Рубрика «Личное мнение». Как побудить школьника хорошо учиться и не отбить вкус к знаниям? Как сбалансировать опеку и власть? Об этом говорим с известным психологом, педагогом и публицистом Людмилой Петрановской. Ольга Арсланова: Людмила Владимировна, здравствуйте. Людмила Петрановская: Здравствуйте. Виталий Млечин: Вы знаете, перед вот этой темой я наткнулся с помощью коллег на очень интересное такое интервью шведского психиатра, называется оно так: «Таким образом мы выращиваем дерзких паршивцев». Вот этот замечательный психиатр говорит о том, что на самом деле родитель не должен быть другом для ребенка, а все-таки должен быть такой жесткий стиль воспитания детей. Как вы считаете? Ольга Арсланова: В общем, мы должны в ближайшие полчаса поговорить о воспитании детей. И, судя по опросам среди наших зрителей, больше всего интересует возрастная группа «школьники» – младшие школьники, средние школьники и подростки, конечно же. Поэтому вот это, наверное, самая болезненная тема. Людмила Петрановская: То есть – примерно все? Ольга Арсланова: Примерно все, кроме совсем маленьких, с которыми, ну, как-то более или менее еще все понятно: там покормил, уложил. А дальше начинается, как говорится, совершенно другой уровень сложности. Людмила Петрановская: Маленькие детки – как известно, маленькие бедки. Ольга Арсланова: А, кстати, это правильно? Это действительно так? Это действительно самый сложный период? Вот пошел в школу человек – и дальше по нарастающей? Людмила Петрановская: Ну, все по-разному бывает у разных детей. И для разных родителей разные вещи сложные. Кто-то, наоборот, младенческий период вспоминает как самый сложный. Поэтому я думаю, что тут нет каких-то универсальных моментов. Просто, пока дети маленькие, они находятся внутри семьи. Ну, семья во многом все-таки сама задает понимание того, что такое хорошо, а что такое плохо. И если как-то ребенок получает достаточно нормальную заботу, они живут, и все хорошо. А когда ребенок идет в школу, то и сам ребенок, и семья жестко сталкиваются со структурой системы, которая его оценивает. Ольга Арсланова: Это новая среда. Людмила Петрановская: Это не просто новая среда, а это оценивающая среда, среда, которая в представлении многих родителей как бы выносит вердикт ребенку и им самим как родителям, всей их семье, достаточно ли они хорошо выполняли свои обязанности и достаточно ли у них хороший ребенок. Это вызывает огромную тревогу, конечно, у родителей, которая потом падает на детей с разными последствиями. Ольга Арсланова: То есть получается, что в семье появляется еще какой-то новый участник, по большому счету, который фактически на эту систему влияет? Людмила Петрановская: Ну да, формируется такой треугольник: родитель – ребенок – школа. А треугольник – это сама по себе конструкция, как в психологии известно, очень такая энергетически заряженная, эмоционально заряженная, небезопасная, прямо скажем, со своей мощной динамикой. Только люди выстраиваются в треугольник – там начинается очень интересная такая движуха. Поэтому, конечно, когда появляется школа в жизни семьи, все меняется очень сильно. Ольга Арсланова: Кстати, мы напоминаем нашим зрителям, что вы можете звонить в прямой эфир и задавать вопросы Людмиле Петрановской, писать SMS. Будем рады вас слышать в прямом эфире. И все-таки очень многие родители считают, что эти сложности наступают из-за того, что школа не такая, то есть качество школы, уровень подготовки учителей и неспособность оценить ребенка. Всегда ли в этом дело? Или с любой школой возникнут те или иные проблемы? Людмила Петрановская: Конечно, отчасти это так, потому что действительно система образования находится в очень серьезном кризисе сейчас. Это общемировой процесс, во всем мире так. Наша система образования, может быть, в каком-то смысле находится в еще более глубоком кризисе, и у этого много причин. Начальная школа – тут особая ситуация, потому что дети здесь все-таки, ну, такие более чувствительные и уязвимые. Поэтому отчасти, да, это про то, что школа не умет выстраивать отношения с детьми и, теряя как бы свой профессионализм, свою квалификацию, школа перекидывает ответственность на родителей и говорит о том, что: «Мы тут ни при чем, мы только тут про дроби рассказываем, а все остальное за вами». Виталий Млечин: Так, может, так и должно быть: задача учителя – учить, а задача родителя – воспитывать? Людмила Петрановская: А это невозможно, потому что дети ориентируются в своем поведении на того человека, который с ним сейчас рядом, а особенно если мы говорим про начальную школу. Ну, старшеклассники – другая ситуация, у них уже есть свое, у них есть свой внутренний стержень, у них есть своя какая-то система ценностей. А если мы говорим про «началку», то, конечно, это достаточно маленькие дети. И их поведением может управлять только тот взрослый, который с ними находится сейчас в непосредственном контакте. Поэтому ни у кого еще не получилось как-то с вечера воспитать ребенка, чтобы он утром пошел, правильно вел себя в школе и хотел учиться. Так не работает. Ольга Арсланова: То есть взаимоотношение всегда инкорпорировано в любой процесс обучения? Людмила Петрановская: Ну конечно. Так это не работает. Если мы общаемся… Любой взрослый является ролевой моделью для ребенка. Любой взрослый предлагает ребенку определенные отношения, в которых они взаимодополнительные. И отношения, на которые заточены дети, в которых дети хорошо растут и развиваются – это отношения, в которых взрослый находится в позиции доминантной заботы. Это немножко к вашему психиатру. Виталий Млечин: То есть все-таки не друг, а старший товарищ, что ли? Людмила Петрановская: Нет, не товарищ и не друг. Тут как бы немножко неправильный выбор между «друг» или «жесткое воспитание». Правильная позиция взрослого в отношении детей – это доминантная забота. То есть, конечно, это не равные отношения, никакой дружбы там не может быть, пока ребенок – ребенок. И они не равны, они и не могут быть равны. У них разный жизненный опыт, у них разная ответственность, у них все разная, у них физиология разная. Поэтому, конечно, всегда в этих отношениях есть иерархия, и всегда это вертикальные отношения, и всегда взрослый старше, опытнее, и нам нем вся ответственность, не на ребенке. С другой стороны, эту иерархию, эту доминантность взрослый должен использовать для защиты и заботы, а не для того, чтобы самодурствовать или просто так гнобить детей, чтобы они, не знаю, ходили как шелковые. Поэтому, когда ребенку предлагается вот этот формат доминантной заботы, ребенок в него встраивается, и он готов с взрослым идти, он готов у него учиться, он готов за ним следовать. Если вместо этого он получает взрослого, который истерит, который ему рассказывает о том, как он с ним не справляется, о том, как он на самом деле не знает, что с ним делать, или того, который не заботится, а говорит: «Меня не интересуют твои чувства, желания, потребности. Делай так, как я сказал, и все», – то ребенок оказывается в замешательстве, в растерянности, потому что все его инстинктивное поведение, на которое он эволюцией заточен: «следуй за заботящимся взрослым, делай, как он говорит, и все будет хорошо». Он в шоке, потому что он не видит перед собой… либо не видит взрослого, когда он видит слабого, жалующегося, ноющего учителя, либо он не видит заботливого, когда он видит жесткого самодура, который угрожает, кричит, наказывает и так далее. И в этом смысле ребенок оказывается в растерянности, у него очень сильно возрастает тревога. А когда у детей возрастает тревога, они ведут себя хуже и учатся хуже, чем могли бы. Ольга Арсланова: Еще о двух крайностях хотелось бы поговорить. Есть теория полного принятия чувств, проявлений ребенка, его слабостей в том числе, вот такая эмоциональная, мягкая форма воспитания. И другая точка зрения, по которой нужно поощрять силу в ребенке, то есть поощрять его адаптивность и в первую очередь заботиться о его выживаемости, в том числе иногда и какими-то жесткими мерами. Вот где баланс? Если ты принимаешь в ребенке полностью все, то зачем ему тогда стремиться к большему, развиваться? Людмила Петрановская: Ну, я, честно говоря, не вижу никакого противоречия, потому что мы принимаем в близких… Ну, на то и близкие отношения, чтобы кто-то нас принимал такими, какие мы есть, чтобы мы хотя бы где-то, в семье своей не должны были, не знаю, лезть из кожи вон и что-то там из себя изображать, конкурировать или носить какую-то социальную маску. Для этого есть семья, чтобы было место, где ты можешь быть собой и ничего из себя не изображать. Ольга Арсланова: Но в мире его ждет конкуренция. Людмила Петрановская: В мире ждет конкуренция, поэтому мы, слава богу, мы не держим ребенка до 18 лет в семье, поэтому мы его выпускаем в мир, начиная с достаточно раннего возраста: сначала меньше, потом больше. Этот мир становится все более таким требовательным. И семьям так же, как и для взрослого человека, остается местом, где мы восстанавливаем душевное равновесие. То есть семья должна быть тылом, а не фронтом. Фронтом является большой мир – туда, куда мы выходим, чтобы завоевывать мир, утверждать себя, добиваться своего, реализовывать какие-то свои планы, мечты и так далее. А семья – это место, куда мы возвращаемся после этих героических действий, и восстанавливаемся. Поэтому мне не кажется, что эти вещи противоречат друг другу. Наоборот, именно создание принятия, создание атмосферы принятия и безопасности дает силы, восстанавливаться и после этого в большом мире уже всякие подвиги совершать. Ольга Арсланова: Послушаем Владимира из Астраханской области, нашего зрителя. Владимир, здравствуйте, вы в эфире. Виталий Млечин: Здравствуйте, Владимир. Зритель: Здравствуйте, здравствуйте. Я бы хотел поговорить об образовании нашем. Школа является фундаментом для дальнейшей жизни. И я не понимаю в последнее время, кто нам пишет законы, ну, по образованию и все остальное. Понимаете? Вот сейчас, на данном этапе у меня сын учится в седьмом классе. И темы, которые задают на сочинение… Ну, например: «Молчи, не спорь». Вот это что за сочинения такие? Кто заставляет их писать? Вот при мне, когда я в Советском Союзе учился, темы были совсем другие, например: «В споре рождается истина». Понимаете? Сейчас детей уже со школьной скамьи заставляют пресмыкаться, приспосабливаться и все такое. Понимаете? Ольга Арсланова: А в чем выражается? Просто не очень понятно, в чем это выражается, Владимир? Зритель: Ну как? Я говорю, что тематика. Ольга Арсланова: Тема сочинения: «Молчи и не спорь». Зритель: От ЕГЭ отказались уже все цивилизованные страны, а у нас ЕГЭ внедряют. Что это такое? Ольга Арсланова: Понятно. А давайте, да, правда поговорим… У нас сейчас есть какая-то общая цель? Вот школа формулирует для себя какую-то сверхзадачу? То есть она должна выпустить какого в итоге ученика? Или это все по наитию? Людмила Петрановская: Это отдельная забавная история. Мы как-то с коллегами проводили такой семинар для учителей, тренинг с упражнениями. И в одной части… Они были разделены на две группы, они независимо друг от друга работали. Одна группа должна была составить список качеств, которые мы хотим увидеть в выросших детях, а вторая должна была составить список качеств, которые мы хотим видеть в детях на уроке. Ну и можете себе представить совпадения. Ольга Арсланова: Полная противоположность. Людмила Петрановская: То есть, да, мы хотим видеть детей уверенными, сильными, самостоятельными и так далее. А там еще были такие молодые, еще пока не научившиеся сильно врать, поэтому они честно написали, что на уроке они хотели бы видеть детей немыми и парализованными, потому что это… Ольга Арсланова: Так намного удобнее. Людмила Петрановская: Так устроено. Виталий Млечин: Ну, может быть, так усваивать детишкам тоже проще будет? Людмила Петрановская: Я сомневаюсь, что так усваивать проще. Это про то, что у учителей, когда приходят в класс, обычно у них нет никакой подготовки для того, чтобы они могли работать с классом, они могли работать с детьми, они могли как-то управлять дисциплиной. Нас чему угодно учат в педвузе, только не тому, как удерживать внимание, как рулить вот этой динамикой группы. Это отдельный вопрос. Если говорить про школу, ну конечно, у нее сейчас очень сложная ситуация, потому что фактически школа превратилась в детохранилище. Никто не знает, чего от нее хотеть, чего от нее ждать. Запроса у нас в стране на высокоинтеллектуальных и образованных людей нет – в той модели экономики, которая у нас существует, объективно они не нужны. Поэтому школа пытается делать хорошую мину при плохой игре, а реально она является детохранилищем, пытается что-то из себя изображать. Это очень сложно. Школу прессуют очень сильно. Учителя находятся в каком-то постоянном давлении, в постоянном стрессе, в постоянной истерике, постоянно от них хотят невесть чего. Все это в итоге обрушивается на детей. Поэтому школа наша – действительно такая сейчас территория, в общем и целом весьма неблагополучная, прямо скажем. Ольга Арсланова: У нас принято говорить, что государство и народ часто так отдельно существуют, в разных мирах. То есть не пересекаемся – и слава богу. Примерно то же самое зачастую бывает и в школе. То есть дети приходят туда, относятся скептически к тому, что им рассказывают, отсиживают на уроках, приходят ради общения. Почему так происходит? Сохраняется ли сейчас это в современной школе? Потому что я помню, что в мое время это было именно так. Людмила Петрановская: Если дети приходят в школу ради общения, то это еще благополучная история. Ольга Арсланова: Это еще повезло? Людмила Петрановская: Да. Ольга Арсланова: Хорошо. Людмила Петрановская: Они общаются и так далее. Хуже, если общения там никакого особо нет. Ольга Арсланова: А на уроках скука при этом. Людмила Петрановская: А уроки при этом скучные. Им не понятно, как это вообще хоть в какой-то степени связано с их жизнью. Уроки не занимаются тем, чтобы дети сами думали, сами о чем-то говорили, сами что-то искали и как-то развивали именно те качества, которые им будут нужны. Цель – загрузить в них часто какое-то количество информации, а потом они должны эту информацию по свистку обратно в каком-то виде выдать. Естественно, весь этот процесс очень скучный, потому что информация доступна в гораздо более интересных, ярких и увлекательных формах. В три клика ты находишь про то же самое. Пожалуйста, тебе с анимацией, с песнями, с плясками. Лучшие ученые мира тебе расскажут с диаграммами, графиками движущимися. Что тебе этот достаточно скучный рассказ на уроке? Виталий Млечин: А вот из Нижегородской области только что пришло: «Девочка вообще не хочет учиться в пятом классе. Домашние задания делает, а в школе ничего не хочет. В этом обвиняют родителей. Что делать?» Людмила Петрановская: Ну, как сказать? Нормальный ребенок. Что тут можно сказать? Ольга Арсланова: То есть это нормально? Виталий Млечин: Казалось бы, наоборот – в школе еще можно, а дома-то уж точно неохота уроки делать. Людмила Петрановская: В этом смысле нетипично, да. Обычно дети еще и уроки не хотят делать. Так что в этом смысле даже, я бы сказала, молодец, такой ребенок сознательный. Слушайте, ну правда, действительно, поймите детей. Они сейчас находятся в ситуации, когда школе очень как бы сложно конкурировать по способу подачи информации со всем тем, что им доступно. Я вспоминаю свое детство, когда мультики показывали один раз после вечерней программы «Время» на 15 минут, и в этом месте не надо было ничего выбирать. Это были единственные мультики, которые ты мог посмотреть. И если там был нехороший мультик, какой-нибудь скучный, малышовый, про каких-нибудь зайчиков, то это была досада, и выключался телевизор. И больше ничего. На этом фоне, на бедном информационном фоне легко как-то сойти. Сейчас у детей очень богатый информационный фон. И на этом фоне очень часто действительно школьные уроки в обычной заурядной школе с обычной уставшей замотанной учительницей, у которой 70% времени уходит на заполнение каких-то безумных бумажек, которая перегружена невероятно, у нее ставка, полторы ставки, две ставки, для того чтобы вытянуть хоть на какой-то уровень зарплату. Естественно, она не выдерживает этой конкуренции. Она выглядит в глазах детей скучной. А если при этом она еще и раздраженная, уставшая, то она и симпатии не вызывает. У них и желания нет ее слушать и с ней общаться. Поэтому, действительно, часто детям сейчас не хочется идти в школу. Ольга Арсланова: Но с этим, наверное, в ближайшее время ничего не поделаешь, вот так развивается. Может быть, тогда большему числу детей подходит домашнее образование? Есть ли в нем какие-то серьезные минусы? Людмила Петрановская: Домашнее? Домашнее образование – это такая достаточно сложная история. Если говорить буквально про домашнее образование, то это история очень сложная. Ну кто реально может сесть и полностью заниматься ребенком? Значит, кто-то должен не работать в доме. И потом, все-таки обучение ребенка – это некая такая специальность. Если речь идет о чем-то более сложном, чем научить читать, писать и считать, то это профессия, этому нужно учиться. Там методики есть, то есть надо учиться. Кто этим владеет? Поэтому очень часто сейчас родители идут по такому пути, когда они оформляют домашнее образование, но реально они объединяются в какие-то группы и приглашают педагогов, все-таки опытных педагогов, которые работают с группой детей. И часто это тоже является таким фактором вымывания педагогов из школ, потому что хороший педагог тоже получает вместо безумного количества бумажек свою любимую работу с детьми. А хороший педагог – это тот, кто любит работать с детьми, а не тот, кто любит заполнять бумажки. Я понимаю, что наши чиновники об этом не догадываются, но это так. Секрет такой открою вам, что хороший учитель – тот, кто детей люби и с ними любит общаться. Вот происходят такие спонтанные объединения и такие альтернативные школы, потому что… Понимаете, в кризисе любой системы у вас есть два варианта. Либо вы знаете, что делать, и тогда вы берете и реформируете систему образования в стране, строите стратегию, вкладываете туда огромное количество ресурсов, как делала, например, Финляндия, когда они поставили эти цели на государственном уровне и полностью изменили систему образования, вложив туда огромное количество усилий, денег, экспертных усилий и так далее. Либо вы хотя бы должны убрать руки и позволить системе самой меняться и выживать в ней каким-то сильным новым идеям. К сожалению, то, что происходит в России – это прямо противоположное. У нас нет никакой реформы образования. Вот эти все ЕГЭ – это все не реформа, это все такие имитации, это технические штучки, они ни на что не влияют реально. У нас нет реальной реформы образования. У нас нет реально стратегии, чтобы образование соответствовало потребностям сегодняшнего дня, потребностям сегодняшних детей. При этом дать возможность расцветать всем цветам у нас тоже не могут. У нас при этом нарастает регламентация, контроль: все должно быть одинаково, все должно быть стандартизировано и так далее. Это абсолютно запирающая и мертвая ситуация. Огромная система устаревшая, которую не реформируют сверху и не дают реформироваться снизу. Естественно, все это будет заканчиваться тем, что просто люди будут оттуда бежать, и ученики, и учителя любыми способами будут просто оттуда бежать. Ольга Арсланова: Вопросы от наших зрителей. У нас на связи Ольга из Кемеровской области. Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Подскажите, пожалуйста. Вот у меня внучка ходит во второй класс. Как нам быть? У нее учитель требует только идеальности. Она не приемлет, что клетка вправо, клетка влево может быть пропущена. Рвет при этом тетради, выбрасывает их, кидает на пол пеналы. Просто какой-то тиран. Мы не знаем, что делать. Не хотим менять в школу, и в то же время очень страшно за ребенка становится. Она нервная уже стала. Виталий Млечин: Может, в прокуратуру пожаловаться? Людмила Петрановская: Если ребенок в этой ситуации нервничает… Ну, просто есть дети, которым это все как-то фиолетово. Учительница требует клеточку, а он написал, как получилось, и не расстраивается. Ну и ладно. Если при этом есть какие-то другие плюсы – не знаю, школа близко к дому, хорошие отношения с одноклассниками, то можно потерпеть. Но если от такого поведения учителя ребенок реально расстраивается и становится нервным, то такую ситуацию, конечно, нельзя оставлять. Ну, это основания для того, чтобы жаловаться. Это поведение абсолютно недопустимо, непрофессионально. Что значит – рвать тетради и пеналы кидать на пол? Этого не должно быть. Ольга Арсланова: Скажите… Мы просто постоянно следим за лентами информагентств: то-то происходит, какие-то постоянные конфликты между учителями и родителями, между учениками. И все время складывается ощущение, что уровень агрессии и недоверия в современной школе увеличивается. Это действительно так? Людмила Петрановская: Да, конечно, это так. Ольга Арсланова: С чем это связано? Людмила Петрановская: Это и будет, к сожалению, продолжаться, потому что учителя многие, ну действительно, уже истощены. Кто-то и с самого начала профнепригоден, а кто-то доведен до ручки всеми этими бумагами и безумной нагрузкой. Дети, которым не интересно. Родители, которые часто в своем детстве огребли, потому что школа их как-то давила, а родители не защищали, и они сейчас защищают своих детей, иногда вообще тоже выходя из берегов и не контролируя себя. Вот тот случай, который недавно был, когда мальчика в унитаз макали и так далее – родители. Ну, это совершенно уже сумасшедший дом. То есть, да, количество неадекватов… Школа, к сожалению, становится территорией истерики. Количество неадекватов, количество таких реактивных эмоциональных выплесков, когда люди уже не владеют собой и не понимают, что делают, оно достаточно велико. И в этом смысле, да, это становится достаточно неблагополучной историей. История всех этих оптимизаций, объединений, когда какая-нибудь московская школа объединяет в себе 6 тысяч людей… 6 тысяч детей – от детского сада до старшеклассников. Невозможно управлять коллективом в 6 тысяч детей. Невозможно! Даже если ее директор уровня «бог», это невозможно. Есть какие-то пределы у человеческой психики, сколько людей он может просто в лицо и по имени запомнить. И невозможно управлять детским коллективом, где ты не знаешь каждого ребенка в лицо и по имени, технически невозможно. Неважно, хочешь ты этого или нет. Поэтому мало того, что и объективная ситуация неблагополучная, еще и все эти решения – надо сказать, что они очень сильно добавляют туда неблагополучия. Ольга Арсланова: Примем еще один звонок – из Новосибирской области Ирина на связи с нами. Здравствуйте. Зритель: Здравствуйте. Виталий Млечин: Говорите, пожалуйста, мы вас слушаем. Зритель: Вообще вот слушаю сейчас, много хочется сказать, очень много всего про школу, про то, что учителя истерят на уроке, теряют лицо. Ведь говорят, что лучшее воспитание – это личный пример. Учителя истерят, начиная с директора школы и заканчивая уборщиками, кричат на детей. Дети виноваты абсолютно во всем вот непосредственно в нашей школе. Что бы ни случилось, всегда виноват ребенок. Значит, по поводу ЕГЭ – идет просто запугивание детей и родителей. На уроке говорят… на собрании родительском: «Вот ЕГЭ ваши дети не сдадут. Это ужас! Нас замучили дети глупые, ничего не понимают. Мы только и занимаемся». Детей пугают. Ребенок в десятом классе, а она боится идти… Она говорит: «Лучше бы я шла после девятого в техникум, а потом в институт». Она боится, ее запугали учителя. Учителя относятся к школе… Говорят: «Кто сюда пойдет? Мы здесь гробимся». И это отношение учителя к школе. Как это отношение может сформировать отношение к школе ребенка? Виталий Млечин: А нельзя в другую школу перейти, получше? Зритель: Что? Виталий Млечин: Нельзя в другую школу перейти, получше? Зритель: Нет, это поселок, это поселок, и школа… Людмила Петрановская: К сожалению, школами получше тоже поле не засеяно. То, что мы видим сейчас… Ольга Арсланова: Среднее арифметическое. Людмила Петрановская: Появляются какие-то интересные новые школы, которые по-другому устроены, но это очень небольшие анклавы среди всего этого достаточно безумного пространства. Очень небольшие анклавы, где учатся либо одаренные дети, либо дети родителей состоятельных, либо как-то еще отобранные. То есть такие маленькие… Ну, мне это напоминает, как в советские времени были эти самые распределители товаров для номенклатуры, где можно было купить всякие разные дефициты и деликатесы, которые нельзя было купить в обычных магазинах. То есть у нас сейчас вот эти школы – это для детей особых родителей или для особых детей, которые особо талантливые. Вот для них существуют такие небольшие территории, где действительно происходит образование, действительно происходит общение, действительно происходит развитие. А вся остальная массовая школа, к сожалению, действительно превращается, как вы справедливо заметили, в этот территорию истерики и агрессии. Ольга Арсланова: Мы просто сейчас слышим, что очень многие родители растеряны и не понимают, как им в этой войне выжить. Многие действительно осознают, что это 10 лет тяжелого и напряженного труда, 10–11 лет. Как родителю не сойти с ума и помочь ребенку в современной школе выжить? Вот есть ли какие-то рекомендации основные для разного возраста? Людмила Петрановская: Во-первых, все-таки важно понимать, что мы немножко преувеличиваем вот эту идею, что школа – фундамент жизни. Школа – фундамент жизни, если это прекрасная школа, которая дает прекрасное образование, дает ребенку уверенность в себе, дает ребенку дружеские связи на всю жизнь. Только в этом случае это фундамент жизни. Если это не так, то это просто, ну, вещь, которую надо пережить, это просто 10–11 лет, которые надо пережить с минимальными потерями. И самое главное – это не начинать играть со школой в молот и наковальню, когда ребенок оказывается между ними, а его прессуют с двух сторон. То есть где-то снижать… Если в школе много истерики, то хотя бы чтобы в семье к этой истерике не присоединялись. Потому что если десятиклассница в школе с утра до вечера слышит «ты не сдашь ЕГЭ», да еще домой приходит, а там родители начинают с той же цифры, то же самое верещать, то это просто действительно можно чокнуться. Ну, максимально спокойно разгружать ребенка, думать о том, где он может еще получить какие-то дополнительные, ну, не связанные, может быть, знания и навыки. Это не значит, что он с утра до вечера должен заниматься еще дополнительно. Это могут быть какие-то поездки, это могут быть какие-то экскурсии, это могут быть какие-то интернет-курсы, то есть то, что ему интересно, то, что показывает ему, что все-таки мир человеческих знаний – это действительно огромный и интересный мир, а не та скукота, которую ему там предъявляют. Поэтому прежде всего – не подаваться истерике. В каждой школе при всем при том все равно есть интересные учителя. Пусть один, два, три, но в каждой школе они есть, эти учителя. Часто им очень тяжело в этой школе, потому что они хотят работать с детьми, а, как известно, современная школа – это место, где дети мешают учителям заполнять отчеты. И они очень нуждаются в поддержке родителей, они очень нуждаются в защите родителей. Иногда и школы есть просто замечательные, самые обычные районные, в которых человеческое отношение к детям, хорошая атмосфера. И так устроено, что система такие школы старается съесть, и они тоже нуждаются в защите родителей. Виталий Млечин: А защита детей от школы со стороны родителей – она в чем должна выражаться? Скажем, если приходит ребенок и говорит: «На меня кричат в школе», – что можно сказать ребенку? «Не обращай внимания» или «Школа не имеет значения»? Людмила Петрановская: Ну, во-первых, это зависит… Если ребенок сильно напуган, если портят его вещи, если его оскорбляют, если его, не дай бог, бьют, то это не тот случай, когда нужно ребенку сказать «не обращай внимания», а это тот случай, когда нужно добиться прекращения этого. То есть пережить 10 лет можно, если тебе скучновато. Но пережить 10 лет, если… Ольга Арсланова: Страшновато. Людмила Петрановская: …тебя при этом еще, не знаю, мордой в парту тащат – ну, это не тот опыт, который кому-то вообще может быть полезен для чего-то. Поэтому если речь идет о насилии, если речь идет об оскорблениях, то это надо просто прекращать. И тут как раз родители могут и объединенно действовать, и действовать разумно, в рамках правового поля, а не устраивать какие-то истерики опять, самосуды и так далее. Если речь идет просто о каком-то, может быть, не самом лучшем и педагогически мудром поведении, то тогда, да, можно где-то просто ребенку говорить о том, чтобы он так серьезно к этому не относился. Где-то самого учителя поддержать и расслабить, чтобы улучшить его состояние. Иногда ему просто тоже надо с кем-то поговорить и как-то сбросить напряжение. Где-то убирать истерику по поводу оценок и результатов. То есть как-то снижать хотя бы это напряжение. Виталий Млечин: Самарская область. Ольга Арсланова: Послушаем Ольгу. Здравствуйте. Виталий Млечин: Здравствуйте, Ольга. Ольга, говорите, пожалуйста. Зритель: Алло. Здравствуйте. Самарская область, мы живем в сельской местности. У нас очень замечательная и хорошая школа, большая. Людмила Петрановская: Это прекрасно. Зритель: Учителя у нас великолепные просто, дай бог им здоровья, вообще они молодцы. У меня такой вопрос: что у нас делают с детьми? Ребенок у нас закончил девять классов. Мы вынуждены его были, чтобы он перешел у нас в десятый класс, потому что не определились после девятого. В десятом классе встает такой вопрос, что до такой степени запугали детей этим ЕГЭ, что это просто становится невыносимо! Из класса буквально 10 человек (а их там 25 человек), 10 человек вынуждены уйти из десятого класса, потому что они боятся сдавать ЕГЭ. Что у нас такое за образование, что у нас после десятого класса дети бегут из школы? Они не могут учиться, они боятся, они боятся экзаменов. Виталий Млечин: Понятно, ваша мысль ясна. Спасибо большое. Ольга Арсланова: По ЕГЭ, наверное, нужно вообще отдельную программу сделать, судя по количеству претензий. Людмила Петрановская: Ну, смотрите, все-таки давайте тоже не присоединяться к истерике. По большому счету, вам нужен ЕГЭ только для того, чтобы поступать куда-то, если вы хотите поступать куда-то. В большинстве случаев не бог весть какие нужны большие баллы, чтобы поступить, если вы не целитесь в десять топ-вузов страны. Ольга Арсланова: А хоть куда-то. Виталий Млечин: А почему учителя… Вот уже который звонок: учителя запугивают детей ЕГЭ. А им-то что? Ольга Арсланова: Так у них же показатели. Людмила Петрановская: Учителя запугивают, потому что школу оценивают по результатам ЕГЭ. Виталий Млечин: Они запугают, но лучше-то не будет. Людмила Петрановская: Это отдельная загадка, почему они считают, что если человека довести до заикания и энуреза, то он каким-то образом лучше сдаст экзамены. Это, видимо, тоже опять дефицит образования наших педагогов. Если бы они хоть немного имели представления о психологии, то они бы понимали, что это к прямо противоположному результату приводит, когда перепуганный ребенок приходит и не показывает даже тех знаний, которые у него были. Но мне сейчас важно, чтобы родители к этому не присоединялись, чтобы родители как-то немножко философски к этому относились. Да, школа очень нервничает, потому что по результатам ЕГЭ ее оценивают. Но вам-то что? Ну, они нервничают, а вы не нервничайте. И ребенка тоже настраивайте на то, чтобы он не нервничал. Не факт, что ему правда нужен этот ЕГЭ. Не факт, что он нужен ему сейчас. Если он в этом году не планирует куда-то поступать, а хочет поработать, то потом сдаст этот самый ЕГЭ. На самом деле ничего страшного и особенно ужасного с этим ЕГЭ нет. Если бы всю ту энергию, которую тратят на запугивание детей, потратили бы на то, чтобы к нему подготовить, у нас бы, пожалуй, все прекрасно что-то сдали. Поэтому, мне кажется, родителям очень важно к этому не присоединяться и не идти на поводу… «Ваш ребенок плохо сдаст ЕГЭ, поэтому пусть он уйдет из класса». А почему? Плохо? Значит, плохо сдаст. В чем проблема? Если он хочет учиться в этом классе, если это соответствует его интересам – значит, он идет и вообще не сдает, если это необязательный ЕГЭ, или сдает плохо. Ну, извините, как научили – так и сдает. И не надо присоединяться. Школа как бы свое реноме отстаивает, но вы-то тут при чем? Виталий Млечин: Спасибо. Ольга Арсланова: И можно последний вопрос? Что, на ваш взгляд, сейчас… чего больше всего не хватает современным школьникам и родителям? Расслабленности, я не знаю, наоборот, собранности, ответственности? Вот чего бы хотелось побольше? Людмила Петрановская: Субъектности, субъектности, понимания, что образование – это услуга, которую общество предоставляет ребенку, это вклад общества в его будущее, в его будущие возможности. Это не место, где судят вашего ребенка, достаточно ли он прекрасен, чтобы иметь счастье ходить в школу, чтобы его допустили сюда. Это услуга, которую общество в целом, вкладывая в это ресурсы, деньги, человеческие усилия, предоставляет своему будущему поколению для того, чтобы будущее поколение имело больше возможностей. Образование – это свобода, это дополнительные степени свободы. И мне кажется, нужно относиться к этому, сохраняя субъектность и не проваливаясь в позицию жертвы. Это относится и к учителям, и к родителям, и к детям. Ольга Арсланова: Спасибо большое. У нас в гостях была семейный психолог, автор книг для родителей Людмила Петрановская. Это была рубрика «Личное мнение».