Владимир Урин – о том, как попасть в Большой театр, когда выступят Нетребко и Доминго

Гости
Владимир Урин
генеральный директор Большого театра России

Сергей Николаевич: Здравствуйте! Это программа «Культурный обмен» на Общественном телевидении России. С вами Сергей Николаевич.

В год, который объявлен Годом театра, мы подготовили цикл программ, посвященных лучшим столичным театрам. И стартуем здесь – на Театральной площади – с рассказа о театре, который во все времена, при всех правлениях и царствованиях был и остается Большим.

Большой театр – это, конечно, больше, чем театр; это государство в государстве со своими законами, тайнами, со своими границами, которые строго охраняются. И все же «Культурному обмену» удалось туда войти не с парадного входа, как обычным зрителям, а с подъезда № 17, куда впускают только избранных из списка гостей директора.

С директором Большого театра Владимиром Георгиевичем Уриным мы знакомы много лет – и когда он был секретарем Союза театральных деятелей, и когда возглавлял Театр имени Станиславского и Немировича-Данченко, и вот теперь, когда пошел уже шестой его сезон в Большом театре.

Здравствуйте, Владимир Георгиевич.

Владимир Урин: Добрый день.

Сергей Николаевич: Спасибо, что нас приняли. Спасибо за возможность походить по Большому театру. Новый сезон только начался. И он особенный, потому что это Год театра все-таки. Не каждый год у нас Год театра. Хотя в вашей жизни это сплошной театр.

Чем этот особенный сезон, как вам кажется, запомнится зрителям?

Владимир Урин: Ну, я бы так сказал: действительно, вообще любой сезон особенный чем-то. И мне кажется, что… Мы же живем в театре. На самом деле Год театра придуман не для тех, кто работает в театре, а Год театра придуман для тех, кто занимается театром, кто отвечает за театр, для того чтобы все-таки посмотрели на проблемки, которые существуют у нас в театре российском, и попробовали бы порешать эти вопросы и проблемы – может быть, хотя бы не в Год театра, но в последующие годы. Это первая сторона вопроса.

А для нас Год театра – каждый год. Но тем не менее вы правы абсолютно, говоря о том, что сезон, любой сезон – это индивидуальность. И когда мы складываем паззл, который называется «А что же в этом сезоне будет?», конечно, мы думаем о разнообразии этого сезона.

Что важно? Начинаем мы, во-первых, Год Римского-Корсакова, юбилейный, поэтому мы начинаем с Римского-Корсакова. Это «Сказка о царе Салтане», делает Алексей Франдетти, за пультом Туган Сохиев, наш музыкальный руководитель.

А затем, мне кажется, тоже очень важное событие. Дело в том, что… Ну, сегодня имя Алексея Ратманского, мне кажется, для любителей балета не только в России, но и во всем мире… Сегодня это из среднего поколения, может быть, один из самых интересных хореографов, я в этом абсолютно убежден. Я вообще очень жалею, что он в свое время покинул стены Большого театра, если говорить серьезно. Ну, он выбрал такое решение. Но я очень рад, что мы с ним сотрудничаем, он постоянно у нас делает спектакли. Вот последняя его премьера – «Ромео и Джульетта». А сейчас он будет делать новую версию «Жизели» Адана. При этом мы будем сохранять (Большой театр может себе это позволить), мы обязательно будем сохранять версию Юрия Николаевича Григоровича, и она будет идти. И будет идти версия Алексея Ратманского.

Следующим очень важным событием для нас будет возвращение в стены Большого театра Дмитрия Чернякова. Вы знаете, что последняя его работа вызвала невероятные споры, я имею в виду «Руслана и Людмилу». Спектакль недолго продержался в репертуаре театра – по многим причинам. Были как ярые сторонники, так и ярые противники этого спектакля.

Дмитрий – человек, который всегда неординарно подходит к решению. Это всегда очень современные решения. Это всегда вмешательство в драматургический материал. Это всегда свой взгляд. Мы перебирали несколько идей, но остановились на «Садко» Римского-Корсакова. Это тоже очень важное событие для нашего театра.

Что еще важно из балетных премьер? Мы замахнулись на Вильяма нашего Шекспира – Михаила Афанасьевича Булгакова. Эдвард Клюг будет делать «Мастера и Маргариту». Боимся ужасно!

Сергей Николаевич: Балетных версий не было никогда?

Владимир Урин: Никогда не было. Но мне кажется, что поиски своей хореографии, собственной хореографии, современной хореографии – мне кажется, это такая очень важная линия, при сохранении классического наследия, которое есть. Обратите внимание, «Жизель» – это абсолютное сохранение классического наследия. А рядом с этим – «Мастер и Маргарита». Так же, как у нас «Герой нашего времени». Точно так же, как «Нуреев». Точно так же, как «Укрощение строптивой». Это такая очень осознанная линия движения Большого театра в балете.

А третья сторона вопроса – и это тоже чрезвычайно для нас – это молодые хореографы. И мы даем целый Вечер одноактных балетов. Ну, Вячеслав Самодуров, наверное, все-таки уже не такой молодой. Он молодой, но он уже опытный руководитель балета.

Сергей Николаевич: И известный.

Владимир Урин: А двое совсем молодых людей – Артемий Беляков, наш солист, который пробует свои силы в хореографии, в постановке, и Антон Пимонов из Мариинского театра – вот они будут делать Вечер одноактных балетов. Причем все на музыку российских наших композиторов – ну, естественно, Глазунов, «Времена года», и двое современных композиторов.

Сергей Николаевич: Хотел вас как раз спросить про современных композиторов. Если мы посмотрим на репертуарную афишу Большого за все эти годы, то, наверное, со времен «Детей Розенталя» не было ни одной современной российской оперы. Балеты были, есть и пользуются успехом, а оперы нет. С чем это связано?

Владимир Урин: Ну, наверное, все-таки с некой нашей инертностью. Все-таки я уверен абсолютно…

Сергей Николаевич: Большого театра или композиторов?

Владимир Урин: Большого театра. Я думаю, что вообще все, что происходит в России… Вы же не можете назвать практически, ну за редким исключением, современных опер, которые поставлены на сцене. Это некий все-таки наш невероятный консерватизм, некий наш консерватизм. Такой запас мир создал…

Сергей Николаевич: …классических произведений.

Владимир Урин: Да. И очень, я бы сказал, консервативен зритель. Зритель на современную оперу? Он очень консервативен!

Вот мы поставили Вайнберга «Идиота». Еще раз повторяю, я обычно не оцениваю работы собственного театра. Но очень важная работа для театра! Это очень хорошая, с моей точки зрения, и режиссерская работа Евгения Арье, и очень хорошая работа художника Семена Пастуха. И мне кажется, что очень хорошие актерские работы, замечательные: и Богдана Волкова, и… Поэтому мне кажется, что хорошая и важная работа. Но – предубеждение зрителя.

Сергей Николаевич: Не продается?

Владимир Урин: Нет, продается. Мы его все равно продаем, у нас полный зрительный зал, но прямо практически до спектакля. Зато те, кто приходят, принимают спектакль замечательно. Это определенный консерватизм зрительный – что и сдерживает, естественно, театры. Но это неправильно. Конечно, это надо делать.

И мы Илье Демуцкому, который у нас сделал музыку для «Героя нашего времени» и для «Нуреева», заказали оперу по роману Александра Грина. И будем надеяться, что… Мы уже слышали первый вариант, уже обсуждали. Он же, кстати, и автор сценария. И я надеюсь, что нам в ближайшие два-три месяца он уже сдаст после наших замечаний, которые мы сделали. И если все благополучно, то мы в ближайшие сезон-два будем осуществлять постановку этой оперы.

Сергей Николаевич: Я просто подумал о том, что сейчас филиалом или, по крайней мере, еще одним подразделением Большого театра должен стать и стал уже Камерный театр Покровского. Эта сцена – такая традиционная площадка для экспериментов, может быть, для современных композиторов. Вот вы как рассматриваете будущность этой институции, скажем так?

Владимир Урин: Безусловно. Я вам даже больше могу сказать: мы сейчас объявляем конкурс на оперное произведение для Камерной сцены. Сейчас такой конкурс будет объявлен. И я очень надеюсь… Причем он такой очень специфический – мы будем давать просто даже темы, которые мы бы хотели. И композиторы, которые нам напишут, допустим, две-три сцены, придумав либретто, естественно, если нам это покажется интересным, у тех, кто выиграет, мы дальше закажем эту оперу для Камерной сцены. Это первая как бы сторона вопроса. Поэтому это, естественно, то, о чем мы думаем.

Но Камерную сцену сейчас, наверное, все-таки через год-два будет ожидать трудная жизнь.

Сергей Николаевич: Почему?

Владимир Урин: Дело в том, что мы сейчас работаем над проектом реконструкции Камерной сцены. Это то, о чем, кстати, мечтали очень Покровский и Геннадий Николаевич Рождественский, они очень мечтали. Дело в том, что сзади этого здания, как вы знаете, знаменитое здание, сгоревшее в пожаре 25 лет назад, даже уже больше 25 лет. Стоят эти руины в центре Москвы. Просто не видно на фасаде, поэтому никто не обращает внимания. Славянский базар.

Сергей Николаевич: Историческое место.

Владимир Урин: Знаменитый Славянский базар. И мы предложили концепцию строительства там зрительного зала на 500 мест для Камерной сцены. То есть не 200 мест, а нормальная современная сцена с оркестровой ямой и так далее, и так далее. И если все, дай бог, будет благополучно с финансированием (есть поручение президента на эту тему, и я надеюсь, что это все будет благополучно), то мы через полтора-два года уйдем в реконструкцию театра. Театр будет работать на выездных площадках, может быть, на нашей Новой сцене. И будет такое сложное время у Камерной сцены. Но зато, получив здание… Конечно, это появление еще одной очень хорошей площадки современной в центре Москвы.

Сергей Николаевич: Мы знакомы с вами давно. И только сейчас, готовясь к нашей встрече, я узнал, что вы учились у Георгия Александровича Товстоногова. Был такой недолгий, я так понимаю, период режиссерский, ну, ваши попытки стать режиссером. Почему это не сложилось?

Владимир Урин: Вы знаете, когда сейчас я уже сам набираю студентов, я все время говорю: «Вы приходите на продюсерский факультет…» А приходят молодые люди в 18 лет. Я говорю: «Вы понимаете, вам учиться на продюсерском факультете не надо».

Продюсер – профессия зрелого человека, который осознанно выбирает профессию; не выбирает профессию, куда пойти, выискивая красивые названия и театральный вуз, а все-таки осознанно это делает. Профессия режиссера – мне кажется, тоже очень серьезная и осознанная профессия человека, который способен, как мне кажется, очень серьезно осмыслять жизнь, но не только, а еще и иметь способность образной реализации. И эта способность все равно очень предполагает серьезный жизненный опыт.

Я пришел на курс к Георгию Александровичу. Почему меня взяли, я не могу сказать, восемнадцатилетнего мальчика из города Кирова. Не могу сказать. Но – взяли. Конкурс был невероятный, как всегда, – около ста человек на место! И я, конечно… А рядом со мной были все те, кто уже имеет высшее образование – либо актерское, либо гуманитарное. У нас был человек, который пришел и имел военный опыт колоссальный. Это были все люди, которым было за 25, 26, 27 лет, все люди, которые практически имели второе высшее образование. И конечно, мальчик из Кирова, в общем, не имевший ни опыта, ни знаний, ничего…

Я выдержал три курса, а потом взял к разбору пьесу Войновича «Два товарища», тогда только-только вышедшую, и рискнул, что я это сделаю. И не осилил эту работу. Вероятнее всего, мой разбор был такой детский. При том, что я сделал замечательный отрывок, «Пересолил» чеховский практически, в котором Гена Богачев, ныне народный артист России, ведущий артист Большого драматического театра, тогда впервые познакомился с Георгием Александровичем, он работал…

Сергей Николаевич: На вашем отрывке?

Владимир Урин: Да, работал на моем отрывке. Вот такая была история в моей жизни. Я ничуть не жалею, потому что на самом деле это был потрясающий опыт. И я понимаю, как мне кажется, смысл этой профессии, я ощущаю смысл этой профессии. Если бы я пошел в театральный институт года на четыре, на пять, на шесть позже, то я бы, наверное, и пошел по этой стезе. Я почти в этом убежден. Но – так сложилась жизнь.

Сергей Николаевич: Ну, жизнь иногда, действительно, режиссирует как-то совершенно неожиданно.

Владимир Урин: Абсолютно, абсолютно.

Сергей Николаевич: Но тем не менее ваша страсть к театру, к драматическому театру осталась, и они проявилась и на сцене Большого театра, потому что по большей части вы приглашаете все-таки режиссеров драмы. Как вам кажется, вот этот выбор именно режиссеров драматических, драматического театра – он себя оправдал?

Владимир Урин: Вот представить себе, что такой вопрос может задать западный журналист, невозможно. Почему в нашем театральном мире люди делятся на тех, кто работает в драматическом театре, и на тех, кто работает в оперном театре? Я, честно говоря, не очень понимаю.

Потому что на Западе совершенно спокойно человек… Называется профессия – режиссер. И если ты способен и ты режиссер… И многие из них работают как в драматическом театре, точно так же работают и в оперном театре. И мы можем назвать великих мира сего. Петер Штайн, который ставил и в драматическом театре, выдающийся режиссер, и ставил замечательные, выдающиеся оперы. Лев Додин, который, извините меня, по всему миру ставит. Это Юрий Петрович Любимов, который, извините меня, ставил спектакли. И у него есть потрясающие работы в опере, вошедшие в историю европейского оперного театра. Я просто называю вам самые известные имена, о которых речь идет…

Сергей Николаевич: Ну конечно, это я знаю.

Владимир Урин: …но я могу продолжать этот список бесконечно. На самом деле это абсолютно единая профессия, может быть, только с одной-единственной особенностью: конечно, человек, который обращается к оперному театру, должен понимать и чувствовать музыку. Это люди, у которых должно быть это чувство музыки, музыкальности. Я смотрю драматический спектакль и понимаю: он музыкальный. Несмотря на то, что там нет вообще музыки, но спектакль музыкальный, построен по законам музыкальной драматургии.

Сегодня, если говорить серьезно, развитие оперного театра очень во многом определяют, по крайней мере на Западе, западного театра, очень серьезно определяют режиссеры, работающие и там, и там, потому что это театр прежде всего, и оперный театр в том числе. Если говорить серьезно о развитии оперного театра, то на самом деле вторая половина XX века – это возвращение от костюмного действа, зрелища к театральному спектаклю, где есть все компоненты, которые существуют. И мне кажется, что эта тенденция чрезвычайно важная в развитии.

Сергей Николаевич: И усиливается, да?

Владимир Урин: Да, она усиливается. И конечно, на этом пути есть ошибки, поскольку мы, в отличие от наших коллег, только-только начинаем этот путь. Мы ведь, честно говоря, в оперном театре серьезно задержались, с точки зрения…

Сергей Николаевич: Ну, по крайней мере, допускать режиссеров, театральных режиссеров – ну, это где-то последние два десятилетия, не раньше.

Владимир Урин: Да.

Сергей Николаевич: Есть, естественно, примеры того же Покровского или Чернякова, которые работают только в музыкальном театре на самом деле. Ну и результаты…

Владимир Урин: Но начинал Митя с драматических.

Сергей Николаевич: Начинал с драматических, но это был все-таки такой эпизод, скажем так. Дальше он себя все-таки полностью реализовал…

Владимир Урин: Безусловно, безусловно.

Сергей Николаевич: Просто сейчас очень много разговоров о том, что эта режиссерская опера, не очень благозвучное сокращение…

Владимир Урин: Режопера.

Сергей Николаевич: …да, она в какой-то момент задавила певцов, она задавила музыку и стала очень такой самодостаточной и в каком-то смысле даже самодовольной; ну и какие-то препоны должны быть ей поставлены. По крайней мере, в какой-то момент Большой театр развивался именно в эту сторону. Но, может быть, с вашим приходом и с приходом режиссеров, скажем так, может быть, более консервативных, более традиционного театра, ну, некий баланс стал удерживаться.

Владимир Урин: Мне кажется, здесь очень важно, с моей точки зрения… Здесь чрезвычайно важно всякий раз, думая о том, что мы ставим и кто ставит, в команде выбирать трех человек – режиссера, дирижера и…

Первое, что я делаю: «Сговоритесь. Вот встретьтесь и сговоритесь, чтобы вы одинаково понимали и чувствовали этот материал. Вот если вы найдете общий язык – мы продолжаем работать». Или, если я приглашаю знаменитого режиссера Микелетто, я с ним советуюсь, я говорю: «Кого бы вы хотели?» Он говорит: «А мне все равно. Мне нужно вот такого характера. И мне вполне этого достаточно».

Здесь очень важно, чтобы это были люди, которые понимали, что они вместе делают спектакль.

Сергей Николаевич: То есть это такая командная история.

Владимир Урин: А третий человек – это, конечно, художник, потому что он тоже чрезвычайно важен. Дирижер сидит, видит оформление спектакля и говорит: «Подождите-подождите! Что вы мне сделали? Вы мне сделали пространство, где у меня голос будет уходить по акустике». И это тоже чрезвычайно важно. И поэтому, когда мы думаем о том, какая команда, мы все время думаем о том, чтобы это были люди, которые очень друг друга чувствовали и понимали.

Сергей Николаевич: Мне кажется, безусловной заслугой вашей, вашего директорства стало появление Анны Нетребко на сцене Большого театра, триумфального, в опере «Манон». Были объявления, что она будет в 2021 году петь «Саломею» и «Лоэнгрин». Вообще звезды в системе Большого театра – все-таки это по-прежнему очень сильный фактор и для афиши, и для кассы, и для публики. Как вы решаете эту проблему?

Владимир Урин: Ну, вы знаете, я вам так отвечу, если все-таки про Нетребко чуть-чуть уточнить. Мы сейчас ведем переговоры, и, возможно, Аня в этом сезоне споет «Дона Карлоса», наш спектакль текущего репертуара. И мы даже провели предварительные переговоры с каналом «Культура». Может быть, мы будем делать прямую трансляцию и снимать это. И Аня с Юсифом будут петь «Дона Карлоса» в июне месяце. Сейчас они мне должны подтвердить числа, согласовав нюансы с Метрополитен-опера. И если это будет, то это будет замечательно. Затем, в следующем сезоне, это будет «Саломея». Контракт уже подписан. Да, контракт уже подписан. Ну, мы же заранее – за два-три года – договариваемся.

Сергей Николаевич: Ну да, это все долгая история.

Владимир Урин: Поэтому я думаю, что сотрудничество с Аней продолжится, по крайней мере, чему я чрезвычайно рад. Ну что говорить? Это что касается Ани.

Мы нашли время для приезда Доминго, он у нас будет петь старшего Жермона в «Травиате». Это будет в апреле месяце. Это очень важный вопрос.

Мы договорились с Абдразаковым, который будет у нас петь тоже в «Доне Карлосе» и в «Севильском». Мне кажется, что это очень важная сторона вопроса. Правда, в сознании, может быть, СМИ часто бывают истории, которые иногда вдруг не становятся событием – что жаль. Потому что на самом деле сегодня целый ряд наших российских певцов, в том числе работающих и поющих в театре, замечательно совершенно работают на мировой сцене.

Сергей Николаевич: Я знаю, что этот труд напрямую связан с планированием, потому что все певцы с именами, все музыканты, уже имеющие международную славу, безусловно, планируют свою жизнь сильно заранее. И один из упреков Большому театру и вашим предшественникам заключался в том, что спланировать свой график практически невозможно, потому что Большой театр не очень знает, что у него будет. Вот с этой точки зрения, как-то сдвинулось, вам удалось сдвинуть эту историю?

Владимир Урин: Я бы хотел тогда чуть-чуть затронуть одну очень важную тему, чтобы вы ее понимали. Мне кажется, надо очень четко понимать, что сегодня мировой оперный театр – это stagione в большинстве своем. Собирается команда, они три недели репетируют и играют блок спектаклей, даже разорванный блок спектаклей. Сыграли этот блок спектаклей и забыли. В лучшем случае, если спектакль имел успех, может быть, через сезон они его повторят, если найдут возможность с этими певцами договориться. А может быть – уже и с другими, кто войдет в этот спектакль.

Большой театр остается репертуарным театром. Мы планировать, как они, не можем. Там контракт, ты порепетировал и эти спектакли отпел, если не заболел. У нас надо повторять: сегодня «Дон Карлос», через три-четыре месяца новый «Дон Карлос», через четыре-пять месяцев новый «Дон Карлос» и так далее. Поэтому система планирования в этом смысле совсем другая. Мы как бы идем поперек всей музыкальной системы мира, при этом с ней сотрудничаем.

Помимо наших певцов, которые есть в труппе театра, у нас в каждом спектакле два-три-четыре-пять приглашенных. Представляете, какая машина работает по приглашению, связям, контрактной системе и так далее? Если я покажу вам количество контрактов, которые заключаются у Большого театра для обеспечения этого… И это только потому, что мы сохраняем эту систему.

Сергей Николаевич: Хотел еще уточнить один момент в связи с «Доном Карлосом» и видеотрансляцией этого спектакля, где должна участвовать Нетребко и другие звезды. Я знаю, что вы с большим скепсисом относитесь к этим видеопоказам, кинопоказам в кинотеатрах опер, по крайней мере не являетесь поклонником этого жанра. Почему?

Владимир Урин: Нет, это не совсем так. Я считаю, что это возможно делать. Более того, зная нашу страну и понимая, что сегодня, к сожалению величайшему, большое количество людей, живущих в нашей стране, никогда не попадут в Большой театр, если не приедут в Москву и не купят билеты (а даже если и приедут, то могут не попасть в Большой театр), конечно же, это важная просветительская миссия.

Но я хочу, чтобы мы понимали: к театру это имеет, с моей точки зрения, опосредованное отношение. Театр – это та химия, которая возникает между зрительным залом и сценой. И что это такое, выразить в понятиях и математике невозможно. Телевизионная трансляция – лишь изображение того, что происходит на сцене, и никакого отношения к этой связи, которая возникает, и к энергетике, которая идет от зрительного зала на сцену и со сцены туда, не имеет.

Поэтому я не против этого. Я просто за то, чтобы ни в коем случае мы не подменяли… Я говорил о том, что нельзя это подменять. Это может быть? Может быть. Это хорошо? Это нормально. Но принцип, когда каждая премьера становится предметом этой трансляции, эта идеология и так далее – мне кажется, это неверно.

Я приводил пример… Я не уверен, что только в этом вина. Ну, предположим, в Метрополитен-опера с приходом Гелба, значит, он ввел эти трансляции, причем сделал это мощно, талантливо. И система эта отработана, особенно в Америке, в западных странах, там есть специальные кинотеатры и так далее. У нас же еще системы нет, кстати, в России.

Сергей Николаевич: Прокат.

Владимир Урин: В целом ряде городов по одному кинотеатру. А там целая система этого всего. У него была заполняемость его громадного зала Метрополитен-опера – 90%. Сегодня она – 60%.

Сергей Николаевич: То есть падают сборы, да?

Владимир Урин: Я не уверен, что там только в этом проблема, я так бы не стал говорить. Но мне кажется как человеку, который понимает… Я встречался с американцами и разговаривал. Он говорит: «А зачем? Я куплю билет, который стоит в десятки раз дешевле, сяду в кинотеатре с попкорном, развалившись в кресле, и буду получать удовольствие. И еще буду смотреть, что происходит за кулисами. И я побывал на премьере. Я видел то, что происходит». Но на самом деле он там не был.

Сергей Николаевич: Мы затронули проблему доступности Большого театра. В общем, трансляции и эти кинопоказы – это так или иначе попытка сделать элитарное искусство более демократичным и так далее, и так далее.

Владимир Урин: Замечательно!

Сергей Николаевич: Вот то, что касается билетов – вокруг этого много было разговоров. Я знаю, что вы вводили какую-то специальную систему продажи этих билетов. Удалось ли вам победить спекулянтов? Удалось ли решить проблему продажи билетов, скажем так, на хитовые спектакли Большого, как вам кажется?

Владимир Урин: Вот то, чем мы занимаемся – вообще это процесс, который не останавливается. Из сезона в сезон этот процесс творческий идет, рождаются новые спектакли, умирают спектакли и так далее. Там, где есть дефицит, там всегда будет спекуляция. И это надо понимать. Это закон рынка. Это не то, что кто-то придумал, кто-то плохой, кто-то злой. Там, где есть возможность заработать, обязательно найдутся люди и способы, как это сделать. Вопрос только в одном: надо, естественно, понимать, что решить эту проблему можно очень просто…

Сергей Николаевич: Подняв цены.

Владимир Урин: Конечно. Экономическим способом – подняв сцены до той цены, по которой люди способны будут купить эти билеты, приобретут их, но не надо будет спекулировать, потому что они будут лежать в кассе до момента спектакля или практически до момента спектакля. И любой человек, который захочет: «Да, дорого, но я готов купить билеты», – и он будет покупать тогда в кассе театра.

Это сделать, к сожалению (или к счастью, или к сожалению), в нашей стране невозможно. Есть очень серьезное понятие социальной направленности театра. Государство дает очень серьезные деньги, субсидию на существование театра. Мы не частный театр, как Метрополитен-опера, поэтому мы не можем этого сделать. И есть некая социальная ответственность. И покупательная способность населения. Мы не можем сделать главный музыкальный театр страны недоступным для большинства жителей, поэтому мы держим цену. А раз мы держим цену, естественно, туда влезают те, кто по другой цене готовы купить билеты. Вот проблема, суть проблемы.

Что делать? Надо административно ограничивать, то есть делать и принимать такие решения, при которых все-таки спекуляция не могла бы иметь почти бандитских размеров, как когда я пришел в этот театр, почти бандитских, когда люди дрались в очереди, когда собирались толпы по 300, 350, 400 человек, выстраивались эти длинные очереди, люди вставляли туда липовых людей и так далее. Мы целый ряд ограничительных мер ввели. Упорядочило это продажу билетов? Безусловно.

Сергей Николаевич: Все-таки?

Владимир Урин: Безусловно. Ну вы просто придите в субботу, в день продажи билетов, и вы это увидите. У нас есть определенная система, как люди получают…

Сергей Николаевич: С паспортом?

Владимир Урин: Да, с паспортом. Ну, там целый ряд мер и ограничений, я сейчас не буду подробно на них останавливаться, целый ряд. Я приведу только один-единственный пример.

Обычно, когда мы продаем знаменитый «Щелкунчик» (у нас это притча во языцех), но не только «Щелкунчик», а «Нуреев», «Щелкунчик», те же спектакли с Нетребко, достаточно много таких топовых спектаклей в Большом театре, – когда мы продаем тот самый знаменитый «Щелкунчик», мы его обычно продаем два дня. Мы выкидываем в кассу – и через два дня билетов в кассе нет.

Мы ввели все ограничительные меры: мы ввели паспорта, мы ввели номерки в очереди, мы продаем по два билета в руки, если это не семья, ну и так далее, и так далее. Мы продавали билеты с момента продажи билетов полтора месяца, полтора месяца в кассе театра были билеты на «Щелкунчика». Вы могли на всю кампанию (а там двадцать с лишним спектаклей) приобрести билеты. Уже не говоря о том, что вы могли спокойно приобрести на сайте эти билеты, которые вы тоже приобретаете, вводя паспортные данные и так далее.

Убрали ли мы при этом спекулянтов? Ну конечно нет. Но то, что мы очень серьезно ограничили их возможности, когда они ставили подставных лиц в очередь, бабушек и дедушек, те покупали на каждый спектакль по 200–300 билетов, и потом они по цене в 3–4 раза дороже это продавали, – сегодня, конечно, таких масштабов нет.

Сергей Николаевич: У меня еще один вопрос на эту же тему. Вы как-то заметили, что зал, где билеты продавались по 100 тысяч, 20 тысяч, 50 тысяч, он совсем другой, чем тот, где продаются по каким-то таким обычным ценам. Что влияет? Как вы это ощущаете?

Владимир Урин: Для меня в этом смысле был очень показателен… Большой театр в этом смысле не очень показателен, здесь очень разношерстная публика.

Сергей Николаевич: Разношерстная публика?

Владимир Урин: От людей состоятельных, богатых, имеющих возможность приобрести билеты за любые деньги, до людей, кто обожает этот театр и готов на ярусе верхнем стоять на одной ноге и смотреть спектакль со своим любимым артистом. Здесь очень разношерстная публика.

А вот Театр Станиславского был очень показателен. Это был всегда театр интеллигенции, потому что это театр, в котором работали очень интересные режиссеры, художники, театр, который экспериментировал, приносил новое и так далее.

И я понимал, что всякий раз для меня была серьезная проблема: шла инфляция, и мне надо было чуть-чуть поднимать цену. Я это очень осторожно делал и внимательно следил за тем, как продаются билеты. Всякий раз, когда я поднимал цены, я шел на предварительную продажу билетов и видел, как целый ряд людей, подходя к кассе, вчера покупавшие билеты в партер, их уже покупали в амфитеатр.

Надо понимать, что если вы дальше поднимете так, что они не смогут купить в амфитеатр, они уйдут из зрительного зала. У них просто нет возможности приобрести билет. Но это те люди, которые любят театр, знают театр, бывают в театре, бывают на всех премьерах. Это не случайный зритель театра. Надо думать о них, потому что на самом деле они составляют атмосферу зрительного зала, они создают ту химию, которая возникает между зрительным залом и сценой. Они знают цену красиво спетой арии или блистательно звучащему оркестру, или тонкому исполнению артистом балета. Они знают цену. Они определяют температуру зала и качество приема спектакля. Вы можете продать билеты по цене, подняв их в два раза, на то или иное топовое событие, особенно если оно разовое, но вы потеряете всех тех, кто это любит и знает.

Сергей Николаевич: Таким образом, вам все равно удается сохранять разные страты в Большом театре.

Владимир Урин: Об этом надо думать. Вообще ведь принятие решения любым менеджером, продюсером и так далее – это всегда принятие решения… У любого решения всегда есть свои «за» и «против». Вот надо принимать решения, учитывая интересы не только собственные, но и зрителей в том числе.

Сергей Николаевич: Я хорошо помню свой первый визит в этот кабинет и это прекрасное обращение, эта табличка здесь стояла: «Берегите меня – я незаменим!». Я думаю, что это воззвание можно обратить и к тем, кто сюда приходит на самом деле со своими идеями, проектами. Но главным образом, наверное, – все-таки к Большому театру, который остается единственным, незаменимым. И все, что нам остается – это его беречь на самом деле.

Владимир Урин: Конечно, безусловно. На самом деле, конечно же, это шутка. Но вы правы абсолютно, и я убежден в этом, что… Вот когда меня спрашивают: «Скажите, пожалуйста, вот ваши впечатления? Вы пришли из Театра Станиславского и Немировича-Данченко в Большой театр. Что вас больше всего поразило?» – я обычно отвечаю: «Количество талантливых людей, работающих во всех сферах в этом театре. Фантастическое количество!»

Время на самом деле собрало под этой крышей потрясающее количество талантливейших людей, которые делают декорации, людей, которые их устанавливают, людей, которые светят. Я уже не говорю о тех, кто поет на сцене, танцует или играет в оркестровой яме. Потрясающие музыканты! Вот постараться сделать так, чтобы максимально (что очень трудно, потому что уж очень огромный театр), постараться, чтобы максимально эти талантливые люди имели возможность реализовать этот талант. Вот это и есть главная задача.

Сергей Николаевич: Спасибо огромное, Владимир Георгиевич. Я надеюсь, еще нас ждут новые встречи в Большом театре.

Владимир Урин: Спасибо.

Сергей Николаевич: Это был Владимир Георгиевич Урин в программе «Культурный обмен» на Общественном телевидении России. Следующий выпуск «Культурного обмена» будет посвящен тому, кто отвечает за музыку в Большом театре, – главному дирижеру Тугану Сохиеву. Ну а я, Сергей Николаевич, прощаюсь с вами. Всего доброго, до свидания!