Всеволод Шиловский: я решил, чтобы сохранить талантливых выпускников создать свою театр-студию
Сергей Николаевич: Здравствуйте! Это программа "Культурный обмен" на Общественном телевидении России. С вами Сергей Николаевич. Один из главных и бесспорных талантов нашего сегодняшнего гостя – это дар режиссера. Редкий дар не только режиссировать в театре и в кино, но и в собственной жизни, подчиняя ее одному ему известному сценарному плану и драматургии. Вот уж о ком можно точно сказать – сам себе режиссер. Сегодня у нас в гостях народный артист России, педагог и режиссер Всеволод Шиловский.
Всеволод Шиловский – актер, режиссер театра и кино, педагог, народный артист России. Родился в Москве. В 1961 году окончил Школу-студию МХАТ, в которой начал преподавать и дебютировал как режиссер, поставив со студентами пьесу Жана Ануя "Медея". С 1987 года сосредоточился исключительно на кинематографе, в некоторых фильмах выступая в качестве режиссера. А еще в 1971-м стал режиссером первого советского телесериала "День за днем". В 2009-м организовал Театр-студию Всеволода Шиловского. Автор автобиографической книги "Две жизни". Является руководителем и преподавателем своей актерской мастерской во ВГИКе.
Сергей Николаевич: Здравствуйте, Всеволод Николаевич. Вы не первый раз в "Культурном обмене". И я подумал, что, может быть, мы сегодняшнюю программу, знаете, построим по таким аристотелевским правилам, театральным правилам: завязка, кульминация, развязка. Собственно говоря, так и выстраивается по большей части жизнь у театральных людей.
Если обратиться к прологу, вот кто, как вам кажется, был такой ключевой фигурой? И какие-то знаки судьбы (ведь они же, в общем, тебе посылаются), когда становится ясно, что вот жизнь будет связана с театром?
Всеволод Шиловский: Никто.
Сергей Николаевич: Никто? Никаких знаков не было?
Всеволод Шиловский: Просто с трехлетнего возраста как идиот мечтал стать артистом. Так получилось. Шел и шел, шел и шел. Ну, были разные пригорки и ручейки, головка иногда кружилась. Просто после девятого класса я попробовал поступить. А какой конкурс в Школу-студию МХАТ? Человек пятьсот. Прошел. Потребовали документы.
Сергей Николаевич: Девятый класс.
Всеволод Шиловский: А после десятого класса наглый такой звездун пришел. И педагог, громадный педагог Вершилов Борис Ильич сказал: "Сядьте, пожалуйста". Ну, я-то уже в порядке. "Молодой человек, вам не надо этим заниматься никогда. Это просто сплошная самодеятельность".
Сергей Николаевич: А это как клеймо такое было, да?
Всеволод Шиловский: Да. И в педагогике это клеймо сохраняется, потому что это уродство человека и будущего артиста. Ну, ночку прогулял, мама не спала. А так как я был спортсмен и входил в сборную Союза молодежную по борьбе, то аттестат хороший, все нормально. Лучшие институты – пожалуйста. Я говорю: "Мама, устраивай на завод".
Сергей Николаевич: А мама работала на заводе?
Всеволод Шиловский: Да, всю жизнь.
Сергей Николаевич: Но она все-таки хотела, чтобы у сына было высшее образование.
Всеволод Шиловский: Да. И я пошел слесарем. А так как математика и черчение были хорошо, то скоро меня перевели в конструкторы. И я получал большие деньжищи! Директор завода мне говорит: "Кончай мутить воду. У нас филиал института, давай кончай". Я говорю: "Я буду артистом". – "Кретин! Иди". А тут армия. Я пришел в райком комсомола и сказал: "Ребята, я на вас работал. Ну, отнимите на два дня документы". Отняли. Я пришел опять в Школу-студию.
Сергей Николаевич: Это уже через год?
Всеволод Шиловский: Через год. Но перед этим я попал в руки потрясающего педагога Школы-студии, который видел меня тогда, Богомолова Владимира Николаевича, который многих выучил: и Павлова, и Высоцкого, и Покровскую. Многих. И снял с меня эту шкуру самодеятельности.
Сергей Николаевич: Скажите, вот вы потом много-много раз сидели в этих приемных комиссиях, вы выпустили достаточно много курсов молодых актеров. Вот сидя за этим столом, и приходит это молодое дарование, и начинает тебе что-то читать (басню, прозу), вот вы берете на себя смелость уже сразу определить, будет ли он актером или нет?
Всеволод Шиловский: Это не смелость, это интуиция и практика только.
Сергей Николаевич: Только, да?
Всеволод Шиловский: Потому что когда 60 лет занимаешься этим делом, он ротик еще не открыл или она…
Сергей Николаевич: И все уже понятно?
Всеволод Шиловский: Уже все понятно.
Сергей Николаевич: А что должно быть главным все-таки? Заразительность? Эмоциональность?
Всеволод Шиловский: От Бога. Дальше учить надо интеллекту, мастерству. А вот это качество от Бога. Я сказал про одну актрису очень талантливую, это моя выпускница. Вот она пришла, открыла ротик – и я говорю: "Беру". И все. Потому что это интуиция, это отношение к партнеру сразу. Это все от Бога. И поэтому когда проходят сотни людей, то это практика и интуиция. Очень редко, очень редко ошибаешься.
Сергей Николаевич: В МХАТ вы поступали в 57-м году. Я даже выписал себе это число – 12 июня 57-го года. Это как раз когда вас не взяли. А на следующий год, в 58-м году…
Всеволод Шиловский: Нет, в 57-м году.
Сергей Николаевич: В 57-м году поступили, да?
Всеволод Шиловский: А в 56-м провалился.
Сергей Николаевич: А, в 56-м провалились. В 57-м году, то есть 61 год тому назад?
Всеволод Шиловский: Я про это и говорю, что такое опыт.
Сергей Николаевич: Да. Это такой расцвет художественного театра. Они все орденоносные, они все великие…
Всеволод Шиловский: Им было всего по полтиннику.
Сергей Николаевич: По полтиннику.
Всеволод Шиловский: Когда Яншину стукнуло 60, нам искренне казалось, что так долго не живут.
Сергей Николаевич: То есть это такая первая осень их, да?
Всеволод Шиловский: Да.
Сергей Николаевич: То есть уже нельзя играть "Анну Каренину", но еще "Три сестры" идут, "Мария Стюарт" просто идет с огромным успехом.
Всеволод Шиловский: Да, да, да.
Сергей Николаевич: У вас было ощущение, что они же еще минимум лет десять, а то и двадцать…
Всеволод Шиловский: Ну, таких мыслей не было. Нет, у меня просто ощущение было праздника ежедневного.
Сергей Николаевич: Праздника?
Всеволод Шиловский: Начиная со Школы-студии и кончая, когда меня взяли и сразу пригласили в Школу-студию ассистентом, Василий Петрович Марков, где были мои ровесники-студенты. А я их ровесник. Это колоссальное ощущение доверия было и праздника. Я в этой атмосфере жил. И они относились грандиозно.
Сергей Николаевич: Да?
Всеволод Шиловский: Потому что дать роль Керубини в 100-летний юбилей Станиславского, а через год дать Костылева, от 16 лет до 70…
Сергей Николаевич: Да, это же возрастная такая роль.
Всеволод Шиловский: И повезти эту роль за границу, в Японию. Ну, это можно было в небесах плясать просто.
Сергей Николаевич: А вообще иерархия такая была строгая? Вот есть народные артисты, есть как бы корифеи…
Всеволод Шиловский: Это обычные вещи.
Сергей Николаевич: Да? А есть уже, так сказать, плотва помельче.
Всеволод Шиловский: У нас вокально-драматическая студия, стажеры и так далее, и так далее. Все нормально.
Сергей Николаевич: А они были на "вы" или на "ты"?
Всеволод Шиловский: Это смотря как, это смотря как. С кем ты как-то, как в "Сыне полке", показался Енакиеву или не показался. Допустим, старики ко мне относились (я не знаю – почему), доверяли. У меня и мысли в мозжечке не было, что я потом с ними буду делать спектакли, даже в дурном сне не могло этого присниться. А это только по одной причине: если они верили. Если не верили – ни свободы, и тебя разотрут по стеночке ласково, спокойно, "свободен". Допустим, Грибов. Во-первых, он был Лука, а я Костылев.
Сергей Николаевич: "На дне".
Всеволод Шиловский: А во-вторых, он сыграл у меня главную роль в первом сериале Советского Союза…
Сергей Николаевич: "День за днем".
Всеволод Шиловский: "День за днем". Нина Афанасьевна Сазонова, молодой Славочка и так далее. Это вера. Потому что я сам как актер, сыгравший… В кинематографе я не снимался принципиально, пока не рухнул художественный театр. И в 42 года, когда это случилось, как нож в масло, без всяких проб только на "Ленфильме" сразу 10 фильмов. И так стало 50 фильмов. Это уже совсем другая стала жизнь.
Сергей Николаевич: Нет, мы все-таки еще вернемся во МХАТ. Вот этот мхатовский период 60-х годов, когда, соответственно, они еще были во славе, когда было не очень понятно, что с художественным руководством, до прихода Олега Николаевича Ефремова, и тогда все разговоры велись о том, что Ливанов возглавит художественный театр. По крайней мере, такая интрига была.
Всеволод Шиловский: Которая не нравилась Михаилу Михайловичу Яншину и Марку Исааковичу Прудкину.
Сергей Николаевич: То есть они были главные…
Всеволод Шиловский: …закоперщики переворота, к сожалению. И этот переворот, если бы Ангелина Иосифовна Степанова и Марк Исаакович Прудкин сказали "нет", ничего бы…
Сергей Николаевич: А Алла Константиновна Тарасова?
Всеволод Шиловский: Ангелина Иосифовна Степанова.
Сергей Николаевич: А Алла Тарасова в этой ситуации?
Всеволод Шиловский: Тарасовой уже не было.
Сергей Николаевич: Ее не было?
Всеволод Шиловский: Да. Это из-за детей.
Сергей Николаевич: Их дети были в театре?
Всеволод Шиловский: Да. Так бывает везде. Для меня, вот сколько десятков лет прошло, с одной стороны, это травма чудовищная.
Сергей Николаевич: Но при Ефремове вы не ставили.
Всеволод Шиловский: Если бы был Ливанов Николаевич, в которого я был влюблен… Первую роль я у него сыграл на четвертом курсе. Он был настолько демократичен! Конечно, он пригласил бы новую поросль режиссеров. Конечно, при нем пошла бы новая волна новых поисков. Но все равно это был бы художественный театр. А это совсем другая система, которая потом началась. Это другая атмосфера, другой отсчет и другая эстетика.
Сергей Николаевич: Ну, все-таки во время, соответственно, правления Ефремова вам удалось поставить несколько спектаклей, и эти спектакли шли.
Всеволод Шиловский: Начну с того, что он закрыл спектакль, который я поставил. Это первый его поступок был. А он был молодой педагог мой, который меня воспитывал среди этих больших мастеров, которые были на курсе. Но случилось так, что мой шеф по режиссуре, который поверил в меня, – это просто великий человек, великий актер и режиссер Виктор Яковлевич Станицын. Его спектакли шли по 25–30 лет. Он блистательно знал актерскую психологию. Он был потрясающий педагог.
И он своей верой меня поддерживал, даже когда я был у него ассистентом. "Я пойду кофейку попью. Давай поработай". А на сцене – страшно сказать кто! Приходит через полтора часа: "Ну, ребятки, покажите, что вы там сделали под руководством юного дарования". Посмотрел и говорит: "Так, я хотел, а он уже сделал. Пошли дальше". Через пять минут, конечно, в театре… Вот так он поддерживал, давал крылья, и поэтому мне было нестрашно. И все равно я начал ставить спектакли труднейшие. Это ведь не мудрец со стариками. Старицын заболел и сказал: "Прошу моему ученику доверить". Это экзамен выживаемости…
Сергей Николаевич: Когда все эти корифеи на сцене, да?
Всеволод Шиловский: Ну как? Звезды. Тарасова, Зуева…
Сергей Николаевич: Яншин.
Всеволод Шиловский: Ну, все. Комиссаров, Пилявская. Я единственный имею автограф от Теннесси Уильямса. Это мой друг, с которым я дружил всю жизнь. Из Англии привез Марис Лиепа. Теннесси Уильямс был фантастический его поклонник, а тот устроил прием. И говорят: "С вами хочет познакомиться Теннесси Уильямс". – "Да он в Америке! Вы что мне пудрите мозги?" – "Он здесь". И подвели к этому человеку. В общем, когда они накушались, по всей вероятности, потому что он говорил: "Я езжу по всем городам. Вы великий человек!" – так он говорил Марису Эдуардовичу. И тот говорит: "А мой друг Всеволод Шиловский в Доме Станиславского, – а они МХАТ называли Домом Станиславского, – поставил вас". Он говорит: "Зачем вы врете? В Союзе меня не ставят. Зачем вы врете?" – "Я клянусь! Играют два живых ученика Станиславского. Живых! Громадный успех!" – "Я подумал, что я могу написать". И Марис мне это привез…
Сергей Николаевич: Письмо?
Всеволод Шиловский: Нет, это на пригласительном билете. С одной стороны – золотом по-английски, а на другой – хорошо по-французски написано: "Милый Всеволод, спасибо большое, что ты поставил меня". И я единственный в Советском Союзе и в России…
Сергей Николаевич: Потрясающая история! Вы никогда не рассказывали это.
Всеволод Шиловский: А потом – "Мятеж". А потом – "Волоколамское шоссе". А потом – "Бои имели местное значение". Труднейший материал! Но когда артисты художественного театра играют кровью, зал принимает полностью. А у меня такие артисты были. Я привел Юрочку Богатырева, который сыграл Фурманова. И все остальные потрясающие артисты. Вот так вот.
Сергей Николаевич: Но все это происходило во время 70-х годов, да? Главным режиссером был Олег Николаевич.
Всеволод Шиловский: Олег Николаевич.
Сергей Николаевич: И, собственно говоря, работа была, то есть он вам работать давал?
Всеволод Шиловский: Это не то слово – давал. Я бы сказал – от безысходности, потому что… Дело в том, что, в принципе, приходили очень хорошие режиссеры на один раз, а я все время выступал, как бандит. Я говорю: "Ну, десять возьмите! Я вам называю имена. Почему единственный штатный режиссер – Шиловский? Олег Николаевич, вы все время говорите, что трудно, большая труппа. У нас три сцены – захлебнуться от работы!" Но – нет.
Я уезжаю, допустим, в Днепропетровск, в Ростов-на-Дону ставить спектакли, которые шли действительно там по 5–7 лет. Это на периферии. "А где Шиловский?" – "Ставит спектакль". – "Ему здесь делать нечего, что ли?" Звонят: "Приезжай". Я говорю: "Поставлю – приеду". Так что в этом отношении он как-то не чинил…
Сергей Николаевич: …препятствий. Потому что вы перечисляете, я помню все эти спектакли. И они были, и они шли подолгу, и первые артисты в них были заняты. И все-таки в чем разногласие? Почему ваши пути так резко разошлись?
Всеволод Шиловский: Ну, я думаю, все-таки это другая эстетика, когда человек создал театр новый. Мы были там рабочими, восхищались ими. Мы же студенты были, помогали чем-то. А они сами по себе пацаны.
Сергей Николаевич: Вы имеете в виду "Современник", да?
Всеволод Шиловский: Да. Ну, пацаны. Ну, как сказать? Пять, шесть, семь человек на сцене – вполне достаточно. А у меня – двести! Больших полотен не ставилось, а я ставил большие полотна. И потом – отношение. Все время реорганизация. Допустим, ты играешь спектакль, а тебе приносят письмо: "Уважаемый товарищ, мы тут решили вас…" А там основной, переменный и на выгон. "Мы вас решили в переменный состав…"
Сергей Николаевич: Перевести?
Всеволод Шиловский: Да. Человек хватался за сердце – уносили. Вот такие штучки были. Лучше не становилось. Репертуар качался страшно! Побед, в общем, не было.
И потом – моральный кодекс. Что это такое? У меня 39,9, а я играю утром и вечером спектакль. Подумаешь! До 40 спектакли не отменялись вообще. "Вот я плохо себя чувствую, я сегодня играть не буду", – и отменялся спектакль. Дисциплина – даже не знаю какая. И были свои люди, своя компания.
Сергей Николаевич: А вы не вписывались в нее, не были частью ее?
Всеволод Шиловский: Я никогда не вписываюсь. Я не умею вписываться. Или – или. Мы всегда сидели на худсоветах: мой Женечка Евстигнеев, которого я боготворю, Невинный и я. Как Ефремов говорил – три бандита. Мы все время выступали с предложениями. Я говорю: "Олег Николаевич, вот сегодня заседание – звания, зарплаты. А кто чего стоит – ведь, честно говоря, вы можете спокойно узнать". – "Как?!" Я говорю: "Давайте сейчас бюллетени сделаем на всю труппу и на вас тоже – и по 10-балльной системе, втайне, кто сколько стоит". Он говорит: "Ты хам!" Евстигнеев говорит: "Ты знаешь, это честно и хорошо, как игрушка на ипподроме". – "Ну давайте!" И Елена Григорьевна печатала…
Сергей Николаевич: Это его секретарь, да?
Всеволод Шиловский: Да. Раздали, прочитали, подсчитали – в двух фамилиях на две единички не сошлось, потому что все знали друг другу цену. И это действительно объективка. Поэтому это очень сложная штука. И, потом, характер. Я написал сейчас, вот книжка о Женечке вышла. Я его боготворю. Мы очень дружили. Ведь он в "Современнике" играл центральные роли. Придя за своим другом во МХАТ, он не получил ни одной значительной роли. Ни одной. И когда на него навалилась эта жуткая репертуарная нагрузка, до 20 спектаклей, он пришел, сказал: "Слушай, замени где-нибудь. Это не роли… Я, конечно, сыграю. Освободи маленько. Просто трудно". - "Уходи на пенсию". Что с ним было! И он ушел.
Олег Борисов подошел к репертуару, когда они играли там Астрова… А там Ефремов. Пришел… "Дайте листочек бумажки, пожалуйста. Спасибо большое. Я свободен от этого театра. С уважением, Олег Борисов". Передайте, пожалуйста. Андрей Алексеевич Попов, колоссальный артист. Почти ничего…
Сергей Николаевич: И так можно перечислять долго.
Всеволод Шиловский: Да, вот. И когда все это рухнуло, это было настолько страшно, что я, конечно, сразу ушел и сразу пошел в кино.
Сергей Николаевич: А вот альтернативы уйти, скажем, поделился театр, как известно, надвое, часть труппы осталась в Камергерском переулке, часть перешла на Тверскую…
Всеволод Шиловский: Причем перешла в Тверской, его не было, Тверского, уже был отнят "Нацией", я чисто случайно узнал. Я поехал к своему другу Евгению Рубеновичу, с которым дружил и которого очень уважал…
Сергей Николаевич: Симонову.
Всеволод Шиловский: Объяснил ему. Он говорит: "Поехали к министру". Мы к Захарову. Евгений Рубенович объяснил, в чем дело, что бездумный…
Сергей Николаевич: Какая-то половина труппы.
Всеволод Шиловский: Да, на улице. И тот подмахнул, чтобы они были там. И я пришел на собрание, показал, говорю: "Олег Николаевич, что же вы, дорогой мой, так поступили? Все рухнуло". И вот они получили тогда это здание.
Сергей Николаевич: Ну а почему вы туда не пошли к Дорониной?
Всеволод Шиловский: Во-первых, Доронину рекомендовал я…
Сергей Николаевич: А, вы?
Всеволод Шиловский: …потому что Олег Николаевич, это моя вина… Потому что Олег Николаевич честно, при свидетелях, главное, при свидетеле-директоре, немножко поддатый был: "Давай, кончай это безобразие, отбери себе половину и мне половину". У меня ноги ватные стали, черте что в голове. Единственное, я выдавил из себя фразу: "Я Родиной не торгую. Я проиграю, но неприятностей будет много. Спасибо", – и ушел. Поэтому…
Ну а что же на разбитой чашке танцевать? Я тут же уехал в одесскую студию ставить фильм "Избранник судьбы", сам сыграл Наполеона, Гундарева, Джигарханян, Ивар Калныньш, Леночка Сафонова, потрясающий оператор Рерберг… И начал все, а дальше жил в поездах.
Сергей Николаевич: То есть эту страницу вы закрыли, и таким образом второй акт был сыгран, да? Началась другая жизнь. Собственно говоря, у вас и книжка ваша называется "Две жизни".
Всеволод Шиловский: Да.
Сергей Николаевич: И вот эта вторая жизнь была…
Всеволод Шиловский: Говорят, что вот кинематограф в 1990-е гг. сложные – я выпустил подряд пять фильмов, были потрясающие поклонники, которые давали деньги.
Сергей Николаевич: То есть это корпоративное кино в тот период такой, да?
Всеволод Шиловский: Да, потому что это "Кодекс бесчестия", это "Блуждающие звезды", это "Аферисты", "Миллион в брачной корзине", это в Америке целиком снятый "Приговор". Понимаете, это люди, которые верили, и у меня не было вообще проблем.
Сергей Николаевич: Простоя, проблем.
Всеволод Шиловский: Да. И артисты какие, как они играли, какой успех у зрителей! Сейчас это все, к сожалению, забыто, но уже по возрасту относишься к этому спокойно.
Сергей Николаевич: Вот чтобы закрыть все-таки совсем мхатовскую тему, я помню воспоминания Бориса Александровича Покровского, как он рассказывал, что после того как его уволили из Большого театра, он даже мимо этой Театральной площади ходить не мог, вот это здание он не мог видеть. И это он говорил Галине Павловне Вишневской, которая тоже как бы пережила очень сложный момент взаимоотношений с Большим театром и с большим усилием переступила его порог, когда ее туда позвали. Вот вы с каким чувством сейчас смотрите на здание в Камергерском переулке?
Всеволод Шиловский: С кровью. У меня ни на Тверском, ни на Камергерском даже моих портретов нет, такое хорошее отношение и у Олега Павловича было, и у Татьяны Васильевны: чтобы его не было. Я к этому спокойно отношусь.
Сергей Николаевич: Спокойно?
Всеволод Шиловский: Да. Потому что когда я шел однажды по проезду Художественного театра, это зимой было, я представил себе, что совершено величайшее преступление художественное, что это было позволено, и главное, решали это посторонние люди. Один просто мой друг, который ушел, Кирилл Лавров сказал: "Севка, ты понимаешь, что ни хрена мы не понимали?" А Михаила Александровича Ульянова однажды я спросил: "Михаил Александрович, ну вы знаете, как я к вам отношусь. А если бы кто-нибудь позволил бы разделить Вахтанговский театр, что бы вы сделали?" Без паузы: "Убил бы", – вот что это такое. А ведь Вахтанговский театр переживал еще большую художественную разруху, чем Художественный театр, но уцелели, уцелели. А сейчас уж Туминас поднял театр на такую высоту, выиграть такую битву с мафией, потрясающим директором своим мощным, как-то другом мощным – вот это подвиг для меня, сохранить театр.
Сергей Николаевич: Сохранить театр.
У вас довольно долго жизнь была связана и с мхатовским училищем, вы очень такой прирожденный…
Всеволод Шиловский: Ну как, 12 лет, пока все не развалилось все, пока не ушел Вениамин Захарович, не ушел Виктор Карлович Монюков, Николай Павлович Алексеев, то есть люди мхатовские, мне там было делать нечего. Я ушел, меня уговаривали года три, это Константин Огнев создал высшие дополнительные курсы и уговорил меня во ВГИК.
Сергей Николаевич: При ВГИКе они, да?
Всеволод Шиловский: Да. И вот уже много, ну как, за 20 лет много выпусков.
Сергей Николаевич: То есть кинематограф, собственно говоря, все-таки вас все равно приметил, все равно вы туда вернулись, как сначала вы хотели быть киноартистом, быть в кино…
Всеволод Шиловский: Нет, киноартистом никогда не хотел.
Сергей Николаевич: Не хотели? Хотели быть театральным?
Всеволод Шиловский: Никогда. Это вот… Как моя супруга говорит: "Если бы не рухнул твой МХАТ, о тебе бы никто и не знал". А когда студенты меня спрашивают: "Всеволод Николаевич, а вы что, платите телевидению?" Я говорю: "В каком смысле?" – "Ну каждый день же, каждый по какому-то каналу все равно идут ваши фильмы". А я говорю: "А я как…, я уже могу ничего не делать – идут или художественные фильмы, которые я снял, или мои роли". А куда их денешь-то, 150 штук? Вот и все.
Сергей Николаевич: И все это фактически случилось и сложилось после ваших 40 лет.
Всеволод Шиловский: Да.
Сергей Николаевич: То есть это вторая такая половина жизни.
Всеволод Шиловский: Да, вторая жизнь.
Сергей Николаевич: Вторая жизнь началась после ухода из МХАТа.
Всеволод Шиловский: Да. А сейчас 99.9% занимает педагогика.
Сергей Николаевич: То есть будем считать, третья жизнь, да?
Всеволод Шиловский: Да-да. Вот в данный момент я ставлю сразу три спектакля, два уже готовых…
Сергей Николаевич: Это с вашими студентами, я так понимаю, с вашими выпускниками.
Всеволод Шиловский: Да, и с выпускниками. Это "Дядя Ваня", затем "Зойкина квартира", все разные жанры, а с выпускниками я поставил третью пьесу Полякова: "Одноклассники", "Чемоданчик", а это "Особняк на Рублевке", я сам играю центральную роль. Вот такая нагрузка. Домашние, конечно, за это плохие слова про меня говорят…
Сергей Николаевич: Не одобряют.
Всеволод Шиловский: Мало не одобряют, а просто костерят, просто ужасно, а мне нравится.
Сергей Николаевич: Что вам дает эта педагогическая работа, в которую вы пришли и которая сейчас, как вы говорите, составляет некое содержание вашей жизни?
Всеволод Шиловский: Жизнь.
Сергей Николаевич: Жизнь, да?
Всеволод Шиловский: Потому что если ты не современен как сегодняшний художник, тебя студенты пошлют очень далеко. У них авторитетов нет, авторитет только один – если они верят, если они верят, что этот человек может тебя научить быть мастером, чтобы никого не бояться, самому уметь делать роли, чтобы блистательно чувствовать характер, пластику, голос. Они же занимаются почти круглосуточно: танец, движение, степ, вокал, сцена речи, фехтование, мастерство семь раз в неделю, вот и все. Вот это, я считаю, жизнь. Да, физически ты устаешь, но от них ты берешь такой заряд, потому что если ты хотя бы на миллиметр не впереди их, отойди в сторону и не мешай, вот так бы я сказал.
Сергей Николаевич: То, что касается судьбы ваших учеников. Вы в одном из своих интервью посетовали, что распределения нет, каждый сам за себя, каждый бьется как может.
Всеволод Шиловский: Идет преступление всесоюзное, всероссийское, потому что когда мы выпускались, мы по распределению, на каждого из нас по 5-6 театров.
Сергей Николаевич: Заявок было.
Всеволод Шиловский: И наш Вениамин Захарович Радомысленский Николаю Охопову: "Ну, пожалуй, я тебе дам двух, Ромашина Толечку и Сашу… Ну еще Женю Лазарева. Все, другие хотят тоже". Когда я выпускался, 5 театров предлагало за Севу Шиловского, но МХАТ взял, вот в чем соль вся. Сейчас 500 человек весной выходят никому не нужные, все места заняты.
Сергей Николаевич: 500?
Всеволод Шиловский: Да, если не больше, если не больше.
Сергей Николаевич: На одно место?
Всеволод Шиловский: Нет, выпускников.
Сергей Николаевич: Выпускников 500 человек?
Всеволод Шиловский: Если построить площадь, она будет заполнена талантливыми – не способными, а талантливыми.
Сергей Николаевич: Выученными.
Всеволод Шиловский: И дошло до цинизма такого, что такое деньги, что заочно за деньги учат на артиста. Я бы за это расстреливал. Это жизнь, самая беззащитная профессия, от всех зависимая, безденежная, это чудовищная на выживаемость жизнь, это судьбы. Какая семья? Какие дети? Прорвись только. И вот так поступают с молодежью. При мне молодежь ругать нельзя: виноваты или я, или государство, вот что это такое. Поэтому сейчас я решил, чтобы сохранить своих не способных, а талантливых выпускников, создать театр-студию Всеволода Шиловского.
Сергей Николаевич: Ага.
Всеволод Шиловский: Потому что я понял, что только этот путь. Мне когда-то Петя Фоменко говорил: "Ты кретин, ты давно должен…" Но я всю жизнь отказывался от главного режиссерства, мою супругу даже вызывали и просили помочь, а она говорит: "Нет, он еще меньше будет бывать дома", – она молодец. И ЦДС, и Пушкинский, и Ермоловский – я сказал: "Нет, я хочу быть свободным". Ведь при мне все создавались, и "Современник", и "Таганка", и мы Володю Высоцкого сами с Жорой Епифанцевым к этому прекрасному, громадному человеку Дупаку просто навязали, потому что выгнан был из всех театров.
Сергей Николаевич: Дупак – это был директор "Таганки".
Всеволод Шиловский: Да, 26 лет, колоссальный человек, фронтовик и самый настоящий артист, любящий артист. Поэтому мы – это совсем другое, это ощущение спасения талантливых людей, если ты можешь. И сейчас вот проблема, как было у Пети Фоменко, так же как у Ефремова, кроме "Таганки", с помещением – хоть маленькое, хоть на 100 мест помещение, но это как всегда проблема. Петя Фоменко бился лет 5.
Сергей Николаевич: Давно уже идут его курсы.
Всеволод Шиловский: Ефремов ютился в советской гостинице очень долго. Вениамин Захарович Радомысленский давал сцену школы-студии, и потом только на Маяковскую переехали.
Сергей Николаевич: А вот обозревая этот театральный ландшафт, вы же бываете в театрах, вы видите, что происходит. Как вам кажется, вашим ученикам там есть место?
Всеволод Шиловский: Есть, есть. Но, к сожалению, вот это слово не надо: переполнено, увольнять почти нельзя, это судебные дела. Не надо.
Сергей Николаевич: И преодолеть это можно, только построив свой собственный театр?
Всеволод Шиловский: Да, хотя бы небольшой. Понимаете какая штука? Все очень зависит всегда, уже прожив жизнь, от вождей культуры, Копенгаген они или нет. К сожалению, они настолько далеки от этих проблем, настолько делают скоропалительные решения, когда все "Ах!", а поезд уже ушел, уже принято решение. Я помню, как уходил гениальный, потрясающий дирижер Светланов, я помню, как уходил Владимир Викторович Васильев…
Сергей Николаевич: …из Большого театра.
Всеволод Шиловский: Понимаете? Через телефон, через телевидение узнавали. Понимаете какая штука? Это сложнейший вопрос, у меня претензий никаких никогда не бывает к верхам: значит, так легла карта, здесь ничего не сделаешь, ничего. Если не заинтересуется кто-то случайно и скажет: "Черт побери, ну как-то Малому надо помочь", – если этого не случается, ты уходишь в пампасы.
Сергей Николаевич: Но все-таки вы верите в судьбу?
Всеволод Шиловский: Я даже не понимаю никогда этого вопроса.
Сергей Николаевич: Ну то, что тебя бог хранит…
Всеволод Шиловский: Вот что предначертано, то и будет.
Сергей Николаевич: Это называется судьбой.
Всеволод Шиловский: И никогда не задумываюсь о будущем. То есть я ставлю задачи, вот это ставлю, хочу этого, слова "нет" не признаю. Я хочу вот сейчас поставить, и вот уже почти, осталась еще "Зойкина квартира". А вот что дальше, понятия не имею.
Сергей Николаевич: Есть еще одна сфера, которую я открыл с вашим участием и как-то совсем неожиданно для себя: включил телевизор и понял, что стихи, вообще поэтическое творчество составляет некую такую тайну вашей жизни. Вы ведете программу, которая называется "СтихиЯ".
Всеволод Шиловский: Это к счастью моему придумала очень талантливые люди, это не я придумал, это вот эти люди, которые понимают в искусстве. Но есть маленький секрет: я обожаю слушать стихи, но не читать.
Сергей Николаевич: Не читать?
Всеволод Шиловский: Нет. Я обожаю слушать. Если надо читать, естественно, это будет не фантастически хорошо, это будет прилично, а вот то, что делают мои друзья с подачи режиссуры этих людей, которые придумали "Стихию", это была сказка.
Сергей Николаевич: То есть вы сами себе доставляете таким образом удовольствие, я так понимаю?
Всеволод Шиловский: Да. Но какое! Потому что перед тобой сидят суперталанты, просто супер, которыми гордится наше искусство.
Сергей Николаевич: А что касается в общем стихов, поэзии, это есть некое такое пространство души, вы все-таки уходите туда?
Всеволод Шиловский: Это есть, когда читаешь, просто читаешь. Вот, допустим, Левочка Прыгунов личный друг, близкий Бродского. Читать Бродского очень трудно, слушать Бродского очень трудно, а Лева так это делает, что ты понимаешь все.
Сергей Николаевич: Весь смысл.
Всеволод Шиловский: Потому что он чувствует его, он влюблен в него, это вот как Аристарх Ливанов прочитал в "Стихии" "Бородино". Это надо ощущать сердцем.
Сергей Николаевич: Если бы я вас спросил, кто ваш любимый поэт?
Всеволод Шиловский: Поэт? Никто. Когда отвечают на этот вопрос, говорят… Понимаете, в моем возрасте уже врать как-то неприлично: или, или, да-да, нет-нет. Вот на детекторе лжи я был бы победителем, потому что я отвечал бы только то, самое ужасное, но все равно говорил бы правду.
Сергей Николаевич: Говорили бы правду. Пользуясь этим, я все-таки задам еще один вопрос: что бы сейчас вас больше всего обрадовало?
Всеволод Шиловский: Успех моих учеников.
Сергей Николаевич: А для себя лично?
Всеволод Шиловский: Успех моих учеников.
Сергей Николаевич: Это был Всеволод Шиловский в программе "Культурный обмен" на Общественном телевидении России. А я, Сергей Николаевич, прощаюсь с вами. Всего доброго, до свидания.