Ольга Арсланова: Ну а мы продолжаем. И сейчас – наша постоянная рубрика "Порядок слов". Мы приветствуем Николая Александрова, литературного критика и ведущего рубрики. Вот он у нас в студии. Здравствуйте. Юрий Коваленко: Добрый день. Ольга Арсланова: Сегодня повод особый – день рождения Александра Сергеевича Пушкина, нашего всего. Николай Александров: Здравствуйте. Ольга Арсланова: Все, да? Так принято говорить? Николай Александров: Да, да, да. Я всех поздравляю с этим замечательным праздником, поскольку это действительно праздник. И напомню, что сегодня, как раз в день рождения Александра Сергеевича Пушкина, завершается книжный фестиваль на Пушкинской площади в Москве, который до этого проходил на Красной площади. И сегодня же вручались премии молодым авторам, которые только вступают на литературное поприще. Это премия "Лицей", которая награждает авторов в трех номинациях. Так что, таким образом, молодые литераторы, поэты и прозаики получили, можно сказать, такое благословение в день рождения Александра Сергеевича Пушкина. Ну а что касается меня, то для меня это вообще, можно сказать, почти семейный праздник, поскольку 15 лет моей жизни прошли в Государственном музее Александра Сергеевича Пушкина на Пречистенке, а затем на Арбате. И таким образом, с Пушкиным, в общем, непосредственно связана часть моей жизни. И в каком-то смысле это удивительные годы, которые лишний раз доказывают, насколько же замечательный поэт и человек Александр Сергеевич Пушкин. Вот он действительно выдерживает все, и в частности музейное экспозиционирование. Я помню, в 86-м году (теперь уже достаточно давно) открылся Музей-квартира Пушкина на Арбате в особняке Хитровых. То есть это дом Арбат, 53, куда Александр Сергеевич привез Наталью Николаевну после женитьбы и который он снимал специально для женитьбы, где была сделана экспозиция. Делали ее… Евгений Абрамович Розенблюм был художником, а Александр Зиновьевич Крейн тогда возглавлял Государственный музей Пушкина. На первом этаже, собственно так же, как и сейчас, располагается типологическая экспозиция, это Пушкин в Москве, начиная с 1826 года, первый его приезд в Москву после михайловской ссылки. Ну и вплоть до отъезда в мае 1831 года уже в Петербург. Это комната прислуги. А на втором этаже находились, соответственно, уже парадные бальные помещения, ну и, видимо, как раз то пространство, где находился Александр Сергеевич Пушкин. И вот после ознакомления с контекстом, так скажем, литературным посетитель попадал и попадает до сих пор в это торжественное пространство под звуки Моцарта, под "Дивертисмент", под замечательный голос тогда еще Александра Кутепова (может быть, сейчас чуть-чуть поменялось), который торжественно говорил из аванзала пришедшим в главный зал, в гостиную, посетителям раздавался голос: "Вы вошли в комнаты, в которых жил Пушкин". Ну и дальше. Ни единого предмета мебели не дошло до нас. Ну и дальше рассказ о мальчишнике, о свадьбе пушкинской и так далее. Но дело все в том, что в комнатах второго этажа так же, как и до сих пор, нет практически ничего, кроме некоторых меморий: конторка Пушкин, столик для рукоделия Натальи Николаевны Гончаровой, портреты и так далее. Это был принцип музейной пустоты, который отстаивал Евгений Абрамович Розенблюм. Юрий Коваленко: Ну, главное – атмосфера. Николай Александров: Да-да-да, конечно. И когда приезжали из Петербурга, разумеется, коллеги, музейные работники, они встречали эту экспозицию такой замечательной пародией: "Здесь Пушкин не идет на ум, здесь только Крейн и Розенблюм", – оценивая таким образом эту мемориальную пустоту. Ну а посетители, как, наверное, во всех музеях, они интересуются не только гением Александра Сергеевича Пушкина, а какими-то бытовыми подробностями. И поэтому, разумеется, в доме, куда Пушкин привел Наталью Николаевну Гончарову, а затем Пушкину, в этом доме, в этих комнатах задавался все время один сакраментальный вопрос (ну, если это свадьба и если после свадьбы): где была спальня? Это был главный вопрос, который, думаю, и до сих пор звучит в мемориальной квартире Александра Сергеевича Пушкина. Ольга Арсланова: Вот что интересует посетителей. Николай Александров: На что музейные работники тактично, во-первых, отвечали, что неизвестно. Но, судя по всему, на антресолях, но там экспозиции нет. Это тоже очень важно, потому что… Ольга Арсланова: Потому что много работал. Николай Александров: Да. И действительно, сам Александр Сергеевич настолько удивительный феномен. Говорили, например, что в России не было в том объеме Античности, как, например, на Западе (ну, если иметь в виду эпоху Возрождения), но зато Античностью стал Пушкин. И это действительно так. Когда Виктор Ерофеев уже тоже теперь достаточно давно брал интервью у философа Алексея Федоровича Лосева и спрашивал его о самых разных вещах и проблемах, на вопрос "Что вы можете сказать о Пушкине?" Алексей Федорович даже как-то несколько сердито ответил: "Ну, что говорить о Пушкине? Пушкин – классик". И на этом поставил точку. Действительно, Пушкин сопровождает нас на протяжении всей жизни: с детского возраста, когда мы только начинаем слушать пушкинские сказки, затем в школе, а затем уже, я думаю, многие открывают для себя это счастье перечитывания Пушкина уже в зрелые годы, когда он раскрывается совершенно иначе. Ольга Арсланова: Причем, мне кажется, Николай, что по поводу Пушкина меньше всего претензии к школьной программе, потому что… Ну, часто говорят: "Зачем Достоевского изучать? – когда его там начинают? – в восьмом классе?" И Толстой – все-таки рановато. А вот у Пушкина для любого возраста действительно найдется произведение. И он попадает в разные фазы жизни человека. Ольга Арсланова: Более того, мало того, что для любого возраста, а для любого мировоззрения! Пушкина нельзя отнести, допустим, к таким угрюмым ревнителям патриотизма. С другой стороны, его нельзя назвать и безусловным западником и либералом, да? С одной стороны, у Пушкина библиотека насчитывала книги, если мне память не изменяет, на 19 языках. На 13 Пушкин, по крайней мере, читал. И видно было по этой библиотеке. Первое стихотворение Пушкин написал по-французски: "Dis moi, pourquoi l'Escamoteur Est-il sifflé par le parterre?" Ну, разумеется, в собрании сочинений перевод дан, но тем не менее. В Лицее, как мы помним, прозвище у Пушкина было Француз, да? Ну, было еще и другое – тигр с помощью льва мешаный. И одни цитируют "Клеветникам России". Другие могут цитировать фразу Пушкина: "Угодил меня Бог родиться в России с умом и талантом". Для меня это абсолютное разнообразие Пушкина, его всеотзывчивость, как говорил Федор Михайлович Достоевский о Пушкине, она укладывается в две короткие эпиграммы. Когда Гнедич перевел "Илиаду" Гомера, Пушкин два раза откликнулся на этот перевод. Первый – как будто официальный, торжественный: "Слышу умолкнувший глас божественной эллинской речи, Старца великого гласа чую смущенной душой". Это первое, вроде бы абсолютно комплиментарное. А второе четверостишье… двустишье, гекзаметром написанное (подчеркнуто, что это связано с "Илиадой" Гомера): "Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера, Боком одним с образцом схож и его перевод". Таким образом, эти два двустишья приходят в какое-то чудовищное противоречие, одно за другим. А Пушкин на удивление совмещает в себе и озорство, и благочестие, и серьезность, и как будто бы даже разнузданность. И это его необыкновенные многообразия веселости, приятия, дара жизни – они, конечно, удивительные. И вытерпел он поэтому тоже не просто уже за свою жизнь, а за свое посмертное существование, и критику Писарева, и нападки поэтов начала века, которые его скидывали с корабля современности, и попытка его возвеличивания и укоренения в школьной программе, потому что это тоже нелегкий труд. И тем не менее, даже теперь уже вековое изучение Александра Сергеевича Пушкина в школе никак на нем не сказывается. Но я все-таки несколько слов о книжках скажу. И первая будет непосредственно связана с Пушкиным, а вторая, кстати говоря, тоже. Ирина Сурат, "Человек в стихах и в прозе". Ирина Сурат – на сегодняшний день один из ведущих пушкинистов. И тексты, которые здесь помещены, они связаны и с Александром Сергеевичем, им они открываются, и с Толстым. И дальше вторая часть посвящена Осипу Мандельштаму, потому что Ирина Сурат занимается и XIX веком, и XX, и Серебряным веком. Но на что бы я хотел обратить внимание? Вот почему Пушкин, который вроде бы знаком с детства, иногда открывается позднее? Вот простые строчки, всем известные стихи "Я помню чудное мгновенье…", которые иногда в нашем сознании путаются со строчками другого поэта "Я встретил вас…". Так вот, "Я помню чудное мгновенье…". На что обращает внимание Ирина Сурат? На финал этого стихотворения, который не всеми осознается. "Душе настало пробужденье: И вот опять явилась ты". В чем же здесь хитрость? Сначала пробуждение настало, а потом уже "опять явилась ты". И это как будто нарушение логики. Не новая встреча с замечательной женщиной, символом и образом красоты, а наоборот – пробудившаяся душа как будто спровоцировала эту встречу. И таких неожиданностей у Пушкина довольно много. Если уж я заговорил о западничестве Пушкина, то, наверное, нужно вспомнить, что писал он как по-русски, так и по-французски. Лотман подчеркивал, что, например, письма Наталье Николаевне (если уж мы о свадьбе заговорили пушкинской) в ту пору, когда Пушкин только был женихом, написаны Наталье Николаевне по-французски. А вот когда он женился, он принципиально писал Наталье Николаевне уже по-русски. Чаадаев после того, как опубликовал в "Телескопе" свое "Философическое письмо", ждал от Пушкина реакции, ответа и просил его обращаться к нему по-русски. А Пушкин Чаадаеву, который "Философическое письмо" написал по-французски, отвечает тоже на французском языке. И вот, кстати, сборник произведений Петра Яковлевича Чаадаева с предисловием Андрея Тесли, вот такой замечательный том вышел. Это полная презентация чаадаевских работ. Я напомню лишь только, что первое письмо Чаадаева было опубликовано, а затем уже Гершензон опубликовал другие письма Чаадаева. В советское время они вообще не печатались. Чаадаев, кстати, в этом споре с Пушкиным о России при жизни Пушкина не все знал его реакции, потому что одно из писем полемических, адресованных Чаадаеву, как раз по поводу "Философического письма", по поводу размышления о месте России в судьбе Европы, Пушкин отсылать не стал. Он написал на конверте: "Ворон ворону глаз не выклюет". И это письмо отдал Чаадаеву Жуковский уже после смерти Александра Сергеевича. Ну а вот эта книга знакомит нас, по существу, со всем… Ну, не все письма Чадаева, но все главные его произведения (и "Философические письма", и "Апология сумасшедшего") сюда вошли. И конечно же, Александр Сергеевич – поэт, писатель и человек, который нас учит, как мне кажется, в первую очередь любви (в самом широком смысле этого слова), такого вот приятия к миру. У него никогда нет ни капли уныния, он всегда находит выход, казалось бы, из самых депрессивных, самых безнадежных ситуаций. Плетнев в эпидемию холеры рассказывает, как Пушкин, прорываясь сквозь холерные карантины, в декабре 1830 года приезжает в Москву. У Плетнева умирает дочь. Пушкин ему пишет письмо: "Друг мой, не хандри. Хандра хуже холеры. Холера уничтожает тело, а хандра – душу". И после этого неожиданный у него такой всплеск необыкновенный: "Будут нам новые радости, детки у нас народятся. А мальчишки будут повесничать, а девчонки будут сентиментальничать. А нам то и любо". И книга Михаила Эпштейна – это размышления о любви в таком широком литературно-философском контексте, именно и любви. Хотя здесь, разумеется, довольно много ссылок на самые разные работы и философов, и психологов, и психоаналитиков, и сексологов. Но вот что такое любовь как дар, как великое счастье и как, безусловно, великое наслаждение – в этом пытается разобраться Михаил Эпштейн. И справедливо он говорит, что, может быть, сексологии, физиологии, вот такой сугубой материальности последнее время уделяется слишком пристальное внимание, а вещи гораздо более тонкие уходят на задний план, а они-то, собственно, делают любовь любовью. И вспомним, конечно, "гуляку праздного", одно из выражений Александра Сергеевича Пушкина. Ведь эта легкость в его поэзии действительно идет от необыкновенной легкости и в то же время серьезности характера. Когда в лицейский период Пушкин как бы намеренно этот образ поэта-ленивца высказывал в своих стихах и, кстати говоря, в своем поведении, Батюшков жаловался Жуковскому, что Пушкин ленится не только в стихах, но и в жизни. А затем уже Пушкин учился ловить "внимание долгих дум", как он пишет, допустим, в "Деревне". Но поэзия действительно требует праздности – не просто лени, а открытости, не просто сосредоточенности на чем-то, но открытости миру и впечатлениям жизненным. И вот замечательная книга Дани Лаферьера "Почти забытое искусство праздности" этому посвящена. Это, конечно, книжка не о лени, а эта книга о том, что открывается человеку в момент вот такой открытой медитации. Медитация – не рассеянность. Медитация – это просто особого рода сосредоточенность. И поэтому здесь речь идет о самых разных жизненных явлениях, но в частности и о литературе, о Монтене и Булгакове, каким образом открывается для нас книги, с какой новой стороны. В этом смысле и Александр Сергеевич Пушкин иногда требует, ну, хотя бы минутки или часов праздности для того, чтобы его совершенно по-новому для себя открыть. Юрий Коваленко: И насладиться творчеством. Да, действительно, чтобы никто не отвлекал и под видом лени. Николай Александров: Ну и главное, чтобы оценок никто не ставил. Юрий Коваленко: Спасибо хорошо. Ольга Арсланова: Как было бы хорошо! Да, спасибо большое. Наша рубрика "Порядок слов". Литературный критик Николай Александров. И еще раз с днем рождения Александра Сергеевича Пушкина всех нас и вас! Николай Александров: Всего доброго!