой мощный трафик. И мы там начали, да, и поехали… Нет, мы как-то в Брест все-таки… в смысле, в Будапешт не через Брест, а через Ужгород мы ехали.

Сергей Николаевич: Через Ужгород?

Александр Молочников: Да-да-да. Карпаты. От Киева, что ли, мы ехали. Я уже не помню.

Сергей Николаевич: Слушайте, ну хорошо. А что по этому поводу думала ваша мама? Она была в курсе?

Александр Молочников: Ну, я помню какую-то сцену на вокзале, когда… У меня родители в разводе, но как-то там как раз было, что я часть лета провел с мамой, и вот наступила часть с папой. Мама привела меня провожать на поезд, думая, что мы едем просто в Крым, по-моему. А папа прямо на перроне говорит: «Да нет, мы едем в Будапешт автостопом». Она, конечно, была…

Сергей Николаевич: …недовольна.

Александр Молочников: В общем, она как-то расстроилась этим. Ну, она когда-то тоже ездила с папой автостопом, поэтому…

Сергей Николаевич: Слушайте, к этому способу передвижения вас приучил ваш отец, я так понимаю? Я знаю, что, конечно, многие предпринимают эти вояжи только ради того, чтобы послушать своих, я не знаю, попутчиков. В данном случае были какие-то истории, которые вам рассказывал очередной драйвер, которая бы вас как-то перевернула или осталась, по крайней мере, в голове?

Александр Молочников: Очень много на самом деле, поверьте. Ну, сколько уже получается? 18 лет, получается, я слушаю эти истории. Не то что я все время езжу, ну, с какими-то перерывами, но часто.

И я помню тот случай, когда я ехал после месяца Африки просто от Москвы до Петербурга, и дальнобойщик… То есть это такая оборотная сторона автостопа, которая не совсем приятная. Было где-то 5 утра. У меня не то что слипались глаза, а мне действительно прямо хотелось вставить спички, настолько мне хотелось спать, вот просто я не мог. То есть ты сидишь, ты едешь час, два. А он хотел, чтобы я что-нибудь рассказывал, что он не заснул, дальнобойщик. Шел дождь на улице страшный. И мне было понятно, что он меня сейчас просто высадит, если я засну. И он говорил вот так… Я только начинал засыпать. Это прямо такая пытка была! Он что-то монотонно рассказывал, я начинал засыпать, и он: «Не спать!» Это была такая внезапная казарма, да.

Ну нет, очень много историй. Естественно, когда едешь в Африке… Ты узнаешь очень быстро на самом деле страну, как кажется. Ну, первое такое впечатление у тебя, во всяком случае, гораздо более широкое, чем если бы ты ходил по каким-то туристическим местам с гидом. То есть тебе человек рассказывает – и сразу ты получаешь такой инфосрез.

Сергей Николаевич: Срез жизни.

Александр Молочников: Да. Про проблемы этого места, что у них не так, кого они ненавидят, кого они любят, кого они любят за рубежом, какую музыку там они слушают. И ты, в принципе, довольно быстро все понимаешь. И дальше на десятом водителе у тебя какая-то информация повторяется – и ты понимаешь, что вот это он, наверное, придумал, а это, наверное, правда.

Сергей Николаевич: Слушайте, я так понимаю, что несмотря на Аничков лицей, в котором вы благополучно учились и где преподавал ваш папа…

Александр Молочников: Вы смотрели мой журнал, дневник?

Сергей Николаевич: Ну естественно! Как же я мог без этого встретиться с вами? Все-таки вас тянуло к актерству. Соответственно, вы выступали еще до поступления в ГИТИС и уже имели некий такой профессиональный актерский опыт, выступая на любительской сцене, но тем не менее были роли, даже были гастроли, насколько я понимаю.

Александр Молочников: Вы сейчас, кстати, обозвали Театр Акимова любительской сценой.

Сергей Николаевич: Вы играли… В Театре комедии были эти же спектакли, да?

Александр Молочников: Спектакли были, да.

Сергей Николаевич: Просто вы уже ввелись, когда был «Старший сын», я так понимаю?

Александр Молочников: Нет, не ввелся.

Сергей Николаевич: То есть это был спектакль…

Александр Молочников: Крамер.

Сергей Николаевич: И сколько же вам было лет?

Александр Молочников: Четырнадцать.

Сергей Николаевич: Четырнадцать лет?

Александр Молочников: Премьера была.

Сергей Николаевич: То есть Васечку вы играли в 14 лет?

Александр Молочников: А ему и есть – сколько там? – по-моему, 14 лет. Там, честно говоря, Макарской чуть меньше в пьесе, чем было Ирине Степановне Мазуркевич на тот момент, но мы играли любовь. Мне было 14, а ей, по-моему, 54.

Сергей Николаевич: Слушайте, в общем, этот опыт как бы и подвиг вас, я так понимаю, на то, чтобы выбрать именно актерский путь?

Александр Молочников: Ну да. Мне как-то и до этого, в общем, хотелось. Мне хотелось, в общем, не только актерством заниматься всегда.

Сергей Николаевич: Я так понимаю, что и то, что вы мне написали о том, что с 11 лет вы ходили в Театр Додина…

Александр Молочников: Вот это, кстати, мама меня отвела.

Сергей Николаевич: Да?

Александр Молочников: Нужно отдать ей должное. Да, это было.

Сергей Николаевич: Но это были взрослые спектакли?

Александр Молочников: Да, да.

Сергей Николаевич: Что вас больше всего там поразило?

Александр Молочников: А меня как-то сразу поразило все. Это было такое сильное впечатление! Был спектакль «Гаудеамус», а потом, через неделю сразу, «Чевенгур».

А потом меня не пустил администратор, я уже сам пришел с другом на спектакль «Пьеса без названия». И это было такое отчаяние! Потому что мне уже про него рассказали, что там бассейн, что там какие-то голые люди. И так хотелось это все увидеть! Он уже начинался за этой стеклянной дверью, ты видишь прямо зал. И так закрывают…

Сергей Николаевич: А вам было 11 лет?

Александр Молочников: Да. И когда не пустил нас администратор из соображения возрастных цензов, мы шли с моим другом, который не был совершенно втянут в театр, как я. И у меня реально текли слезы! При том, что я был не то что плакса-вакса-гуталин. Меня это разозлило, и я рыдал. Он на меня смотрел как на полного просто дебила, типа: «Я понимаю, если бы тебе не подарили отличную машину на пульте управления или если бы, не знаю, тебя выгнали из дома, или выпороли. Что ты плачешь из-за какого-то спектакля?» Он просто вообще говорил: «Саша, ты чего вообще паришься? Ну не пошли мы в театр. Какая разница?»

Сергей Николаевич: А почему-то все-таки ГИТИС?

Александр Молочников: Да ну, я не знаю… Там никто не набирал… Нет, там кто-то набирал, но здесь набирал Хейфец, набирал тогда Серебренников.

Сергей Николаевич: При этом вы Хейфецу сказали, что очень хотите учиться у Женовача?

Александр Молочников: Был такой момент, да. Нет, тогда была вообще какая-то агония на тему Женовача, были гастроли «Мальчиков» в Питер. И мои педагоги в студии – прекрасные актеры Сергей Бызгу и Андрей Шимко – все говорили, что учиться вообще надо всем у Женовача. И мне тоже понравился, в принципе, этот спектакль «Мальчики», понравились эти ребята все. Казалось: «Ой, это все так прекрасно! Все будем ходить в свитерах и пить чай. В общем-то, это будет все очень мило». Поэтому этот режиссерский факультет, деревянный он тогда был, кстати, тоже такой произвел впечатление места, где очень хочется быть. И мне казалось, что они там все вместе.

Сергей Николаевич: Но все это оказалось разным.

Александр Молочников: То, что мастерская Хейфеца вообще корнями идет к Кнебель и Попову, а Женовача – к Фоменко… Это просто кардинально разные на самом деле подходы. И это при том, что они все как-то сосуществуют. И я Хейфецу сказал, что я хочу… Он спросил: «А почему ты хочешь у меня учиться?» Я говорю: «Потому что у вас преподает Женовач». Он так на меня посмотрел и говорит: «Ну, ты подумай. Это немножко другая мастерская». В общем, простил.

Сергей Николаевич: Простил, да?

Александр Молочников: Да.

Сергей Николаевич: А чему он научил вот из тех уроков? Их было, естественно, за четыре года немало, но все-таки что было главным в профессии? Что вы поняли про профессию после этих четырех лет в мастерской Леонида Хейфеца?

Александр Молочников: Не хочется каких-то пошлостей говорить.

Сергей Николаевич: Скажите прекрасные…

Александр Молочников: Да нет, на самом деле просто очень много, и это коротко не сформулировать. И Леонид Ефимович – такая действительно глыба педагогическая! Ну, он все-таки… Вы мне сейчас предлагаете за пару фраз пересказать то, что он нам говорил четыре года. Несмотря на то, что как очень хороший педагог он очень много повторял одно и то же, вдалбливая прямо, но в основном это какие-то, наверное… Все равно на первый план выходят какие-то жизненные вещи, даже не связанные с профессией.

Ну, во-первых, он никогда не давал никому расслабляться после успеха, просто никогда. Это такой урок двойственный: он, с одной стороны, очень полезный, а с другой стороны, такое счастье не успеваешь испытать, потому что он… Только у нас был какой-нибудь хороший экзамен, и наконец мы… Причем был ряд плохих – и вот хороший, все получилось. И все такие радостные! У всех такое отличное настроение! Он так заходил, садился за стол и говорил: «Вы знаете, сколько в моей жизни было артистов, которые растворились, как дымок крематория? Их нет, никого».

И это, в общем, правда страшная, потому что действительно с каждого курса, какой бы он ни был хороший…

Сергей Николаевич: Оставалось буквально два-три.

Александр Молочников: От одного до семи, да? Либо этот курс превращается в театр. И масса людей уходит из профессии, даже имея какие-то прекрасные…

Сергей Николаевич: Я знаю, что у вас был какой-то такой достаточно сложный момент, когда вдруг вы почувствовали в себе отсутствие опыта, оно вдруг стало… Вы же очень юным поступили, в 16 лет. И вот это отсутствие опыта, жизненного опыта – это вдруг заставило вас, собственно говоря, осуществить один из автостопов уже по Африке, да? Это действительно вам мешало – что вы чего-то не знаете про эту жизнь, не понимаете? Вот как вам сейчас кажется?

Александр Молочников: Думаю, что это на самом деле мне казалось. У меня было несколько однокурсников, во-первых, и они все стали большими артистами. Ну, не все, может быть, но некоторые стали просто главными артистами страны, как Саша Петров, Саша Паль. И был там, например, Руслан Братов, мой однокурсник прекрасный, который снял год назад «Лалай-Балалай», короткометражку, и получил «Кинотавр», выиграл за короткометражку. Сейчас, по-моему, и дальше снимает. У них было какое-то такое тяжелое… у кого-то провинциальное, у кого-то вообще детство в республиках, такое по-настоящему детство, про которое стоит сериалы снимать.

А у меня детство в целом было вроде как достаточно радужное – в том смысле, что меня очень любили родители. И это были вообще совершенно прекрасные родители. И в некой степени это была, конечно, такая колыбелька. Тем не менее, конечно, в нем были на самом деле довольно мощные поводы для… ну, были какие-то сосуды, из которых можно черпать в профессии. Просто умение связать свой какой-то опыт… А все-таки он какой-то есть. И какие-то детские болезненные моменты все равно происходят. Я сейчас говорю не про туалет, а про какие-то душевные вещи. Но так или иначе не было, наверное, просто навыка связать свою память, какие-то органы чувств…

Сергей Николаевич: Эмоционально.

Александр Молочников: Да. И перевести это в тексты или в роли и так далее. И казалось (это была такая ложная на самом деле тревога), что срочно нужно поехать, не знаю, вступить в какие-нибудь войска в Сирии или где-нибудь еще. Нет, Сирии тогда не было никакой. Ну, куда-нибудь, в общем, поехать, чтобы тебя почти убили, вернуться таким бывалым – и сразу ты все сыграешь.

Поэтому эта африканская история была такой… На самом деле она ничего не дала абсолютно, с точки зрения профессии. Нет такого, что я вернулся – и все, понял, как играть Островского. Просто она дала такую свободу мощную и ощущение того, что мир не кончается стенами ГИТИСа. Вот это было действительно. И это очень полезно. И поэтому возвращаешься все время к этим поездкам. Где бы ты ни был, чем бы ты ни занимался, в какой-то момент тебе кажется, что все равно твой мир заканчивается пределами вот этого проекта. А это всегда не так.

Сергей Николаевич: На самом деле это очень важный момент. Есть два пути, да? Или ты открыт этому миру, ты познаешь эту жизнь и совершенно не связываешь это все равно с профессией, может ли это тебе пригодиться, не может ли это тебе пригодиться; ты проживаешь ее. И второй путь, когда ты в своей этой келье, в своем этом театральном монастыре что-то такое свое… бьешь поклоны, и, может быть, какое-то чудо с тобой состоится. Я так понимаю, что вам ближе был все-таки первый путь?

Александр Молочников: Вы знаете, во-первых, меня восхищают эти люди в кельях, действительно. И в итоге, в конечном итоге мне нравится в основном…

Сергей Николаевич: Все-таки быть в келье?

Александр Молочников: Нет, смотреть на этих людей.

Сергей Николаевич: Как они бьют поклоны.

Александр Молочников: Потому что они действительно наиболее глубоко копают. Скажем, Театр Погребничко – это чистой воды келья. Вот я сейчас был на спектакле «Магадан /Кабаре/», вообще на несусветно прекрасном. Додин – это тоже, конечно же, келья. Есть свои нюансы и мера.

Все-таки для меня, например, лучший спектакль Додина последних лет – это спектакль «Вишневый сад», в котором играют артисты, которые все равно выходят за пределы кельи: и Данила Козловский, и Ксения Раппопорт, и Лиза Боярская. И вот этот какой-то контакт… Ну, это его ученики, но контакт человека, Додина, который все время в этой келье, Карабас-Барабас в этой келье, и тех, кто все-таки еще как-то слушает мир… Ну, это так со стороны я представляю. Может, это на самом деле иначе, но мне кажется, что они друг друга как-то услышали: Додин услышал их, а они услышали Додина. И его мудрость помножилась на их в том числе, я думаю, даже работу с другими режиссерами, потому что ты же накапливаешь что-то. И это вышло в какой-то суперсвежий спектакль, где артисты играют современнее, чем вообще где-либо – ну, по моим ощущениям.

Сергей Николаевич: Когда вас взяли в МХАТ… А я так понимаю, что несколько театров на вас претендовали, и в результате выбирали вы. Так вот, вас взяли в МХАТ. У вас было ощущение от этого театра… А это все-таки эпоха еще Олега Павловича Табакова. Что это? Это монастырь? Это какой-то большой такой театральный молл?

Александр Молочников: МХТ?

Сергей Николаевич: Да.

Александр Молочников: МХТ когда? Это два разных театра просто.

Сергей Николаевич: Когда вы туда пришли.

Александр Молочников: Когда пришел? Ну да, это Walmart, это огромный театральный молл, где сразу ты понимаешь, что это какая-то такая фабрика спектаклей.

Сергей Николаевич: Фабрика, да?

Александр Молочников: И тебе сразу директор говорит: «Ты, конечно, снимайся, но у нас 12 премьер в год». И это была вообще первая реплика. Я подумал: «Ничего себе! 12 премьер в год?!» Сейчас я знаю, что у Додина три года нет премьер вообще. Ну, то есть разные подходы просто, разница. И да, конечно, это такой водопад, в который ты прыгаешь. Это горная река…

Сергей Николаевич: …которая тебя несет, да?

Александр Молочников: Да, да, она несет. Она может тебя подтянуть так или иначе куда-то, где ты будешь играть все равно в массовке. В общем, никто от этого совершенно не застрахован. И у меня была сразу такая фобия, что я попадаю в эту фабрику и буду здесь каким-то…

Сергей Николаевич: Но вам сразу дали Вронского, я не знаю, какие-то…

Александр Молочников: Вы бы посмотрели этот спектакль – там секунды три Вронский играет. Не-не-не, это на самом деле… Нет, мне правда повезло, потому что был спектакль Бархатова про Вертера.

Сергей Николаевич: «Страдания Вертера».

Александр Молочников: Да. И это был какой-то фарт страшный, потому что до этого…

Сергей Николаевич: Кстати, это слово Олег Павлович любил – фарт.

Александр Молочников: Да. Артисты репетировали уже, то есть уже все шло полным ходом.

Сергей Николаевич: А не было Вертера, да?

Александр Молочников: Ну да, да, да. И там как бы свободный паззл был. И я просто в этот момент… Как-то удачно, правда, совпало. И мы с Васей как-то друг друга услышали.

Ну, это было восхитительное место, мне кажется. Это прямо какое-то место, по которому я, например, буду всегда скучать, потому что… Ну, не то чтобы нужно оплакивать что-то, но в целом это было очень свободное место и очень работоспособное, конечно. Ощущение того, что все везде работают, реально на каждой лестничной клетке, кто-то что-то все время обсуждает. И никого, в общем… ну, в какой-то степени, в чем-то, может, ограничивают, но все равно оно давало какую-то невероятную энергию.

И поэтому как раз в этой условной «келье», хотя как келья он не выглядел, мне безумно нравилось находиться на самом деле. И очень долго при всем свободолюбии мне очень нравилось. Там почти год… Сколько мы «19.14» делали? Ну, репетировали мы три месяца. Но – вариться с утра до ночи в этом здании. Мне очень нравилось только там.

Сергей Николаевич: А вообще этот режиссерский ваш первый опыт? Я так понимаю, что еще был спектакль «Бунтари», да? Или этот был позже?

Александр Молочников: Первый – «19.14».

Сергей Николаевич: Все-таки «19.14», да?

Александр Молочников: Да.

Сергей Николаевич: Вот вас взяли на актера, в общем, да? У вас нет режиссерского образования. Есть великий Табаков. И вы как-то к нему приходите: «Я хочу поставить спектакль»? Как это выглядело?

Александр Молочников: Ну, во-первых, честности ради, Олег Павлович на тот момент… Все время просто, каждый раз, честно говоря, что-то на эту тему спрашивают: «А как же вот так?»

Во-первых, Олег Павлович к моменту, когда я пришел, у него было два театра, филиал начинал строиться, колледж и так далее. У него везде были какие-то свои люди, которые и решали. В «Табакерке» это был Стульнев, во МХАТе это была Хенкина и Смелянский, и так далее, в колледже, по-моему, Кравец и еще кто-то.

В общем, я пошел к Хенкиной и Смелянскому. До этого я, в принципе, все время ходил и говорил: «Может быть, вот это сделать, вот это сделать?» Ну, не то что все время, но мне все время хотелось сделать какой-нибудь самостоятельный отрывок. С этим меня, в общем, отфутболивали обычно.

А потом возникла эта Первая мировая. Ну, там довольно длинная история. Там был еще французский проект, в котором я играл главную роль. И как-то на этой почве… Посольство французское должно было дать деньги на «19.14». И как-то я предложил: «Можно я попробую написать что-то?»

А мне Первая мировая вообще настолько была безразлична в тот момент! Была бы Русско-японская – я бы тоже написал. И да, собственно, мы стали копать, про это все узнавать, читать всякие книжки. И родился синопсис. Это же все очень поэтапно, не то что: «Давай! Сколько он стоит? 10 миллионов? Увидимся на премьере». Нет, это было каждый день какой-то проверкой: сначала – на уровне написания синопсиса, потом – текста. А потом я понял, что…

Сергей Николаевич: То есть надо хотеть на самом деле?

Александр Молочников: Ну, видать.

Сергей Николаевич: Вот то, что касается этой Первой мировой. Это все-таки был такой ваш абсолютный успех. Я знаю, что Олегу Павловичу ужасно понравился спектакль.

Александр Молочников: Да, это правда.

Сергей Николаевич: У него на самом деле было такое, знаете, уже вошедшее в поговорку выражение, не первый раз я от него это слышал, но после вашего спектакля он подошел и сказал: «Ну, ребята, вы посмотрели?» Я говорю: «Да». – «Вот теперь мне умирать не страшно. Есть Молочников».

Александр Молочников: Ну, это он говорил про любого…

Сергей Николаевич: Про любого говорил, но тем не менее он…

Александр Молочников: Я не знал об этом.

Сергей Николаевич: Он очень радовался этому спектаклю, этой премьере, вашему успеху и вообще, я думаю, какому-то новому мироощущению и взгляду на историю. Вот эта кабаретная форма, которая, в общем, не принята была на самом деле в театре, в Московском художественном. А с другой стороны, была эта балиевская традиция «Летучей мыши» и так далее, которая, в общем-то, где-то тоже пересекалась с этим. То есть вы вдруг неожиданно через много-много-много лет ее услышали и подтянули, почувствовали. Короче, это был прямо успех. А вообще к этой формуле кабаре вы пришли как?

Александр Молочников: Вот это чистой воды креатура Хенкиной, кстати сказать. Мне это кабаре было вообще, честно говоря, не понятно. Зачем, почему про войну кабаре? Но достаточно быстро прикол этой формы я понял, и мне она очень понравилась, я это как-то возлюбил. И дальше мы в этом ключе уже развивали спектакль. То есть я прямо помню, знаете, был такой изначальный заказ фактически.

Сергей Николаевич: «Сделай кабаре».

Александр Молочников: «А попробуй кабаре на тему Первой мировой». – «О’кей». И я стал читать про кабаре и про Первую мировую. А потом оказалось, что это действительно такая продюсерская…

Вообще мне кажется, что это такой очень важный момент. Я просто все время с этим сталкиваюсь и часто приходится об этом в интервью говорить, потому что к каждому новому интервью ты опять сталкиваешься с несмелостью какого-то продюсера. Я сейчас не говорю конкретно, это было буквально в маленьком проекте.

Но вообще, конечно, честно говоря, после Олега Павловича это трудно, потому что ты понимаешь, что у него была такая свобода и уверенность в собственном вкусе! Он не позволял себе и считал постыдным оглядываться на какие-нибудь цензурные или еще какие-либо соображения – просто пер на том, что нравилось ему. Вот у него был свой барометр, и все. Он мог послушать Смелянского, он мог послушать Хенкину, он мог послушать Стульнева, кого-то еще, но в целом он знал, что ему кажется правильным. И уж точно не мог ему кто-то левый прийти, что-то сказать и повлиять на его мнение – вообще никак!

Поэтому все равно ты все время сталкиваешься с тем, что… Это до смешного доходит. Грубо говоря, ты выполняешь чей-то продюсерский заказ, а продюсер боится кого-то. Еще кто-то над ним – условно, тот, кто дает деньги. А тот, кто дает деньги, может быть, даже и не против того, что делаешь ты, но этот продюсер так боится…

Сергей Николаевич: И он становится…

Александр Молочников: И вот это какая-то бесконечная путаница. И ты начинаешь думать: «А как бы сделать так, чтобы он не боялся?» И это, конечно, чушь такая!

Сергей Николаевич: «Светлый путь» – ну, это не кабаре, а это такое действо, скорее, то есть это и стихи, и поэзия, и пластическая какая-то история. И опять история. Вас так влечет история? То есть после Первой мировой войны теперь еще и история революции?

Александр Молочников: Ну, это была такая трилогия.

Сергей Николаевич: Это трилогия, да? А что там еще третье было?

Александр Молочников: Ну как? «19.14», «Бунтари» и «Светлый путь».

Сергей Николаевич: А, «Бунтари» сюда же входят?

Александр Молочников: «Бунтари» же про декабристов и народовольцев.

Сергей Николаевич: Это как-то мимо меня прошло.

Александр Молочников: Приходите.

Сергей Николаевич: Да. Он все еще идет?

Александр Молочников: 22-го.

Сергей Николаевич: То есть идет в репертуаре. То есть это был такой триптих, такая трилогия?

Александр Молочников: Ну да. Но я не задумывал, конечно, изначально, а так вышло.

Сергей Николаевич: А исторический такой посыл – это опять же заказ продюсера, заказ театра?

Александр Молочников: Изначально заказ театра, конечно.

Сергей Николаевич: Заказ театра?

Александр Молочников: Конечно.

Сергей Николаевич: То есть, если бы, условно говоря, у вас были развязаны руки, может быть, вы на другую тему сделали?

Александр Молочников: У меня была «четверка» по истории, а «пятерка» была литературе. Нет, наверное, я бы взял какую-нибудь пьесу и в нее бы закопался – и, может быть, ничего не получилось. А это же было написано фактически самостоятельно, с соавтором, текст писался под спектакль. То есть в этом тоже какой-то такой…

Сергей Николаевич: Такой авторский.

Александр Молочников: Новый формат, да. И поэтому, думаю, все и получилось. Потому что пьесу пока я не поставил, только оперу. Еще посмотрим.

Сергей Николаевич: Чтобы завершить сюжет… ну, не завершить, но, по крайней мере, договорить историю со МХАТом. А что там произошло у вас с Женовачом? Почему закрылась история с «Чайкой»?

Александр Молочников: С «Чайкой»?

Сергей Николаевич: Да.

Александр Молочников: Ну, у вас же столько гостей. Мне кажется, это лучше у Сергея Васильевича спросить. Я бы с удовольствием послушал его ответ. Нет, его ответ я слышал. Я не хотел бы много об этом говорить. Писал даже, по-моему, в фейсбуке, что не был просмотрен никакой этап работы – ни макет, ни репетиция. То есть это просто по факту.

Ну, он посчитал, что… Формулировка была такая… Сейчас, чтобы не переврать. «Ты не режиссер, ты актер». То есть, в принципе, ни с одним тезисом поспорить, в общем, невозможно. «Ты не режиссер, а актер». Спорить можно только в таких широких категориях. Ну, думаю, что мы будем про это? А так, в принципе, да, диплома у меня нет. В общем, сказать: «Нет, я режиссер»…

Другой вопрос: является ли диплом доказательством того, что ты режиссер? И вообще с какого момента человек становится режиссером? Как-то не очень определили. «Ты с какого спектакля режиссер? С третьего? С пятого? С седьмого? О, вот теперь режиссер!» Или как?

Мне были дороги слова, например, Леонида Ефимовича Хейфеца (который, я надеюсь, выздоровеет сейчас, он сейчас не преподает), который после оперы в Большом недавно… Простите, что я об этом говорю – ну, потому что спросили.

Сергей Николаевич: Нет, почему? Мне это очень интересно.

Александр Молочников: Он сказал…

Сергей Николаевич: Это «Телефон»?

Александр Молочников: Да-да-да, «Медиум». Потому что это было уже в другом театре. Он сказал: «Ты точно сейчас можешь сказать, что есть режиссер Женовач, а есть ты. То есть ты можешь знать про себя, что ты режиссер». Не знаю, почему я до этого не мог этого знать. Ну, в общем, мне не до конца понятно, кто режиссер, а кто не режиссер. По-моему, это какой-то такой левый дискурс.

А самое главное, честно говоря… Вот я об этом не говорил, но мне кажется, что это абсолютно какая-то устаревшая, к сожалению или к счастью, модель. Почему? Потому что кто сегодня основные молодые режиссеры? Максим Диденко… Я сейчас кого-то могу забыть. Ну, так произвольно. Ну, кто на слуху, условно, кто регулярно ставит. Диденко, Квятковский, Муравицкий, Наставшев… Сейчас-сейчас-сейчас, боюсь кого-то забыть. Ну кто? Подскажите мне – из таких передовиков. Леша Франдетти все время что-то ставит. И так далее. Ну, я имею в виду «30 минус».

Сергей Николаевич: Вы имеете в виду свое поколение.

Александр Молочников: Ну и так далее. В общем, среди них, если назвать десятку, могу вам точно сказать, что восемь будут или без образования, или с какими-то курсами режиссерскими, или бывшие актеры, как Квятковский, или вообще какие-то левые панки, как Диденко. И это так. Ну, реальность сегодня такова.

Сергей Николаевич: Про Большой театр расскажите. Что это был за опыт в вашей жизни?

Александр Молочников: Это опера была на Камерной сцене Большого.

Сергей Николаевич: Ага. Это то, что бывший Камерный театр Покровского, то есть ставший теперь филиалом Большого театра?

Александр Молочников: Да, да, да. Это было приглашение. У них была лаборатория, называлась «Кантаты. Lab». Это происходило в Бетховенском зале. И там разные режиссеры, выпускники режиссерского факультета в том числе (и меня пригласили), делали какие-то двадцатиминутные кантаты Генделя и Баха. Потом был какой-то показ руководству, Урину. И они уже пригласили сделать…

Сергей Николаевич: Сделать уже полнометражную историю, да? А как вам опера вообще?

Александр Молочников: Во!

Сергей Николаевич: Во, да?

Александр Молочников: Как показал монтировщик однажды во МХАТе… Музыкант очень сильно напился (извините за байку), очень-очень сильно напился и уснул в ванной. Как-то выламывали к нему дверь, он какой-то вареный лежал в этой ванне. Всех гнали в микроавтобус, а Толя Белый страшно опаздывал на съемки. И это тело притаскивают в микроавтобус. Толя 20 минут его ждет на диком взводе, на самолет надо ехать. Они едут, и Толя через какое-то время говорит… А этот так сидит. Он говорит: «Ну что, хорошо тебе? Ну что, хорошо тебе?!» Он так: «Во!»

Сергей Николаевич: Завидуйте все!

Александр Молочников: Во! Так же и я могу сказать.

Сергей Николаевич: После постановки оперы «Телефон. Медиум».

Александр Молочников: Да. Ну, это очень интересный на самом деле опыт, потому что это, в общем-то, такой для меня был, честно говоря, полуторачасовой театральный клип. И оперные артисты прекрасны тем, что они: а) не уходят на съемки…

Сергей Николаевич: Никуда не торопятся.

Александр Молочников: Да, никуда не торопятся. Ну, у них есть как бы четкое расписание. Они могут петь дольше, у них есть тоже свои тараканы, связки, все, но они здесь. Это во-первых.

А во-вторых, они железобетонно фиксируют. Вот если ты нашел что-то, то он тебе с утра, в 10, в 11 утра он запоет. Как в кино – ты монтаж включаешь на утро в монтажке, а он такой же. И это очень интересный опыт. В драматическом театре же все сложно: «У меня сегодня пошло, а сегодня – не очень». А там мизансцена – встал и запел, все работает. И ты точно знаешь: ты сделал, например, 7 минут 35 секунд, у тебя осталось 40 минут 20 секунд. Ну, потом ты переделал что-то. Но дело не только в этом, конечно. Просто очень интересная форма.

Сергей Николаевич: И музыка держит на самом деле.

Андрей Осипов: Музыка держит в любом случае, и ты с ней все время взаимодействуешь. Либо ты с ней ведешь войну, либо ты…

Сергей Николаевич: …ее слышишь и сосуществуешь.

Александр Молочников: Либо и то, и другое. Это все очень интересно.

Сергей Николаевич: У вас в вашем послужном списке есть спектакль, был спектакль по прозе Луцика и Саморядова, назывался этот спектакль «Сказка о том, что мы можем, а чего нет». Вот сегодня, поговорив с вами, я понимаю, что вы можете все!

Александр Молочников: Нет.

Сергей Николаевич: И все-таки о чем вы…

Александр Молочников: Я не могу руководить театром, например. Ха-ха-ха!

Сергей Николаевич: Ну ладно! Мы же не говорим «гоп», как говорится. И все-таки чего вы не можете? И что вы бы хотели освоить или, я не знаю, научиться?

Александр Молочников: Ну, есть еще. Я не хочу говорить, честно говоря. Даже ведутся какие-то переговоры по поводу одной новой сферы искусства. Ну, даже я не знаю… Мне бы хотелось на самом деле вести передачу про путешествия, но после этой истории с Ходченковой… Мне всегда хотелось вести передачу, а сейчас кажется, что нужно придумать какой-то интересный формат такого типа. Ну, мне кажется, это может быть неплохо.

Мне, например, совершенно… Каких-то вещей мне, может быть, и хотелось – как в космос слетать. Но я знаю, например, точно, что никогда не смогу быть очень хорошим артистом. А хотеть чего-то плюс-минус реального можно. Хотя иногда…

Сергей Николаевич: А что вообще вам могло бы больше всего обрадовать?

Александр Молочников: Нет, ну конечно, меня бы очень обрадовало, если бы Леонид Ефимович, например, выздоровел, если бы мои бабушка с дедом ощутили бы себя лучше и если бы то, что я делаю, никак их не огорчало. Мне бы хотелось поговорить еще с папиными родителями, которых нет, один час.

Сергей Николаевич: Это был Александр Молочников в программе «Культурный обмен» на Общественном телевидении России. А я, Сергей Николаевич, прощаюсь с вами. Всего доброго, до свидания!