Алексей Рыбников: Кино мне дало экономическую независимость от государства, а, следовательно, и полную свободу

Алексей Рыбников. В мировом музыкальном созвездии имя этого уникального композитора вот уже более полувека горит ярчайшим светом, согревая сердца и души миллионов людей, влюбленных в музыку, пронизанную невероятным светом и запоминающуюся буквально с первых нот, захватывающего в свой романтический блеф, в который мы с радостью готовы попадать вновь и вновь.

Алексей Рыбников: Я сам всю жизнь занимался только тем, что мне нравилось. Если только ты идешь в погоне за популярностью, ты популярности никогда не получишь. Ты должен найти того слушателя внутри себя, и если тебе внутри что-то нравится, ты в этом убежден, вот тогда может появиться надежда на то, что то, что ты делаешь, понравится многим.

Алексей Рыбников, композитор, народный артист России, лауреат Государственной премии России и других многочисленных общественных кинематографических и театральных премий.  Рыбников – автор симфоний, балетов, скрипичных и фортепианных концертов, музыкальных спектаклей, в том числе знаменитых рок-опер "Юнона и Авось" и "Звезда и смерть Хоакина Мурьеты". За 50 лет работы в кино написал музыку более чем к 100 кинофильмам.

Общий тираж пластинок с записями музыки композитора составил более 10 млн экземпляров.

Музыка Алексея Рыбникова – словно прекрасное вино: с годами становится еще более ценной и совершенно не утрачивает своей привлекательности. Он словно знает какой-то секретный код, открывающий путь к сердцу каждого слушателя и продолжает спокойно и без шума, как и много лет назад, создавать настоящие шедевры.

Алексей Рыбников: Мелодия для меня была и остается самым главным. Почему? Потому что это та элементарная частица музыки, на которой держится вся музыка. Как только разрываешь мелодическую связь между звуками… причем, мелодии могут быть разные – и талантливые, и бездарные. Вот если нет этого мелодического звена, которое очень дорого достается и непросто, то распадается и музыкальная ткань.

И если мы представим законы разрушения этого мира, которые в музыке воплотились в конце XX – в XXI веке очень явно, то весь мир должен был просто рухнуть давно уже. Но он существует и несет в себе, и будет нести в себе эту гармонию, пока будет существовать.

И поэтому, мне кажется, как тут ни вертись, ни крутись, а к гармонии и к мелодии придется возвращаться, потому что дальнейшего пути без этой музыки нет.

Мне захотелось заниматься музыкальным творчеством, потому что мне это очень нравилось. Играть со звуками, просто манипулировать звуками, разными созвучиями. Я просто этим увлекался, и меня оторвать нельзя было от инструмента. Это была идея фикс моей мамы, чтобы я занимался музыкой и стал композитором. Поэтому меня, конечно, боготворили, на руках носили, все время хвалили, хвалили, хвалили, и это мне давало силы и желание заниматься творчеством все дальше, дальше и дальше, пока не набил первые шишки в консерватории, когда меня громили. А потом по жизни очень много раз громили. И поначалу переживалось это очень тяжело. А потом я понял, что цена и похвале и ругани, в общем, не так уж велика. Потому что если ты внутри себя знаешь, чего ты стоишь, это уже дает тебе некую защиту.

Композиторский дар Рыбникова проявился уже в раннем возрасте. Судьба свела маленького Алешу с великим Арамом Ильичом Хачатуряном, разглядевшим в десятилетнем московском школьнике настоящий талант.

Алексей Рыбников: К Араму Хачатуряну меня привел мой отец. И я сыграл некоторые сцены из балета "Кот в сапогах". И до этого уверенности не было ни у кого: ни у меня, ни у родителей. То, что действительно стоит этим заниматься серьезно. И когда Арам Ильич поддержал это, когда признал это творчество ценным, когда взял меня в свой класс в 10-летнем возрасте (я с 10 лет уже ходил в консерваторию учиться наравне со студентами) - вот это уже была мощная поддержка, которая давала ту необходимую уверенность в том, что ты правильно выбрал свой путь.

Особые отношения у Алексея Рыбникова сложились с кинематографом. Проходят годы, меняются поколения слушателей, а с киноэкранов все так же льются до боли узнаваемые мотивы и все так же поют нестареющие песни наши знакомые и любимые киногерои.

Алексей Рыбников: Если из нашего 2015 года вычесть 50 лет, то как раз получится тот самый 1965 год, когда я написал музыку к своему первому фильму. Этот фильм был дипломной работы Павла Арсенова. Назывался он "Лелька". И меня туда пригласили, потому что просто позвонили в консерваторию и говорят: вот у нас выпускник ВГИКа. Может, у вас есть какой-то талантливый молодой композитор, который бы написал музыку для его фильма? Это было уже в атмосфере, когда ошибаться было нельзя. То есть я понимал, что если я что-то плохо оркеструю или что-то не так напишу, то, во-первых, будет стыдно, во-вторых, в кино больше никогда не пригласят. А кино тогда было мечтой для многих композиторов.

И вот параллельно начавшийся процесс моей работы в кино – это было в какой-то момент для меня спасением, когда в симфонической музыке у меня полный кризис наступил, я просто не знал, не хотел дальше писать музыку в этом направлении. А кино меня как-то вывело в другую какую-то совершенно плоскость. И кино мне дало экономическую независимость от государства, а, следовательно, и полную свободу.

Тогда требуется… приходит режиссер и говорит, что вот такая мелодия, чтоб ее вся страна запела. А это ничего себе задача. Это очень сложная задача. Или песню нужно сочинить такую, чтобы все потом пели. Это не только передо мной ставилось. Вообще перед всеми композиторами. И вот композиторы соревновались: получится хит, не получится хит, запоет страна, не запоет страна. Вот это в основном обсуждалось. И если это удавалось сделать, то, конечно, реноме поднималось на новые высоты, тебя больше приглашали. Я просто знал, что если напишешь музыку 2-3 раза неудачно, что-то не так будет, уже перестанут приглашать, выпадешь из обоймы – и все, дальнейшего пути уже не будет. Поэтому каждый фильм был, как последний.

Популярной песней в первый раз я почувствовал – это "Большое космическое путешествие". Там были песни, которые понравились тогда и детям, молодежи, что называется, тинейджерам, которые, как выясняется, есть главный судья и главный зритель кино и тогда, и сейчас. Вот, им эти песни понравились.

Их начали петь и на эстраде разные исполнители. И вот тут я почувствовал, что такое, когда песня становится популярной.

Из ЦК партии пришли рекомендации поставить идейно броский спектакль. В качестве материала была выбрана кантата чилийского поэта-коммуниста Пабло Неруды о смерти разбойника Хоакина Мурьеты. Музыку взялся писать молодой композитор Алексей Рыбников. Тогда никто не мог предположить, что в стенах Ленкома родится первая советская рок-опера.

Алексей Рыбников: Началась эта работа увлекательно для меня. Потому что я взял, и первое, что написал – это была самая страшная сцена изнасилования и смерти главной героини, и реквием. Взял и начал писать с кульминации. И, честно говоря, немножко разозленный и раздраженный таким отношением. И Захаров говорит: "Что это такое? Давайте сделаем для молодежи". Думаю – сейчас я его этим убью. И убил. Когда он прослушал это, он понял, что это что-то может получиться настоящее. Мы начали петь достаточно сложные вокальные партии, в "Хоакине Мурьете" непростые вокальные партии. Актеры старшего поколения заглядывали в нашу комнату, слышали оттуда какие-то вопли, крики, так ухмылялись, говорили: ну-ну, ребята, давайте, давайте. И уже на первых прогонах для пап и мам, для публики, которая пришла по приглашению, стало ясно, что это такая бомба, что вообще вся Москва загудела даже до премьеры. Этот успех, конечно, настолько окрылил, заставил меня поверить не только в свои силы, но и в ту методику, которой я лепил драматургию с музыкой. А потом "Юнона и Авось".

Второй спектакль всегда сложнее. Обычно он бывает провальным. После первого успеха второй бывает вообще никакой. А здесь перед нами стояла задача. Хотелось сделать по крайней мере на том же уровне.

Я понял, что рок-музыкой здесь не обойдешься. Рок-музыка как стиль себя исчерпала. Надо искать новые пласты, которые еще не поднимались в нашей музыке, в нашем театре. А это была духовная музыка и музыка русского романса. И вообще опора на русские родные корни. Я тогда с увлечением писал музыку на тексты православного молитвослова. И вот то, что должен быть русский спектакль – эта идея оказалась для нас спасительной и победной, потому что мы никому уже не подражали. Мы открыли свое, свой стиль, свой музыкальный стиль. И потом это признал весь мир, что действительно это наше произведение, русское произведение.

"Юнона и Авось" взорвала очень многие судьбы, повлияла на судьбы очень многих людей. Начался и коммерческий ажиотаж совершенно невероятный, люди рассказывали, какие там громадные состояние делались на перекупке билетов. По-моему, и сейчас это пользуется коммерческим успехом не только в Ленкоме. В нашем театре тоже мы чувствуем по той публике, которая ходит, уже совершенно новые поколения ходят на это произведение. Мы играем спектакли "Хоакин Мурьета" и "Юнона и Авось" под сотню раз в год. Уже за те 9 лет в нашем театре, уже 600 раз у нас сыграно. Так что произведение оказалось неожиданностью для всех для нас, что оно будет так долго оставаться актуальным.

На пороге XXI века была создана государственная творческая мастерская фактически, театр. Правда, помещения нам театрального не дали. Но зато появились другие помещения для репетиций и студия звукозаписи, где мы могли существовать, собрать труппу и сделать театр, который выступает на разных площадках. И, надо сказать, эта идея тоже оправдалась, потому что мы сейчас закончили этот сезон, это был "Крокус Сити", Театра Вахтангова. В Театре Вахтангова показывали "Хоакина Мурьету", в "Крокусе" показывали "Юнону и Авось". И в этом виде театр живет, и, тьфу-тьфу, дай Бог ему здоровья, прекрасно себя чувствует.

По художественным средствам - это абсолютно классическая опера. А вот по вокалу требуются синтетические актеры, которые умеют драматические роли играть, потому что там много текста, который просто проговаривается с музыкой. И вот такой синтетический жанр. Это и ответ на вопрос "почему до сих пор никак не удается это реализовать на сцене?". А на какой сцене? А если мне нужен большой симфонический оркестр, сидящий в яме, нужен хор оперного театра, а на сцене должны быть поющие актеры и певцы. Но не оперные, у которых есть естественные резонаторы, а которые поют в микрофоны. Как это вместе сочетать? Это никогда вместе никто в мире не сочетал. Мы поставили фрагменты. И можно получить представление о том, что это такое, что же я хочу сделать. Но для того, чтобы реализовать это, уже найдены пути. Я думаю, нам удастся создать такой синтетический театр. Но для этого мне нужно освободиться. А я сейчас занят в кино уже как режиссер. Я должен поставить два фильма сейчас - "Хоакин Мурьета" и "Литургия оглашенных", а после этого займусь "Войной и миром".

Мне кажется, просто необходимо сейчас человеку, пока человек об этом не догадывается – это музыка, очищающая душу, духовная музыка. А сделать духовную музыку близкой современному слушателю, а слушатель у нас прошел и через все научные открытия, через всю немыслимую культуру, массовую культуру XX и XXI века, прошел уже через Интернет, через все это огромное море информации, в том числе разрушающей информации. Для такого человека сказать языком музыки какие-то важные вещи на духовные темы – вот это безумно сложно сейчас.

И я просто сейчас этому посвящаю всю свою жизнь, все свое время. Это, я бы сказал, не то что всеобъемлющее, но масштабное по своим меркам произведение, о котором трудно рассказывать. Называется оно "Последняя секвенция", или "Sequenza ultima" на латыни. И написана на четырех языках: на иврите, греческом, латыни и русском языках. На всех духовных языках, которые были у человечества и продолжают оставаться. И на тексты ветхозаветных пророков, на тексты православных молитв, на тексты поэтов Серебряного века. И практически на очень многие литературные источники, начиная с самого начала существования человечества. Вот такую глобальную задачу я перед собой поставил. На нее было истрачено очень много лет жизни. И если мне удастся это сделать и показать цельность всех элементов (хора, оркестра, драматического действа), я буду считать свою жизненную задачу выполненной.