Ангелина Грохольская: В студии "Большой страны" – директор Благотворительного фонда профилактики социального сиротства Александра Марова. Александра, здравствуйте. Александра Марова: Здравствуйте. А.Г.: Очень рада видеть вас снова в нашей студии. Напомню, что мы встречались с вами здесь, в студии "Большой страны", два года назад. И тогда мы начинали беседу с того, что число детей-сирот при живых родителях выросло. Но сегодня есть другая информация, которая, если это правда, не может не радовать. По словам уполномоченного по правам ребенка Павла Астахова, число детей-сирот в Федеральном банке данных за последние 5 лет сократилось почти вдвое. Есть конкретные цифры. 2011 год – 128 тысяч детей, 2016 – уже 70 тысяч. Так ли это? А.М.: В целом это действительно так. Тем более, социальная сфера – это та отрасль, которая в нашей стране очень динамично и бурно развивается. И, действительно, то, что было 5 лет назад и то, что есть сегодня – это, как говорят, две большие разницы. Очень много всего сделано за последние 5 лет. Даже, я бы сказала, за последние 7 лет. Причем, в разных сферах абсолютно. Это и внедрение разных профилактических технологий, направленных на то, чтобы родители не разлучались со своими детьми, чтобы не было лишения родительских прав. Я имею в виду в регионах. Это технологии, направленные на работу с матерями в родильных домах, чтобы матери не отказывались от детей. Здесь в этой сфере, я считаю, колоссальный прорыв по сравнению с тем, что еще было 5 лет тому назад. И все это не могло не сказаться. Это все перерастает уже не только в количественные, но еще и в качественные какие-то показатели. Одно время эти технологии просто ходили, набирались, люди смотрели, приезжали на конференции, приезжали на обучение. Сейчас это уже действительно активно все внедряется. А.Г.: Насколько это массово? Или все-таки… Я сейчас просто готова с вами спорить. Потому что мне кажется, что это единичные случаи, когда в роддомах маму, у которой родился ребенок с синдромом Дауна, будут учить с этим ребенком жить и воспитывать его, а не предложат ей отказаться от него. А.М.: Вы знаете, это действительно проблема. Проблема в профессиональной позиции тех специалистов, которые находятся в эту трудную минуту с женщиной, которая эмоционально срывается по большому счету и готова совершить такой поступок. И это то, что мы как Фонд, работая во многих регионах, первое, что мы стараемся изменить на обучающих семинарах, на тренингах – это вот эту позицию, чтобы медики, социальные работники, специалисты по социальной работе, которые вокруг женщины, чтобы они просто стали более человечными. Иногда этого фактора вполне достаточно, чтобы сесть, поговорить с женщиной, сказать "не все так плохо, есть такие, такие и такие варианты". И она передумывает. И не просто передумывает. Потом воспитывает этого ребенка. И с ним все хорошо, все благополучно. В этой семье он растет в любви, в безопасности, в заботе. А.Г.: Давайте сейчас конкретно тогда о каких-то методах, технологиях, которые внедряются, о комплексах. Например, в Уфе несколько лет назад начал работать проект по новой методике - "Модель профилактики социального сиротства". Что она из себя представляет? Что это за новаторство? А.М.: В Уфе прежде всего очень важная вещь, что они стали обращать внимание не только на те семьи, которые уже в социально опасном положении, где уже алкоголизм передается из поколения в поколение, где дети уже чуть ли не с 10 лет начинают пить, курить, сбегать из дома. То есть оказываются уже в том кризисе, когда невозможно что-то сделать. Они стали обращать внимание на эти семьи чуть раньше, пока там этого всего еще нет, или есть, но не в таком масштабе, когда это уже невозможно перебороть, когда семья только-только начинает переживать кризис. И это дало свои плоды. У них, например, за 2 года количество первично выявленных детей… То есть что значит первично выявленных? Отобранных из семей, найденных на улице, помещенных куда-то от матери, от отца. В 2 раза снизилось. Ровно в 2 раза эта цифра уменьшилась за счет того, что они стали пресекать этот кризис еще до его расцвета. А.Г.: Это и нужно так делать? И, мне кажется, это логично. Почему только в Уфе? А.М.: Мне тоже кажется, что это очень логично. И, собственно, это единственное, что срабатывает. Потому что традиционно наша система работы с семьями выстроена именно по принципу работы уже в социально опасном положении. А.Г.: Уже когда петух клюнул, что называется. Очень много стереотипов вообще. Ювенальная юстиция. "Не дай бог". В сетях ходят истории о том, что где-то там мама шлепнула ребенка или при ком-то в школе при учителях, при педагогах она как-то немножко повысила голос – и все, пришли, поставили на учет, и ребенка готовы забрать. Вот это правда ли? А.М.: Я не знаю. Может быть, где-то это, конечно, и правда, потому что дыма без огня не бывает. Такого вообще в принципе быть не должно. Конечно, нормальная семья, у которой есть дети, которая вообще как-то о них заботится, которая еще не скатилась в бездну алкоголизма, наркомании, еще чего-то, она просто даже не заслуживает с человеческой точки зрения такого отношения. То, о чем я говорю – эти технологии строятся совершенно по другому принципу. Семье полагается помощь. Она ее принимает исключительно на добровольных началах. Если отказывается, такое тоже бывает – имеет на это право, к сожалению. И ничего здесь специалисты сделать не могут. Но один из важных элементов того обучения, которое наш фонд проводит – выстроить общение с мамой, научиться коммуницировать, разговаривать таким образом, чтобы семья поняла для себя выгоды такого сотрудничества и воспринимала специалиста по социальной работе как помощника, а не как полицейского, который ее будет жандармировать ближайшие 2 года. А.Г.: Что за специалисты этим занимаются? Как они пришли к этому? И как это в остальные регионы внедрить? А.М.: Во-первых, это не единственный регион. Есть еще и Томская область, есть Новосибирск. Очень много регионов пробуют это внедрять. Процесс идет. Это очень хорошо. Что в Уфе хорошо? Что работает и благодаря чему такой эффект? Там очень сильная политическая воля. Очень сильная. То есть заместитель мэра лично контролирует внедрение этой системы, чтоб это внедрялось именно так, как было задумано, а не как-то по-другому, что дает сбои в качестве. Соответственно, все его подчиненные по вертикали – и начальники управления, и все – они эту позицию на себя примеривают, и остальные исполнители вынуждены вести себя соответствующим образом. Поэтому это сработало. В тех регионах, где этого нет, там можно сколько угодно их учить и профессиональной позиции, и каким-то технологиям – к сожалению, не внедряется. А.Г.: Александра, скажите, пожалуйста, стали ли чаще усыновлять у нас, удочерять? А.М.: Стали. И не только стали чаще усыновлять, а стали еще брать детей-инвалидов, что раньше вообще среди российских усыновителей не наблюдалось. Сейчас процесс пошел. На мой взгляд, это, конечно, требует еще развития, это требует очень огромной инфраструктуры, для того чтобы эти семьи не просто взяли, поддавшись какому-то эмоциональному порыву и посчитав, что они готовы такого ребенка воспитывать. Ведь к этому нужны определенные условия: инфраструктура вокруг, услуги для такой категории семей. Это то, над чем предстоит еще очень много работать на самом деле. Потому что пока, к сожалению, этого всего, особенно в регионах, очень мало. А.Г.: Знаете, я не просто так об этом сейчас спросила. Потому что у нас есть обращение от одной будущей мамы. Я надеюсь, будущей в скором времени. Женщина, которая очень хочет усыновить ребенка. По понятным причинам, она хочет усыновить маленького – до 3 лет. И в течение нескольких лет она обращается во все органы, она обращается и в дома ребенка. Готова принять малыша с любой генетической наследственностью, любой национальности, из любого региона. Знаете, что ей отвечают? Ей говорят: "Детей нет, и не будет". А.М.: Проблема может заключаться в том, что действительно маленьких детей все-таки больше усыновляют. Большее количество людей хотят именно маленьких усыновить. Они действительно расходятся очень быстро. При этом дома ребенка есть, и дети в них находятся. Но эти дети из категории либо "родительские дети", временное размещение. Когда у родителей тяжелая жизненная ситуация, они помещают ребенка в дом ребенка до исправления этой ситуации, до выхода из нее. Либо дети, которые без так называемого статуса. То есть изъятые из семей, но где процесс лишения родительских прав еще не прошел. Соответственно, такого ребенка нельзя усыновить, но его можно взять под опеку или в приемную семью. Такое тоже возможно. А.Г.: Маленьких детей в роддоме забирают практически сразу. И, к сожалению, есть такие случаи в регионах России, когда специалисты, которые… Существует же система, чтобы этого ребенка отдать в приемную семью. Я сейчас скажу, это просто, наверное, никого не удивит, что есть и коррупционная составляющая. Эти дети действительно, как вы говорите, расходятся. Они становятся товаром. Как здесь быть? А.М.: Знаете, мне кажется, один важный шаг на пути этой стоп-коррупции в этой сфере уже сделан – это когда отменили иностранное усыновление. Почему была такая буча на самом деле? И так активно эту тему подхватили совершенно разные источники, разные люди. Потому что это была по сути лавочка торговли детьми. Сейчас это уже более централизовано, вообще в принципе сама система. Если раньше в любой район города можно было прийти и начинать смотреть этот банк данных, сейчас это все достаточно централизовано. Есть региональный банк данных, есть федеральный банк данных, если по вертикали смотреть, и это уже снижает возможность каких-то коррупциогенных составляющих. Поэтому как-то работа введется в этом направлении. Хочется верить, что мы здесь справимся. А.Г.: Хочется верить. И все-таки, конечно, лучше, чтобы дети оставались с родной мамой. К сожалению, есть такая категория женщин, наверное, в основном… не знаю, согласитесь вы со мной или нет – это бывшие воспитанницы детских домов, которым не хватило в свое время воспитания, которые рожают деток, многие мамы становятся многодетными, и не справляются уже с воспитанием своих детей. Вот эти дети становятся социальными сиротами. Какая здесь работа ведется? И можно ли вообще здесь что-то сделать? А.М.: Хороший вопрос. Можно ли вообще здесь что-то сделать? Смотрите, что мы имеем? Какую ситуацию? До 16, пусть даже до 18 лет, пока ребенок находится в учреждении, над этим ребенком система вся, которая по сути делает из него иждивенца. Он выходит оттуда с установками, что государство мне все должно, вообще все мне вокруг все должны и я сирота. Более того, система детских домов выстроена таким образом, что дети не приучены к труду, дети не умеют готовить. Готовить можно научиться за неделю. А.Г.: Они не умеют жить самостоятельно. А.М.: Они не умеют. У них нет навыков, которые им бы позволили это сделать. И требовать от него неожиданно в 18 лет, чтобы теперь вдруг он стал жить по-новому – это какая-то утопия. И начинать надо с того, что полностью менять систему детских домов, которая там сейчас сложилась. Вы послушайте, что говорят директора детских домов, воспитатели. Это же просто какая-то шизофрения, когда нельзя салат приготовить, сразу приходит Роспотребнадзор и говорит: "Ой, огурчики тут режете в спальне – штраф вам в 50 тысяч". Это что такое? Разве так можно что-то воспитать из человека, приучить его к труду? И в результате мы имеем ситуацию, когда они выходят, беспорядочные половые связи, которые приводят к большому количеству детей, которые через какое-то время тоже оказываются в учреждении. Весь этот круг начинается по новой. И пока мы что-то не поменяем внутри самих детских домов – это все будет до бесконечности. Тем более, в масштабах такой большой страны, как наша. Естественно, на это требуется много времени. Очень хорошо, что все-таки начало положено, что принимаются нужные нормативно-правовые акты. Политическая воля с самого высокого уровня есть, она провозглашается, что так или иначе губернатор и подчиненные губернатора вынуждены на это откликаться. Процесс потихоньку идет. Я думаю, потребуется еще много лет, чтобы как-то это все выправилось. Тем не менее, я вам приведу пример. С сентября вступило в силу положение об обустройстве детей-сирот в детские дома. С сентября эти учреждения должны уже жить по-новому. Там должна быть система и труда, и готовки пищи, и вообще по-другому должны быть сформированы группы. Там все должно быть по-другому. Работа должна строиться по-другому. Не так давно у Ольги Юрьевны Голодец было совещание по этому поводу. И докладывали общественники, которые с общественным контролем ездили по регионам, делали проверки, насколько эти учреждения соответствуют. Ни одно не соответствует. И пока мы в людях это не изменим, пока они не поймут, что все, что сходит с федерального уровня, что если политическая воля есть, будьте добры ее исполнять, я думаю, тоже как-то мало изменится. Поэтому две составляющие. Первое – это профессиональная позиция, изменение этой профессиональной позиции, понимание, что мне как управленцу, как исполнителю выгодно что-то улучшать, изменять. А второе – это жесточайший контроль с верхнего уровня над тем, чтобы это исполнялось. А.Г.: Вот жесточайший контроль, мне кажется, в первую очередь. У нас только так работать, когда кто-то встанет сзади, условно говоря, с ремнем и будет контролировать. Александра, не хотелось бы все-таки заканчивать на какой-то отрицательной, негативной ноте. Есть что-то положительное, кроме того, что сократилось число детей-сирот при живых родителях. С этого факта мы начали. Может быть, что-то пожелаете нашим телезрителям сейчас, которые хотят усыновить ребенка, которые сейчас находятся в трудной ситуации, и вот-вот может произойти беда. А.М.: Хочется сказать, что не терять присутствия силы духа в любой ситуации, вне зависимости от того, что случается, что происходит. Выходы есть всегда. Любая дверь открывается. Надо просто иногда чуть погромче стучать. А.Г.: Спасибо вам огромное за беседу. А.М.: Спасибо. А.Г.: О профилактике социального сиротства мы сегодня говорили с директором Благотворительного фонда профилактики социального сиротства Александрой Маровой.