Почему многим сложно смириться с распадом СССР. Баланс приобретений и потерь подводим с нашими экспертами

Гости
Сергей Смирнов
доктор экономических наук, научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам РАН
Светлана Барсукова
профессор Факультета социальных наук НИУ ВШЭ

Тема дня: Ностальгия по СССР. Всё, что связано с СССР, сейчас особенно популярно. Число сожалеющих о распаде Союза достигло максимума за десятилетие. Какую страну мы потеряли и что получили взамен? Продолжаем обсуждать причины ностальгии с экспертами.

Константин Чуриков: Вот эту темы мы решили озаглавить строками стихотворения Александра Сергеевича Пушкина…

Оксана Галькевич: «Ах, как хочется вернуться…»?

Константин Чуриков: «Друзья мои, прекрасен наш союз!». В этом часе давайте все-таки подумаем, почему многих из нас так влечет и тянет назад в СССР. По всем соцопросам, большинство наших соотечественников жалеют о распаде Союза. Более того, в конце минувшего года число сожалеющих достигло максимума за десятилетие – таковых набралось 66%.

Оксана Галькевич: Кстати, это не только те, кто родился и вырос в Советском Союзе, но и молодежь, которая много хорошего слышала о той стране и тоже мечтает туда вернуться, слышала от своих родителей, от старших товарищей. С чем все это связано? Уже столько лет прошло, а мы все продолжаем с вами противопоставлять то, что есть, тому, что было когда-то.

Константин Чуриков: Сегодня днем наши коллеги говорили о ностальгии по советским временам с социологом и философом Андреем Андреевым. И вот как он объяснил причины этой коллективной тоски.

Андрей Андреев, главный научный сотрудник Института социологии РАН, доктор философских наук: «Ностальгия по СССР – это, конечно, ностальгия по солидарным общественным отношениям, по высокому уровню социальных гарантий, по низким социальным рискам, но еще больше – по привлекательным качествам людей. Те модели, экономические модели, социальные модели, которые утвердились после распада Советского Союза и советской системы, они, конечно, вызвали разочарование. Надо сказать, что в 90-е годы произошел, как говорят психологи, когнитивный диссонанс: люди думали, что, изменив систему социально-экономическую, политическую систему, они в общем сохранят совершенно очевидные вещи, которые просто должны быть, базовые, но еще что-то добавится. А на самом деле, когда меняется система, так не бывает».

Константин Чуриков: Уважаемые зрители, позвоните нам и расскажите, вот чем для вас (кто помнит, кто жил в то время) был Советский Союз. Как бы вы сравнили сегодняшнюю Россию вот с тем, что было тогда? И вообще высказывайтесь – в низу экрана указаны наши контакты и телефон прямого эфира.

Оксана Галькевич: Ну и давай представим гостей, кто у нас сегодня в студии. В студии программы «Отражение» сегодня – Светлана Юрьевна Барсукова, профессор факультета социальных наук Высшей школы экономики. Светлана Юрьевна, добрый вечер.

Светлана Барсукова: Здравствуйте.

Оксана Галькевич: И Сергей Николаевич Смирнов, доктор экономических наук. Здравствуйте, Сергей Николаевич.

Сергей Смирнов: Доброго вечера.

Константин Чуриков: Здравствуйте. Уважаемые гости, вот такой вопрос для начала каждому из вас. Когда Советского Союза не стало, вот лично вы… что с вами было и как вы восприняли вообще все, что происходит? Что это было?

Светлана Барсукова: Ну, вообще я была молодой мамой на тот момент. Может быть, не очень интересовалась политикой, но мне казалось, что невозможно разрушение полностью всей этой системы, поэтому как будто это так немножечко понарошку. Ну, что-то объявили. Я жила в Сибири. Но куда это все может деться – совершенно непонятно. Вот то, что нас впереди ожидало в 90-е годы, на момент развала СССР было совершенно не очевидно и не ожидаемо для населения.

И между прочим, вот вы сказали, что за последние десять лет исторического максимума мы достигли по сожалению о распаде СССР. А вы знаете, что вообще абсолютный исторический максимум был в 2000 году? То есть на протяжении 90-х лет у людей накапливалось ощущение того, что баланс потерь и приобретений – отрицательный. И в 2000 году «Левада-Центр» зафиксировал, что трое из четырех россиян (75%) сожалели о распаде СССР. Сейчас цифра – 60% или 66%.

Оксана Галькевич: Сергей Николаевич?

Сергей Смирнов: Ну, я бы разделил два момента. Первый – это август 91-го года, это крах коммунистического режима. И тут у меня не было никаких сомнений, что так должно было произойти. Я был у Белого дома в один из последних дней.

И второй сюжет – действительно развал Советского Союза. Как бы к этому ни относиться, вы знаете, я подозреваю, что это было неизбежно, потому что на самом деле… У меня в какой-то из книжек есть такая статья «Гласность затопила открытая кингстона Советского Союза». Потому что когда выяснилось, что система в принципе, политическая система, подчеркиваю, была основана на глобальной лжи (в моем представлении), на абсолютно неправильной системе ценностей – вы понимаете, это не могло рано или поздно не прекратиться.

Плюс мы знаем ошибки геополитики, ну, со сталинских времен – вот это поглощение, присоединение, раздел Польши и так далее и тому подобное. Ну не могло это существовать вечно. Я не говорю, что это где-то было абсолютно неизбежно, но это накапливалось, накапливалось и накапливалось – и в итоге прорвало.

Другое дело, что, наверное, могли быть какие-то иные формы. Да, вы помните СНГ тот же самый – как мягкая форма.

Оксана Галькевич: Была попытка…

Сергей Смирнов: Удалось избежать крови большой, согласитесь. Ну, были в Литве события, вы помните прекрасно, телецентр и все такое. Но реально как некий суррогат это просуществовало и все-таки самортизировало самые жуткие и нежелательные последствия распада.

Оксана Галькевич: Уважаемые гости… Светлана Юрьевна, вы сказали, что самый высокий уровень настроений таких ностальгических был зафиксирован в 2000 году. Но эти настроения – собственно говоря, это ностальгия по чему? По быту? По социальной стороне вопроса? По политической системе? По чему?

Светлана Барсукова: Я думаю, что весь этот разговор – он не про отношение и не про воспоминания об СССР; это превращенная форма как бы оценивания существующего положения дел в стране. Я сказала, что в 2000 году 75% жалели. А вы знаете, когда меньше всего россияне за весь постсоветский период жалели о развале СССР? В каком году?

Константин Чуриков: В каком?

Светлана Барсукова: В 2012-м. То есть первое десятилетие…

Константин Чуриков: Крым… До Крыма, до Крыма!

Сергей Смирнов: До Крыма еще.

Светлана Барсукова: Понимаете, первое десятилетие XXI века – это приход Путина, это стабилизация, это такой восстановительный рост экономики, рост цен на нефть, люди живут все лучше. И на этом позитивном отношении к жизни, на позитивных ожиданиях – «а дальше будет еще лучше» – люди как бы примиряются с мыслью о том, что СССР в прошлом.

Но как только после 2012 года экономика уходит опять в стагнацию, в пике, когда возникают политические кризисы, когда начинаются вопросы об отсутствии политической конкуренции в стране, вот эта критическая рефлексия, вот это недовольство существующим здесь и сейчас приводит к переосмыслению опыта Советского Союза. То есть этот показатель мерит не воспоминания людей, а он мерит отношение к существующему положению дел в стране.

Оксана Галькевич: А всегда ли для этой меры берется время из новейшей истории, из ближайшего исторического периода? Почему тогда, собственно говоря, речь не идет о ностальгии, я не знаю, по царскому периоду, по петровским временам? Ох, страна-то была!..

Сергей Смирнов: Ну, это было слишком давно, наверное. Кстати, я всегда задаю…

Константин Чуриков: Конечно, мы так хорошо это помним, Оксана.

Оксана Галькевич: Ну, мы не помним, но мы читали. Костя, молодые люди, которые ностальгируют сейчас по Советскому Союзу, они тоже этого не помнят, они этого не знают даже – точно так же, как мы не знаем и не помним времен петровских.

Сергей Смирнов: Я бы, кстати, Светлану Юрьевну поддержал – в каком отношении? Я всегда задаю себе абсолютно бессмысленный, абсолютно дурацкий, абсолютно риторический вопрос: что было бы, если бы цены на нефть пошли вверх не в начале нулевых, а в 92-м, ну, на крайняк (извините за вульгаризм) в 93-м году? И как бы тогда население страны относилось к Борису Николаевичу, к Егору Тимуровичу и его команде? Вот если бы не было того десятилетия с низкими ценами на нефть, с кризисом 98-м года, с рухнувшей пирамидой…

Оксана Галькевич: Народ не знает сослагательного наклонения, Сергей Николаевич.

Сергей Смирнов: Да, мы не знаем сослагательного наклонения. Просто если бы это было десятилетие назад, то мы бы сейчас, наверное, жили в немножко другой стране.

Константин Чуриков: Я понял вашу хитрую уловку! Вы хотите, чтобы мы говорили о нефти или о сегодняшней России (я утрирую). Но мы сегодня все-таки будем говорить о Советском Союзе.

Сергей Смирнов: Конечно, конечно.

Константин Чуриков: Вот наш коллега Александр Денисов побывал в «Парке советского периода» – так называется выставка, которая все еще работает в Москве. Ну и давайте посмотрим, каково там – в Советском Союзе – сегодня.

СЮЖЕТ

Оксана Галькевич: Я не знаю… Я сейчас на это посмотрела и знаете о чем подумала? О том, что это все какие-то ролевые игры на самом деле напоминает.

Сергей Смирнов: И вы знаете, как-то убого все это смотрится.

Оксана Галькевич: Ролевые игры – в том смысле, что есть разные люди. Кто-то ходит в такие «Парки советского периода». Кто-то, простите, в толкиенистов играет, делится на эльфов, орков и кого-то еще. Кто-то о Средневековье тоже, видимо, ностальгирует.

Сергей Смирнов: Кстати, у Гусмана…

Оксана Галькевич: Древние славяне, какие-то деревни тематические. Вот это все…

Сергей Смирнов: Гусман лет семь-восемь назад снял такой «замечательный», довольно своеобразный фильм – «Парк советского периода» называется, с двумя песнями (единственными пока, которые звучат в фильмах) Тимура Шаова. Одна из них называется «Время назад». И вот там в деталях очень здорово показано. Не то что вот эти «реконструкторы», скажем так, а там просто замечательные декорации – от меню в столовой до… Ну, в общем, понятно, да? Там действительно конструктивно.

Кстати, в свое время у покойного Александра Абдулова была идея – на ВДНХ создать, но не «Парк советского периода». Он на шестидесятничество делал упор: синий троллейбус, ля-ля, фа-фа и все такое. Ну а это смотрится, вы знаете… Я не знаю, Светлана, по-моему, тоскливо как-то очень это смотрится. Нет?

Светлана Барсукова: Ну конечно.

Константин Чуриков: Подождите! А может, в масштабах страны вернуть всех в Советский Союз? Давайте сейчас запустим опрос: вы смирились с распадом СССР? Пожалуйста, отвечайте нам, уважаемые зрители, «да» или «нет» – 5445. В конце этого часа подведем итоги голосования.

Оксана Галькевич: Вы знаете, люди многие вспоминают какие-то вещи, действительно, вот даже я помню: «Хочу докторскую колбасу». Докторская советская – это по два девяносто. А еще вторая колбаса в моей жизни была – два двадцать. Вот больше не помню. Колбаса – два двадцать и два девяносто. Два двадцать – несъедобная, а два девяносто…

Сергей Смирнов: Два девяносто – любительская, позвольте. Два девяносто – любительская.

Оксана Галькевич: А какая еще была?

Сергей Смирнов: А докторская – два двадцать как раз. А любительская под соленый огурчик и… Ладно, дальше говорить не буду, а то…

Оксана Галькевич: В то героическое время, Сергей Николаевич, я была еще крайне мала, простите, поэтому мой соленый огурчик с вот этим вот…

Светлана Барсукова: Но цены, заметьте, вы помните, потому что они были стабильные.

Сергей Смирнов: Стабильные, относительно стабильные.

Светлана Барсукова: Можно было отправить ребенка, дать ему до копейки, отсчитать денежки, потому что вы четко знали: булка хлеба стоит 24 копейки, например, а литр молока – 20 копеек. Не 21, не 19, а строго 20 копеек. И в этой ситуации, если вы, например, студенческую стипендию представите в качестве булок хлеба или литров молока, то вы поймете, что ну просто шиковали советские студенты. Сейчас стипендия – 3 тысячи рублей. И что на нее можно купить?

Кстати, «Левада-Центр» спрашивает не только: «Сожалеете ли вы?» Там есть еще один вопрос: «Можно ли было избежать развала СССР?» И вот это потрясающе! Мы живем в стране, где все основные информационные каналы на протяжении двадцати с лишним лет убеждают россиян, что альтернативы не было. Есть серьезные, менее серьезные экономические, политологические работы, но все они направлены на то, чтобы убедить в том, что альтернативы не было.

Берем опросы общественного мнения: за двадцатилетний период ни разу доля согласных с тем, что Советский Союз был обречен, не превышала 33%. То есть ни разу на протяжении последних 20 лет.

Оксана Галькевич: Подождите, Светлана Юрьевна. Но Советский Союз был обречен в силу каких причин (или не обречен)? Ведь что было главной объединяющей силой? Экономика? Политика? Какие-то отношения дружеские между республиками? Что нас объединяло? И что, собственно говоря, дало трещину в первый момент?

Константин Чуриков: Разъединило.

Светлана Барсукова: Вы знаете, у Макса Вебера…

Оксана Галькевич: Собственно обреченность – она от этого, от обозначения этой причины и исходит.

Светлана Барсукова: Ну, причин было много. Я думаю, что и падение цены на нефть сыграло, конечно, свою роль, и накопившиеся межнациональные претензии…

Сергей Смирнов: И антиалкогольная кампания, кстати.

Светлана Барсукова: …и стиль правления, и возраст, конечно, первого лица государства сыграл свою роль. Все вместе.

Вот у Макса Вебера (есть такой немецкий социолог), у него есть такое замечательное понятие «констелляция факторов», от слова stella – «звезда». Идея в том, что если вы смотрите на звездное небо, вы видите картинку какую-то, но важно то, что никто и никогда ее больше не увидит, и вы тоже, потому что через минуту какая-то звезда погаснет, какая-то родится и так далее.

То же самое в истории. Понимаете, сложились все факторы вместе: личностные качества правителей, цены, усталость населения, идеологическая перегруженность такая. Вот все вместе сложилось в такую комбинацию обстоятельств – что, видимо, в той ситуации, может быть, Советский Союз был обречен.

Константин Чуриков: Идеальный шторм возник?

Светлана Барсукова: Ну, фактически – да.

Оксана Галькевич: Черный лебедь прилетел, Костя. Сейчас мы еще и до этого дойдем.

Давайте послушаем наших телезрителей. Светлана из Московской области первая хочет высказаться. Светлана, здравствуйте.

Зритель: Здравствуйте.

Оксана Галькевич: Говорите.

Зритель: Здравствуйте, дорогие ведущие. Здравствуйте, дорогие гости. Вы знаете, я тоже не смирюсь никогда с распадом СССР. Мне 57 лет, я прекрасно помню это время. Я училась в Советском Союзе и потом работала, жила тоже в Советском Союзе. Вы знаете, была уверенность в завтрашнем дне, было такое осознание, что я нужна государству, я нужна. Понимаете?

Я могла выучиться. У нас школа была с производственным обучением, мы выходили уже из школы с рабочей специальностью все: мальчики – фрезеровщики, девочки – штамповщицы, радиомонтажники были. Это все было бесплатно, пожалуйста. Я выучилась на воспитателя детского сада. Я работала, 36 лет воспитателем проработала в детском саду.

Вы знаете, сейчас это время вспоминается все больше и больше, Советский Союз. И очень жалко, потому что смотришь на своих детей, на своих внуков и думаешь, какие они несчастные, они ущербные, потому что у них нет… впереди они не видят ничего, кроме как заработать, как сложить, как еще что-то. А у нас была уверенность в завтрашнем дне, у нас была какая-то вера в какое-то светлое будущее. Мы жили все-таки совсем по-другому, чем сейчас.

Константин Чуриков: Спасибо за ваш звонок, Светлана.

Сразу еще звонок Сергея из Ижевска. Здравствуйте, Сергей. Смирились, не смирились?

Оксана Галькевич: Страна вас слушает.

Константин Чуриков: Да. Рассказывайте.

Зритель: Добрый вечер. Я не то чтобы ностальгирую о разрушенном Союзе. Я хочу сказать, что это было единственно правильное решение для того поколения, которое мы сейчас безвозвратно теряем. Мы развивались в свое время – кружки самодеятельности, вокальные, инструментальные ансамбли, песни и пляски. Все нам это было нужно. Мы все это успевали, нам было это не тяжело.

Поэтому я хочу сказать, что я добился в жизни того, что я хотел. Я пилот-инструктор малой авиации. У нас была установка: мы трудимся, мы работаем! Мы пытались из последних сил вытащить структуру ДОСААФ, которая сейчас разрушена. У нас была установка: для пацанов мы работаем бесплатно. И я сейчас ставлю во главу угла… Ребята, мы теряем завтрашнего гражданина страны!

Константин Чуриков: Сергей, в том-то и дело. Что сейчас, как вы говорите, для пацанов бесплатно? Вот есть возможность так волонтерствовать в сегодняшней России массово всем нам, вот все сделать бесплатно? Я так и не понял (извините за наводящий вопрос), все-таки вы согласились, смирились с тем, что Союза нет, или все-таки нет?

Зритель: Нет, ни в коем случае! Мы проиграли очень многое.

Константин Чуриков: Спасибо за ваш звонок.

Вы знаете, действительно, прямо мы нащупали такой нерв. На самом деле тема, конечно, витает в воздухе. Как вам кажется, а почему все сегодня в сравнении с теми временами? Оксана уже спрашивала, почему мы… Может быть, нам мешает развиваться то, что мы постоянно смотрим назад, сравниваем это с той эпохой?

Оксана Галькевич: Мешает жить просто.

Константин Чуриков: Мы не можем посмотреть вперед и придумать что-то новое.

Сергей Смирнов: Ну, советский период у нас всегда сравнивался с 1913 годом, да? Это абсолютно нормальная модель. И мы прекрасно понимаем, что и сейчас мы сравниваем с предыдущим периодом, который многие из нас действительно помнят.

Но я бы не стал обобщать. Я всегда говорил, что Россия-то у нас очень разная. И если кто-то говорит, что некоторых детей обокрали, то, извините, есть те дети, которые от этого выиграли, у которых нет обреченности в глазах. Они знают, для чего они живут – и не только для заработной платы. Извините, вы понимаете…

Оксана Галькевич: Я боюсь, Сергей Николаевич, что вас сейчас публика…

Сергей Смирнов: Я понимаю, что меня заклюют, но мы-то разные.

Оксана Галькевич: Нет-нет-нет. Просто подумали, что вы про «золотую молодежь»…

Сергей Смирнов: Я не олигарх, простите, я не про «золотую молодежь». Вы посмотрите… никоим образом не хочу говорить, но посмотрите на студентов той же самой Высшей школы экономики – это талантливые ребята.

Оксана Галькевич: Сергей Николаевич…

Сергей Смирнов: И многие из них учатся на бюджете, действительно. И многие делают успешную карьеру, становятся выдающимися профессионалами. Достаточно посмотреть на список наших выпускников, например.

Оксана Галькевич: Сергей Николаевич…

Сергей Смирнов: Их обокрали? По-моему, им как раз открыли некоторые новые дороги и возможности.

Что раньше было? Светлана, вы понимаете. Мы приходим в науку младшими научными сотрудниками с окладом 105 рублей в месяц или 120, если в академический институт. Мы защищаем кандидатскую – и получаем свои 300. Потом становимся завсектором – 400. Докторская – 500 рублей. Все! И это так скучно – скользить по этой линии. Вы знаете, ну реально скучно! Извините, может быть, я неправ.

Светлана Барсукова: Ну, быть президентом страны – это вообще тупик карьерного роста. Нет, я тут с вами, извините, не согласна.

Сергей Смирнов: Да бога ради!

Светлана Барсукова: Вот смотрите. Вы сказали, что на бюджете учатся. Ну, во-первых, бюджетных мест не так много, согласитесь.

Сергей Смирнов: Согласен, согласен.

Светлана Барсукова: И это результат ЕГЭ должен быть очень высокий.

Сергей Смирнов: Согласен.

Светлана Барсукова: А что такое высокое ЕГЭ? Это либо наличие репетиторов, которые стоят очень больших денег…

Оксана Галькевич: Бешеных!

Светлана Барсукова: …либо обучение в очень хорошей школе. И такие школы есть, но туда непросто попасть.

И когда был опубликован список «500 лучших школ Российской Федерации», то там есть целые субъекты Российской Федерации, где нет ни одной школы из этого списка. Это значит, что если вы живете в этом субъекте, в этом регионе, то у вас нет даже теоретических шансов, чтобы ваш ребенок получил высококлассное образование. Это тогда нагрузка и упование на репетиторов. Это деньги, и деньги существенные.

Получается, что сейчас, в данный момент вот эти каналы вертикальной мобильности устроены так, что вся нагрузка перекладывается на семью. Можете ли вы сами заниматься со своим ребенком, оплачивать репетиторов, обзванивать и узнавать, какая школа лучше или хуже в вашем регионе, и с учетом этого как-то строить эти все ваши образовательные стратегии? Это возможно, да. Но еще раз говорю: нагрузка на семью. Государство устраняется от решения этих проблем.

Сергей Смирнов: Вот!

Светлана Барсукова: Тогда же все-таки, согласитесь, государство на себя это брало. Физико-математическая школа… Я из Новосибирска, и я знаю, из каких вообще тмутараканей вытаскивали способных детей. Их бесплатно одевали, поили, кормили. И потом это была гордость Новосибирского университета. Сейчас эта площадка коммерциализирована, и очень сильно.

Вот у меня недавно ребенок съездил в «Артек». «Артек» существует по-прежнему, но половина путевок продается. И в качестве сувенира (ребенок попросил денежки, чтобы купить сувенир) он купил футболку с надписью «Артек». Вам сказать, сколько стоит футболка, которая продается на территории лагеря «Артек».

Оксана Галькевич: Сколько?

Светлана Барсукова: Полторы тысячи рублей. Футболка с надписью. Потому что она пошита фирмой Bosco. Ну, что-то такое, да? Вы понимаете?

Сергей Смирнов: Светлана Юрьевна, а вот тут я бы с вами согласился как раз на 110%, потому что из всего того, что вы говорите… Именно государство ушло оттуда.

Светлана Барсукова: Вот!

Сергей Смирнов: Государство не решает ключевую проблему – обеспечение равных возможностей доступа.

Светлана Барсукова: Безусловно, безусловно.

Сергей Смирнов: Вот это важно. Извините меня.

Константин Чуриков: Я хочу, чтобы мы обратились к еще одному опросу «Левады-Центра». Значит, спрашивал центр о причинах ностальгии по Советскому Союзу. 52% респондентов отметили «Разрушение единой экономики». Дальше идет «Потеря чувства принадлежности к державе». «Рост недоверия/ожесточенности» – 31%. «Разрушение связей с родственниками/друзьями», «Утрата чувства, что ты повсюду дома». Ну, как в песне «Мой адрес – Советский Союз».

Ну смотрите. То, о чем вы сейчас, только что… Вы даже не спорили, а согласились друг с другом. Вы говорили, по-моему, об уникальной системе государственного управления. Нет? Что каждый может учиться бесплатно, действительно бесплатно.

Оксана Галькевич: О другой системе.

Константин Чуриков: О другой системе управления, да? Что есть доступ к определенным социальным благам. Он есть, да?

Светлана Барсукова: Безусловно. Нет, во-первых, гарантированная занятость, здравоохранение, образование…

Константин Чуриков: Мы не просто о Советском Союзе говорим, а о какой-то системе управления.

Светлана Барсукова: Безусловно.

Оксана Галькевич: Ну подождите. Гарантированная занятость – всегда ли она такая занятость, которую мы сами хотели бы, правда? Гарантированная занятость была…

Сергей Смирнов: Потому что обратная сторона медали – это тунеядство, извините.

Оксана Галькевич: Да.

Сергей Смирнов: Если вы не хотите быть обязательно занятым, то вы – тунеядец. И были соответствующие статьи. Сколько советских детективов черно-белых вокруг этого строится, да? Извините, что прервал, Константин.

Оксана Галькевич: Опять же высокие социальные гарантии. Вот все нам через одного пишут: «Зато квартиры бесплатно давали». Друзья, но квартиры эти ждали по 20–30 лет. Некоторые успевали состариться. Просто там по три-четыре семьи поколениями жили в одной квартире, прежде чем кто-то получал и переезжал. Ну давайте об этом тоже будем говорить.

Сергей Смирнов: Более того – доступ у тех, у кого были деньги, доступ в кооперативное строительство тоже ограничивался всячески. Вспомните те же самые автомобили. Это абсолютно ненормально.

Оксана Галькевич: Люди стояли в очереди.

Сергей Смирнов: Это экономика дефицита. Янош Корнаи, в 83-м году (по-моему, Игорь Липсиц это переводил – хотя, может быть, и не он) в журнале вашем, новосибирском, замечательном, печатались эти фрагменты из книги «Экономика дефицита», либеральнейшие из либеральнейших. И там, в принципе, было понятно, что… не Советский Союз, бог с ним, а экономика Советского Союза рано или поздно рухнет.

Оксана Галькевич: Ну, с бытовой точки зрения…

Светлана Барсукова: Безусловно. Понимаете, опять же мы говорим сейчас о том, что как будто бы люди забыли тяготы жизни в Советском Союзе. Да они помнят! Но когда они говорят: «Я сожалею о распаде Советского Союза», – они тем самым выражают претензии к существующему положению.

Ведь сейчас ипотека… Ведь вопрос не в процентах. Просто многие семьи ни за какие проценты не смогут купить это жилье. Доступное жилье – знаете, что такое? По европейской классификации есть понятие доступности жилья. Это когда семья из трех человек в течение трех лет, если не ест, не пьет и ни на что больше не тратит, а складывает эти деньги в кубышку (еще раз говорю – семья из трех человек за три года), может накопить на жилье. Вот это стандарт доступности жилья, с точки зрения международных документов. В нашей стране просто десяток процентов, может быть…

Оксана Галькевич: Это с точки зрения международных документов? А он применим к каким странам? Светлана Юрьевна, ну давайте тоже честно. Наверное, не каждая страна живет по этому стандарту.

Светлана Барсукова: Развитые страны к этому стремятся. Посмотрите, какая доля российского населения сейчас может ввергнуться в историю с ипотекой. И сколько лет они будут выплачивать эту ипотеку? Не столько же лет, сколько раньше ждали жилье ведомственное и так далее.

Ну и потом, не будем забывать, что несмотря на то, что приватизации жилья не было и жилье не передавалось по наследству, если это только не кооперативная квартира, тем не менее были разработаны и массово применялись схемы так называемого родственного обмена и так далее. В этом смысле квартиры также наследовались через прописку родственников.

Сергей Смирнов: Кстати, можно напомнить, что кооперативные квартиры не всегда наследовались. Объясняю: наследовался пай. И если правление… Был мой друг-географ в кооперативе старых большевиков. Дедушка ушел в силу известных причин, а Андрей решил вступить в этот кооператив. Пай ему выплатили, но квартиру ему не дали. Поэтому там тоже…

Вы понимаете, Светлана Юрьевна, мне кажется, вот это ограничение нашей потребительской свободы, вы понимаете, ограничение выбора.

Оксана Галькевич: Вот!

Сергей Смирнов: И когда кто-то говорил о том, что люди были добрыми такими и так далее – да. Но мы и сейчас, в общем-то, где-то альтруисты и добрые. Я не сомневаюсь в вашей и в своей собственной доброте, извините за нескромность.

Но ведь тогда то же самое было. Извините, за мебельный гарнитур были какие драки в профкоме! Я помню, в госплановском институте за машины… Деньги уже были к тому времени, в общем, у высококвалифицированного персонала, но доступ… А очереди за водкой, извините?

Вот тогда я понял: я не хочу в Советский Союз, я не хочу этого! Извините, очень импульсивно. Не потому, что я пью, конечно.

Светлана Барсукова: Сергей Николаевич, я уверена, что все люди, которые ответили, что сожалеют о распаде Советского Союза, если бы у них сейчас была кнопка волшебная, нажав на которую, можно было бы вернуть все и оказаться в Советском Союзе, многие бы на эту кнопку не нажали.

Оксана Галькевич: Десять раз подумали бы.

Светлана Барсукова: Вспомнив про то, что не знали, что такое памперсы. Это одно уже для меня катастрофа! Понимаете?

Оксана Галькевич: Давайте скажем нашим телезрителям: друзья, а если нажимать кнопку, то по полной программе, без памперсов!

Сергей Смирнов: То памперсов не будет, да.

Светлана Барсукова: Ну, вы вспомните. Я получала талончик за прохождение каких-то курсов, где мне рассказывали о процессе родов, чтобы получить печатку на каком-то талончике. И с этим талончиком надо было прийти, и мне 10 метров марли за это продали бы.

Конечно, я таких историй могу рассказать много. Но это ничего не меняет в том, что у меня тоже есть теплое и ностальгическое отношение по отношению к СССР.

Константин Чуриков: А есть ли оно у нашего зрителя Александра из Сочи? Сейчас узнаем. Александр, добрый вечер. Спасибо за ожидание.

Оксана Галькевич: Здравствуйте, Александр.

Зритель: Добрый вечер. Ну конечно, оно есть. Во-первых, я уже не буду говорить о том, что в отпуск можно было вовремя пойти. За полгода я знал, когда пойду в отпуск. Я скажу о детях.

Я жил в районе Центрального Сочи, и у нас вокруг были санатории: санаторий «Москва», санаторий «Сочи», санаторий «Черноморье», санаторий «Родина». И везде были спортивные площадки, летние кинотеатры, где мы с ребятами вечером собирались. Мы на спортивных площадках вместе с курортниками играли и в теннис, и в волейбол, и в футбол, и в другие игры. И все это было доступно.

Сейчас посмотрите – ни одного санатория нет, куда бы пустили детей. Ни одного! Санаторий «Москва» закрылся. Санаторий «Светлана» – у него нет спортивной площадки. «Черноморье» РЖД выкупило и забор поставило вокруг, очень большой. Санаторий «Родина» рассыпался. И куда детям деваться? Куда? Вот говорили, что пьют, курят, наркоманят. Вот отсюда тоже идет все это.

А то, что у вас сидит, так сказать, консультант… Дело в том, что есть люди…

Константин Чуриков: Там уже споры между собой. Диалог у телевизора, как в песне Высоцкого. Спасибо.

Оксана Галькевич: Еще один у нас, да? Давайте сразу телезрительницу Нину из Ставрополя выведем, она случайным образом ворвалась в эфир. Нина, здравствуйте. Слетел как раз звонок.

Константин Чуриков: Ну ладно. Очень много желающих высказаться.

Оксана Галькевич: Наложились две линии.

Константин Чуриков: Смотрите, что у нас на портале: «С распадом СССР никогда не смирюсь!»; «То, что сейчас творится, просто уму непостижимо! У молодых нет выбора».

Вы знаете, многие пишут… ну, в принципе, постоянно пишут, что просто нет работы. Вы знаете, к этой теме постоянно же сегодня возвращаются, что надо бы нам как-то планировать где-то в каком-то центре принятия решений, сколько нам нужно условных юристов, экономистов – и так далее по всей вертикали. И как бы нам сделать так, чтобы человек, заканчивая вуз, находил работу? Как это делалось раньше? И почему сейчас невозможно?

Оксана Галькевич: Костя говорит, видимо, о том, сложно ли, собственно говоря…

Константин Чуриков: …себя реализовать.

Оксана Галькевич:… некие очевидные достижения той системы вмонтировать в нынешнюю нашу экономическую и социальную ситуацию.

Константин Чуриков: Да, абсолютно.

Оксана Галькевич: Или это совершенно противоречит духу нового времени, нашему курсу, которым мы идем?

Светлана Барсукова: Ну, понимаете…

Оксана Галькевич: Рынок и все такое прочее.

Светлана Барсукова: Что-то же возвращается, но, к сожалению, не то.

Константин Чуриков: Так?

Оксана Галькевич: Слушайте, работа…

Светлана Барсукова: Брежнев сколько лет управлял страной?

Сергей Смирнов: Восемнадцать.

Светлана Барсукова: Восемнадцать. Вот у нас это и вернулось. Понимаете?

Оксана Галькевич: Ну, у нас уже больше даже. Мы уже, по-моему, побили рекорд.

Светлана Барсукова: У нас была единая монополия политическая – КПСС. Ну, в превращенном виде – «Единая Россия». То есть многое возвращается, но, к сожалению, не то, к сожалению, не то…

А то, что вы сказали: можно ли спланировать? Ну, в рамках плановой экономики это обязательное планирование. А в рамках рыночной, если относиться к образованию, как к услуговой сфере, то как бы чего клиент пожелает.

Константин Чуриков: Нет, подождите…

Светлана Барсукова: «Хотите быть молекулярным диетологом? Давайте я вас буду обучать. А то, что в стране бесконечно узок спрос – я за это не отвечаю».

Оксана Галькевич: Ну подождите, не клиент же заказывает…

Светлана Барсукова: Есть понятие – государственная политика в сфере образования. А есть просто как бы удовлетворение текущего спроса.

Оксана Галькевич: Так а что нашему государству мешает эту государственную политику иметь? Как это противоречит новому экономическому строю?

Светлана Барсукова: Потому что политика – это то, что смотрит вперед. А когда смотрится под ноги, чтобы сейчас только не споткнуться, то это как бы отсутствие политики, выживание и сохранение.

Сергей Смирнов: Ой, Светлана Юрьевна, я бы не согласился. Политика – это вот здесь и сейчас. А то, о чем вы говорите – это, по-моему, прогноз. И вот прогноза у нас реального нет. И, на мой взгляд, его быть просто не может, потому что мы не знаем, что случится через пять лет или через шесть лет, когда выпустятся очередные магистры.

Константин Чуриков: Но у нас есть целевые задачи. Например, раньше мыслили пятилетками, а сейчас у нас нацпроекты.

Сергей Смирнов: Ну, национальные проекты, да-да-да.

Константин Чуриков: И это тоже, кстати говоря, схожее.

Оксана Галькевич: Подождите. Не только же этим должны мы быть живы. У нас есть страна, в конце концов, новое подрастающее поколение. Нам нужно людям давать какое-то видение и понимание жизни, перспективы. Да собственно, средним и старшим поколениям тоже надо бы понимать. Что мешает-то? Я вот не понимаю, честно говоря.

Сергей Смирнов: Потому что у нас нет действительно… Мы управляем страной в текущем режиме. Извините, вот где-то что-то прорвало…

Оксана Галькевич: Мы стали более гибкими?

Сергей Смирнов: Дай бог, чтобы нигде больше не было ситуации, как в Тулуне, или пожаров в Иркутской области. Не дай бог никому! Пусть выживут, все будут живы, здоровы, ни у кого жилье не унесет. Но это управление здесь и сейчас. А заранее нельзя было предсказать, да? Где те же самые метеорологи, которые могли бы что-то здесь спрогнозировать? Где строители, которые не выдержали гарантийных сроков эксплуатации этой плотины и так далее?

У нас нет комплексного подхода. А ручной режим – он сейчас. «Давайте электрифицируем село в 20 километрах, по-моему, от Тюмени». Или водопровода у них там не было? Я не помню – чего. Ребята, ну это не уровень президента. Это значит, что не работают механизмы в стране, не работают механизмы распределения ответственности.

Посмотрите, что с Москвой происходит. Извините, слов не хватает! Когда нет внятной региональной политики в стране (а ее нет), значит, мы будем жить, задыхаться. Посмотрите, во что превратилась природа Подмосковья. Та же самая Опалиха… Ну, я просто много на «вело» рассекаю по Подмосковью. Опалиха, эти леса, которые там были еще 10–15 лет назад, – это сплошь жилье, жилье, загаженная природа, все что угодно! Ребята, ну мозгами можно подумать. Получить прибыль не сейчас…

Оксана Галькевич: Сергей Николаевич…

Сергей Смирнов: И вот тут я согласен, что я ностальгирую по каким-то элементам Советского Союза, по той же политике капвложений. Да, масса недостроев, всего чего угодно, но вводились какие-то социальные объекты, как наши слушатели говорили, были вот эти вещи. Но сейчас… Ну, ребята, если мы так дальше будем двигаться, то количество ностальгирующих, я думаю, вернется к показателям 2000 года.

Оксана Галькевич: Давайте звонок еще один примем.

Сергей Смирнов: Извините за импульсивность.

Оксана Галькевич: Такая тема, что мы все здесь очень импульсивные.

Константин Чуриков: Нам звонит Снежана из Республики Коми.

Оксана Галькевич: Снежана из Коми, здравствуйте.

Зритель: Здравствуйте. Здравствуйте, дорогие ведущие. Здравствуйте, эксперты. Я из Республики Коми, с Северов, живу здесь уже давно. Вот я просто смотрю и понимаю, что очень много людей вспоминают советские времена. Я просто маленькая еще была, в школе училась, но я помню, что мы с мамой ездили на Юг на ее зарплату. Понимаете? А она работала нянечкой в детском саду. На ее зарплату, на отпускные мы ездили на Юг, мы отдыхали, приезжали обратно…

Оксана Галькевич: Снежана, простите, а вы каждый год ездили с мамой на Юг?

Зритель: Нет, мы не каждый год ездили на Юг.

Оксана Галькевич: Не каждый год? Это важно, кстати.

Зритель: У меня потом появились и сестра, и братик. Ну, это уже отдельный вопрос. Я просто хочу сказать, что я в свои 48 лет всего два раза ездила – в 2016 году и в 2008 году – со своими двумя детьми. Ну, это просто кошмар!

Но дело даже не в этом. Дело в том, что к рабочему человеку в Советском Союзе отношение было совершенно другое: с рабочим человеком считались, защищали его и его права. Сейчас рабочий человек – ничто. Если в Советском Союзе он получал больше, чем инженер, зарплата, понимаете, престижно было работать рабочим, простым рабочим, то сейчас люди, простите, как рабы, просто как рабы. Кабала, какая-то кабала. Вот все время живешь в каком-то непонятном состоянии ожидания. Вот проиндексировали зарплату на 2%. Ну смешно, товарищи! Это что? Что такое 2%? А жилье? Вот эксперт заметил, что ипотека – пожалуйста…

Константин Чуриков: За сколько лет можно накопить на квартиру, да. Спасибо, Снежана.

Давайте сразу еще слово дадим Светлане, это уже Новгородчина у нас будет. Светлана, здравствуйте.

Зритель: Здравствуйте. Вот я хотела бы сказать, что я родилась в начале 70-х годов. Жила я в деревне. Родители не захотели в Питере жить, ближе им была деревня, но они были такие все умные, интересные, очень образованные. Ходили пешком 10 километров, автобусов почти никогда не было в школу, туда и обратно, редко когда мы ездили. И в любую погоду!

Мы работали в совхозе на полях, помогали. Зимой нас куда-то отправляли помогать. В школе мы сами выкорчевывали… У нас один был огород, выкорчевывали деревья, разработали другой огород. Сами копали, сами делали грядки. У нас были свои продукты летом. Даже маленькие, мы мариновали, что-то делали, солили огурцы. У нас хорошо готовили, домашняя такая еда, вкусно было всегда.

Константин Чуриков: Ну понятно, что раньше все было вкусно. А вот что касается Советского Союза конкретно – что вы скажете?

Зритель: Ну, я в том смысле, что раньше было как бы все… Как сказать? Так скажем…

Константин Чуриков: Вы ностальгируете, Светлана. Этим все сказано.

Зритель: Нет-нет-нет! В том смысле, что был как бы порядок, так скажем, в стране. Просто слово не подобрала.

Константин Чуриков: Порядок был.

Зритель: Потому что сейчас, если честно говоря, у нас законы, как говорится, что дышло…

Оксана Галькевич: Да. Куда повернули – туда и вышло.

Константин Чуриков: Спасибо, спасибо, Светлана.

Оксана Галькевич: Скажите, пожалуйста… А вот интересно. Я подумала, что мы же часто обсуждаем проблемы удаленных населенных пунктов, недоступности школ для детей, где закрывают. Вот я себе представляю: мы сейчас начнем об этом говорить, о современных реалиях – и нам люди будут звонить: «Да мы по 10 километров пешком до школы ходим!» Это же совершенно другой поворот.

Почему тогда, 30–40 лет назад, до школы 10 километров идти пешком – это нормально, это ностальгия, а сейчас мои дети, в 6–7 утра на автобусе их забирают – и это плохо? А пешком – тем более вообще кошмар! «Куда смотрит государство?!» Это что же такое?

Светлана Барсукова: Понимаете, она ходила 10 километров пешком, и она думала, что многие так живут. Вот это очень важно. Все-таки не было интернета, было очень ограниченное информационное пространство. И если это даже была уравнительная бедность… Вот слово «уравнительная» как бы примеряло с бедностью. «Да, мы жили, у нас была очень маленькая хрущевка-квартира, но у всех моих одноклассников ведь были такие же квартиры». И это рождало ощущение, что, в принципе, мы же тоже нормально живем, как все.

Вот сейчас люди болезненно реагируют на жуткую дифференциацию, на жуткое неравенство. И плюс полностью открыто информационное пространство, когда вы можете прочитать, вообще как живут определенные круги нашего общества. И возникает вопрос, который прозвучал рефреном. Люди фактически говорили о том, что их мучает даже не то чтобы дороговизна, еще что-то, а их мучает отсутствие чувства социальной справедливости. Потому что бедные и богатые есть в рыночных экономиках, они всегда есть…

Сергей Смирнов: И в плановых тоже, кстати.

Светлана Барсукова: И в плановых. Вопрос в критерии попадания в бедность. Либо вы, например, пьющий, не работающий, не любящий труд человек – да, вы в низу социальной лестницы. Но когда истории про то, что вы пытаетесь… Сначала вы открыли бизнес, но ваш счет был открыт в банке, который лишился аккредитации. Вы выкарабкались – полетел курса рубля к чертям. Потом еще что-то случилось. А потом наконец-то у вас получился бизнес, но его отобрали.

Оксана Галькевич: А потом выходит вице-премьер и говорит: «Работающие бедные – это наш феномен».

Светлана Барсукова: Да. Вы говорите: «Как же так? Что же за общество мы построили?»

И я хочу сказать, что как бы то, что ностальгия по Советскому Союзу в 2000-е годы таяла – это было результатом того, что был мощный запрос на стабилизацию в обществе. И этот запрос отрабатывался тогда действующей властью. Но сколько можно стабилизироваться? Ну, мы уже стабилизировались. И теперь сменяется запрос в обществе, а власти пытаются нас по-прежнему убедить в том, что нет, все хорошо.

Константин Чуриков: Все стабильно по-прежнему.

Светлана Барсукова: Все стабильно. А люди говорят: «Нам не нужна в таком качестве стабильность».

Оксана Галькевич: «Мы не хотим быть кормовой базой».

Константин Чуриков: Очень интересно то, что вы говорите. Давайте мы сейчас запомним эту точку, это многоточие, которое мы ставим, и обратимся к небольшому опросу. Наши корреспонденты спрашивали у жителей Калининграда, Волгограда и Бийска, скучают ли они по Советскому Союзу и как они скучают.

ОПРОС

Константин Чуриков: Но не только тогда, когда стояли в одной очереди за колбасой, да?

Все-таки смотрите, Светлана Юрьевна, вот на интересном месте мы закончили. Был запрос на стабильность – стабильность дали. А вот сейчас какой запрос у людей?

Светлана Барсукова: На социальную справедливость.

Оксана Галькевич: Стабильность в чем?

Константин Чуриков: На социальную справедливость?

Светлана Барсукова: Безусловно, безусловно.

Константин Чуриков: А это можно дать, это можно устроить? У нас кто-то готов это устроить? Какие у вас ощущения, господа-эксперты?

Оксана Галькевич: Экономика имеет отношение к социальной справедливости? Есть ли какие-то экономические механизмы?

Сергей Смирнов: Нет, скорее перераспределительные механизмы имеют отношение. Ну, это известная идея того же Никиты Кричевского и многих других экономистов про прогрессивный налог. Это такая тема… Я не буду высказывать своего отношения. Ну, это, скажем так, один из механизмов.

Второй сюжет мы уже затрагивали – это обсуждение, это активизация роли государства в обеспечении возможностей равного доступа. Да, все разные по талантам, разнятся, но обеспечить талантам, как говорится, их дальнейший рост – ну, ребята, на мой взгляд, это задача государства.

Национальные проекты? Ну, может быть, это как некий механизм, если деньги опять же не разворуют, а они пойдут на какие-то нормальные мероприятия. Согласитесь, что подобных… Хотя один раз у нас уже были национальные проекты, да? Помните, на чем Дмитрию Анатольевичу, как говорится, сделали имидж перед его президентством. Но где они сейчас на самом деле?

Оксана Галькевич: Слушайте, Дмитрий Анатольевич…

Светлана Барсукова: Подождите. В сфере АПК очень хороший был национальный проект.

Сергей Смирнов: Нет, в сфере АПК – да. Сфера АПК сейчас после всех этих санкционных мер… Мы не говорим о качестве продукции. Но сейчас темпы падения, темпы снижения, по сравнению с 2015–2016 годом там опять прогресса абсолютно нет. Пока не будет роста экономики, мы будем находиться в том же положении и опять же, Светлана Юрьевна, мне кажется, будем увеличивать свою долю ностальгирующих по СССР.

Оксана Галькевич: Светлана Юрьевна, Сергей Николаевич… Светлана Юрьевна, вы сказали про весы, где ностальгия перевешивает в силу определенных причин? Вот смотрите…

Светлана Барсукова: Да. Это слышно в том, что говорят люди на улицах.

Оксана Галькевич: Да-да-да, это слышно абсолютно, я с вами согласна. Это и опросы социологов показывают. Вот смотрите. А такие важные приобретения, как свобода передвижения, свобода выбора – они не перевешивают?

Сергей Смирнов: А вот говорила коллега…

Светлана Барсукова: Оксана, вот заметьте, что женщина, которая сказала, что она не ностальгирует, как она объяснила? Она говорит: «Мне хорошо, я путешествую сейчас по миру».

Сергей Смирнов: Свобода опять же.

Светлана Барсукова: То есть у нее баланс приобретений и потерь в эту сторону склонился.

Но давайте мы не будем забывать… Да, у советских людей не было загранпаспортов, за границу с разрешения парткома и так далее, но они жили в стране, где было 15 государств под одной крышей.

Оксана Галькевич: Светлана Юрьевна, а почему мы о путешествиях говорим?

Светлана Барсукова: То есть вы могли путешествовать в Ашхабад, в Баку, в Киев с российским паспортом и рублями.

Оксана Галькевич: Подождите, Светлана Юрьевна, а почему мы говорим о путешествиях? Я, например, перекладываю на себя этот опыт. Я же лимита прожженная, простите. Меня бы здесь не было при советской власти. Я бы не въехала в Москву и не была…

Сергей Смирнов: А фиктивный брак, Оксана? Фиктивный.

Оксана Галькевич: По любви у меня.

Сергей Смирнов: Нет, я не сомневаюсь.

Оксана Галькевич: Я не хочу фиктивный брак.

Сергей Смирнов: Я понимаю.

Оксана Галькевич: Я хочу жить и работать там, где я хочу. Я хочу ездить туда, куда я хочу, ходить, выходить. Понимаете?

Сергей Смирнов: Был второй вариант…

Оксана Галькевич: Я хочу выбирать то, что я хочу.

Сергей Смирнов: Оксана, был второй вариант привлечения лимиты в Москву.

Оксана Галькевич: Какой?

Сергей Смирнов: Если бы вы были работницей текстильной фабрики или слесарем на ЗИЛе.

Оксана Галькевич: Я не хочу на фабрику.

Сергей Смирнов: Я понимаю, понимаю.

Оксана Галькевич: Дело в том, что я не хочу на ткацкую фабрику.

Сергей Смирнов: Согласен, согласен.

Оксана Галькевич: Я хочу на фабрику телевидения. Понимаете?

Сергей Смирнов: Согласен, согласен.

Оксана Галькевич: Вот это не перевешивает все – свобода, приобретения?

Светлана Барсукова: Вы рассуждаете как бы в терминах, что люди что-то забыли или чего-то не учли…

Оксана Галькевич: Нет-нет, я спрашиваю: они не перевешивают?

Светлана Барсукова: Ну, это же индивидуальные истории. Вы хотите иметь профессию любимую в любимом городе и так далее. А кто-то хочет иметь просто работу.

Оксана Галькевич: Я хочу иметь мужа любимого и жить там, где я хочу.

Светлана Барсукова: А кто-то хочет иметь работу, просто работу. И когда он не имеет работы либо имеет работу крановщицы за 18 тысяч в Димитровграде (Ульяновская область) в наши дни… Сложная, между прочим, работа. Женщина получает 18 тысяч. Она идет и голосует против действующего мэра. Вот я боюсь, что эта степень остервенения народа рано или поздно не оставит у власти выбора.

Константин Чуриков: Степень остервенения очень высокая! Адыгея нам пишет: «Проклинаем каждый день тех, кто разрушил СССР!» Краснодарский край: «Какая чудесная была центральная поликлиника в Новороссийске! Приезжали американцы с экскурсиями. На ломаном русском американка говорила: «Вы не понимаете своего счастья – у вас стабильность и уверенность в завтрашнем дне».

Оксана Галькевич: Слушайте, американцы к нам уже когда приезжать-то стали? В 90-е.

Константин Чуриков: Когда нам с тобой в школе жвачки раздавали.

Оксана Галькевич: К нам американцы в военный городок тоже, кстати, в Сибири приезжали в 90-е. Дома покрасили ровно с трех сторон. Вот там, где американцы шли, – там с трех сторон дома покрасили.

Константин Чуриков: Сейчас послушаем…

Светлана Барсукова: Ну а сейчас при подготовке к чемпионату мира в Калининграде тоже сделали улицу…

Оксана Галькевич: Ну, тогда обкатали технологии, а теперь используем.

Брянская область у нас на связи, Елена. Елена, здравствуйте.

Зритель: Здравствуйте.

Константин Чуриков: Здравствуйте, Елена.

Зритель: Здравствуйте, здравствуйте.

Константин Чуриков: Да, говорите, пожалуйста.

Оксана Галькевич: Говорите, пожалуйста.

Зритель: Я очень рада, что наконец-то я дозвонилась, смогла с вами связаться. Мне хочется сказать вам очень много, конечно, но так как времени мало, я хочу сказать кратенько.

Конечно, очень мы скучаем по Советскому Союзу, потому что социальные гарантии были очень высокие. Мы работали, мы учились. Допустим, я училась сама лично, без отрыва от производства. И престиж этого был очень высокий. Допустим, я работала на заводе, он был у нас, так сказать, немножко военного назначения. Наш начальник цеха так нами гордился! Нас было шесть человек, которые пошли учиться в Брянский институт машиностроения. И он нас все время поддерживал, постоянно. Когда мы его закончили, он всегда говорил: «Гарантия того, что вы будете иметь работу, у вас очень высокая. Вы останетесь, будете работать и продолжать». В общем, было очень хорошо.

Вот вы сказали про памперсы и все такое, что детей растить. Мы учились, мы замуж выходили, мы детей растили. И все было прекрасно. И натуральные продукты. В общем, я волнуюсь немножечко…

Константин Чуриков: И марля была натуральная, да.

Зритель: Ну, было очень хорошо! Мы перемещались по всему Советскому Союзу. У нас были поездки именно от завода, то есть мы могли поехать и в Белоруссию, и на Украину. Киев, Минск, Кишинев, Каунас… И Латвия, и Эстония, и Рига, и Литва. В общем, все! Мы полностью… То есть практически весь Советский Союз. В общем, было очень хорошо.

Константин Чуриков: Спасибо, спасибо, Елена, за ваш звонок.

Зритель: И вам спасибо большое, что вы выслушали.

Константин Чуриков: Спасибо, спасибо вам.

Видишь, Оксана, ты от своего завода вполне могла бы приехать в Москву. И мы бы встретились.

Оксана Галькевич: Какой завод?! Я хотела бы закончить университет.

Константин Чуриков: Я бы у тебя взял интервью.

Оксана Галькевич: А у тебя, Константин, проблем бы не было – ты же москвич.

Константин Чуриков: Давайте еще послушаем Елену из Ставрополя. Елена, здравствуйте.

Оксана Галькевич: Кстати, москвичи в провинцию не приезжали, не ездили. Ни БАМ не строили, ни на комсомольские стройки…

Константин Чуриков: Спокойно! Мы за продуктами ездили. Елена, здравствуйте.

Зритель: Здравствуйте.

Константин Чуриков: Добрый вечер.

Зритель: В настоящее время я живу в Ставрополе, но вообще я родилась и выросла в городе Баку, это сейчас Азербайджан. Вы знаете, у нас было очень хорошо там. Во-первых, мы учились все бесплатно. В университет я тоже поступила бесплатно и училась там. Мы получали стипендию – 40 рублей, потом повышенную – 50 рублей. Вы представляете? За эти деньги можно было купить многое. Я покупала импортные пластинки. У нас было отличное обеспечение в Баку, хорошие продукты. К нам приезжали из Центральной России за нашими продуктами, за нашими вещами.

Мы жили очень хорошо, все дружно жили. У нас не было разделения на национальности. Например, и в школе, и в институте у нас были и русские, и армяне, и азербайджанцы, и татары – в общем, все национальности, можно сказать. Мы жили очень хорошо. О продуктах я вообще не говорю. У нас была колбаса и докторская, и любительская. Мы жили хорошо. Я училась на географическом факультете. Мы объездили весь Советский Союз, до Байкала доехали. Вообще, где мы только ни были – и в Узбекистане, и в Таджикистане. До сих пор у меня остались друзья в Баку, и мы с ними переписываемся. Поэтому, конечно, у меня ностальгия по этому времени.

Оксана Галькевич: Елена, скажите, а сейчас в жизни что-то хорошее происходит, вот десять лет назад, пять лет назад, что вы тоже вспоминаете со светлым чувством?

Зритель: Нет, вы знаете, я в Ставрополе хорошо устроилась. У меня своя квартира. У меня трое сыновей, которые тоже… Сейчас они, правда, в Москве, потому что в Ставрополе более низкие зарплаты, чем в Москве, поэтому они все там.

Оксана Галькевич: Понятно.

Зритель: У меня тоже жизнь хорошо сложилась, неплохо.

Оксана Галькевич: Отлично.

Зритель: Но все равно ностальгия по СССР есть.

Константин Чуриков: Понятно, спасибо большое.

Оксана Галькевич: Ну понятно…

Константин Чуриков: Спасибо обеим Еленам.

Оксана Галькевич: Костя, прости. Да, обеим Еленам. Я вот такой вопрос хочу задать. Хорошо, допустим, 40, 45, 50 лет назад – я не знаю, кто как глубоко заглядывает, каждый в свой какой-то исторический период времени – в принципе, относительно, так скажем, с исторической точки зрения, можно сказать, Сергей Николаевич и Светлана Юрьевна, вегетарианские времена, да? Не было каких-то репрессий и так далее. Но чем объяснить…

Светлана Барсукова: Ну конечно. Все говорят о 70-х и 80-х годах.

Оксана Галькевич: Понятно. Мы вспоминаем какие-то вещи, достаточно спокойную жизнь. Но мне интересно, а почему тогда у нас ностальгия уже заходит гораздо глубже? Она заходит до каких-то таких периодов, когда уже какие-то исторические, так скажем, не самые привлекательные персонажи вызывают у нас ностальгию. Вот нам тут пишут без конца: «Да вот на вас этого нет! Да вот на вас того нет! Вот Сталин был бы – он бы все решил. Вот здесь бы топнул сапогом – и все землю ели бы, но страну бы в порядок привели». Почему?

Оксана Галькевич: Просто у нас очень… Оксана, вы затронули очень важный вопрос. У нас очень разный Советский Союз, и мы ностальгируем по очень разным его временам.

Я, например, действительно ностальгирую, но по какому времени? С 85-го по 91-й, потому что это действительно была свобода, это было раскрытие возможностей каких-то. Это понятная система координат, в которой ты живешь, которая сменилась, очень резко сменилась. Вот поэтому я очень ностальгирую по той ауре, которая была в обществе, по тем митингам в Москве, по тем московским новостям, по журналу «Огонек» и так далее. Вот по этому периоду я ностальгирую.

Оксана Галькевич: «Литературная газета».

Сергей Смирнов: А дальше я ностальгирую, наверное, по своим школьным временам, безотносительно к Советскому Союзу, потому что дружба на всю жизнь. Ну и так далее и тому подобное.

Константин Чуриков: Светлана Юрьевна, по этим годам предсмертных судорог Советского Союза ностальгируете? Конец 80-х, 90-е уже в полный рост…

Светлана Барсукова: Ну, еще раз говорю: я жила в Сибири и судорог я не чувствовала. Тем более это был Академгородок, где до последнего поддерживали достаточно нормальный потребительский уровень для людей с учеными степенями. И никакого ощущения, что мы близки к финальной черте, у меня и у моих друзей не было совершенно точно.

Оксана Галькевич: У всех разные ощущения.

Светлана Барсукова: И потом – все ждали, что будут свободы, будет частная собственность, то есть будет только лучше. Ну, нам же ваучеры обещали, нам же обещали долю в собственности, жителям деревень обещали земельные паи и так далее. А что из этого вышло?..

Оксана Галькевич: Давайте подведем очень быстро итоги нашего опроса. Мы спрашивали наших телезрителей, смирились ли они с распадом Советского Союза. Вы знаете, 91% тех, кто нас сегодня смотрел, не смирились с распадом СССР. И только 9% успокоились.

Константин Чуриков: Я только добавлю, что за время этой передачи мы получили, просто обработала линия 30 тысяч звонков. И 1 800, почти 2 000 проголосовавших. Спасибо большое.

У нас в студии были Светлана Барсукова, профессор факультета социальных наук Высшей школы экономики, и Сергей Смирнов, доктор экономических наук. Спасибо большое.

Сергей Смирнов: Спасибо и вам.

Оксана Галькевич: Но мы с вами не прощаемся, друзья.

Константин Чуриков: О нет!

Оксана Галькевич: Это еще не все.