Юлия Меньшова: Я умею слушать не потому что я вынуждена, а потому что мне правда любопытно

Гости
Юлия Меньшова
телеведущая, актриса, лауреат национальной телевизионной премии ТЭФИ

Сергей Николаевич: Здравствуйте. Это программа "Культурный обмен" на Общественном Телевидении России, с вами Сергей Николаевич. Сегодня мы будем говорить об искусстве ведения беседы. Можно ли вызвать человека на откровенность, когда он совсем этого не хочет, и что делать, если разговор выходит далеко за рамки намеченного сценария? У нас сегодня в гостях телеведущая, актриса, лауреат национальной телевизионной премии ТЭФИ Юлия Меньшова.

Юлия Меньшова – актриса театра и кино, телеведущая, продюсер телевизионных проектов. Лауреат российской национальной телевизионной премии ТЭФИ в номинации "Ведущий ток-шоу". Дочь кинорежиссера Владимира Меньшова и актрисы Веры Алентовой. В 1990 г. окончила школу-студию МХАТ (актерская мастерская Александра Калягина). С 1990 по 1994 гг. играла в МХТ имени Чехова. В 1994 г. началась ее телевизионная карьера: сначала в программе "Мое кино", а затем в популярном ток-шоу "Я сама". В 2013 г. Юлия Меньшова вновь завоевала сердца телезрителей, став автором и ведущей ток-шоу "Наедине со всеми".

С.Н.: Здравствуйте, Юля.

Юлия Меньшова: Здравствуйте.

С.Н.: Ну вот я объявил о том, что мы будем говорить об этом даре вести разговор, вести беседу. С ним же, в общем, не рождаются, хотя некий талант или склонность к коммуникабельности проявляется с самых ранних лет. Вы в этом смысле были общительный ребенок?

Ю.М.: Да. И, честно говоря, мне кажется, что с этой способностью такие и рождаются, могу поспорить с Вами.

С.Н.: Да?

Ю.М.: Ну мне кажется, что да – что это какая-то данность, которую ты можешь потом канализировать в аспект профессии. Но научиться этому…

С.Н.: Невозможно?

Ю.М.: Трудно.

С.Н.: Ну то есть как-то преодолевая, наверное, себя? Преодолевая какую-то интровертность, если ты к этому склонен?

Ю.М.: Да, и это тоже. И мне кажется, что даже если ты научаешься это делать, скажем, в рамках, условно говоря, воспитания (мы все так или иначе этому учимся), то, когда ты должен этим заниматься в качестве профессии, все равно это будет чувствоваться зрителям. Есть некоторая разница между людьми, которые владеют этим искусством…

С.Н.: Изначально?

Ю.М.: Изначально и дальше могут его только взращивать и уже основать какие-то еще профессиональные навыки (но они нанизываются на данность), или человек, который сразу свою природу подламывает для того, чтобы обеспечить этот контракт.

С.Н.: Но все-таки в основе, мне кажется, кроме вот этой изначальной какой-то склонности к общению, должно быть такое качество, как любопытство.

Ю.М.: Однозначно.

С.Н.: Тебе должен быть интересен предмет, человек, сам процесс, может быть, общения. В Вас это было, да? Вы с детства хотели общаться? – тем более Вас окружали такие интересные и замечательные люди.

Ю.М.: Я не знаю, хотела ли я общаться с детства, я не могу себя как-то в этом смысле проанализировать и сказать, что я прямо рвалась в бой и все время общалась. Хотя у нас был достаточно в этом смысле демократичный дом, и я, так сказать, могла и имела право себе позволить высказывать какие-то мнения, не знаю, про увиденное кино или про увиденный спектакль. В большей степени вспоминаю про спектакль, потому что спектаклей в маминой биографии было гораздо больше, чем фильмов; и у отца, и у мамы в том числе. Поэтому каждую премьеру она, когда я уже стала лет двенадцати, звала меня и довольно внимательно выслушивала мои соображения на этот счет. За общим столом, пожалуй, нет, не особенно я имела право на какие-то разговоры – это уже вопрос, мне кажется, воспитания, просто потому что ты сидишь и слушаешь то, что взрослые люди говорят, и, так сказать, не встреваешь поперек батьки в пекло. Скорее могу отметить тот факт, что, наверное, не столько в детстве, сколько в юности и в дальнейшей жизни и по сию пору я отмечаю за собой какую-то такую особенность своей жизни – в том, что что бы ни случалось, скажем, у моих каких-то достаточно близких или даже не очень близких, ко мне идут разговаривать. И я, видимо, не столько хороший собеседник – что тоже, кстати говоря, важная деталь для интервью, если мы в этом ключе сейчас с Вами говорим: важно не только уметь хорошо общаться, важно уметь слушать. И, видимо, это качество у меня есть. Я умею слушать. И я умею слушать не потому что я вынуждена, а потому что мне правда любопытно. И мне правда хочется установить какие-то взаимосвязи и обнаружить какую-то причину чего-то, почему что-то случилось.

С.Н.: Судьба актерских детей – это идти по стопам родителей, притом что родители всегда не хотят этого и много говорят – ну как правило – что надо попробовать себя в другом, обзавестись "нормальной" профессией. Перед Вами такой выбор не стоял?

Ю.М.: Стоял, но не в такой мере. Никто никогда не говорил: "Нет, ни в коем случае не ходи в профессию". Довольно скептически относились к тому, что… Ну, мол, если есть способности, то пробуй, так сказать. Получится – да, не получится – как говорится, ищи другие варианты. Но я сама долгое время, в общем-то, и не помышляла об актерской профессии. И даже еще заканчивая школу, я не думала о том, что буду поступать в театральный институт: я очень хотела заниматься литературой, очень хотела заниматься журналистикой даже…

С.Н.: То есть Вы думали о журналистском пути?

Ю.М.: Я думала о журналистике, но не думала, кстати говоря, совершенно о телевидении в тот момент. Я думала о пишущей журналистике, потому что очень уж хорошо писала.

С.Н.: Сочинения, да?

Ю.М.: Сочинения писала, великолепно выигрывала всевозможные олимпиады. И, главное, любила это дело – очень любила писать, мне это очень нравилось, меня этот процесс завораживал. И поэтому я скорее думала в этом направлении, но со свойственной, так сказать, инфантильностью и советского ребенка, да и, может быть, возрастной инфантильностью я обнаружила, что для поступления в любой такое вот заведение на такой факультет журналистский нужно было иметь уже три опубликованные работы. Спохватилась я об этом приблизительно в марте-апреле, понимала, что году пропадать, потому что у меня нет напечатанных работ. И решила от отчаяния: пойду попоступаю в театральный, наверное, не поступлю, и тогда уж с чистой совестью буду этот год пережидать. Но вот поступила.

С.Н.: И это был Московский художественный театр – точнее, училище – при МХАТе?

Ю.М.: Да.

С.Н.: Кто был руководителем Вашим?

Ю.М.: Калягин.

С.Н.: А, Александр Александрович Калягин.

Ю.М.: Да. Мы – единственный курс в его биографии.

С.Н.: И это было то, чего Вы хотели? Это была возможность как-то себя проявить?

Ю.М.: Нет.

С.Н.: Вы как-то сразу почувствовали, что это Ваша территория?

Ю.М.: Нет. Ничего я не почувствовала ни сразу, ни даже, собственно говоря, пожалуй, и работая в театре, я не очень чувствовала, что это моя территория. Был очень странный такой внутренний диссонанс, я бы сказала. Потому что, с одной стороны, я в течение первых пары лет или активно в течение первого года была гонима комплексом того, что обо мне, наверное, думают, что я блатная (и, конечно же, так обо мне думали). И я поэтому работала в 10 раз больше, чем все остальные, потому что у меня очень острое самолюбие именно на этот счет: что что-либо будет присвоено не мне, а будет отдано… "Ну, это ясно, это ей так повезло", с барского плеча скинули – у меня это вызывает такую очень острую реакцию. И поэтому я, значит, вот этим активно занималась. Я ничего не успевала понимать, мое это, не мое – главное было: "Ага, получилось". И, главным образом, кстати говоря, было даже не столько доказать педагогам, потому что про педагогов я понимала, что они, наверное, меня бы не взяли, если бы это было, так сказать, по блату (никто на них не давил). Мне было очень важно себя зарекомендовать внутри просто своей среды, на курсе, в институте, потому что в институте-то маленькие курсы, человек немного. И мне это удалось сделать, в общем-то, за время первого-второго курсов. Потом был момент какого-то такого, не знаю, традиционного движения, когда ты входишь уже в него и просто каждый ходишь.

С.Н.: По инерции, да?

Ю.М.: По инерции, скорее всего, да. А когда я закончила… И да, вот еще в чем диссонанс: дело в том, что я закончила институт с красным дипломом, то есть я хорошо училась и, так сказать, по общественным предметам, и по мастерству у меня все время были пятерки, и по сценречи и так далее. И я не понимала, у меня был какой-то раздрай, потому что я не очень понимала: вроде мне казалось, что это не совсем мое, а при этом вроде у меня пятерки, вроде как-то меня хвалят. И это и кончилось тем, что в результате в театры я пришла. Но через 4 года я ушла из театра, потому что это была мука, которую я так и не могла для себя разрешить в течение столь долгих лет – мое это или не мое. Мало того, конечно, в то время – это было очень обостренное время, с 1990 по 1994 гг. я работала в театре. Слушайте, театр вообще, в целом был не нужен. Бывают такие времена.

С.Н.: Периоды, времена в жизни театра, да.

Ю.М.: Бывают такие времена, "когда говорят пушки, лиры молчат" – это вот почти такое время было. Не было войны в понимании… хотя, в общем-то…

С.Н.: Она уже шла, на самом деле.

Ю.М.: Да. Но это просто было какое-то адское время, когда люди выживали – какой театр? Какой театр? И, главное, что вот этот раскосец между театром и реальной жизнью был как никогда… Это была бездна. И это не было утешающим искусством, когда можно было прийти в театр и отвлечься.

С.Н.: И забыть обо всем.

Ю.М.: Театр же тоже начинал быть пытаться социально активным. И я, несмотря на то, что я была молодым человеком, я понимала – и заслужила таким образом в том числе и, в общем-то, несильную любовь со стороны Олега Николаевича в какой-то момент, который брал меня довольно вдохновенно: а, вот хорошая девка. И действительно, у меня было много ролей там, давали какой-то зеленый свет. Он очень любил собрания, всю жизнь собрания, жить жизнью театра – я это в принципе не люблю, но это ладно, я приходила, я должна. Но когда он на этих собраниях пытался обсуждать: "А вот как вы считаете, что бы сейчас было нужно театру?" Я, будучи, в общем-то, молодой дурой, недипломатичной, не понимаю, что эти вопросы не столь искренни, как, может быть, они кажутся, или надо бы помолчать. Я искренне говорила, что вот, вы знаете, у нас есть спектакль "Ундина" – детский спектакль, красочный, роскошный, там его поставил Николай Лаврентьевич Скорик и Ефремов, и Вова Машков ему тогда помогал, ассистировал. Это был одним из первых его режиссерских опытов. И я говорю: "Вот, вот это нужно людям. Им нужна яркость, краски, радость".

Есть моменты, когда люди не готовы к рефлексии, не готовы к созерцанию себя и рассуждению о внутренних ошибках, к чему призывает, собственно говоря, классика, любые глубокие произведения. Когда мы едем на отдых, не берем с собой Льва Николаевича Толстого, а все-таки какой-то детектив. Ну да, вот как-то в самолете и на пляже хочется детектив. Такая же история и с театром.

С.Н.: Мечта.

Ю.М.: Мечта. Потому что очень страшно жить, страшно на улицу выходить, вообще-то мрачно все. Фонари не горят, и убить могут каждую секунду. И мы это читаем в новостях – эта вот адская жизнь, когда закон перестал действовать как бы то ни было, все вразнос. Если уж и идти в театр, то, наверное, за этим. Но все, что я заслужила – это недоуменный взгляд со стороны Олега Николаевича. Потому что я этой… не понимала, что надо говорить, наверное: "Вы знаете, Олег Николаевич, вот у Вас был великий спектакль…" Я говорила: и Чехов не нужен. Понимаете, в ту минуту Чехов был тоже не нужен, клянусь. Есть моменты, когда люди не готовы к рефлексии, не готовы к этому созерцанию себя и рассуждению о том, какие у меня внутренние ошибки, к чему и призывает, собственно говоря, классика, любые глубокие произведения. Да, мы же, люди, не стесняемся сказать, что, когда мы едем на отдых, периодически мы да, не берем с собой Льва Николаевича Толстого, а все-таки какой-то детектив. Ну да, вот как-то в самолете и на пляже хочется детектив. Такая же история и с театром.

С.Н.: Ну, в общем, это было Ваше такое глобальное разочарование, так скажем?

Ю.М.: По всем аспектам. И по самой себе – мне казалось, что я не тем занимаюсь…

С.Н.: И по театру, который был.

Ю.М.: И по театру в целом, да.

С.Н.: У Вас в этот момент (я очень часто смотрю фильмографию своих гостей)… Вы знаете, так бывает, что название первых двух-трех фильмов – по крайней мере, одно из этих названий – как-то очень хорошо соотносится с дальнейшей судьбой человека. Вот есть какие-то высшие силы, которые режиссируют нашу судьбу, особенно актерскую судьбу. Так вот, один из Ваших первых фильмов назывался "Действуй, Маня!".

Ю.М.: Да.

С.Н.: И, соответственно, Вы стали действовать, да?

Ю.М.: Да.

С.Н.: То есть как-то в самых разных направлениях эта деятельность стала развиваться и, конечно, привела Вас на телевидение. И была абсолютно Вашей удачей проект "Я сама".

Ю.М.: "Я сама", да.

С.Н.: "Я сама". Мне кажется, что, на самом деле, в самом названии этого проекта уже была заложена некая такая программа действий, особенно для женщин этих самых девяностых годов, которые должны были уже не рассчитывать – и не могли рассчитывать – на своих партнеров, на мужчин зачастую, а должны были действовать сами. Вот как Вы пришли к этой формуле?

Ю.М.: Название придумала я. А к формуле как пришла, я не знаю. Хотя, собственно говоря, я не закладывала в нее той идеологии, которая теперь читается и кажется очевидной. Но это вот, действительно, как раз, я думаю, к вопросу о высших силах: они что-то регулируют такое, чего мы и знать не можем. Что-то такое время диктовало. Хотя вот я закладывала в это… Условно говоря, у нас были названия: "Я – женщина", какие-то адские названия типа "Клуб дамских сердец". И я думала: ну вот как можно выразить суть, что это про женщину, что это про нее история будет? И вот придумалось это "Я сама". И это прошло на ура, и я осталась, так сказать…

С.Н.: В истории отечественного телевидения.

Ю.М.: В истории отечественного телевидения в том числе. Проект, конечно же, не я придумывала. Проект был калькирован, и вообще меня туда сначала туда пригласили только ведущей. Там было очень много продумано уже телевизионным продюсером (Таня Фонина). У нее была своя команда редакторская и прочая, которая эту историю разработала, в которую была внесена идея феминистики (это чрезвычайно важно, это была тоже очень новая вещь – это противостояние традиционной точки зрения феминистской). Моя заслуга была в том, что я в это внесла еще мужскую аудиторию, потому что изначально предполагалась только женская история.

С.Н.: Тотально женская история.

Ю.М.: Да.

С.Н.: Вы вошли в это как актриса? Вы обживали это как актриса, или Вам человечески тоже это было все интересно?

Ю.М.: Нет, я вошла в это совершенно не как актриса. Мало того, мне кажется, что актерская работа и работа, существование в кадре ведущего телевизионного ток-шоу – это вообще такие принципиально разные вещи, это такая ошибка это путать. Потому что единственная близость заключается в том, что ты на экране. Я не верю ни в какие созданные имиджи, если тебе необходимо разговаривать с людьми. Если тебе не необходимо, если ты зачитываешь текст, да, имидж можно создать; если ты общаешься с людьми, невозможно удержаться в рамках имиджа. Поэтому ты работаешь с собой, ты уже как бы не актриса и не актер. Второе: я думаю, что… Во-первых, надо понимать, что, когда я пришла на телевидение, я совершенно не хотела быть ведущим, вот просто категорически. Я всеми четырьмя лапами сопротивлялась этому и работала долгое время редактором (полгода). И с радостью продолжала бы работать редактором, мне это было гораздо более интересно. Но меня выпихивала, так сказать, среда ТВ-6: надо стать ведущей. И причем я прекрасно понимаю Ваню Демидова, который понимал, как опцию, как некий потенциал: ну что, Меньшова, дочь родителей, бывшая актриса, что для него как раз было плюсом (ему казалось, что это мне поможет), и так далее. И я поняла, что если я скажу ему: "Иван, Вы знаете, я не очень хочу быть ведущим", то я буду выглядеть идиоткой, немножко такой полусумасшедшей. Поэтому я сказала: "Ну, хорошо". Хотя искренне, если бы меня в ту секунду спросить совсем искренне: "Вот хочешь?", я клянусь Вам, я положу руку на сердце – я не хотела лезть в кадр. Мне казалось: боже, как прекрасна жизнь за кадром, как она не обязывает ни к чему и как она сущностна – что-то делаешь и при этом не светишься.

С.Н.: После закрытия этой истории с "Я сама", я так понимаю, что там много было сложностей, связанных с тем, что программа была…

Ю.М.: Программа была программой. Потом пришла бывшая… с НТВ на ТВ-6, выгнала всех с ТВ-6 – такая, знаете, классическая история: был у зайчика домик лубяной, а у лисички ледяной. А лисичка – несчастные, свободолюбивые журналисты НТВ – пришли на ТВ-6… Впрочем, право имели – тут, к сожалению, увы, да, это был частный канал, он был перепродан другому владельцу. Новый владелец привел с собой вот эту команду… В общем, они стали пилить это пространство так, как они хотели. Хотели они по-своему… Собственно, уничтожили все, что было там создано. Я оказалась, в свою очередь, по иронии судьбы, на канале НТВ, год проработав там.

С.Н.: И там было "Продолжение следует".

Ю.М.: И там называлось "Продолжение следует" – жалкая попытка, собственно говоря… Жалкая в том смысле, что команда моя сохранилась, формат мы пытались сделать, но телевидение имеет такую еще особенность, что аудитория половина вообще не поняла, куда мы пришли, нас мотали по сетке… Это тоже очень плохо: когда ты 6 лет идешь в среду в 18:00, а потом ты оказываешься, условно говоря, в четверг в 13:00, а потом в течение этого года – в пятницу в 16:00, в понедельник в 14:15. Еще на НТВ в тот момент (за время моего присутствия за год) поменялось 5 начальников. 5, понимаете? И каждый из них хотел какую-то свою идею. В общем, не важно. Закрылась программа, почила.

С.Н.: Вообще вот это ощущение некоторого смятения: было налаженное дело, был успех, был рейтинг и так далее – и вдруг это в одночасье рушится. Или ты делаешь еще какие-то гальванические усилия, пытаешься это дело восстановить.

Ю.М.: Вы знаете, нет, ничего у меня не было такого.

С.Н.: Не было?

Ю.М.: Я сейчас скажу. У меня совпало замечательно: момент закрытия программы совпал с тем, что я была беременна своей дочерью. Я подумала: прекрасно! Вот самое время отдохнуть, потому что я пахала-пахала, я упахалась, наконец я рожу ребенка спокойно и побуду с ребенком чуть-чуть. Другой вопрос, что за 8-летнее присутствие в пространстве телевидения, получив упомянутую Вами ТЭФИ, а перед этим, за год до закрытия ТВ-6, получив по опросу Гэллапа 1 место просто во всех возможных категориях: "Лучшая ведущая", "Человек, которому вы доверяете", "Женщина, на которой вы хотели бы жениться, провести ночь, поехать на отдых". Это была какая-то победа: на 12 позициях из 14 была я. Что это давало мне? Никакого почивания на лаврах, за исключением одной надежды, что я думала: отлично – наверное, это означает то, что что бы ни случилось с каналом, с программой, какие бы у меня ни были отношения с кем бы то ни было, я обеспечена работой. Потому что…

С.Н.: Я такая крутая, да.

Ю.М.: Потому что у меня репутация, да. Ну как? Это вот логика, когда полжизни ты работаешь на имя, а половину жизни имя работает на тебя. Ну я же доказала: смотрите, как я воспринята зрителями. А что может быть ценнее для телевизионного ведущего, чем любовь зрителей? Какого же было мое удивление, когда закрылась уже эта история с НТВ, я себе прекрасно родила ребенка, посидела, условно говоря, полгода и подумала: пора и честь знать, надо куда-то выйти поработать. Ни единого предложения. Ни одного. Вообще. И дальше на протяжении 10 лет были короткими всполохами изредка предложения: давайте вот вы игру какую-нибудь проведете телевизионную. Я читала предложения: "Вы знаете, мне это неинтересно, потому что мне это станет скучно ровно через 3 программы". Потому что правила одни и те же, мне это скучно. Но это было за эти 10 лет, может быть, раз 5, что проявлялись какие-то вяленькие такие предложения. Это фантастический опыт, скажу я Вам, в моей жизни. Фантастический. Я ему бесконечно благодарна: это мощнейшее обучение тому, что ничто не гарантирует ничего.

С.Н.: Но это было такое смирение гордыни?

Ю.М.: Вы понимаете, в чем дело? Я сейчас Вам скажу, и повторю это, и я это смею утверждать: я – человек успеха только в контексте успеха, что это нужно. Собственная значимость, узнаваемость на улице, интервью никогда в жизни меня не занимали. Мне 47 лет в этом году, я могу Вам признаться искренне, нет сомнений у меня: это правда. И это, наверное, то, что не относится ко мне, и даже это не заслуга моя, данность такая. Поэтому это было не смирение гордыни, а это было понимание, что вообще-то обнуление возможно в любую секунду. И сейчас моя уверенность в том, что ну работа-то у меня будет всегда… Деньги зарабатывать-то как? У меня двое детей. Я сижу, жду предложений, а предложений нет.

С.Н.: И что надо в этот момент делать?

Ю.М.: Искать работу, вот что надо делать. Сигнализировать, что ты ее ищешь. И быть готовым к этому обнулению и к тому, что ты ни фига… К тому, что вот это твое прошлое не имеет никакого значения для твоего будущего. Это не то, что ты придешь и скажешь: "Знаете, я вообще-то…" До свидания, это никому не надо. Это ты не подарок пришла. У тебя нет работы, у тебя нет предложений – давай, вперед, соглашайся на то, что есть.

С.Н.: И на что Вы согласились?

Ю.М.: Я согласилась на сериал, что было для меня большой ломкой.

С.Н.: Это "Бальзаковский возраст", да?

Ю.М.: Да. Мне пришлось вернуться в профессию актрисы.

С.Н.: Без особого желания, без восторга Вы согласились на участие в большом сериале – и успешном сериале.

Ю.М.: Да, я чувствовала, что в нем есть потенциал успеха. Сценарий был очень хороший. Но я должна была преодолеть внутреннюю ломку, что…

С.Н.: Опять.

Ю.М.: Актриса. Все-таки актриса. А мне все деньги надо зарабатывать. Ну хорошо – и я пошла работать в антрепризу.

С.Н.: А, да, у Вас же были еще антрепризные спектакли.

Ю.М.: И есть.

С.Н.: Эта необходимость зарабатывать деньги. Вы же Лев по гороскопу, да?

Ю.М.: Да.

С.Н.: Это женщина, которая требует к себе много внимания, которая любит царить, которая любит побеждать.

Ю.М.: Ошибка, ошибка, ошибка.

С.Н.: Ну можете посмотреть просто один список.

Ю.М.: Можно посмотреть, но это не значит так.

С.Н.: На самом деле, знаете свойство женщин-львиц? Если посмотреть этот список – Шанель, Мадонна, Джеки Кеннеди. Как ни странно, они всегда хотели независимости.

Ю.М.: Вот это правда.

С.Н.: Вот они все хотели независимости.

Ю.М.: Это правда.

С.Н.: У них были знаменитые, богатые мужья, любовники и так далее, но им нужно было их дело, им нужно было как-то самоутвердиться. И они боролись за это. Мне кажется, это тоже Ваша история.

Ю.М.: Это моя история, это правда. Вот насчет "царить", "внимание" – без этого можно обойтись.

С.Н.: Ну это некие такие аксессуары.

Ю.М.: Но независимость – да, это правда, это ценность для меня большая. И это не взаимосвязано ни с чем просто: мне даже кажется, что это данность. Не то чтобы эту независимость у меня когда-то отбирали, отгрызали, а я сказала: "Ах, боже мой, я теперь поняла, какая это ценность, и буду за нее бороться". Не-а. Просто для того, чтобы себя ощущать. Это были вопросы моей юности – я себя спрашивала: а зачем я родилась на этот свет? Неужели только для того, чтобы от меня родились дети и соответственно? Тогда я какая-то машинка по воспроизводству? Тогда в чем моя ценность? Хотя сегодня, конечно, имея уже этих двоих детей, я понимаю, что, боже, какая это ценность. Даже просто родить детей и воспитать их – конечно, не так примитивно, как в юности тебе кажется, что неужели в этом твоя цель? Но все равно это же какой-то вопрос. Никогда не было вопроса, за кого я выйду замуж. То есть он был, но он был такой по-тургеневски юный в свои 16 лет. Он не был таким актуализированным, как, скажем, для многих женщин: это была важная часть жизни, но смысл ее лежал где-то в других сферах. "Ну что я буду делать в жизни?" – спрашивала я себя.

С.Н.: Между тем вышли замуж Вы очень удачно.

Ю.М.: Удачно, да.

С.Н.: Несмотря на все сложности этого брака, все-таки это был и есть замечательный брак и замечательный человек, прекрасный актер Игорь Гордин, которого я хорошо помню по его даже выпускному спектаклю – это был…

Ю.М.: "Горе от ума"?

С.Н.: Он играл "Двое на качелях". Было понятно, что какой-то совершенно такой другой артист появляется на нашей сцене. Потом я узнал, что у него ленинградское прошлое, что на самом деле он уже получил высшее образование. И вот этот весь какой-то такой серьезный багаж ты чувствовал каждый раз, когда он выходил на сцену. Последний раз он меня совершенно потряс в спектакле "Кто боится Вирджинии Вульф?"

Ю.М.: Это просто величайшая работа.

С.Н.: Он играет грандиозно Джорджа. И я подумал, что, может быть, какие-то там актеры всегда копают из себя, из своей биографии, из своей жизни – может быть, и Ваша с ним жизнь тоже каким-то образом резонировала и в этом спектакле?

Ю.М.: Честно говоря, я так не думаю. Нет. Потому что уж сильно я не похожа на Марту, для того чтобы провести такие параллели, для того чтобы вынуть какие-то… Я бы сказала, что я даже Игоря-то и не узнавала, то есть для меня это образ абсолютно. Другое дело, что сделанный на каком-то космическом уровне мастерства.

С.Н.: А вот я хотел в этой связи спросить Вас. В общем, Игорь никогда не разменивался все эти годы: он снимался только там, где он хотел, он играет в замечательном театре. А Вы не испытывали чувство ревности, обиды, что Вам приходится сниматься в "Бальзаковском возрасте", что Вам надо вести эти программы, а рядом человек, который занимается творчеством, в основе которого не являются какие-то материальные и прочие аспекты?

Ю.М.: Знаете, что? Ревность я не испытывала на этот счет. Я думаю, что мы с ним очень разнозаряженные люди – в буквальном смысле плюс на минус, что часто и бывает условием стабильности взаимоотношений. И думаешь, что наш развод в определенном смысле очень полезный был для нашей пары период, который позволил мне (я не берусь отвечать за него) осознать, отделить зерна от плевел и понять, что часть моих претензий к нему на самом деле не претензии к нему, потому что это моя данность, я такая. Я так и с ним, и без него. И, в частности, я и с ним, и без него чрезвычайно активный человек, я еще человек действия. А он – человек не действия, он человек ожидания. Я бы жить так не могла никогда. Он готов сидеть и ждать долго своего; он не будет суетиться, насколько это, условно говоря, материально выгодно. Для меня эти правила… С одной стороны, можно этому позавидовать: о, надо же, как. С другой стороны, я понимаю, что там есть еще огромное количество дополнений, с которыми мой темперамент, моя психика, моя данность вообще не справляются. Ну то есть я не могу сидеть и долго ждать и ничего не делать, я сойду с ума – мне надо делать. Всегда делать что-либо. Да, для меня чрезвычайное значение имеют, так сказать, материальные условия, в том числе потому что… Ну мы не будем преувеличивать этого аспекта, но я не миную разговора про деньги, потому что мне кажется, что это одна из составляющих взаимного уважения и это тоже правило игры, в которую ты совместно пускаешься. Ну и прочее, и прочее. Могу ли я сказать, что я завидую судьбе Игоря? Нет, потому что у нас разные дороги, они просто разнополярные. Он обожает театр, он истово служит этой профессии. Я никогда истово не служила этой профессии, хотя я ее люблю, она мне нравится, я много в ней с момента возвращения в нее… Не только примирилась с ней, но и нашла в ней удовольствие и обнаружила в ней какие-то другие обертона, которых я по юности не понимала. Но, опять-таки, я обожаю не себя, не свою роль… Вы знаете, я даже когда читаю сценарий, я читаю не роль, я сценарий читаю – дело, общее дело: вот оно если хорошее, интересное, то хорошо. А роль какая, спрашивают меня. А я говорю: ну, роль ничего. Общая история хорошая. Я думаю, что Игорь по-другому выбирает, например. Это просто мы разнополярные, вот и все.

С.Н.: В общем, жажда деятельности привела Вас на "Первый канал".

Ю.М.: Или скорее "Первый канал" пришел ко мне и сказал: "Не хотите ли Вы…"

С.Н.: И была программа "Наедине со всеми".

Ю.М.: И есть.

С.Н.: И она и есть, да. И тоже уже довольно долго.

Ю.М.: Три года, да.

С.Н.: Ежедневный режим, колоссальное количество героев…

Ю.М.: Да.

С.Н.: Очень сложные люди. И, более того, попытка каждый раз – а это условие, судя по всему, этой программы – как-то очень близко к ним подойти, к разным обстоятельствам их личной жизни. И я понимаю, что это не всегда может быть предметом Вашего личного любопытства и интереса, но таков закон жанра, таков закон формата. Или нет?

Ю.М.: Нет, неправда. Закон формата я придумывала самостоятельно – ко мне пришли и сказали: "Сделайте, пожалуйста, программу-интервью". Я думаю: эх, ни хрена себе задача (простите за не столь культурное слово). Интервью было миллион. Вот как сделать интервью, чтобы его смотрели? Ну как? Их миллион. Вот в чем будет особенность этого интервью? Очень трудно это формулируется в рамки формата ли, жанра ли. Это почти неуловимые вещи; это вот чутьем я на это выходила. Значит, что касается приближения… На самом деле есть единственное правило… К вопросу о драматургии, которую я постигла в театральном институте еще. Вот есть публичное пространство: нам никуда не деться, мы все находимся сейчас – нажимаешь кнопку в Интернете, и тебе вываливается все. Очень часто мои герои спрашивают: "Откуда Вы это знаете?", имея в виду тот или иной факт из жизни, какой-нибудь совсем ерундовый (условно говоря, что он любит конфеты-леденцы, а не шоколадные конфеты). Откуда я знаю? – из его интервью. Просто сейчас у меня есть возможность все это…

С.Н.: Все это собрать и связать вместе.

Ю.М.: Аккумулировать, да. Другой вопрос, что я даю себе труд прочитать вот столько информации по поводу каждого героя и зацепиться вот именно за эти детали, на которые обычно не обращают внимания. Дальше. Если человек существует в общественном пространстве, в публичном пространстве, и многократно, например, придавал публичной гласности тот или иной факт своей биографии, я не считаю возможным его обойти. Потому что я понимаю, что у зрителя, у той третьей стороны, есть интерес к этому факту. Вот у меня есть железное правило: я не касаюсь ничего, о чем человек сам не говорил в другом публичном пространстве. То, что я узнаю тайно своими путями (потому что я нахожусь в цеху), никогда не сможет стать предметом моего обсуждения. Только то, что уже было однажды заявлено, однажды сказано, однажды обсуждаемо, а иногда и многократно обсуждаемо. Моя задача – в эту тему попытаться тогда зайти еще с другой стороны, задать какой-то не тот же самый вопрос, а что-то новое из этого почерпнуть. А если говорить в целом о моей задаче, то моя задача вообще не информация, моя задача – получить эмоциональный портрет человека. Потому что зритель, который сидит… Что мы можем понять про биографию человека за 45 минут? Если честно-то сказать, ничего, если ориентироваться на информацию. Но мы что-то понимаем в целом, потому что люди в последнее время придают значение словам: слова, слова, слова, информация, информация, информация. Это все ерунда; ну не все, наверное, это одна из составляющих. Мы считываем информацию из выражения глаз, из реакций, из улыбки или неулыбки, из настороженности или ненастороженности общения с собеседником – все является портретом. То, как человек относится ко мне, является портретом; то, открыт человек или не открыт, является портретом; то, как он реагирует на острую тему, является портретом, как он ее закрывает или не закрывает, является портретом. Мне иногда и не нужно получить вообще ничего: мне важно задать вопрос и дальше получить…

С.Н.: И увидеть реакцию.

Ю.М.: И увидеть реакцию. И, как ни странно, и зрителю важно тоже это. А не услышать длинный рассказ о том, как это было. "Вот вы были в разводе…" – "Да, но, Вы знаете, я не хотел бы говорить на эту тему", – это портрет. Это портрет: человек не хочет говорить на эту тему. Или человек говорит: "Да, Вы знаете…", и ты чувствуешь, что он говорит одну короткую фразу, он говорит об этом легко – и это тоже портрет. Это все портрет, на самом деле.

С.Н.: Да-да, Вы абсолютно правы, конечно. Здесь нет, действительно, каких-то тайн, которые Вы обрушиваете, или расследования, которое Вы проводите в присутствии большого количества людей в этой аудитории.

Ю.М.: Никогда в жизни.

С.Н.: Я видел, кстати, несколько программ, когда есть большая компания, большое количество людей сидит, публика, и она реагирует, и она помогает, как-то живет с Вами в ритме этого разговора. И Вы сделали программу… когда Вы просто сидели на фоне чудесной Невы в ресторане где-то, где публики не было. Когда Вам проще, когда Вам легче?

Ю.М.: Когда есть публика.

С.Н.: Когда все-таки есть публика, да?

Ю.М.: Конечно.

С.Н.: Она с Вами заодно, да? Вы ощущаете это?

Ю.М.: Нет. Это другое психологическое состояние что для меня, что для собеседника. Это разный…

С.Н.: Но так-то все-таки получается, что они не наедине со всеми, они наедине только с Вами, когда нет…

Ю.М.: Ну это во-первых, да. Во-вторых, это совершенно другое дыхание, когда это не маленькая аудитория, а большая аудитория. Это совершенно другое ощущение себя, это совершенно другое ощущение… Публика же реагирует, она же… Условно говоря, есть шутка или удачная фраз героя, публика смеется. Это очень важно, это очень важно.

С.Н.: Бывали случаи, когда Вы понимали, что есть вот один сценарий, заготовлено определенное интервью, а человек закрывается и не хочет идти на контакт или, наоборот, раздражается, и Вам надо по ходу перестраивать беседу?

Ю.М.: Да, да. Такое много раз бывало, да. Но в этом преимущество… Когда я пришла работать, сейчас бы мне сказали практически все, что обязательно должно быть ухо…

С.Н.: Да, и в ухе тебе будут что-то говорить.

Ю.М.: Да. Я, в общем, пришла в недоумение, потому что я не очень понимаю, зачем тогда ведущий. Вот этого пошло выражение "говорящая голова"… Мне кажется, что это такая девальвация профессии… Конечно же, я скажу, что этого быть не может, мне ничего говорить не надо, кроме того, сколько времени прошло…

С.Н.: Что пора заканчивать, да.

Ю.М.: Что грим надо поправить – это пожалуйста, все технические проблемы.

С.Н.: А вопросы Вам составляют редакторы или Вы в этом тоже принимаете участие?

Ю.М.: Мне составляют редакторы, но я при этом несколько раз отсматриваю то, что предложено редакторами, я обсуждаю с ними, что да, что нет; мы предварительно с ними обсуждаем, в каком ракурсе следует посмотреть на этого человека. И при этом дальше я имею эти вопросы, я еще в них дописываю свои вопросы, а иногда человек садится напротив, и понятно, что вот просто ничего из этих вопросов – ну почти ничего – не попадает, и нужно вести разговор совершенно по-другому. В близких темах, потому что все равно мы говорим биографически, но совершенно иначе выстраивая этот разговор.

Когда я иду на интервью – я иду на интервью – меня спрашивают: "Есть вопросы, которые Вы не хотели бы слышать? " Я говорю: нет. Потому что в моих руках есть мое уважение к праву человека напротив задать мне любой вопрос, который его интересует. И есть мое право сказать: "Вы знаете, это я не готова обсуждать.

С.Н.: Вы сами – дочь известных людей. Ваша жизнь действительно достаточно хорошо документирована: можно ее изучать и по Гуглу, и по Википедии, и так далее. Вам вообще кажется, что человек имеет право на какое-то свое приватное пространство, куда не должен пускать посторонних, или в наше время это уже безнадежное занятие? У Вас такое пространство есть?

Ю.М.: Конечно.

С.Н.: А Вы уважаете то пространство человека, который приходит к Вам в гости?

Ю.М.: Однозначно. Другой вопрос, что… Понимаете, какая история. Когда я иду на интервью – я иду на интервью – меня спрашивают: "Есть вопросы, которые Вы не хотели бы слышать? " Я говорю: нет. Потому что в моих руках есть мое уважение к праву человека напротив задать мне любой вопрос, вот любой вопрос, который его интересует. И есть мое право сказать: "Вы знаете, это я не готова обсуждать. Вы можете спросить, но я Вам отвечу, что вот эта территория – не-а, не хочу. Или Вы можете спросить, а я знаю, как ответить так, чтобы не допустить Вас на ту территорию, которая мне действительно кажется абсолютно приватной, и та, которая, как мне кажется, допустима к обсуждению". Потому что мы люди: мы можем делиться опытом, в том числе прожитой жизнью - не только профессиональной, но и прожитой жизнью.

С.Н.: Через нас проходит много людей – людей, которые сидят в студии, ты вступаешь с ними в отношения, ты проживаешь с ними этот час или больше, готовясь к программе. Ну и, собственно говоря, все: выходит эта программа, и на этом "до свидания". С кем-то удалось Вам как-то продолжить отношения за кадром из своих героев?

Ю.М.: Ммм… Пожалуй, что нет.

С.Н.: Нет?

Ю.М.: Пожалуй, что нет. Хотя есть, скажем, несколько человек, к которым, я думаю, что, если бы мы столкнулись где-то в работе ли или в жизни в каких-то обстоятельствах, я думаю, что это было бы какой-то чрезвычайно приятной встречей.

С.Н.: Кто?

Ю.М.: Маша Кожевникова, которая меня совершенно потрясла просто своей искренностью и абсолютным противоречием тому стереотипу, который о ней сложился. Анжелика Варум, с которой вот тоже было какое-то такое тоже абсолютное совпадение человеческое. Не знаю, есть еще (так, может быть, сейчас навскидку не вспомню)… Я была прямо приятно поражена нашим министром здравоохранения – Вероникой Скворцовой – к которой у меня очень благожелательное отношение. Не знаю, как она бы со мною столкнулась, но если бы я с ней столкнулась просто на улице, я бы вот обрадовалась и сказала: "Здрасьте"!

С.Н.: Хочу задать Вам в таком случае несколько вопросов, которые звучат в Ваших программах. Просто хотелось узнать Ваш ответ.

Ю.М.: Окей.

С.Н.: Качество, которого я лишилась со временем.

Ю.М.: Доверчивости.

С.Н.: Любимое место в Москве.

Ю.М.: Центр. Весь центр. Все переулки.

С.Н.: Если я хочу, чтобы меня не узнали…

Ю.М.: Зимой проще: шапка и шарф высокий… В принципе, на самом деле, если ты хочешь, чтобы тебя не узнали, тебя не узнают.

С.Н.: Человеку всегда нужен тот, кто будет…

Ю.М.: Его жалеть.

С.Н.: Какую книгу Вы можете перечитывать?

Ю.М.: Мемуарную литературу.

С.Н.: Я не нравлюсь себе, когда…

Ю.М.: Я злюсь.

С.Н.: Есть ли люди, с которыми Вы бы никогда не стали общаться?

Ю.М.: Я не смогу ответить коротко. Есть люди, которые осознанно творят зло. Они мне неинтересны.

С.Н.: Что бы могло сделать Вас абсолютно счастливой сегодня?

Ю.М.: Меня и делает абсолютно счастливой сознание того, что живы и здоровы все мои близкие и родные. В общем-то, все относительно хорошо, потому что идеально не бывает никогда.

С.Н.: Это была Юлия Меньшова в программе "Культурный обмен" на Общественном Телевидении России. А я, Сергей Николаевич, прощаюсь с вами. Всего доброго, до свидания.

 

Искусство ведения беседы. Можно ли вызвать человека на откровенность, когда он совсем этого не хочет, и что делать, если разговор выходит далеко за рамки намеченного сценария?