«Чтобы переваривать знания, надо поглощать их с аппетитом». Анатоль Франс Анастасия Урнова: Здравствуйте! Вы смотрите Общественное телевидение России. Это программа «ПРАВ!ДА?». Меня зовут Анастасия Урнова. И вот о чем поговорим сегодня: Через два года российские школы перестанут использовать традиционные бумажные учебники по 11 предметам. По замыслу чиновников, с декабря 2020 года ученики будут получать знания при помощи персональных мобильных устройств. Цифровая модернизация – одно из ключевых направлений национального проекта «Образование». И сегодня высокие технологии уже пришли в отечественные школы: используются электронные доски и дневники, ноутбуки и скоростной интернет. Однако это происходит далеко не везде. По оценкам экспертов, только 12% учителей страны применяют в учебном процессе цифровые технологии. Анастасия Урнова: В последние несколько лет в московских школах идет внедрение так называемой электронной школы. Уже сейчас это позволило отказаться от бумажных дневников, знать, во сколько ученик пришел в школу, ушел из нее, какие оценки получал и даже что ел в столовой. Чиновники Минпросвещения видят в цифровых технологиях большое будущее. И, видимо, в ближайшей перспективе эксперимент, который был начат в столице, распространится на всю Россию. Андрей, действительно, в последнее время чиновники и эксперты все чаще употребляют словосочетание «цифровизация школы», имея в виду цифровую модернизацию. Все это звучит довольно сложно. Не всегда понятно, о чем идет речь. Можете ли пояснить? И чем, в конце концов, цифровизация отличается, например, от информатизации? Андрей Сельский: Ну, вопрос цифровизации лежит сильно за рамками школы, скажем так, сильно шире, чем школа. И если мы говорим о тех усилиях, которые сейчас предпринимаются в направлении построения цифровой экономики, в направлении расширения цифровой сферы в целом, то, несомненно, информатизация, которую вы упомянули, – это часть этого процесса. Но она, в свою очередь, тоже не упирается в создание каналов связи, в «железо», в информационную инфраструктуру, а она идет намного дальше. И когда мы говорим о переходе именно к цифре, то мы говорим о том, чтобы больше использовать данные в первую очередь, потому что новые технологии сейчас – они практически все так или иначе базируются на данных, на возрастающем их количестве. Количество данных растет по экспоненте в мире, оно растет в том числе и в образовательной сфере. И оно позволяет выстраивать то, что невозможно было представить раньше: оно позволяет делать путь человека в образовательной среде, в карьерной среде индивидуальным. То есть оно позволяет сделать такую массовую индивидуализацию образования. Это если посмотреть на эти вещи немножечко сверху. Если же мы зайдем в школу, то мы увидим достаточно традиционный институт. Образование – достаточно консервативная сфера. И здесь мы видим не только возможности, связанные с цифровизацией, но мы видим и угрозы, потому что… Анастасия Урнова: Давайте про угрозы просто обязательно поговорим. Андрей Сельский: Хорошо. Анастасия Урнова: Андрей, немножко хочу продолжить эту тему, потому, что опять же мы говорим «цифровизация школы» – и, мне кажется, для многих это все еще значит, что просто класс будет наполнен разными гаджетами: электронная доска, электронный дневник и так далее. Я даже читала, что есть прямо отдельные цитаты экспертов, которые обращают внимание, на то, что: «Нет-нет-нет, это не так. Это среда, в которой возможно создание каждому учащемуся своей личной школы при помощи цифровых технологий», – и так далее. Вот еще не очень понятно, как это происходит. Можете, пожалуйста, пояснить? Андрей Галиев: Как это происходить и как это должно происходить? Анастасия Урнова: Как это должно происходить, по крайней мере как задумано? Давайте для начала с этим разберемся. Андрей Галиев: В этом смысле я хотел бы поддержать Андрея. Для меня тоже цифровизация школы – это раскрытие возможностей, которые дают цифровые технологии, в организации образовательного процесса. И это далеко не только электронные учебники, о которых мы слышали в самом начале нашей сегодняшней передачи, не только и не столько, разумеется. Речь действительно идет о том, чтобы научиться использовать все многообразие данных, которые существуют в мире, все многообразие данных, которые продуцируются в процессе обучения учениками, для того чтобы выстраивать оптимальные для этих учеников образовательные траектории, облегчать навигацию по безбрежному океану знаний и в конечном итоге позволять людям быть максимально успешными. Во-первых, выбрать некую траекторию дальнейшего своего развития, в том числе и трудовую, и на этой траекторию оказаться максимально успешными. Повторю: это не об электронных формах учебников. Анастасия Урнова: То, что вы рассказываете, звучит фантастически. Александр, правильно ли я понимаю? По крайней мере, у меня складывается картина, что, если резюмировать то, что говорят коллеги, действительно цифровизация – это лучший путь решения тех проблем образования, которые сегодня существуют. Александр Кондаков: Ну, тогда надо начать с перечисления проблем, которые существуют в образовании, и подумать, как цифровизация их решает. С другой стороны, вот давайте задумаемся. Мы сегодня по-другому общаемся, по-другому работаем, по-другому получаем услуги, по-другому даже лечимся. И последняя сфера, которая наименее цифровизована в нашей стране, – это сфера образования. Замечательная история: мы знаем, что ребенок ест, когда он вошел в класс, он вышел из класса, когда он еще что-то сделал. Вы знаете, это не самое главное, хотя и очень дорогое увлечение. И в этом плане я не разделяю восторгов по поводу Московской электронной школы, в том числе и содержательно. Здесь мы должны задуматься, каким становится образование и что мы понимаем под цифровизацией. По сути дела, аналоговое образование или бумажное образование – это был способ доставки информации до ребенка. Ему давали книгу, выходил учитель, вел урок, потом он читал книгу, отвечал на вопросы, а потом барабанил домашнее задание на следующем уроке. Цифра открыла для нас безбрежный океан информации, она стала общедоступной. Она совершенно по-другому организована. И даже электронная форма учебников, которые нам замечательно показали, обратите внимание – это PDF-файл, это тот же самый бумажный учебник, та же самая страничка. И с восторгом показывают, как мы это прокручиваем на планшете. А давайте с вами задумаемся. Да, мы с вами любим читать книжки, но не всегда с восторгом берем и читаем PDF-файлы. Зато мы воспринимаем огромные объемы информации в совершенно другом формате в интернете на тех сайтах, которые нам интересны: Lenta.ru, «Газета.Ru», все что угодно. Это другая организация передачи, подачи информации к потребителю. И в этом отношении, конечно, очень сильно меняется работа школы, потому что ребенок в цифру не уходит и не живет только там. В любом случае это субъективные отношения, это взаимодействие личностью с личностью, то есть учителя с учеником или с учениками. Меняется и функция учителя, по-другому организуется образовательный процесс. И вот здесь мы тогда начинаем говорить, что такое цифровизация образования. Сейчас модный термин – цифровая трансформация образования. И так далее. Вот эти сложные вопросы, к сожалению, сегодня пока не находят ответов. Здесь есть представители нескольких компаний, которые работают в этом направлении. Но пока традиционное нормальное бумажное образование на фоне электронной проходной, электронной кухни, электронного не знаю чего еще… пытаются представить в виде той самой цифровой трансформации. Программа, которая задумана… У нас проект «Образование». Вот как раз Андрей Сельский в АНО «Цифровая экономика» возглавляет направление «Кадры и образование». Я тоже связан с этой организацией. Вот сегодня разрабатываются те подходы, те методы, то, что будет определять название «цифровое образование». И это не только проблема России, это проблема всего мира. И мы должны сегодня объяснить и родителям, что это такое, и учителям объяснять, что это такое, потому что на сегодняшний день… Даже контент есть, даже есть замечательные образовательные стартапы, но сегодняшние учителя… Хотя в целом они готовы активно использовать и используют. 12%? Я сильно сомневаюсь. Вот мой опыт показывает, что практически, наверное, 70–80% учителей сегодня достаточно активно используют цифру. Другое дело – получают ли они тот материал, цифровой материал, с которым можно эффективно работать и достигать тех результатов, которые предъявляет сегодня цифровая экономика? Это уже другая история, не менее важная. Анастасия Урнова: Это один из моих следующих вопросов. Спасибо большое. Михаил, сначала хотела бы к вам обратиться, потому что вы директор настоящей гимназии. Как вы относитесь к такого рода изменениям? Мы уже начали говорить о том, что есть нацпроект «Образование». Действительно, в связи с ним к 2025 году мы ждем высокоскоростной интернет во всех школах. Андрей Галиев: К 2021-му даже. Анастасия Урнова: Даже к 2021-му, спасибо. К 2020 году мы ждем, что полностью исчезнут бумажные учебники по 11 предметам, у всех будут те или иные планшеты, ноутбуки. Как по-вашему, как вы относитесь к этим изменениям? Михаил Тишков: Вы знаете, я слушаю, и я шокирован. Я знаю про все про это, постоянно сталкиваюсь. Но в очередной раз когда видишь, я прошу прощения, инопланетян здесь, придя, так сказать, с нормальной земли… Александр Кондаков: Космонавтов. Михаил Тишков: …то ужас, ужас, что нас ждет. Анастасия Урнова: Гости из будущего, видимо, с вашей точки зрения. Михаил Тишков: Охватывает просто, так сказать, страх за наших детей. Анастасия Урнова: Почему? Михаил Тишков: Потому что эти господа, очевидно, я так понимаю, детей совершенно не знают. Понимаете, первый тезис – безбрежный океан информации. Это что за, простите, ужас такой? Ребенок не может… Проблема – как в него определенный конечный объем, так сказать, вместить, убедить его выучить, замотивировать. А они хотят в него качать безбрежные океаны. Да нет там места для безбрежности. Есть конечная программа. На эту программу накручен уже максимум. Более того, она перегружена в каком-то смысле. Выбрать из этого всего… Цифра ничего нам не даст. Они еще дополнительно нагрузят, они загрузят родителей и учителей необходимостью существовать в этом цифровом море. Говорили, что когда вся эта цифра появится, и родителям, и учителям, и школе станет легче. Стало труднее. Спросите у любого практического учителя. Отчеты возросли в два раза. Все эти системы связи, каналы связи, защищенные и так далее – они не работают. Это просто такой трэш постоянный в школе – работать с этими каналами связи. Поэтому информация – конечная. А дальше еще один тезис, который постоянно все повторяют: индивидуальная траектория. А где у нас, простите, общее образовательное пространство? Они хотят у каждого ребенка сделать индивидуальную траекторию. Это полное распыление народа, нации, страны, полная абсолютно оторванность и атомизация людей, детей уже на этом уровне друг от друга. Должно же быть что-то общее. И никто не говорит из коллег о содержании образования, о гуманизме, о высоких каких-то идеалах. Они думают, что цифра придет и все сама сделает. Цифра ничего не сделает. Анастасия Урнова: Я услышала ваши три тезиса. Давайте прямо по очереди. Михаил Тишков: Давайте. Анастасия Урнова: Замир, соответственно, естественно, к вам вопрос. Есть ли чем наполнять? И можем ли мы ожидать то, что контент будет так или иначе ограничен? Кстати, это то, что должно тоже волновать многих родителей – не свалится ли на них вообще безбрежный океан информации? Замир Шухов: Давайте я подойду к этому вопросу немножко с другой стороны. Анастасия Урнова: Пожалуйста. Замир Шухов: Я такой вброс сделаю. На самом деле я в целом считаю, что в том виде, в котором школа существует сегодня – это пережиток прошлого. То есть физическое здание, куда загоняются толпой с утра дети, и какое-то время они там присутствуют. А причина, по которой это пережиток прошлого? Потому что все индустрии, вот коллега говорил, что изменились, и единственная индустрия, которая почти не поменялась за последние 200 лет – доска, учитель, класс, – это образование. И если вы посмотрите на то, как учатся современные дети и на то, что им интересно, то они очень многому учатся даже друг у друга. Это так называемое peer-to-peer-образование. Они смотрят ролики в YouTube. Они общаются через социальные сети. Они получают знания от своих одноклассников или даже от людей, которые живут в другой стране. И это им интересно – именно такой формат подачи информации. Поэтому, если говорить про существующий институт школы, мне кажется, электронные учебники, какие-то электронные дневники – это все заплатки на старую систему, которая потихонечку будет погибать, к сожалению. Я в ней учился, и она мне, в принципе, нравится, но я понимаю, что в современном мире она не способна выжить как институт – именно в том виде, в котором она существует. Александр Кондаков: Вот Замир сказал сейчас очень важную вещь. И это, кстати, вам, Михаил, ответ. Мы сегодня говорим, и вы озабочены тем, что дети находятся в не очень безопасном пространстве интернета и в не очень безопасном пространстве, которое мы называем сегодня «социальные сети». Я вот долго жду, когда наконец у нас и Министерство образования, и другие образовательные и государственные институты наконец поймут, что «синие киты», слава богу, научились сайты блокировать, вербовку в ИГИЛ, слава богу, тоже научились блокировать. Во «ВКонтакте» выводят детей на улицы. Мы пришли к Керчи, а затем к Архангельску. Это колоссальная проблема той кибербезопасности или кибергигиены, которая не сформирована для наших детей в школах. Потому что мы пытаемся их закрыть обратно в эту бумажную кубышку и выпустить потом в большую жизнь, думая о том, что мы выполнили свой долг. А когда мы думаем о том, что мы выполнили свой долг, мы должны помнить, что после пятого класса, у каждого ребенка с пятого класса (это статистика) в кармане лежит вот это устройство, и 96% его имеют, в котором не менее четырех аккаунтов в социальных сетях. Вы знаете, в каких социальных сетях сидят дети у вас в школе? Кто формирует их идентичность, их гражданственность и их духовность? Поэтому на сегодняшний день, когда мы говорим о развитии образования, конечно, мы должны думать о том, каким образом организовать тот самый образовательный контент, содержание образования, о котором вы говорите, в котором преследуются цели и духовно-нравственного развития, и личностного развития, но уже гражданина сетевого общества. Сегодня система образования этой задачи не решает. Вот как руководитель тоже цифровой компании я очень хорошо… Михаил Тишков: То есть не гражданина России, а гражданина сетевого общества? Вы хотите сказать – гражданина мира, да? Александр Кондаков: Нет. Михаил Тишков: Об этом ведь речь идет? Скажите прямо. Александр Кондаков: Сетевое общество есть. Михаил Тишков: Речь идет об этом. Ваши проекты – это не отечественные проекты. Платформы, которые вы внедряете – это иностранные платформы. Вы идете точно так же в хвосте всех этих преобразований, которые у нас… Александр Кондаков: Коллега, я вам могу показать документы о том, что это российские платформы, российские разработки. Не надо нас в этом упрекать и не искать врагов извне. Анастасия Урнова: С этим понятно. Андрей, вы хотели добавить? Андрей Галиев: Позвольте. На самом деле мне очень нравится, что эта дискуссия переходит в такой, мягко говоря, неравнодушный формат. Анастасия Урнова: Я тут не просто так по центру стою. Андрей Галиев: На самом деле, скорее всего, это происходит потому, что мы не очень хотим слышать друг друга. Так бывает в нашей стране и в нашем обществе. Коллегу интересует духовная часть и связанная с духовностью история… Михаил Тишков: Формирование личности, прежде всего. Андрей Галиев: Формирование личности? Замечательно. Анастасия Урнова: Об этом и министерство, кстати, много говорит тоже. Андрей Галиев: Это у нас даже прописано в законе «Об образовании». Михаил Тишков: И как это реализуется? Андрей Галиев: Мы отвечали на вопросы… я отвечал на вопрос про инструменты. Для меня цифровая среда – это среда, в которой существуют цифровые инструменты, которые позволяют решать некие задачи, но они при этом остаются инструментами. Никто не выкидывает, собственно говоря, содержание образования. Никто не отрицает необходимость развития методик образования. Никто не убирает воспитательные компоненты из образования. Всего этого нет. Мы говорим о том, что появляются новые инструменты, которые во всем мире используются гораздо эффективнее, чем у нас. И если мы хотим сделать так, чтобы решить не только ту задачу, которую президент описал, как попасть в ТОП-10 по качеству образования, но и ту задачу, где говорится о том, что мы, например, должны стать пятой экономикой мира, если мы заинтересованы в развитии своей страны, в социально-экономическом развитии страны, то нам нужно сделать так, чтобы наши дети выходили из школы уже готовыми к работе в этой экономике. Анастасия Урнова: Алексей… Сейчас, простите. Не могу. Пока у Алексея не было возможности высказаться. Важный вопрос: будет ли действительно меняться как-то содержание образования, или мы просто все то же самое перекладываем в цифру? Тогда просто не совсем понятно, к чему все эти замечательные вещи, о которых мы говорим. Алексей Половинкин: Безусловно, содержание образования будет меняться. Но сейчас, наверное, мы находимся на некотором промежуточном этапе, который необходимо сделать, – это хотя бы оцифровать то, что сейчас есть в офлайне, то, что происходит в обычной школе, и попробовать это реализовать уже в онлайн-формате. Мы за то, чтобы действовать постепенными шагами и брать какой-то отдельный кусочек офлайна, оцифровывать его, смотреть, как работает, и брать следующий кусочек. У нас сейчас так или иначе сервисы находятся… Анастасия Урнова: А почему нам нужно сначала оцифровать то, что есть? Почему мы не можем сразу создавать новое? Алексей Половинкин: Мы создаем новое, но создаем постепенно. Когда мы создаем что-то новое, то высоки риски, что у нас может что-то совсем не получиться. Поэтому есть классическая форма образования, которую можно постепенно начинать внедрять в онлайн. Анастасия Урнова: В общем, минимизируем стресс. Алексей Половинкин: При этом используя все преимущества онлайна, которые при этом возникают. Хочется добавить, вот коллеги говорили очень много про цифровую экономику, начинали. Действительно, задача цифровой школы – подготовить будущие кадры для цифровой экономики. И если мы сейчас не задумаемся над тем, что те дети, которые сейчас поступают в первый класс, через десять лет должны стать эффективными агентами уже цифровой экономики, то, наверное, ничего этого не произойдет. И сейчас нам нужно думать о том, чтобы школа давала все те цифровые навыки, цифровые компетенции, которые необходимы будут школьнику после… Анастасия Урнова: Когда он перестанет быть школьником. Алексей Половинкин: …когда он перестанет быть школьником и перейдет уже к взрослой жизни. Тут существует ряд проблем. Проблема в том, что есть классическая школа, она очень традиционная, она очень консервативная. Есть учителя, которые работают в этой школе, они тоже не всегда сами обладают теми самыми цифровыми навыками и компетенциями, которым они должны обучать детей. В этом смысле, мне кажется, сейчас основной фокус, который нужно нам всем направить, – это на работу с учителями. Потому что, что бы мы сейчас ни придумали на уровне, я не знаю, министерства или рабочих групп, какие-то интересные ходы, без реализации в школе, без активной роли учителя во всем этом все эти проекты обречены на провал. Потому что только если учитель будет понимать, зачем это нужно, и будет нашим союзником по внедрению вот этой цифры в школе, только так мы можем внедрить эти цифровые технологии в образование. Анастасия Урнова: Андрей, кстати, какова вероятность того, что учителя будут готовы к таким изменениям? Потому что о них, естественно, очень много говорится, об изменении их роли в принципе. Андрей Сельский: Ну, совершенно правильно Михаил высказался на тему того, что учитель перегружен. И просто линейное добавление новых активностей в жизнь учителя перегружает еще больше учителей. Михаил Тишков: И детей, и родителей, не забывайте. И детей, и родителей. Андрей Сельский: Ну, давайте… Вопрос был про учителей, я вернусь к учителям. Анастасия Урнова: Ну да. Андрей Сельский: Учителей в России больше миллиона. Я верю в то, что в основном это люди преданные своей профессии и желающие помочь детям, желающие воспитать их, желающие научить их. Соответственно, вот этот миллион, если мы хотим, чтобы они стали нашими союзниками в этой истории про цифровую экономику, про цифровизацию, они должны каким-то образом стать мотивированными. Анастасия Урнова: А вы, кстати, тоже не верите в статистику, что только 12% учителей пользовались электронными учебниками? Андрей Сельский: Я затрудняюсь здесь комментировать. Я скажу так. Посчитали недавно уровень цифровой грамотности в среднем по стране и пришли к цифре – 26% населения России обладают высоким уровнем цифровой грамотности. Анастасия Урнова: Ну, это немного. Андрей Сельский: Ну, мы ставим себе задачу – 40%. Александр Кондаков: Понимаете, в чем здесь дело? Когда мы говорим про 12%, если это электронная форма учебника, то поверю. Потому что на самом деле учителю удобнее пользоваться бумагой, а не электронной формой. И вот этот проект 2012–2013 года изначально был понятен как такой провальный. Но, с другой стороны, вот на сегодняшний день мы должны принимать несколько вещей для себя. Мы на самом деле готовим детей к жизни в условиях цифровой экономики. Значит, система образования должна сыграть опережающую роль. Сегодняшний одноклассник выйдет в большую жизнь в 2030 году. И вот этот прогноз, предугадать, что будет востребовано на рынке труда, какие компетенции, знания ребенка, личностные качества – вот это ключевая задача, которую мы сегодня пытаемся решить. Михаил, я готов с вами встретиться и отдельно обсудить вопрос. Потому что вопросы духовности, нравственности, личностных качеств человека – они в цифровой экономике являются ключевыми. Если бы мы с вами сюда пригласили «Росатом», «Яндекс» и другие компании цифровой экономики, вы бы с удивлением услышали, что их требования к личности работника, которого они берут на работу, – это прежде всего личностные качества и этика. И это норма сегодня. И то, что мы сегодня имеем на выходе из школы, ЕГЭ в том формате, в котором он есть, бизнес это категорически не устраивает, потому что нужны люди, которые умеют работать в команде, вести межкультурный диалог, создать хорошую семью и так далее. Вот что сегодня волнует компании цифровой экономики. Алексей Половинкин: Я абсолютно подтверждаю слова Александра, потому что у нас помимо того, что мы онлайн-школа, мы одновременно являемся и IT-компанией достаточно молодой. Поэтому все, что Александр говорил – все абсолютная правда. Анастасия Урнова: Успокаиваете? Александр Кондаков: Мы не успокаиваем. Это сложнейшая задача, которую мы пытаемся решить. Анастасия Урнова: Нет-нет, я имею в виду, что звучит радостно. Замир Шухов: Коллеги, а позвольте задать другой вопрос. Вот вы говорите про миллион учителей, которые должны стать союзниками в этой замечательной революции по цифровизации школ. Но если мы посмотрим на все другие сферы бизнеса, где инновации вымещают посредника… Ну, уберизация так называемая, где вдруг исчезли все таксопарки так называемые, которые были посредниками между пассажиром и водителей. Анастасия Урнова: У них другая роль. Алексей Половинкин: Они сейчас выполняют такую функцию, важную функцию они выполняют. Замир Шухов: Я говорю о том, что в ближайшей перспективе, к 2030 году, большинство профессий-посредников будут исчезать. Вот недавно, буквально вчера вышла новость о том, что появился новый ведущий на телевидении при помощи искусственного интеллекта. То есть надо вообще поговорить про роль учителя. Будет ли учитель в той роли, в которой он сейчас есть, как транслятор неких знаний из какого-то пула знаний? Анастасия Урнова: Буквально секунду! Андрею обещала дать слово. Андрей Сельский: Давайте я начну отвечать с продолжения мысли Александра и перейду сюда. Вообще нужно разделять несколько вещей. Есть скорость изменения технологий, которая сейчас достаточно велика. Два-три года – и появляется новая технология, тут же все бегут ее внедрять, а через какое-то время она устаревает. Если образовательная система начинает гнаться за технологиями, то мы получаем в 2019 году учебники на базе PDF-файлов, что, в общем-то, устарело десять лет назад. Есть другая составляющая обучения – это методология. И когда мы сейчас говорим о мягких навыках, о работе в команде, о коммуникации, о критическом мышлении и так далее – вот это те вещи, которые существуют на протяжении более долгого периода, 20–30 лет. Где-то в начале XXI века об этом заговорили, может, раньше. Михаил Тишков: А что было до этого, простите, а? До этого не было истории, наверное, вообще. Андрей Сельский: Подождите. А есть вещи, которые связаны с формированием личности, и они формируются… Вот та структура личности, которая есть сейчас, она примерно такая же существует на протяжении последних 200–300 лет. То есть те ценности, которые закладываются в личность, базовые, они достаточно стабильные. И надо понимать, что избыточная цифровизация, вы совершенно правы… Ну, как бы гоняясь за технологиями, мы можем забыть про эти фундаментальные вещи. Михаил Тишков: Вы об этом только думаете, а мы это знаем практически, мы это видим. Андрей Сельский: А роль их велика, несомненно. Теперь – о роли учителя. Роль учителя как раз в том, чтобы вот эти более фундаментальные вещи в голову человека или в сердце человека вкладывать. Говорят, что… Джек Ма, по-моему, сказал (Alibaba, Китай), если я ничего не путаю. Вот когда появились все эти IQ, потом появилось EQ, как бы умственный интеллект, коэффициент интеллекта, и эмоциональный интеллект, он сказал, что это все автоматизируется, и искусственный интеллект через какое-то время это все будет автоматизировать. Нельзя автоматизировать только LQ (L – это, соответственно, love, любовь). Это к вопросу об учителях. Анастасия Урнова: Михаил, я так понимаю, что вы тоже не согласны с тем, что учитель выпадет. Михаил Тишков: Вы знаете, дело в том, что Замир здесь самый молодой, он прокололся, он в каком-то смысле сдал эту компанию. Он ведь поднял вопрос о том, к чему они ведут, но сейчас не говорят. Он говорит: «А давайте мы вообще подумаем, а сохранится ли роль учителя». Анастасия Урнова: Не можно так обобщать коллег всех вместе. Михаил Тишков: «А сохранится ли роль учителя?» Это очень хорошая проговорка. Это разговор про правильное. Потому что уже на уровне Высшей школы экономики… А мы знаем и отслеживаем тоже. Это, так сказать, флагманы для всех здесь присутствующих, они прокладывают курс. А это – уже исполнители. Так вот, там уже сказали: «Мы будем отказываться вообще от лекторов, от учителей». Алексей Половинкин: Нет-нет-нет, от лекторов. Семинары будут сохраняться. Михаил Тишков: «Мы начитываем какие-то курсы». Анастасия Урнова: «Создаем онлайн-курсы». Михаил Тишков: «В онлайн. Студенты это все потребляют. Мы посредников устраняем». И мы прекрасно понимаем, к чему это ведет. В целом этот проект направлен на отчуждение, на максимальное отчуждение ребенка от учителя, от гуманистического того начала, которое формируется в абсолютно уникальной и тонкой школьной среде. Алексей Половинкин: Можно я? Анастасия Урнова: Я Андрею обещала, потому что он давно не согласен с этим. Михаил Тишков: То, что сейчас Александр сказал… Он здесь самый знающий, поэтому он говорит правильные вещи. Он говорит: «Да, конечно, это нам все нужно». И правильно, компании это потребляют. Но современная школа в том виде, в котором она существует, она это не производит. И хедхантеры в результате выискивают этих отдельных людей, которые сквозь сито вот этой так называемой традиционной школы, так сказать, как-то еще прорвались и сохранили в себе что-то человеческое в силу разных обстоятельств, их вылавливают. Но в массе своей происходит дегуманизация образования, происходит разрыв поколений. И с помощью вот этой цифры они будут максимально отчуждать ребенка от учителя, ребенка от школы и переводить в конечном счете, вообще говоря… Все, о чем здесь говорится, если посмотреть в корень: все здесь стоящие – это те, кто пришли и собираются сейчас в новой цифровой экономике заработать на наших детях. Дети – это товар. Потому что производится… Александр Кондаков: Понятно. Анастасия Урнова: Поняли, поняли вашу идею. Андрей, или мы хотим, чтобы дети могли зарабатывать в новой цифровой экономике? Андрей Галиев: Чуть-чуть раньше. Если на секундочку оторваться от заговора, от теории заговора на всю эту историю… Интересно, но мне кажется, что это как раз для другой передачи на других каналах. Алексей Половинкин: 500 миллиардов, по-моему, на цифровую экономику – это заговор или это реальные цифры, которые запланированы, скажите? Андрей Галиев: А общие расходы на образование в год у нас около 900 миллиардов. Михаил Тишков: И сокращение сельских школ, учителей там нет. Андрей Галиев: В год, в год, в год. Соответственно, история следующая. Замир очень правильно поставил вопрос относительно роли учителя. И речь идет только об этом. Он сказал, что пропадают посреднические профессии. Если кто-то из собравшихся считает, что учитель – это посредническая профессия, ну, так том и быть. Насколько я понимаю, никто из собравшихся так не считает. Естественным образом, и так происходило всегда на протяжении всех времен, пока существует учитель, педагог, наставник, как угодно, его роль трансформировалась. Большую часть этого времени его роль заключалась в том, чтобы передать определенный объем знаний, действительно определенный, конечный объем знаний от прошлых поколений будущим поколениям. Сейчас в связи с тем, что этот объем знаний перестает быть… возможность его передавать уже сильно ограничена, просто он очень большой, на первый план выходят наставнические функции, тьюторские функции, воспитательные функции, вот то, что называется LQ, функции воспитания в ребенке желания учиться и познавать что-то. А сказать, что это посредническая функция и она отомрет со временем… Анастасия Урнова: Наверное, не представляется возможным. Андрей Галиев: Ну, я не возьмусь. Александр Кондаков: Вы знаете, здесь надо сразу тогда… Михаил, я с вами во многом согласен. Просто вы обостряете проблему, а я пытаюсь ее решить. Михаил Тишков: Если ее не обострять… Александр Кондаков: Была школа, вот была школа, когда учитель общался с классом, вербальная школа, еще до появления книги, и учитель передавал знания. Потом появилась книга – и школа изменилась. Алексей Половинкин: И можно было бы говорить, что книга – это зло. Александр Кондаков: И народ изумился! «Они перестали общаться, они перестали выступать, они не умеют держать толпу как ораторы. Они ушли в свои книги». Сегодня способ доставки информации еще раз изменился – появилась цифра. И это другая школа. И мы сегодня говорим о личности, которая должна быть успешной в этом мире. Да, это уже другая личность, это другие дети. Мы с вами другие, кстати, стали. И если мы сегодня попытаемся оградить детей в том мире, который мы называли школой традиционной, то я боюсь, что они будут в ситуации очень высоких рисков. А надо сегодня думать над тем, как преодолеть эти риски и не допускать того… Понимаете, технология, любая технология несет в себе систему ценностей. Первый суперкомпьютер появился для того, чтобы моделировать ядерный взрыв. Социальные сети, с одной стороны, позволяют нам в «Одноклассниках» найти своих старых друзей и с ними общаться, а с другой стороны, мы понимаем, что происходит а-ля Керчь, или когда выводят на улицы детей. Мы должны понимать, что любая технология… А сегодня технологий много – и нейротехнологии, и нанотехнологии, и генная инженерия, и так далее – они несут в себе колоссальные возможности, но и колоссальные риски. К правильному поведению, к правильной этике, к взаимоотношениям между людям и должна сегодня готовить прежде всего школа, поэтому мы говорим о приоритете личностного развития ребенка, чтобы семьи были спокойны, чтобы мы были спокойны за наших детей и внуков, чтобы мы знали, что они умеют жить в этом сложном мире и коммуницировать. Да, это сложная проблема, ее весь мир решает. Но если мы ее не решим для своих детей… Анастасия Урнова: Коллеги, к сожалению, немного времени, хочу немножко вернуть нас в более такую предметную плоскость сегодняшнего дня. Алексей, мы много говорим о том, что эти новые технологии в том числе позволят нам сделать образование более индивидуальным. Вот как одно вытекает из другого – тоже совершенно неочевидно. Алексей Половинкин: Я немножко добавлю к тому, что было сказано. Дело в том, что не только сейчас очень много знаний и информации, а дело в том, что сейчас эти знания и информация находятся не в книгах и не у учителя, а они находятся в открытых источниках. Это очень важный навык – умение работать с данными, умение работать с открытыми источниками. Это навык, который ценится сейчас очень сильно в компаниях. И это навык, который нужно развивать и у школьников, и у учителей. Поэтому очень важный момент, на который нужно обратить внимание, – это развить у школьников и учителей умение работать с источниками информации. Анастасия Урнова: И это как раз новые технологии нам и позволяют? Алексей Половинкин: Отчасти да. То есть дело в том, что сейчас знания находятся не в учебниках бумажных, не в головах у учителей, которые могут транслировать это знание, а они находятся в открытых источниках информации. Существует очень много… Ну, абсолютно правильно, важно научить школьника правильно работать с этими открытыми источниками информации. Сейчас у каждого ребенка есть действительно гаджет с очень небольшого возраста. И отрицать этот факт, и как бы не использовать гаджет в школе кажется очень неправильным. Потому что для ребенка сейчас гаджет – это инструмент скорее развлечения, инструмент соцсетей, не знаю, просмотра какого-то YouTube . А гаджет можно использовать с умом, гаджет можно использовать в образовательном процессе и уже сейчас учить ребенка использовать цифровой инструментарий для учебы, а на самом деле для работы. Анастасия Урнова: Сразу вспоминается: «У меня в айфоне все знания мира, а я использую его для того, чтобы посмотреть мемы про котиков». Я тут хочу вот еще о чем поговорить. Много сейчас говорится о проекте «Цифровая школа». Есть у этого проекта паспорт. Давайте послушаем небольшую выдержку из паспорта этого проекта, потому что звучит просто космически. И мне бы хотелось понять, насколько мы близки к тому, чтобы вот эти технологии будущего стали нашей сегодняшней реальностью. «Для обучающегося будут формироваться соответствующие рекомендации по программе обучения, уровню сложности, рекомендованным информационным ресурсам, возможной профориентации, основываясь на диагностике его индивидуально-психологических особенностей, способностей, талантов и предпочтений». Анастасия Урнова: Замир, ну действительно звучит так, как то, чего ну не может не хотеться. Вот это реально? И когда? Замир Шухов: Это абсолютно реально, особенно учитывая то, что уже сейчас есть технологии, которые делают… то есть они могут определять склонности ребенка уже на раннем этапе, они могут смотреть на его таланты, на его способности и возможности. Кто-то больше гуманитарий, кто-то больше любит точные науки. И говоря про индивидуальный трек, почему я, например, считаю, что это очень важно? Потому что мы все разные, у нас разные интересы. С детства нам диктовали школьную программу сверху, и мы все ходили на все предметы, которые в жизни… Мне, например, половина из этих предметов не нужна. Но мне нужна была бы другая половина предметов, которые я сейчас изучаю самостоятельно уже как взрослый человек. Так вот, индивидуальный трек для школьника – это про то, что он будет изучать то, что ему нужно и пригодится, и он пойдет в ту профессию, которая ему интересна. И это не значит, что он будет учиться исключительно один. Он будет учиться с другими школьниками, но это не будет класс первый, который вместе ходит по одним и тем же урокам. Это будут классы, которые будут собираться по интересам. И дети там будут учиться уже… Анастасия Урнова: Мы говорим, что это будут классы. Вот если в конкретных годах, когда это может произойти? Замир Шухов: Все зависит на самом деле от людей, управляющих образованием в этой стране. Потому что у нас есть определенный разрыв: есть стартапы, технологии, бизнес, который движет инновации, а с другой стороны, есть пласт учителей, которые, по сути, должны быть такими пользователями этих инновационных решений, в первую очередь, и родители, и дети. Я бы сказал, что родители в большей степени адепты каких-то технологий и на стороне этих инновационных решений. А с другой стороны, есть большая государственная машина, которая очень-очень медленно, как «Титаник», разворачивается, и тяжело какие-то реформы там происходят. Поэтому, мне кажется, очень важно, чтобы коллеги, принимающие решения о том, как школа должна трансформироваться, больше и чаще общались с инноваторами, больше и чаще общались с сообществами таких продвинутых родителей, понимали, куда движутся тренды, и не пытались… Анастасия Урнова: Раз мы заговорили про родителей, разрешите я вам покажу еще результаты двух социологических опросов. В общем, один и тот же опрос, но два разных вопроса, которые задавал ВЦИОМ в сентябре 2018 года. Не утихают споры, могут ли дети просто носить в школу телефоны, айфоны, которые действительно есть практически у всех сегодня. И мы видим, что большая часть родителей абсолютно уверены, что личные телефоны, смартфоны мешают школьникам учиться. 83%. Александр Кондаков: Я хотел сказать в ответ… Анастасия Урнова: Сейчас, дайте я вам покажу быстро ответ еще на второй вопрос. Обсуждается идея запретить школьникам в классах использовать мобильные телефоны. И тоже интересно, что полностью поддерживают или скорее поддерживают за 70% родителей. Я понимаю, что речь про личные телефоны, а не про те гаджеты, которые мы с вами обсуждаем, для использования. Александр Кондаков: Есть же наши отечественные исследования, и мы должны на них ссылаться. Замир, к сожалению, дал не совсем верную информацию. Да, родители – они продвинутые пользователи. Но когда речь касается их детей, вот здесь они очень настороженно относятся. И подавляющая часть родителей… Вот когда мы работаем со школами, у нас самый большой вопрос – это работа с родителями. Объяснить, что это хорошо, это безопасно, это полезно и так далее. У родителей, к сожалению, технофобия присутствует. Они вспоминают, как они учились. Они смотрят телевизор. Они испытывают те же страхи, которые испытывает Михаил. И в этом отношении сегодня у школы появилась еще одна миссия – это работа с семьей, с точки зрения погружения, вхождения ребенка, в том числе семьи, в цифровой мир. Вот это очень серьезная проблема, с которой нужно очень внимательно, очень скрупулезно и так далее работать. Как и все, что касается цифры. Анастасия Урнова: Андрей, у вас тоже был ответ на этот вопрос? Андрей Сельский: Да. Вы знаете, 60 лет назад, в 1958 году, через год после того как полетел первый спутник (я сейчас заимствую немножко чужую историю, академик Семенов ее любит рассказывать), в школах широко обсуждался вопрос о возможности внедрения шариковых ручек. Этот вопрос обсуждался более года, а затем была годичная апробация. И только по итогам апробации шариковые ручки было дозволено внедрить в учебный процесс. Александр Кондаков: 10% школ, а потом дальше. Андрей Сельский: Да. Мне кажется, что это очень сильно напоминает историю про смартфоны. Анастасия Урнова: Отличный пример! Давайте буквально по очереди, ладно? Я обещала слово Андрею. Андрей Галиев: Смотрите. Я бы очень аккуратно на месте людей, принимающих решения, я бы очень аккуратно ориентировался на эти данные ВЦИОМ, потому что они носят скорее бытовой характер. Да, мы все родители, нам всем очень не нравится, сколько времени наши дети проводят в гаджетах. Мне самому не нравится, сколько времени я пользуюсь гаджетом. Я бы с большим удовольствием это время… Александр Кондаков: Надо работать над собой. Андрей Галиев: Да, я стараюсь. Ну, еще предстоит пройти определенный путь. Поэтому это такой бытовой ответ на вопрос: «А не много ли ваши дети сидят в гаджетах?» – «Много!» – «А не хотите ли вы, чтобы они в школе в гаджетах не сидели?» – «Хотим!» И не более того. Здесь нет расшифровки относительно того, каким образом мы считаем возможным использование гаджетов в школе, в каких ситуациях, для решения каких задач. Это все остается за рамками подобного опроса. Поэтому история про… Более того, мы знаем, что весь мир сейчас думает в эту сторону. Франция, например, это решение уже каким-то образом реализует. Александр Кондаков: Просто рванула вперед. Андрей Галиев: И интересно, что у них из этого получится. Александр Кондаков: Да уже понятно, что получится. Андрей Галиев: Да, там 68-й год, большие традиции у страны. Может быть, и аукнется очень сильно действующему кабинету. Анастасия Урнова: То есть они как раз запрещают? Андрей Галиев: Они регламентируют очень сильно использование гаджетов в школе. Михаил Тишков: Лучшие школы Японии запрещают, самые элитные школы. Там вообще никакого гаджета, вообще! Самые дорогие и самые элитные школы. Они, наверное, ничего не понимают? Анастасия Урнова: Давайте Андрею дадим договорить. Андрей Галиев: И есть еще одна вещь, которую нужно учитывать. Когда мы говорим про школу, мы все-таки имеем в виду массовую школу. Для наших детей (и это очевидный факт) владение смартфоном, для их семей, для их родителей, пожалуй, является единственным во многих случаях доступным способом определения статуса. И если вы сейчас отберете у этого ребенка смартфон для того, чтобы он им не пользовался на уроке или еще как-то – точно ничего хорошего из этого не получится. Анастасия Урнова: Алексей, вам слово обещала. Кстати, вспомнила. Знаю, что, допустим, в швейцарских школах в некоторых кантонах, в хороших школах тоже полностью запрещают использовать гаджеты в школах. Алексей Половинкин: Ну, это все-таки, наверное, какие-то отдельные школы, где собраны лучшие умы, и стоят они очень больших денег. Анастасия Урнова: Государственные школы, если что. Алексей Половинкин: Тем более Швейцария – мы знаем, что это за страна и какие там цены примерно. Анастасия Урнова: Высокие. Алексей Половинкин: Сначала я хотел сказать по поводу вопроса, который был до этого задан. Хочется сказать, что у нас действительно уже реализовано вот все, что было написано. Мы и профориентируем, мы и индивидуальную территорию подбираем. Анастасия Урнова: Ну, вы онлайн-школа. Алексей Половинкин: Мы онлайн-школа для семей, которые выбрали семейную форму образования. То есть это те семьи, родители школьников, которые по каким-то причинам не хотят или не могут ходить в обычную школу, хотят обучаться дома по семейной форме. Они выбирают нас. И мы, соответственно, делаем с ними… Анастасия Урнова: У вас получается, что родители готовы и без таких предрассудков? Алексей Половинкин: Это первый момент. На самом деле хочется, чтобы государство, когда реализует все проекты по цифровой школе, обратило внимание уже на опыт, потому что есть компании, которые уже сейчас работают. И не нужно изобретать велосипед заново, а нужно обратить внимание на тот опыт, который уже есть и в России, и в мире. Это первый момент. Второе, что хотелось бы сказать – про гаджеты. Андрей абсолютно прав, что у нас отсутствует культура пользования гаджетами, и у взрослых людей зачастую, потому что мы все… Вот сейчас появились приложения, которые измеряют время пребывания в гаджетах. Анастасия Урнова: Лучше не смотреть на эти цифры. Алексей Половинкин: Страшно от этих чисел! А все почему? Потому что отсутствует культура пока использования гаджетов. И кажется… Александр Кондаков: Проще запретить. Алексей Половинкин: Ну конечно, проще запретить и ничего не делать. Но если мы запретим, то, скорее всего, мы запретим в школе. И что получим? Получим, что гаджет не будет использоваться как образовательный инструмент, как средство. Но ребенок-то дома все равно будет этим гаджетом пользоваться. И вряд ли мы там запретим. Это первое. А второе… Анастасия Урнова: Михаил… Алексей Половинкин: Я просто хочу мысль закончить. И важно здесь обратить внимание на культуру пользования гаджетом – и не только у взрослых, но и у детей. Кажется, что школы и учитель должны вот эту функцию должны взять на себя. И это очень важно – важно превратить гаджет в рабочий инструмент. Анастасия Урнова: А не в игрушку. Алексей Половинкин: А не в игрушку. И от этого уже зависит, будет ли этот инструмент безопасным, будет ли школьник его использовать по работе с большими источниками информации, с открытыми данными. Мне кажется, это то, перед чем сейчас вызов всей образовательной системы – как использовать гаджеты в образовательном процессе? И еще важный момент: без гаджета реализовать какую-то персонализацию и индивидуализацию на классическом школьном занятии невозможно. Анастасия Урнова: Хорошо, поняли, спасибо большое. Алексей Половинкин: Если мы имеем в виду стандартный урок, который ведет учитель, и он хочет дать тут же школьникам всем какой-то опрос, то у каждого школьника должно быть персональное цифровое устройство, с помощью которого он будет работать. Анастасия Урнова: А не бумажки собирать. Поняли, спасибо. Михаил, мне кажется, вы наверняка будете спорить. Михаил Тишков: У меня три замечания. Во-первых, Замир, как всегда… Надо очень внимательно слушать Замира – он проговаривается все время. Вы слышали, что он только что сказал? Он все-таки сказал, что будущее… Замир Шухов: Я говорил про будущее, Михаил. Михаил Тишков: Классический класс исчезнет, не будет классов. Представьте себе на секундочку, что это означает. Это означает, что такого фильма, например, как с Тихоновым… Александр Кондаков: «Доживем до понедельника». Михаил Тишков: «Доживем до понедельника». Вот этого у нас не будет. Анастасия Урнова: Но и такого фильма, как «Чучело», тоже тогда не будет. Михаил Тишков: Нет, невозможно будет снять такой фильм, не будет таких классов, не будет таких учителей. И такого фильма, как «Большая перемена», тоже не будет, потому что исчезнут классы, исчезнут коллективы, исчезнут личности. Анастасия Урнова: Может быть, мы просто боимся перемен? Будет просто что-то другое. Михаил Тишков: Нет, мы не боимся перемен. Мы говорим, что это процесс дегуманизации школы. Мы об этом говорим. Это раз. Теперь – два. Вот по поводу шариковых ручек. Мы сейчас вынуждены в своей школе… и я еще знаю ряд хороших школ, которые возвращают в младшей школе и вынуждены даже делать повторный курс каллиграфии для пятых и шестых классов, закупая перья, непроливайки специальные. Потому что то, каким образом…. Шариковая ручка и современная методика постановки почерка его не ставят. Шариковая ручка тогда испортила. И до сих пор современные формы каллиграфии – это как курица лапой, это невозможно смотреть. Алексей Половинкин: Это тоже важный вопрос – нужно ли в цифровой экономике умение писать ручкой? Михаил Тишков: Не нужно, конечно! А про мелкую моторику у нас товарищи в образовании не знают, и про всякое такое… Да, они не знают. Они не понимают, насколько вот это развивает в том числе мышление, на очень многое положительно влияет. Они этого не знают. Они считают, что шариковая ручка… Анастасия Урнова: Понятно. Александр Кондаков: Михаил, можно я вам отвечу? Зато сегодня дети, которые живут в самых отдаленных районах, включая кочевые школы Якутии, имеют доступ к тому же контенту, к тому же содержанию образования, которое имеют москвичи. Михаил Тишков: Да это пожалуйста. Александр Кондаков: Они используют те же самые технологии. Они могут общаться с лучшими учителями и педагогами. У нас в прошлом году… Михаил Тишков: Как? Александр Кондаков: В онлайне. У нас в прошлом году школа сельская в Ленинградской области первая вообще получила олимпиадника по биологии, причем сразу всероссийского, на 50% улучшились результаты ОГЭ. Это существенно меняет ситуацию. Выравнивание и по учителям, и по доступности контента, и так далее. Андрей Галиев: Мы не против Интернета, не надо из нас тоже делать чудовищ. Анастасия Урнова: Поэтому у Андрея есть ответ. Андрей Галиев: Смотрите, классно-урочную систему сформулировал практически в ее нынешнем варианте великий Ян Амос Каменский. Александр Кондаков: В XVI веке. Андрей Галиев: В XVI веке, создав тем самым задолго… Александр Кондаков: Но после появления печатного станка Гуттенберга. Андрей Галиев: Совершенно верно, потому что это было обязательное условие. Задолго до великого Форда создав практически фабрику по производству людей с определенным уровнем образования. Александр Кондаков: И мышления. Андрей Галиев: И мышления соответственно. Это долго продолжалось, с XVI века. Рутинная школа, так же как любой другой рутинный формат передачи знаний, очень хороша в условиях, когда такое стабильное развитие происходит. Если мир доходит до состояния нестабильности, эти простые рутинные истории перестают работать. Соответственно, ответ на вопрос, отомрет ли когда-нибудь полностью классно-урочная система с лектором, с лектором практически наверняка. Будет ли она называться другим образом, как будет называться условно тот гимназиум, в который будут приходить дети для того, чтобы пообщаться с наставником, коучем, тьютором и так далее – неважно, в каком-то виде это сохранится. Но в ситуации, когда у людей есть потребность в формировании навыков работы в неизвестности, там, где постоянно что-то изменяется, классно-урочная система в старом ее варианте, конечно, очень сильно проигрывает. Александр Кондаков: Как мы адаптируемся к постоянным сменам программного обеспечения в телефоне, правда? Сначала раздражало, а уже нет. Андрей Галиев: Не замечаем. И еще одна очень важная вещь, я просто назад вернусь, мне кажется, это важно. Смотрите, когда мы говорили про индивидуальное образовательные траектории, мы говорим не просто о том, о чем говорил Алексей, когда цифровое устройство обязательно для взаимодействия учителя с большим числом разных учеников, индивидуальная образовательная траектория – это еще использование больших данных, это использование той информации, которая поступает от ребенка, для того чтобы упростить и повысить эффективность образовательного процесса в его случае. То есть это не только использование цифровых гаджетов, это использование данных в контексте конкретного ребенка. Анастасия Урнова: Спасибо. У нас осталась буквально полторы минуты, поэтому у меня осталось к вам два вопроса. Замир, все это очень здорово. Возникает вопрос безопасности данных. У нас огромная база на каждого ученика. Кто будет отвечать за ее безопасность, какова вероятность того, что если у нас сливаются данные по агентам спецслужб, что то же самое случится и с детьми? Замир Шухов: Я вам отвечу на этот вопрос достаточно просто. Я считаю, что безопасность данных каждый человек должен обеспечивать самостоятельно. Очень просто. Буквально сегодня я запустил картиночку, где мужчина говорит ребенку: «Слушай, я видел, как ты сделал свой первый шаг в 11 месяцев, я видел, как ты постриг своего кота». Он говорит: «Дядя, а вы кто?» – «А я просто подписан на соцсеть твоей мамы». Понимаете, люди сами о себе выкладывают в соцсети столько информации… Анастасия Урнова: Смотрите, сейчас мы говорим о том, что у ребенка появляется карточка, там его медицинские данные, там то, что он ест в школе, там те оценки, которые он получает, там его предпочтения. Про соцсети даже говорить не хочу. И это не в моей компетенции. Алексей Половинкин: Эти данные существуют, и пользователь оставляет о себе следы в Google, в «Яндекс», все равно эти данные так или иначе есть. Анастасия Урнова: Вы мне скажите, надо этого бояться? Александр Кондаков: Это учитывать надо. Анастасия Урнова: Все же продается и покупается. Андрей Сельский: Есть действительно огромный пласт школьных данных, и есть действительно огромный пласт интереса корпораций к этим данным. Тем не менее есть понимание на уровне государства того, что эти данные должны быть защищены, и я не сомневаюсь в том. Анастасия Урнова: То есть вы в это верите? Александр Кондаков: Закон это регламентирует. Нет, но с другой стороны абсолютно правильно было сказано, надо воспитывать культуру каждого ребенка о том, что сеть – это его личная репутация, какие данные можно о себе размещать, какие нельзя. Алексей Половинкин: Это публичное пространство. Александр Кондаков: Да, это кибергигиена, то, что сейчас называется кибергигиеной. Андрей Сельский: В данном случае я просто поправлю, что речь в том числе о тех данных, которые от самого ребенка не зависят. Анастасия Урнова: Да, конечно. И тогда, Александр, наверное, последний вопрос. Все, что сейчас говорится, классно невероятно. Кто за это все будет платить, откуда у ребенка? Это просто вопрос любого родителя. Александр Кондаков: Вы знаете, на самом деле если мы с вами посмотрим, наша жизнь цифровая становится немножко дешевле. Вот есть турагентства, а мы в турпоездки едем дешевле, чем раньше. То же самое касается другого. Сегодня мы говорим и должны честно признать: во многом цифра сегодня тормозится тем, что у нас есть бумажные учебники. Это 40 миллиардов рублей примерно в год. Цифра стоит в пять, в десять раз дешевле. Поэтому если говорить об этой экономике, то мы должны задуматься и очень правильно выстроить не только цифровую школу будущего, но и ту экономику, которая должна обеспечить ее эффективность и доступность для каждого ребенка, для каждой семьи. Анастасия Урнова: Спасибо большое. Что же, подводя итоги сегодняшней дискуссии, надо сказать, что цифровизация школы – это неизбежность, она произойдет в любом случае. Да и мир меняется, не только школа. Наша с вами задача – меняться вместе с ним, и тогда нас ждет счастливое, комфортное и обеспеченное будущее. Правду вместе с вами искала Анастасия Урнова. Останемся на Общественном телевидении России.