«Эх, как хочется спать, спать, есть, есть, есть… Месяц тому назад я хотел, вернее, мечтал о хлебе с маслом и колбасой, а теперь вот уж об одном хлебе…», - многие блокадники вели дневники, фиксируя каждый день превращения счастливой жизни в ад. Страшно даже читать эти строки. В них безнадежное ожидание эвакуации или смерти. Надежды на первое гасли стремительно. «Сейчас не время вести дневник, а я буду. Не при­дется мне перечитывать его, перечитает кто-нибудь другой, узнает, что за человек такой был на свете — Рябинкин Юра, посмеется над этим чело­ве­ком, да…». Юре Рябинкину было 16, когда началась блокада. В дневнике он пишет о себе, сестре и маме, о том, как голод делает его эгоистом. «Сегодня на самую ма­лость не сдержал своего честного слова — взял полконфетки из купленных….Съел я ее и такую боль в душе почувствовал, что вы­плюнул бы съеденную крошку вон, да не выплюнешь…». Последняя запись сделана 6 января 1942 года: « Мама еле ходит. Теперь она часто меня бьет, ругает, кричит, она не может вынести моего никудышного вида — вида сла­бого от недостатка сил, голодающего, измученного человека». Сестра и мать через два дня покинули Ленинград в числе эвакуированных. Можно ли представить, что чувствовала женщина, оставляя умирающего сына? Можно ли измерить степень горя этих людей. Мама Юры умерла от истощения, как только приехала в эвакуацию. Сестра Ира осталась жива. О трагедии блокадного детства расскажет корреспондент ОТР Татьяна Локтева.