Он ворвался, словно вихрь, на просторы советской эстрады ровно 45 лет назад с незамысловатой и трогательной песней "Золушка". Хрустальный и чистый, словно весенняя капель, голос молодой певицы Людмилы Сенчиной мгновенно облетел весь Советский Союз. Эта песня принесла поэту Илье Резнику народное признание и решила его судьбу. Однако немногие знают, как долго, шаг за шагом Резник шел к этому успеху. Блокадное детство, эвакуация на Урал по Дороге жизни через Ладогу, смерть отца от ранений в госпитале – это еще не все испытания, через которые прошел будущий поэт. Трудно представить популярного отечественного исполнителя, в репертуаре которого не было бы песен на стихи Ильи Резника. "Яблони в цвету", "Маэстро", "Старинные часы", "Вернисаж", "Стюардесса по имени Жанна", "Звездное лето", "Кабриолет" – сотни любимых народом песен, вышедших из-под пера поэта, бриллиантовой россыпью украсили звездный небосклон отечественной популярной музыки. Илья Резник: В песнях должна быть гениальная простота. Не примитив, а простота, ясность, образность, метафоры и прочее. Метафоры мы пишем, когда пишем поэмы, стихи. Можно усложнять, и это даже легко. Музыке должно не хватать поэзии, а поэзии должно не хватать музыки. Если музыка самодостаточна, то ей не нужны стихи. Вот это соитие должно быть, как паззл, как две половинки, которые совмещаются – и получается одно целое. Илья Резник – поэт-песенник, народный артист России, кавалер ордена "За заслуги перед Отечеством" IV степени, заслуженный деятель искусств, любимец муз и женщин, мэтр-импровизатор. Звезда эстрады, чьим именем названо настоящее светило в созвездии Ориона, а его жизнь напоминает водоворот страстей, в котором нет места скуке и однообразию. Илья Резник: Я люблю менять жанры. Если я захотел писать сонеты – значит, я буду писать только сонеты. Если Боженька дал мне молитвы в течение десяти дней – я писал молитвы. Я записывал их на салфетках, на каких-то газетах, на обрывках. Потом я хватился и захотел это систематизировать – я не нашел ни одного слова, ни одной строчки. Я был очень обескуражен, очень расстроен. Однажды позвонил Игорь Каменев, замечательный художник-иконописец. Иногда он мне звонит поздно вечером и говорит: "Почитай мне что-нибудь". И я ему читаю. И он говорит: "Ты чего в таком состоянии подавленном?" Я говорю: "Помнишь, я тебе месяц назад читал молитвы?" Говорит: "Помню". Я говорю: "Вот они пропали". Он говорит: "Ты знаешь, я в жизни не записывал чужие разговоры", – и нажал на кнопку записи. И мы два дня с ним расшифровывали. Он иллюстрировал эту книжечку. А великий наш святейший патриарх Алексий II написал предисловие, благословил. Его фотография есть вместе со мной в этой книжке – и это счастье, конечно. Такое бывает тоже. Это был 1969 год, я работал в замечательном ленинградском театре им. Веры Федоровны Комиссаржевской. Мы ставили "Первую главу" – это драматург Аль написал об истории Французской революции. Игорь Цветков писал музыку к этому историческому спектаклю. И однажды после одной из репетиций он сказал: "У тебя есть для меня какие-то стихи?" Я говорю: "Я напишу сегодня ночью". И я написал ночью стихи, которые назывались "Сон в летнюю ночь". На следующий день я ему передал эти стихи. А еще на следующий день он мне звонит и говорит: "Илюха, я в кукольном театре. Я песенку написал на твои стихи – тут вся труппа у рояля! Хочешь послушать?" Это, конечно, было очень трогательно, я пустил слезу. И сразу мне пришла идея: все-таки это не "Сон в летнюю ночь". Я говорю: "Будет называться "Золушка". И мы отдали эту песню Таисии Калинченко. Был замечательный Ленинградский эстрадный оркестр Анатолия Батхина, и Тасенька прозрачным хрустальным голосом пела эту песню. Но на счастье Людочки, она была беременна и очень скоро ушла в декретный отпуск. Анатолий Батхин сказал: "Будешь петь?" Она говорит: "Не буду. Это какая-то детская песенка, мне это не нравится". Короче, волевым усилием – а она недавно приехала из провинции, она же такая девушка-то деревенская, в общем-то, – он заставил ее петь. Но потом Людочка, конечно, полюбила ее и замечательно пела. Во всех моих концертах она участвует и поет эту песню. Песня стала, конечно, популярной очень. Удивительное дело – 45 лет! Я поздравляю Общественное телевидение, что оно первым поздравило Людмилу Сенчину и меня с этим юбилеем. Я жил с бабушкой, с дедушкой. Детство было полуголодное, конечно. Очень тяжело мы жили, – поэтому, очевидно, было стремление что-то сделать. Я вообще-то и не знал, что я буду поэтом или писателем. Мечты были разные: Нахимовское училище, артиллерийское училище. Потом в Первом медицинском работал – не приняли, к счастью. Потом мечты – в театральный поступить. "Девочки! Ах, девочки будут!" И кончилось тем, что я только на четвертом курсе узнал, кто с кем крутил романы на первом. Там у нас рождались капустники. И вдруг что-то у меня стало получаться, какие-то такие куплеты стал сочинять: про Тараканку, про французскую дуэль. Песен 20 сочинил – и стал в Ленинграде популярным домашним бардом, которого приглашали. Я был одинок и грустный. Был в Ленинграде такой ансамбль "Калинка". Говорят: "Илюха, приезжай. Мы в Одессу едем на гастроли". А мне нечего делать. Сел я в поезд в Кишиневе, на Одессу 3 часа он шел. Думаю: поеду, там "Калинку" встречу, проведу время, отпуск. Две бабки, одна провожает другую. Одна говорит: "Дуня, давай, это самое, приезжай, возвращайся. Посидим, поокаем". И я сижу, думаю: недаром 3 часа едет поезд. И я за это время написал "Приходи на бережок – посидим, поокаем". Так эта песня родилась. В 1972 году в Ленинград приехала на гастроли музыкальная труппа, оркестр Лундстрема. Программа была такая: первым номером выступала Алла Пугачева, которую никто не знал, а последним – звезда Галина Ненашева. Первым номером как раз выступала эта девушка с тросточкой, и она мне показалась очень такой яркой. А у меня задача-то другая была – прийти к Ненашевой и спеть ей: "Любовь должна быть доброю. И мне другой не хочется…" Я после концерта зашел в гостиницу "Октябрьская", они все там жили. Аллочка сидит, и я говорю: "Аллочка, очень понравилось, как ты поешь. Вообще потрясающе! Не могла бы ты мне помочь?" Она говорит: "А что сделать надо?" – "Подпеть надо. Мне Ненашевой надо песню показать". Мы выучили с гитарой и потом пошли в номер к Ненашевой. А она – барыня такая сидит, трехкомнатный номер! Сейчас этот номер – ерунда. А тогда это – о-о-о! Рояль там стоял. Алле Пугачевой дал посмотреть две-три свои песни. Она говорит: "А вот это – ничего так. "Посидим, поокаем". Некоторое время Алла даже называла эту песню "визитной карточкой". И мы стали выступать перед ней. Пели, пели… Она говорит: "Нет, не годится, не подходит". Я говорю: "Ладно, до свидания". Идем грустные по темному коридору, я говорю: "Алла, может, ты возьмешь и споешь?" Она говорит: "Нет, мне тоже не нравится. А что-нибудь другое есть?" А у меня был такой обшарпанный матерчатый футляр. Я его расстегиваю – оттуда вылетают ноты разных композиторов. Я подбираю и говорю: "Посмотри", – две-три ей дал. Она посмотрела и говорит: "А вот это – ничего так. "Посидим, поокаем". И вдруг через 1,5 года я смотрю: идет Всесоюзный конкурс артистов эстрады. И с этой песней Алла становится лауреатом. Правда, третье место занимает. Первое занял Чемоданов, никто его до сих пор не знает и тогда не знал. Некоторое время Алла даже называла эту песню "визитной карточкой". В Союз писателей меня не приняли в Ленинграде, хотя у меня уже две книжки вышли. За меня проголосовало четыре пожилых поэта, включая Дудина, и против – пять молодых, включая Кушнера и прочих. Там меня не приняли. Два раза меня там не принимали, хотя даже Сергей Владимирович Михалков давал мне рекомендацию. Уже тогда была ревность к популярности. Во всех редакциях радио висели черные списки, где не рекомендовали часто исполнять не членов Союза писателей: Резника, Мигулю, Женю Мартынова. Один пример – песня "Старинные часы". Мы принесли ее на "Мелодию": год ее не выпускали, потому что в жюри сидели поэты. А когда я с Мажуковым написал для Ирочки Понаровской прекрасную песню "Однажды" ("Земля в цветах, а не во мгле… О будущем таком мечтает каждый…"), в "Советской культуре" Лев Ошанин написал заметку, где он нашел одну ошибочку в строчке: "временно", склонение не то было. "А жаль", – сказал он. Меня вообще везде закрыли на год. Мало того, во всех этих редакциях радио висели черные списки, где не рекомендовали часто исполнять не членов Союза писателей: Резника, Мигулю, Женю Мартынова. Чтобы попасть на "Песню года", чтобы пробиться не члену Союза писателей – десять мешков писем должно было прийти. Но мы пробивались, у нас были такие мешки писем. Я, может быть, даже единственный, кто понимал музыку Паулса, кто пропускал через себя и выдыхал эти стихи. Это была моя музыка. Меня Люда Дубовцева познакомила с Раймондом Паулсом, это 1977 год был. Тоже был чопорный такой: "Давайте будем сочинять что-то такое". Я говорю: "Раймонд, если мы не будем по-мужски общаться, ничего у нас не получится". Научил его некоторым словам – и у нас все получилось. Мы массу песен написали, конечно. Я, пожалуй, может быть, даже единственный, кто понимал музыку Паулса, кто пропускал через себя и выдыхал эти стихи. Это была моя музыка. Поэтому у меня, по сравнению с другими поэтами, больше побед с Паулсом на этом поле. В песнях должна быть гениальная простота. Не примитив, а простота, ясность, образность, метафоры и прочее. Метафоры мы пишем, когда пишем поэмы, стихи. Можно усложнять, и это даже легко. Метафорично писать легко. Сложно, но писать легко. А ты напиши: "Хорошо-то, хорошо. Да ничего хорошего!" Музыке должно не хватать поэзии, а поэзии должно не хватать музыки. Если музыка самодостаточна, то ей не нужны стихи. Вот это соитие должно быть, как паззл, как две половинки, которые совмещаются – и получается одно целое. Прядь волос, душистый локон. Нежный взор влюбленных глаз. Груди, налитые соком. Рук застывший реверанс. Шея в томном ожерелье. Губ обидчивый излом. Голос тихой ворожеи. Мушка над зовущим ртом. Вздох… Пожатье… Поцелуя Сумасшедшее вино. Воска льющиеся струи На бильярдное сукно. Полночь. В дыме ресторана Я люблю тебя ясней. И мои врачует раны Аромат души твоей. Ирочка (Ирина Романова, жена) – это счастье, это подарок судьбы. Она очень много пережила, конечно. Потому что я поменял место досуга, свободного времени, компанию – и моих приятелей это очень разозлило. Поэтому у нее очень много неприятелей, и, конечно, среди женского коллектива. Когда она со мной встретилась, в общем, для нее начался тоже какой-то новый этап, более праздничный. Она чувствовала себя сопричастной. Даже к моему юбилею выпустила книжку. Она собрала лучшие мои лирические стихи и выпустила книгу "Святая к женщине любовь". Однажды мы проезжали по Рублевке мимо Кунцево. Там на Осеннем бульваре есть дом 6. Она смотрит и говорит: "Я в этом доме жила, снимала квартиру". Я говорю: "Так и я жил здесь". Она говорит: "А где ты жил?" Я говорю: "В 1-м подъезде". Она говорит: "И я в 1-м подъезде". Я говорю: "А на каком этаже?" Она говорит: "На 9-м". – "А я на 8-м". Это за 3 года до того, как мы встретились. То есть наши квартиры соприкасались уголочками. И мы не встретились тогда. Встретила она меня, отдыхая в Крыму. Ира лежит на массаже, а там такие советские отсеки, не отдельные. Она говорит: "Вдруг через отсек слышу громовой голос: "Да Маршак отдыхает! Я тот, что прочитал 4-й том Резника, детские сочинения. Он отдыхает!" Ира говорит: "Какой-то человек…" А массажистка: "Может быть, сказать, чтобы он потише?" – "Нет-нет, пусть кричит". Готовится, уже написана книга басен. Басни я пишу, как дедушка Крылов. Голубоглазый кот Парис Был в состоянии недуга: Пропала кошечка Кис-Кис – Его любимая супруга. Он во дворе ее искал, Подвалы оббежал и крыши. "Кис-Кис!" – в смятенье кошку звал. "Хи-хи!" – в ответ смеялись мыши. Кот потерял ее следы, Но не смирился он с пропажей. Искал в салоне красоты И даже – на нудистском пляже. Когда же повстречал Ми-Ми, Супруги давнюю подругу, – Ми-Ми сказала: "Черт возьми! Я знаю, где твоя супруга". Ко Льву ворвался кот Парис! "Без стука?" – Лев спросил печально. И промяукала Кис-Кис: "Я ни при чем. Он – мой начальник". Кот крикнул ей: "Ты не права!" Хвост распушил, сверкнул очами – И, разбежавшись, в морду Льва Вцепился двадцатью когтями! От жуткой боли заорал Распутный Лев: "Спаси, о Боже!" Но кот соперника держал Бесстрашной хваткою бульдожьей! А дальше – вот она, расплата: Скандал, больничная палата, Шов – двадцать штук. И – вот те нате! – Стал импотентом в результате. Мораль: В пространстве адюльтера Рогатый кот страшней пантеры. До Аллы еще Графов был, такой известный журналист, он написал в "Советской культуре" очень хорошую статью много лет назад. Он написал: "Вы – женский поэт, который знает душу женщины". Я тогда впервые об этом услышал. В общем-то, на самом деле это перевоплощение. Я всегда перевоплощаюсь в своих исполнительниц (и в исполнителей тоже): о чем она могла думать, какие ее чаянья, мечты, трагедии, драмы. Я угадывал очень часто. Поэтому, как драматург, который пишет пьесу, я писал правильные роли, которые находили отклик у зрителя. Вот и все. Просто я – профессионал. Всё – женщина! Весна! Природа! Радуга! И песня, что несет добро и свет. Ее улыбка соткана из радости… И я мужчинам дать хочу совет: Придет Удача, что судьбой была обещана, – И вы покоя станете искать. Но не забудьте, что Удача – это женщина, И нелегко Удачу удержать. Придет Беда, сменив успех изменчивый, Пробьет нежданно, в самый черный час. Но не забудьте, что Беда – все та же женщина. Когда-нибудь она оставит вас. Но в нас, друзья, живет Надежда вечная. Придет Удача, минует нас Беда. И не забудьте, что Надежда – тоже Женщина. Она у нас одна – и навсегда!