Дмитрий Кириллов: Виктор Николаев – человек уникальной судьбы. Все, что происходило и происходит в его жизни, можно назвать одним словом – чудо. Он должен был погибнуть на войне, но выжил, умереть на операционном столе, но получил исцеление. Он видел смерть и кровь, предпринимателей и настоящих святых людей, положивших жизнь свою за друзей и отечество. Об этом Виктор Николаев написал в своей первой книге «Живый в помощи», вышедшей тиражом более 1 млн экземпляров и выдержавшей уже 25 изданий. Лауреата Большой литературной премии России и Патриаршей литературной премии, писателя Виктора Николаева знают уже не только в России. Герои его книг – это живые реальные люди, прошедшие страшные испытания и сохранившие веру. Очень интересная у вас судьба. Господь вам посылает такие неожиданные встречи, испытания, радости, потери. То есть какой-то необыкновенный калейдоскоп чувств, который не каждому человеку выпадает в жизни испытать. Виктор Николаев: Насколько я помню себя с детства, я всегда себя представлял военным. Знаете, есть такое понятие – «передается по наследству». Может быть, мне по наследству передалась тяга носить форму от моих двух дедов-героев Советского Союза. И я сызмальства хотел быть военным. Оно так и сложилось. Когда я закончил школу, поступил в военное училище. Это Курганское высшее военно-политическое авиационное училище. Когда мы учились на 3 курсе в этом училище, было жестокое восстание призывников. Оно было настолько жестоким, что нас, курсантов третьего курса, подняли по боевой тревоге, и тогда начальник КГБ области произнес простую фразу: «Я вас очень прошу остановить этот беспредел и всю ответственность беру на себя». И мы выполнили даже не столько приказ, сколько просьбу этого полковника. Этот мятеж был подавлен. Тогда об этом не писалось, не говорилось. Это был ноябрь 1979 года. И тогда мое образование несколько изменилось. И нас стали готовить к войне. Отобрали определенное количество курсантов, которые участвовали в подавлении этого мятежа. И когда я закончил военное училище, мы были отправлены в Закавказье и оттуда в Афганистан. Мы были приданы вертолетной эскадрилье. Была сформирована поисково-десантная группа. Абсолютно стандартная штатная поисковая десантная группа. Таких было очень много. Мы ничем особо не отличались. Мы выполняли обыкновенную рутинную работу войны, такую же, как и все. Летали мы с Николаем Майдановым, дважды Героем России и Советского Союза, который погиб в Чечне. Это героическая личность. И задача была такая. Поиск в спасении терпящих бедствие, попавших в плен. Поиск и уничтожение караванов. И все шло в штатном режиме до 3 января 1988 года. И случилось следующее. Наших десантников (это Псковская десантная дивизия)… У них был позывной «Чайка», у нас позывной «Эскабан». Их зажали высоко в горах на высоте 3000. В группе было 22 десантника, из них 6 убитые. Почти все раненые, почти все обмороженные. Убитых и раненых никто никогда не бросал и всегда тащили на себе. Отдавая даже свою жизнь за то, чтобы спасти. Что называется, «За други своя». Мы ребят нашли довольно быстро, в 13:10. Я поминутно помню этот процесс. Приземлиться не могли. Снег глубокий. Если садиться, то борт заваливается, и чиркнуть можно винтами снег. Пилоты наши мастерски посадили так: зацепились левой стойкой за скалу, забросили десантников. Пересчитали. На войне считают по голове. Бывает ни рук, ни ног – все оторвано. И пошли к себе на базу. И вот здесь при заходе на посадку на свой аэродром мы были сбиты. Пилоты, как могли, пытались машину удержать. В это время женский голос сообщает: «Борт 1787 - пожар». Удержать машину, как надо, к сожалению, не смогли. И мы с недолетом до своей же полосы падаем на свое же минное поле – и подрыв. Упал на кучу своих. Удар о своих больше всего и спас мне жизнь. Екнуло сердце у моей жены. Она находилась от меня за тысячи километров. И говорит: «Внезапно за тебя стало страшно». Она начала читать молитву, которую мы позже сравнили. Она была похожа на молитву «Отче наш». Мы были некрещенные и в храм не ходили. Моя жена читала вот эту молитву, а я ползал по минному полю минут 20. А плотность заминирования – метр мина. И ни разу не подорвался. Меня оттуда достали подъемным краном за ноги. Потом было примитивное лечение. Потом снова полеты. Такие же, как и все. Потом для меня закончился Афганистан. Я вернулся в Россию. Потом был Карабах и Спитак, Сумгаит и Тбилиси. Потом я поступил в Военную академию в Москве. И когда учился на 3 курсе и отвечал на вопрос преподавателя у доски, я потерял сознание. Меня доставили в госпиталь Бурденко, сделали обследование. И врачи ставят диагноз – рак левой височной доли. Гнойник величиной с куриное яйцо лопнул, и гной пошел в мозг. Врачи пригласили мою жену и сказали: «Будьте мужественны тому, что мы вам сейчас скажем. И будьте к этому готовы. Уже скрывать нечего и утаивать нечего. Ваш муж в сознание не вернется. Он проживет максимум 2 месяца и умрет. Но операцию мы делать будем. Это наш долг. Еще нужно ваше согласие». Она абсолютно спокойно врачам сказала: «Операцию делать. Что будет, то и будет». Ее (операцию) даже провели, как мне потом сказали, как показательную в определенной степени для студентов мединститута, что бывает с пораженным мозгом. Операция началась в неоперационный день, в 7 утра в понедельник. Оперировали мастерские хирурги. И в 7 утра в понедельник моя супруга встала на молитву. У нас дома был поясок «Живый в помощи» и маленькая картонная иконка Владимирской Божией матери. И когда началась операция, супруга достала поясок «Живый в помощи». 8 часов шла операция. И она 8 часов, не прерываясь, читала 90-й боевой псалом. А моя дочь (ей тогда было 7 лет) сама достала эту картонную иконку, владимирскую, прижала к груди, как потом мне супруга рассказывала, и сидела всю операцию, не просив не пить и не есть. И последствия этой молитвы и мастерства врачей закончились тем, что сейчас ведем этот разговор. Потом был очень долгий процесс восстановления. Я учился заново ходить, разговаривать. Кстати, я примерно около 7 месяцев разговаривал наоборот. Вот как я сейчас говорю, только я произносил слова наоборот. Их понимала только супруга. Потом постепенно выровнялась речь. Врачи говорили, что «он такой останется». Как бы настраивая: «Будет лучше – прекрасно». Но чтобы она вдавалась в какую-то панику. Вы знаете, она мужественно перенесла все эти виды страдания, все, что происходило со мной. Дмитрий Кириллов: Не каждый человек способен выдержать те испытания, которые на вашу долю выпали. Вот в тот момент вы еще к вере не пришли. То есть это было какое-то внутреннее… Или на войне все верующие? Виктор Николаев: Есть, конечно, такая фраза, что на войне атеистов нет. Самый первый мой бой, когда мы вытаскивали наших десантников. И приземлились. И тащили старшего лейтенанта. Летчики кричат: «Топливо на исходе. Быстрее». А у него было тяжелейшее ранение в грудь, в голову и в живот. Я тащу со своим другом старшего лейтенанта, а третий парень тащит его кишки. И вдруг у него уже серое лицо. И он дает мне знать. Я к нему наклоняюсь. И он произносит абсолютно явственные слова, несмотря на то, что он уже в таком состоянии: «Мужики, помогите умереть без грехов». Когда у человека наступает последняя минута и секунда жизни, с ним нечто происходит, которое словами объяснить очень сложно. Нас однажды высадили на разведвыход. У нас было 12 человек в группе. Мы были все взаимозаменяемы. То есть могли выполнять задачу врача, сапера, снайпера, подрывника и так далее. Но нас высадили не в том квадрате. Такое бывает. Допустим, квадрат 5, улитка 7. Нас высадили 5, улитка 2. И мы почти сразу оказались в засаде. Двое ребят убитых. Такие скоротечные злые перестрелки. Почти все ранены. Легкое ранение в бою не чувствуется. Допустим, легкое по касательной в живот, в плечо. У нас был офицер, которому во время боя пулей срезало ухо. И он эту боль не чувствовал. Потом уже на аэродроме потрогал, говорит: «Слева не слышу». А уха нет. Мы, как могли, пытались отбиться. Ничего не получается. Убитых несем с собой. И тогда принимается абсолютно штатное решение. Это называется «заполяниться ромашкой». То есть лежка на живот, нога к ноге, обзор по горизонту на 360, боезапас быстро делим. Делим гранаты. Одна на троих на самоподрыв. Подрывает самый живой. Три головы в кучу – и дергает чеку. Это делается за секунды. И начинаем ждать. Лежим минуту – духов нет. Три нет. Пять нет. И вдруг мы начинаем внезапно друг у друга шепотом просить прощения. «Прости, Леха, Сашка, Женька, Витька. Прости и прощай. И не держи зла, если что». И, знаете, пока звучало вот это «прости, если что», произошло следующее. Душманы прошли мимо нас. Они почти наступили на нас. И нас не заметили. Я просто хочу сказать, что такое сила слова «прости», сила покаяния. Я неслучайно в начале разговора сказал о Николае Майданове. Мне посчастливилось с ним летать на 011-ом борту. Он свое звание героя получил за то, за что получают герои по поведению. Были сбиты два наших экипажа. И мы пошли вытаскивать. Два борта упали в арык. Они окопались, сделали такую окружку по отстрелу, вышли на прямой эфир и сказали: «Мужики, если вас через 45 минут не будет, мы идем на самоподрыв». Нашли их довольно быстро. Майданов весь удар принял на себя. Он все борта убрал в сторону. Приземлились. И он выполнял роль такого, знаете, мячика. То есть 2-3 минуты на одном месте – и меняет место. 2-3 минуты – и опять меняет. Разворачивает без конца борт. Плотность стрельбы была такая… Знаете, это примерно 2 пули на квадратный метр. Это было в ущелье. Но когда в ущелье пуля свистит и когда их много, то такое ощущение, знаете, когда юлу заводишь, вот такой звук в ущелье от пули. Когда мы позже посчитали, у Майданова только в лобовом блистере было 46 пробоин. И эти пилоты остались живы. Мы забросили десантников. Майданов кричит: «Считайте по головам». Считаем – одного нету. У одного начинается истерика. Кричат: «Взлетаем или передохнем». И тогда Майданов абсолютно спокойно на международном канале связи нам говорит: «Мы или все взлетаем, или все остаемся». Втроем высаживаемся. Ищем того, кого нет. А это мальчишка, десантник, в арыке метрах в 20 обнял валун и хохочет. Такое бывает. Он сошел с ума. Пытаемся оторвать – не получается. Человек в таком состоянии обладает просто чудовищной силой. Его пришлось оглушить, забросить на борт. Майданов кричит: «Сбросить все. Оставить только автоматы». Мы сбросили, чтобы облегчить борт. Высота 4100, разреженный воздух. Майданов кричит: «Взлетаем. По-самолетному держись». Душманы прекратили стрельбу. Они были уверены, что мы не уйдем. И там, знаете, узкое ущелье, качок влево-вправо – цепляешься лопастями. Он просто произвел ювелирный разгон. Правый пилот считает. Майданов ему кричит: «Считай курс. Считай скорость». Тот ему считает: «90, 100, 110, 120». Майданов кричит: «Отрыв». Штурвал на себя. И здесь заканчивается эта тропа. И мы, еще инерционно сваливаясь, винты в воронку, там скорость падения примерно метров 20 в секунду. Но мы ушли. И за этот подвиг и спасенных людей он получает звание Героя Советского Союза. Мы получили Ордена Красной Звезды. Когда он уходил на вторую Чечню, как мне рассказывала его супруга Татьяна, он всю ночь не спал. Что-то его беспокоило. Он встанет, походит, посмотрит в окно, присядет. Я, говорит, у него спрашиваю: «Коль, а что тебя беспокоит?» Он ей тогда сказал: «Таня, давай покрестимся». И они покрестились в Агалатово под Питером. И он ушел на войну. Его подвиг был чем-то схож с тем, о котором я рассказал. Там так же были зажаты наши десантники. Он так же весь удар принял на себя. И когда подобрали всех, кто там был, начали взлетать, пуля чеченского снайпера попадает ему в сердечную сумку, практически в сердце. И вторая пуля тут же рикошетом перебивает шейные позвонки. И в этом состоянии, с двумя смертельными ранениями, с пулями в сердце и с перебитыми шейными позвонками, он еще управлял бортом 15 минут. И когда увел в безопасную зону, он убедился, что все в безопасности, он передал ручку управления правому пилоту и в небе на руках у борттехника умер. И за это получил второе звание Героя России. Дмитрий Кириллов: Мы коснулись темы Чечни. Я знаю, что на войне были уникальные случаи. Разрешили священникам бывать на этой войне, что-то говорить, поддерживать, молиться за солдат. Виктор Николаев: Когда на войну поехал священник, ситуация в подразделениях стала незаметно, постепенно меняться в лучшую сторону. В одно из подразделений спецназа приезжает иеромонах. Они разбили полевой храм, провели службу. И, знаете, как-то народ принял его, как будто давно ждал. Они провели литургию. Потом к нему подошли несколько ребят-десантников и говорят: «Батюшка, нам завтра идти в бой. Есть несколько некрещенных человек. Вы нас покрестите». А за ним все время ходил один сержант и говорил: «У меня некрещенный БТР. Его надо покрестить». Он говорит: «БТР не крестят. Их освящают». А замкомандира полка на это отреагировал так: «У меня свой Бог и у меня своя вера. Я креститься не буду». Они ему абсолютно спокойно без всяких условий сказали: «Если креститься не будете, мы с вами в бой не пойдем». И он, знаете, шутки ради, если вы так хотите, принимает крещение. И в ближайшем же бою пуля чеченского снайпера попадает ему в голову, в затылок, делает два прохода, падает в рот, он ее выплевывает. А потом носил эту пулю с крестом, не снимая. Дмитрий Кириллов: Не позволил убийцам снять с себя крест и солдат Женя Родионов, принявший мученическую кончину. Виктор Николаев: Я прекрасно знаком с его мамой, Любовью Васильевной. Боевики прислали фильм казни. Они не знали, что это за фильм. И включили. Троих расстреляли, а Родионова поставили на колени и сказали: «Сними крест – останешься жив». И он не снял. Его жестоко казнили. Муж умер от инфаркта сразу. И в конце ей боевик назначает сумму, сколько стоит твой сын. Она нашла эти деньги, она продала квартиру. К ней издевательски отнеслись на работе. Она выдержала, русская мать. Она нашла боевика, который казнил сына. И они были так потрясены ее мужеством, что искали и нашли по крестику. И сегодня к этому кресту, как к святому, идут. Каждый год на день его рождения и гибели приезжают на могилу к Жене более 5000 человек. Если вам доведется ехать по трассе М4 на юг и когда вы въезжаете в Тульскую область, примерно километров через 40-50 справа на покатом холме стоит большой дубовый крест. И внизу выложена надпись «Воину Евгению». Это поставили ребята, военные, узнав об этом подвиге. Дмитрий Кириллов: Николаев пишет правду о войне. Он через это прошел. И ему дано право и талант донести все, что видел, что пережил, нам, своим современникам. Виктор Николаев: Знаете, у меня просто появилось желание написать книгу о подвиге, о милосердии, о добре, о подвиге и предательстве. И, знаете, в определенной степени – о подвиге жены, которая умеет ждать. Это тоже подвиг – подвиг любить и ждать. И когда эта книга была написана, тогда встал вопрос, как ее издать. Я тогда в Союзе писателей не состоял, писательского образования у меня нет. И я стал подходить к иконе Иоанна Богослова. Это Храм Казанской Божьей Матери, метро Коломенская в Москве. И просить его помощи об издании. И вдруг мне однажды звонит священник из Барнаула, отец Алексей Просвирин. Он на Серпуховке в храме. И говорит: «Я прочитал твою рукопись. Я найду любые деньги, чтоб ее издать». Я обрадовался, поговорил с ним. А потом машинально спрашиваю: «Батюшка, а вы из какого храма?» Он говорит: «А я настоятель Храма Иоанна Богослова». И вот так эта книга стартовала и пошла в жизнь. Недавно в Храме Христа Спасителя был юбилей этой книги, за что я благодарен нашему Патриарху, который благословил нас на это мероприятие. Дмитрий Кириллов: Уже 75 лет как окончилась Великая отечественная война, прошла Афганская война, Чеченская война. Но наши солдаты не меняются. Дух русского воина остается тем же. Два ваших деда – оба герои Советского Союза. Что ощущает мальчишка, зная, что это не какие-то книжные герои, а это собственные родственники? Виктор Николаев: Один - Герой Советского Союза по отцовской линии, другой – по материнской. Один погиб за Украину и получил посмертно, другой – за Польшу. К сожалению, на польской могиле захоронения деда не было. Но у себя дома, в Восточном Казахстане, откуда родом, его мать (моя прабабушка) жила на улице имени своего сына. Она жила очень скромно и умерла в 104 года. Надорвалась. Дрова рубила. Вот это поколение очень крепкое. И поэтому, видимо, на этих примерах, которые рассказывала мне моя бабушка, я и воспитывался. И таким образом складывалась моя судьба и мое отношение к жизни. Дмитрий Кириллов: И отношение к своей возлюбленной – той, кто стала на всю жизнь его ангелом-хранителем. С женой Екатериной Виктор встретился, еще будучи курсантом военного училища. Виктор Николаев: Мне тогда был 21 год, а ей 19. Причем, знаете, познакомились мы довольно забавно. Мы были построены 7 ноября на параде. Было очень холодно. И мы, как все курсанты молоденькие, мы хоть как-то, чтобы согреть ноги, подтанцовывали. И увидели – рядом стоят девчонки из педучилища, которые над нами смеются и бросают в нас снежки. Моя супруга бросила случайно снежок, который оказался самым тяжелым и попал в меня. Дмитрий Кириллов: Попала в цель. Виктор Николаев: Это было своего рода «оглянись и посмотри». Я оглянулся, посмотрел и засмотрелся. И как-то у нас сразу дальше стали складываться хорошие отношения. И чуть позже я ей сделал предложение. И когда я уже выпускался из военного училища, мы уже были женаты и нас отправили служить в Закавказье. Нас поселили в офицерском общежитии, но там было настолько скудное оборудование, что у нас первые примерно недели полторы вместо кастрюли была каска. Это все, что у нас было. И это все было весело и естественно. И как-то все это формировалось в лучшую сторону, несмотря на какие-то сложности, болезни или еще что-то. Это еще больше нас сплачивало и укрепляло нашу любовь. Богатство моя супруга видела в семье и в любви и в том, ради чего мы вообще познакомились. Потом родилась у нас дочь. Все было по-божески. Венчаться с моей супругой Екатериной пришло после операции, конечно. Был старенький отец Василий. Мы у него часто бывали. И он однажды сказал: «Не придешь в храм по-хорошему – придешь по-плохому. Все равно придешь, чтоб уйти по-хорошему». Грянул наш гром через те страдания, через ту болезнь, через ту молитву, когда мы повернулись в сторону храма и пришли в храм. Привели свою дочь Валерию. Таким образом все складывается. Знаете, когда оно идет с божьей помощью, тогда оно так и идет. Дмитрий Кириллов: Дай Бог, чтобы в вашей семье был мир, радость и всегда Божье благословение. Виктор Николаев: Спасибо. Дмитрий Кириллов: Спасибо вам большое.