Дмитрий Кириллов: Мариам Мерабова – голос новой эпохи. Ее появление на телевидении в главном вокальном проекте страны стало настоящее сенсацией. Миллионы зрителей задавали один и тот же вопрос: откуда у нас в России такое чудо? Ведь со времен триумфа Аллы Пугачевой ничего подобного и близко не было на нашей эстраде. Зрители испытали настоящий культурный шок. А ведь Мерабова шла к всенародной славе почти 20 лет. И путь этой уникальной певицы поистине планетарного масштаба розами усыпан не был. Сегодня Мерабовой подвластны абсолютно любые жанры. Она свободна в выборе репертуара и концертных площадок. И ее нынешние победы, признание публики, заполненные до отказа концертные залы, плотный гастрольный график – все это результат титанического труда длиной почти в четверть века. В нашем распоряжении уютный ресторан, всего 30 минут на общение и ровно 10 вопросов, приоткрывающих завесу тайны звезды по имени Мариам Мерабова. Сегодня у нашей программы "Большое интервью" такая премьера. Мы снимаем в ресторане армянской кухни. И вот, Мариам, для вас тут приготовили даже специальные такие восточные сладости, то, что пекут в Армении. Надо будет попробовать. Похоже это на настоящие или нет? Мариам Мерабова: Конечно. Д.К.: Вначале будет такой блиц. Я специально заготовил 10 вопросов, на которые можно отвечать "да", "нет" или "без комментариев". Если вопрос некорректный или на который просто не хочется отвечать, человек говорит - "без комментариев". Хорошо? М.М.: Да. Д.К.: Джаз и массовая популярность – это понятия несовместимые? М.М.: Да. Д.К.: Мариам Мерабова – это джаз и только джаз. М.М.: Нет. Д.К.: Имя музыканта, аранжировщика, композитора, джазмена Армена Мерабова так же хорошо известно, как имя Мариам Мерабовой. М.М.: Нет, к сожалению. Д.К.: Сопротивление необходимо для того, чтобы родилось что-то очень важное. М.М.: Да, да и тысячу раз да. Д.К.: Советская эстрада – это пережитки прошлого. Это время потеряно для музыкальной культуры. М.М.: Нет. Д.К.: Порядочность, забота о ближнем, честность – это три кита, которые необходимы для воспитания настоящего человека? М.М.: Да. Д.К.: Самое большое несчастье – когда ты не можешь помочь другому. М.М.: Да. Д.К.: Говорят, что вас пригласили участвовать в конкурсе Евровидение. М.М.: Нет. Д.К.: Мариам Мерабова – это часть шоу-бизнеса? М.М.: Нет. Д.К.: Мариам, ваш голос стал более узнаваемым, когда вы стали петь по-русски? М.М.: Да. Д.К.: Мариам, вам пророчат большую славу. Вы морально готовы к этому? М.М.: Без комментариев. Д.К.: Мариам, очень многие люди, которые слушали вас, слушали джазовые композиции, говорили: "Вот. Это наша отечественная Элла Фицджеральд". М.М.: Какой ужас, Я совсем не похожа на Эллу. Д.К.: Видимо, какое-то восприятие великолепного голоса, мощи, джазовой подачи, что-то такое, видимо, было. Это льстило вообще? М.М.: Нет, ни в коем случае. Я, слава богу, обделена этим ужасным отягощением, как собственное "на сладкое сегодня я у вас". Вот этого у меня нет, и слава богу. Я этого очень боюсь. Если это в зародыше появится, я тут же с ним расквитаюсь. У меня нет этих ненужных амбиций. И ничего мне не льстило. Это все приятно, конечно, слышать. Но я-то внутри знаю, что работаем дальше, все нормально. На это нельзя попадаться. На крючок хороших слов не надо попадаться, так же как на крючок плохих слов. То есть если тебя ругают или если тебя хвалят, ни к чему это. Д.К.: Кстати, мнение критиков для вас важно? Или чье мнение вообще интересно? М.М.: Мне очень интересно мнение публики. Мнение всех мне интересно. Но с критиками вот какая история. Когда убирается сравнительная степень, например, он не может сказать: "Вот эта певица – копия Эллы Фицджеральд. Класс. Все, мне есть, что о ней написать". "Вот это копия Джули Лондон. Есть, что написать". "А это что-то слишком непонятно. Вроде мне нравится, но не с чем сравнить. А вдруг я облажаюсь и скажу, что она классная? И лучше я не буду ничего писать, либо напишу типа – непонятно что". То есть вот такая история. Д.К.: За роялем Армен Мерабов – виртуозный пианист, блестящий композитор и аранжировщик. Он автор музыки к большинству песен Мариам, идейный вдохновитель и локомотив проекта "MIRAIF", в котором обязательно присутствуют двое – маэстро и его муза. Армен пишет музыку для любимой жены. Мариам посвящает свои стихи любимому супругу. А она долгие годы оставалась в тени шоу-бизнеса и при этом прекрасно себя чувствовала, была абсолютно равнодушна к массовым забегам молодых певцов навстречу славе 20 лет будет "MIRAIF" в следующем году уже, 20 лет этому проекту. М.М.: Его проекту. Д.К.: Проекту Армена. М.М.: Да, именно его. Потому что он собрал музыкантов и только потом меня пригласил. Д.К.: Чем покорил? Всем, музыкой? М.М.: Всем, конечно. Каре на ножке и так далее. Изумительный. В нем заложено такое музыкантство. И я все время говорю, и это правда. То, что я делаю – это благодаря тому, чему он меня научил. Д.К.: Когда ты понял, что это мегапевица, настоящая звезда? Армен Мерабов: Я-то ее знал, когда она еще не пела. Поэтому все это потихонечку происходило. А когда происходит потихонечку, не всегда ты этот пик, когда взрыв происходит, ты видишь. То есть это все вместе с тобой растет, и поэтому каждый все естественно. Вот, кстати, сейчас начали играть переложение песни "Горчит калина". Это я сделал в более джазовом варианте. И мне надо вообще-то сыграть тему. Вы меня извините. М.М.: Он давал мне возможность реализоваться, то есть наделать своих ошибок, осознать эти ошибки, еще поискать, искать себя, свой звук, не подражать никому. С первого курса мы вместе не как супруги... Мы встретились и не могли разойтись. Дуэт такого плана, как наш – это единое целое. Д.К.: Появился телевизионный проект. Очень много людей узнало совершенно другую Мариам Мерабову, которая поет песни Бабаджаняна, Марка Минкова. Это другая Мерабова? М.М.: Вообще не другая. Есть такая Мерабова, какая есть. Я не делю музыку вообще никак. К сожалению, очень много молодых, например, вокалистов не умеют петь на русском. Почему? Потому что они привыкли пародировать иностранные вещи. На английском они могут петь. Все супер, вообще филигранно. Но это пародия. И когда ты просишь – вот тебе новая песня на русском, и начинаются проблемы с русским, каким-то непонятным… У меня это было. Я тоже не умела петь по-русски. Для меня это было странно. Для меня было большим открытием и настала совершенно другая жизнь с момента, как я услышала "Грустную пластинку" Людмилы Марковны Гурченко, которую она записала с великолепным трио великого джазового пианиста Михаила Окуня. И когда я услышала эти песни в таком исполнении, актерские, а она, конечно, джазовая дива… Это поэзия. Поэты-песенники, которые могли – Рождественский, Евтушенко – которые писали на русском так, что любой слог – это та музыка, подтверждение той мелодии, которую написал композитор. Или когда Марк Минков написал музыку на цветаевский "Реквием" – это же невозможно. Это же просто счастье какое-то. Потому что делали композиторы и поэты. Не может называться композитором человек, который научился работать просто в каком-то объеме в студии с компьютером. "Он великий композитор". Какой он композитор? Он что, понимает что-то в музыке? Ну, как? Ну, невозможно. Это нет. Потому все так узенько. Потому мы очень часто возвращаемся к ретро-шлягерам. Потому что там понятие мелодии. Это очень важно. Мелодия делает песню. Или вообще мелодия делает произведение. Д.К.: Есть такое ощущение у меня (во всяком случае, возникает), что потихоньку меняется ситуация. М.М.: Конечно, меняется. Д.К.: Потому что появляются голоса. М.М.: Появляются, сдвигается. Дай бог нам всем еще при жизни это увидеть, как это сдвинется окончательно. Обмануть никого невозможно. Но информационное поле раздвигается. Интернет, слава богу, уже не одной квартиры из всего дома. Д.К.: Весь мир. М.М.: Все, это уже другое информационное поле. И надо меняться под это поле. Я имею в виду – не нам меняться, не музыкантам. И еще я вижу проблему вот в чем. Если раньше в любой музыке (джазовая, популярная) власть имели музыканты: то есть они творили и они выдавали, и потом уже продюсеры занимались лейблом и так далее, сейчас музыка в руках продюсеров. И в тот момент, когда мир стал продюсерским, в тот момент прекратилось нормальное творчество. Д.К.: Это какая-то американская история. М.М.: В Америке это тоже проблема. Потому там нет второго Майкла Джексона. Музон закончился. Одна какая-то ритмическая фигня. Д.К.: Абсолютно похожее друг на друга все. М.М.: Это безумие какое-то. Во-первых, все атлеты, все в труселях, и все поют одну и ту же песню просто в разных тональностях. Именно продюсирование стало во главу угла, где оно не должно быть. Д.К.: То есть глобализация в музыку пришла. М.М.: Конечно. И как только появляется индивидуальность – срочно уничтожить, срочно сделать, подбрить, как все. Д.К.: Пусть это никогда не произойдет. М.М.: Это зависит от нас, от всех нас. Д.К.: Я был свидетелем грандиозного концерта. Это был такой аншлаг в Светлановском зале Дома музыки. М.М.: Это счастье. Д.К.: Набитый зал вдохновленных людей, которые смотрели на вас с восторгом, и они были счастливы. И это был концерт поющей актрисы. У вас в репертуаре появились какие-то совершенно другие новые нотки. М.М.: Те песни, которые мы решили реанимировать – это тот самый золотой фонд советской эстрады. Как можно петь эти слова и не играть? Там же каждая песня – маленький спектакль. Это надо прожить, потому что просто показывать голос бессмысленно. Этим никого не удивишь. Д.К.: Голосов сейчас много. М.М.: Вообще голосов много. А твоя задача – взять и это произведение… Чтоб каждый увидел как будто клип внутри себя. Чтобы увидел историю. Д.К.: Но если зал заполняется битком, значит это уже знак, что будут концерты. М.М.: Дай бог. Для этого надо просто не почивать на лаврах, а дальше работать, дальше генерировать что-то ради музыку. Не ради себя. Ради музыки. И спрос с тех, кому господь дает что-то, спрос велик. Он либо лишает тебя этого за то, что ты плохо к этому относишься, либо помогает, если видит, что ты трудишься. Д.К.: Вы помогаете еще многим разным своим друзьям, певицам. Постоянно берете их в свои концерты. Это какой-то такой… Вы несете свой флажок. Это какое-то такое не то что протестное движение. М.М.: Это протестное движение. Я могу сказать, что это конкретно протестное, потому что я, зная совершенно великолепных профессионалов, которые находятся вообще вне информационного поля, это ненормально. Потому что если я могу осветить их имена и фамилии, дать возможность кому-то - "ничего себе, я услышал такое интересное, хочу еще услышать". Может быть, это тоже даст какую-то помощь. Для меня честь с такими людьми исполнять что-то. Музыкантская честь. Мне очень интересно с ними творить. Д.К.: Мариам, вы идете абсолютно, получается, против законов шоу-бизнеса. М.М.: А я же сказала, что я вне шоу-бизнеса. Д.К.: Вы понимаете, если вы приглашаете на свои концерты прекрасных певиц, то для шоу-бизнеса вы бы сказали – это мои конкурентки. Я расчищаю поляну и буду только одна царствовать. М.М.: Это очень смешно. Есть песня "So many stars". Там есть замечательные слова. И я всегда говорю перед исполнением этой песни, что мое восприятие этой песни, у меня ощущение, что на небе столько же звезд, сколько вообще нас, существ. И звезда со звездой не конкурирует. Она просто существует на этом небе. И мы должны просто существовать. Мы не должны переживать, что у кого-то ярче горит эта звезда, у кого-то она больше. Убери все лишнее. Убери совершенно ненужные закорючки – "а, у нее больше". Как можно так жить? Просто займись собой. Д.К.: По всем законам шоу-бизнеса звезда настолько огорожена от своих зрителей, что никто не знает, чем она живет… М.М.: Дима, по всем законам шоу-бизнеса. Я живу по другим законам, слава богу. Я одинаково счастлива была в маленьких клубах от хорошего концерта и в большом концертном зале. Одинаковое счастье. Потому что мы служим музыке. Получился концерт, есть ответ – все, счастье. Д.К.: Мне очень понравилось, где-то прочел ваше интервью, что "я маленький ретранслятор между богом и землей". М.М.: У меня ощущение, что даже не я, а какие мы должны быть. Если у меня это раз в жизни получится, это будет счастье. Когда действительно мы должны очистить чистоту… Потому что музыка – это, конечно, божественная вещь. Д.К.: Мы все время поем песни, которые уже в тираж вошли, им уже по 30-50 лет. Не пишут новых песен. Есть ощущение такое, что мы все-таки прорвемся. М.М.: Пишут. У меня есть пожелание, чтобы все хорошее, что написано, чтобы все нашло свой выход, чтобы не было этого ужасного катастрофичного стояка, имитации жизни. Чтобы девочки не хотели колоть губы, чтобы они стали больше, а захотели что-то сделать со своим сердцем. Чтобы уродство перестало довлеть. Д.К.: Получается, что если каждый из нас по кирпичику, по маленькому шагу, по капле, по искре, по блестке будет… М.М.: Да. 100 часов счастья. Вероника Тушнова писала это в военное время. Самые великие слова. "Чтобы не было сердце лениво, спесиво, чтоб за каждую малость оно говорило спасибо". Д.К.: Спасибо, Мариам.