Ангелина Грохольская: Марина Мнишек была аристократкой, более того, она принадлежала европейской знать и неизвестно, как бы сложилась её судьба, даже останься она на троне государства Московского. Какой была жизнь знатной женщины на Руси в начале XVII века, узнаем у нашего гостя Владимира Горского – доцента кафедры истории России Маковского педагогического государственного университета. Владимир Викторович, здравствуйте! Владимир Горский: Добрый день! Ангелина Грохольская: Вот если отвлечься от того, что Марина Мнишек была авантюристкой, от политических каких-то аспектов этой истории, а просто сделать акцент на том, что Марина Мнишек была женщиной красивой, женщиной знатной, плюс женщиной европейской, западного образца, которая привыкла к баллам, красивой жизни, и вот она попадает в государство Московское, Русь средневековую, где всё это чуждо. Вот её уклад западной жизни мог стать одной из причин, хотя бы одной из причин ненависти к ней здесь у нас? Владимир Горский: Конечно, там она была органично вписана в культура, в которой родилась и выросла, которая там существовала уже долгое время, а здесь она попала в другую культура и не хотела приспосабливаться. В своё время Екатерина II поступила очень мудро, когда она приехала, будучи стопроцентной немкой, протестанткой по воспитанию, по культуре, из Германии в Россию со словами: «Я еду стать русской царицей», – то она, приехав, сразу же начала плотно учить русский язык, все русские обычаи, традиции, ревностно проявлять интерес к православию, участвовать во всех молебнах и так далее и тому подобное, и постепенно добилась того, что было просто неприлично вспоминать при её дворе, что матушка-то немка. А Марина не хотела отказываться от того образа жизни, который у неё там был, к русским она относилась, как опять же отмечают современники, с определённым презрением и высокомерно, она хотела веселиться, она носила эпатажные для того времени украшения колоссальной ценности, что даже западные послы, когда видели её убор, камни, которыми она украшала себя, приходили, так сказать, в неописуемое изумление, даже для Запада это было чересчур, а русские женщины в это время, да и мужчины тоже, одевались весьма скромно. Ангелина Грохольская: А что в это время было с русскими женщинами? И насколько это отличалось от женщин Европы? Владимир Горский: Есть такое представление, что на Западе женщины были эмансипированы в позднее Средневековье, а на Руси они были заперты, зажаты, на самом деле, это не совсем верно, потому что, скажем, оценка женщины средневековой исходит, в первую очередь, из христианских постулатов. Ангелина Грохольская: Подождите, мы все читали рыцарские романы, все читали Дюма, слышали про культ дамы, которые существовал в Европе в средние века, когда ради дам совершались подвиги, к ногам прекрасных дам цветы и драгоценности, и головы рыцари складывали, и у нас, когда любую русскую народную песню возьми, даже сказки: девица сидит где? В темнице. Владимир Горский: Скажем так, литература – это есть литература. Когда мы судим по художественным книгам о жизни той или иной страны, надо всегда быть очень аккуратным, тем более, когда книги или какие-то сочинения создаются постфактум, там происходит неизбежная идеализация, поэтому идеал начинает восприниматься как жизненная реальность. Например, «Домострой» у нас воспринимается как некая жизненная реальность того времени. «Домострой» тоже, все специалисты подчёркивают: «Не надо путать литературу с реальной жизнью». Ангелина Грохольская: «Домостроя» не было? Вы сейчас стереотипы просто сломаете. Владимир Горский: «Домострой» – это литература, это книга, это некий законченный идеал христианской жизни, который практически не подлежит совершенствованию и который, как любой идеал, в жизни воплощается лишь частично, реальная жизнь от идеала всегда достаточно далека, идеал существует только в человеческой голове, а что касается, допустим, на Западе того же культа прекрасной дамы, это тоже некий идеал, который должен был некими образом смягчить грубость рыцарской эпохи, жизнь рыцарской Европы была очень грубой, рыцари были очень грубые и жестокие люди, им просто было необходимо быть такими, иначе бы они не выжили в той среде, поэтому воспитание было таким – это были убийцы, по большому счёту, которые могли и помолиться, конечно, и попоститься и так далее, а потом вспарывать животы, вытаскивать внутренности, жечь их на кострах, мирных граждан, не воинов, не противников. Ангелина Грохольская: Я хотела спросить: врагов, я надеюсь? Владимир Горский: Нет-нет, например, при взятии Иерусалима, можно почитать хроники, написанные самими же крестоносцами, участниками этих походов, которые, не особо скрывая, описывают, что они там делали, и какие моря крови они там проливали, убивая всех подряд, и потом ещё потроша и на кострах выискивая, не проглотил ли кто драгоценный камушек, это делали всё те же благочестивые рыцари, и христианство здесь ничему не мешало, и рыцарские идеалы тут никому не мешали, и никому не приходило в голову задуматься, убивают они женщину или ребёнка, или мужчину, и даже какого вероисповедания, тогда появилась известная максима: «Бейте всех, Бог своих узнает». К тому же, надо иметь в виду, что культ прекрасной дамы – это культ именно дамы сердца, которую ты можешь избрать, начиная от Девы Марии, кончая королевой или любой другой женщиной, но, главное, не своей женой. Это некая основа, на которую потом ложится фантазия, и этой фантазии человек служит, вот в его грубое, тёмное, кровавое время он этим вдохновляется, это его в какой-то степени возвышает, а жену это не касается, он её может бить смертным боем. Ангелина Грохольская: Но у нас и сейчас такое случается, к сожалению. Владимир Горский: Конечно, это вполне имеет место быть наряду с самыми различными жестокостями, которые творились с теми же придворными дамами. У нас, например, не могло быть такого, что было, скажем, при дворе Генриха VIII. Вспомните судьбы жён Генриха VIII: вот Анна Болейн, разошёлся он с Анной Болейн, куда пошла Анна Болейн? На эшафот. Причём с ней, как с мусором, обошлись: с одной стороны, ей наняли самого дорого палача из Парижа, который умел хорошо орудовать мячом, с тем чтобы без мучений отправил её в мир иной, но когда она была обезглавлена, её труп был брошен, как мусор, на эшафоте и её унесли оттуда в ящике для лучных стрел, лучник из охраны, так сказать, сердобольный где-то у себя там в казарме нашёл пустой ящик и туда сложили обезглавленное тело королевы с е головой, и несколько старых слуг унесли её оттуда. А у нас ничего такого не было, у нас, даже если, скажем, Соломонию Сабурову Василий III насильно постриг в монастырь, Анна Колтовская, супруга Ивана Грозного четвёртая, ушла в монастырь. Им сёла жаловались, они были состоятельными дамами, да, для них это могла быть неприятная процедура, как для Соломонии, но чтобы убить, чтобы отправить на какие-то мучения, это в голову никому не приходило. Ангелина Грохольская: Когда женщина открылась миру в Европе и у нас? У нас – это Пётр, в Европе всё-таки это раньше произошло? Владимир Горский: У нас женщина в каком смысле открылась миру… Ангелина Грохольская: Вы знаете, у меня даже такой сугубо бытовой вопрос: когда женщины стали ходить на балы, пусть та же знать, когда пришла мода европейская, то есть открытые платья, ведь у нас это не позволено было даже знатным дамам, в то время, как в той же Франции уже носили открытые платья и корсеты? Владимир Горский: Да, демонстрировать себя, фигуру, волосы было неприлично, хотя в XVII веке постепенно западные влияния, в первую очередь, через Речь Посполитую проникают, у нас тогда западничество – это именно интерес польско-литовской культуре, у нас с другими странами, с Англией были контакты через Архангельск, а с Речью Посполитой – это граница, огромная колоссальная граница, почти вся западная граница – это граница с польско-литовским государством, и там живёт много людей православных русскоязычных, и, скажем, супруга Фёдора Алексеевича, брата старшего Петра, который царствовал до него с Иваном и умер в 1682 году, она была как раз дочерью Семёна Грушецкого, дворянина, выехавшего из Речи Посполитой на службу в Москву православную. Вообще боярство хотело, чтобы из русских боярышень взяли, у нас тогда утраивались своеобразные конкурсы красоты, смотрины, с Василия III это пошло: собирали сотни двушек самых красивых и великий князь выбирал, вот он тогда выбрал себе Соломонию Сабурову, с которой развёлся потом, на этих смотринах. Ангелина Грохольская: Это ещё один показатель того, что у нас, в общем, женщина не имела вообще никакого права? Владимир Горский: В смысле какого права? В смысле определить себе партию? Ну, на Западе тоже. Даже на примере Марины мы это видим: Марина поначалу не хотела, её взяли потрясли как следует и пошла куда надо, потом даже вроде во вкус вошла, поэтому у нас да, конечно, родители определяют партию и для мужчины, кстати говоря, тоже, молодой человек в этом отношении находится в положении, если взят девочку и мальчика, то воспитывают обоих вот так вот и мальчика ещё пожёстче может быть. В «Домострое» том же, например, именно по поводу молодого человека чаще подчёркнуто, что его бить надо, для того чтобы он нормально вырос, и чтобы он украсил старость своих родителей, потому что иначе он не станет нормальным человеком, так что ему надо вламывать как следует. Ангелина Грохольская: Чтоб он жене потом мог вломить. Владимир Горский: Нет, на счёт жены и дочери там всё, как говорится, поаккуратней: только за большую провинность, только с любовью, без гнева обязательно, без нанесения телесных повреждений. В «Домострое» прописано, например, как запрещено бить: «Запрещено бить по лицу, запрещено бить по уху, запрещено бить кулаком в грудь, под сердце, тыкать палкой бить, бить ногой, бить железными и деревянными предметами…». Ангелина Грохольская: Слушайте, какой кошмар на самом деле! Владимир Горский: «Только плёточкой с любовью и чтобы не было телесных повреждений». Ангелина Грохольская: Такая инструкция ещё больше на меня наводит ужас! Правила, как правильно нужно бить женщину – это кошмар на самом деле, правда, это кошмар, это «О, времена! О, нравы!». Владимир Горский: Как говорится, да, только не нам быть им судьями. Ангелина Грохольская: Это понятно, да. Владимир Горский: Потому что время диктует обстоятельства жизни, и обстоятельства были жёсткие и суровые, люди вели действительно очень жёсткую жизнь на выживание, то есть, например, тому же воину в походе нужно было переносить и голод, и боль, и холод, и все остальные вещи, и, будучи изнеженным, он просто погибнет. Ангелина Грохольская: И всё-таки на Западе… про женщин хочу опять, вы уже сами начали говорить, что мы оттуда взяли пример, там всё-таки раньше это началось. У нас при Петре? Владимир Горский: У нас, в общем-то, в основном при Петре, хотя та же Агафья Грушецкая, супруга Фёдора Алексеевича, при дворе начала, говорили, некую такую революцию в плане открытости, но вообще и Фёдор Алексеевич в этом отношении был человек такой уже достаточно новый, его нередко рассматривают как альтернативу Петру, несостоявшуюся, может быть, даже лучше, чем сам Пётр, потому что он был хотя и открыт западным веяниям, но более органичен в плане сочетания их с традицией, а Пётр был больше склонен ломать, но он тоже допускал вещи в отношении женщин, которые, судя по всему, современников шокировали, потому что ту же Грушецкую очень плохо приняли, потому что она не самого знатного рода, чужая, всё-таки чужая культура чужая, и про неё тот же Илья Данилович Милославский, собственно, глава клана Милославских, Фёдор Алексеевич к нему тоже по матери принадлежал, он всячески порочил и мать Агафью, и её саму как девушку нечестную, так сказать, не соблюдшую себя для мужа, и так далее, так вот Фёдор не послушал всё это дело, узким кругом справили свадьбу, а после первой брачной ночи он пригасил себе неколика старых бояр, тех, которых больше всего и керчали, и показал им супругу в одной рубашке нижней, чтобы они удостоверились, что всё это лжа и клевета. Ангелина Грохольская: Честна была. Владимир Горский: Можно себе только представить, с какими глазами бояре оттуда вышли потом. Если б сейчас кто-нибудь из известных государственных лидеров показал свою жену в таком виде журналистам, представьте, чтобы бы было в мировой… Ангелина Грохольская: Журналисты были бы счастливы. Владимир Горский: Журналисты были бы счастливы, но вся мировая пресса бурлила бы после этого. Ангелина Грохольская: Это точно. Владимир Горский: А тут царь: «Пожалуйста, посмотрите». Ангелина Грохольская: Последний вопрос уж сейчас задам: вот если бы Мнишек появилась на 100 лет позже, как бы к ней отнеслись? Владимир Горский: При Петре, собственно говоря, к этому относились тоже неважно, ведь тут ещё какой момент: вот эти преобразования даже при Петре затрагивают узкую группу людей, даже не всё дворянство, провинциально дворянство ещё долго будет другим – больше старым и традиционным. Ангелина Грохольская: То есть, если б приняли, то дворянство, скорей всего? Владимир Горский: Какая-то часть дворянства после уже петровских преобразований, да, наверно, её приняли бы как свою, но и принимали же женщин из Европы, потом у нас царицы пошли вообще иностранки. Ангелина Грохольская: Кстати, тоже ведь интересный факт, что у нас царицами становились иностранки, ни одна русская не стала царицей где-нибудь в Европе. Владимир Горский: Нет, прецедент был, правда довольно давно – это Анна Ярославна. Даже несколько прецендентов: Анна Ярославна, дочь Ярослава Мудрого стала королевой Франции, Анастасия Ярославна стала королевой в Венгрии, Елизавета Ярославна стала королевой Норвегии. Ангелина Грохольская: Но это всё один момент, да? Владимир Горский: Да, это было достаточно давно, а вот в дальнейшем, по мере того как нарастают противоречия между православным Востоком и католическим Западом, это всё становится более затруднительным. Проще было по-другому, например, ревностный мусульманин хан Узбек разрешил своей сестре Кончаке перейти в православие, с тем чтобы стать женой московского князя Юрия Даниловича – вот это да, вот так, чтобы оттуда сюда, перекрестили в православие… С Софьей Палеолог было, она униатка была поначалу и её сюда привезли, но она была женщина мудрая, не как Марина Мнишек, она сразу же, как только в Москву приехала, ещё в Новгород, все православные иконы перецеловала, католических священников, которые её сопровождали, задвинула и стала ревностной православной, как её предки. Ангелина Грохольская: Вывод какой я сделала? Что судьба женщины, конечно, была всегда и везде непростой и сейчас, в общем, тоже при всей открытости и свободе, а уж тем более в Средние века. Владимир Горский: Очень интересно сопоставить жизнь женщины на Западе и у нас: и там и там мы можем найти определённые преимущества и недостатки, чему-то позавидовала бы западная женщина в русской жизни, чему-то позавидовала бы русская женщина, глядя на женщин Запада, но вот как бы жизнь не позволяет совмещать всё, что хочется, либо что-то одно, либо что-то другое. Ангелина Грохольская: И сказать однозначно тоже нельзя. Владимир Горский: Да. Ангелина Грохольская: Спасибо вам большое!