Владимир Спиваков – это человек, сумевший стать настоящей легендой в своей профессии. Талантливый скрипач, виртуозный дирижер, основатель выдающихся оркестров. Интерес к этому музыканту неизменно высок вот уже на протяжении 50 лет. Свою концертную деятельность Владимир Теодорович начал в 1965 году, а через 5 лет стал солистом Московской филармонии. Он сразу же вошел в скрипичную элиту, заняв третье место на Международном конкурсе скрипачей в Париже, а через 2 года – второе место на Международном конкурсе имени Паганини в Генуе. В 1969 году он получил первую премию на конкурсе в Монреале, выступив с оркестром под управлением Гидона Кремера. С этого времени Владимир Спиваков постоянно выступает с концертами. Его начали приглашать в лучшие оркестры мира. И подобным шансом скрипач воспользовался сполна. В 1979 году Владимир Теодорович создает собственный камерный оркестр "Виртуозы Москвы". И можно сказать без преувеличения, что название коллектива, которым он руководит, как нельзя лучше характеризует его артистические возможности. Спиваков – действительный виртуоз, который обладает собственной исполнительской манерой. Спектр его музыкальных стилей варьируется от мелодий европейского барокко до классических авторских партий Канчели, Прокофьева, Пярта, Шнитке, Шостаковича и многих других композиторов. Выступления нередко проводятся на благотворительной основе. В 1994 году был создан международный благотворительный фонд имени Владимира Спивакова, деятельность которого направлена на поиск и всемирную поддержку юных талантов. За два десятилетия работы фонд организовал около 7000 концертов в России и за рубежом, провел более тысячи художественных выставок. Стипендиатами фонда стали более 3000 человек. Было подарено более 700 музыкальных инструментов, и более 12000 детей получили материальную помощь. Сотням детей были выделены средства на медицинское обследование и хирургические операции. Человеческие и творческие возможности Владимира Теодоровича не поддаются измерению. Он щедро реализует все задуманное: от сольного исполнения лучших произведений скрипичного репертуара до благотворительной деятельности по поддержке молодых дарований. Его называют "гением музыки". И действительно, Владимир Спиваков является одним из тех современных российских исполнителей, благодаря которым отечественное музыкальное искусство остается на высочайшем мировом уровне. Владимир Спиваков: Музыка – это вообще моя жизнь, просто мое дыхание, мои мысли, мое сердцебиение, это для меня все. Знаете, я когда-то прочел в книжке о Леониде Утесове такую вещь. Он сказал, что если я умру, буду лежать в гробу, услышу музыку и не встану – значит, я действительно умер. Владимир Спиваков, советский и российский дирижер, скрипач, педагог, народный артист СССР, лауреат Государственной премии СССР, лауреат Государственной премии России, художественный руководитель и главный дирижер Национального филармонического оркестра России и Государственного камерного оркестра "Виртуозы Москвы", президент Московского международного дома музыки. Кавалер ордена "За заслуги перед Отечеством" II, III и IV степени. Владимир Спиваков: Сама по себе музыка, которая не требует перевода – она общечеловеческая речь, понятная для всех людей. Ноты, которые на нотном стане, эти черные точечки – это закодированные человеческие эмоции. И без музыки просто мира не существует. Те люди, которые смогли в истории создать свой стиль, необыкновенное что-то такое создать, те люди остаются в истории. И им принадлежит будущее, несмотря на то, что их уже и нет. Скажем, Петр Ильич Чайковский, Рахманинов – это все люди, которые свой стиль создали, не оглядываясь ни на что практически, и они дороги всем, и будут до конца дней. Пока Земля существует, они будут дороги всем. И Шостакович, и Прокофьев. Особенно это касается русской музыки. Не обязательно знать, где побочная партия, а где связующая, или какой аккорд звучит с расщепленной квинтой, как у Скрябина, или еще что-нибудь в этом духе. Просто нужно воспитывать с детства людей. И вот этим как раз занимается Дом музыки в полном объеме. Потому что у нас такие воспитательные абонементы, которые воспитывают у детей вкус, и у родителей в том числе, потому что они приходят на концерты с родителями. Эти абонементы раскупаются в первую очередь. И самые разные – здесь и Любимцев, и Катя Гусева, и солистка нашего Национального филармонического оркестра России Светлана Степченко, которая придумала себе псевдоним такой – Виолетта Модестовна. Дети выходят на сцену, являются участниками этого вечера. И, в общем, на эти концерты не попасть совершенно. Это была изначально моя идея, потому что я вспоминаю – в дни своей молодости, когда я первый раз приехал в Вену в Музикферайн, я приехал туда играть на празднества такие, Wiener Festwochen называется, с Клаудио Аббадо, с такими великими людьми я играл. И принимала меня одна женщина, потомственная графиня, госпожа Мошуа. Ее, к сожалению, сейчас нет уже. Она меня привела в этот золотой зал. Я еще был студентом консерватории. И завела в ложу и сказала: на этих местах я сидела вместе со своей бабушкой всю жизнь. Понимаете, вот эта такая преемственность. Мне хотелось, чтобы такая история случилась в Доме музыки, что те детишки, которые сегодня пришли, привели своих детей и сказали: а я со своей мамой был на концерте, когда выступал такой-то оркестр или такой-то певец, или пианист, вот, слушал. И тогда возникает потребность. Дмитрий Дмитриевич Шостакович сказал замечательную формулу, что ему бы мечталось о том, чтобы в школе изучали не только букву, цифру, но и ноту. Русская школа всегда была великой школой. Просто границы размылись. И если вспомнить Леопольда Ауэра, который преподавал в Санкт-Петербургской консерватории и потом эмигрировал, все равно это русская школа. И Яша Хейфиц, гениальный скрипач, и другие его ученики – они потом продолжали эти традиции, и до сих пор это существует. То же самое, что в Германии: учатся пианисты по школе Николаева. Так что школа никуда не исчезает. Просто сейчас мир другой немножко. Вот и все. А у нас прекрасная школа, и традиции великолепные. Фонд, который носит мое имя, за 20 лет своей деятельности действительно помог очень многим талантам развиться. Но дело даже не в этом. Он просто создает здоровую ячейку общества. Потому что дети приходят – не обязательно для меня, чтобы все они стали гениальными музыкантами. А они приходят в фонд, допустим, способные, из некоторых детей получатся потрясающие музыканты, а некоторые могут и бросить музыку или живопись, или скульптуру, или танец. Но все равно они вовлечены в этот процесс. А самое главное, что они чувствуют, что их любят совершенно чужие люди. Не папа с мамой, а просто совершенно чужие люди. И вот это тепло, которое они получают от фонда, от тех, кто служит в фонде, от совместных выступлений, от других детей, они несут дальше в мир. Вот, в чем дело. Таких детей очень много просто. Они потрясают иногда совершенно. Я не знаю, где сейчас этот мальчик Болдырев, такой был. Его папа даже говорил, что он любит вас больше, чем меня. Мы поехали в Израиль. И я организовал экскурсию по местам, по которым шел Иисус Христос. И вот эти все остановки, все как было. Пришли в храм к телу Господню. Он потом мне написал эссе, 9-летний мальчик, такое, что я просто не мог себе представить, что это может писать девятилетний ребенок, понимаете? Мы просто вообще заблуждаемся, думая, что дети – это дети. У них такое предчувствие, предзнание. И они совершенно поразительные. Просто нужно к ним относиться вот так вот. Заинтересованность должна быть. Это зависит от взрослых. Мотивация. С детьми нужно, с одной стороны, разговаривать, как со взрослыми. Главное, чтобы они чувствовали, что их уважают, что им доверяют, что они личности. И мы стараемся детям давать хорошие инструменты в руки. Потому что если инструмент звучит, как табуретка, то ребенок и реагирует соответственно. А если он слышит, что в инструменте есть душа, что-то такое есть, что заставляет его вибрировать. Я вообще считаю, что каждый ребенок рождается талантливым человеком. Просто беда в том, что вовремя не разглядели, не создали условий, не протянули руки, не помогли, не рассмотрели, равнодушно отнеслись, не обратили внимания на то, что человек не здоров. Бывают какие-то со здоровьем сложности. Например, фонд провел больше, чем 116 или 117 всевозможных операций, помог детям. Хотя это не есть наша основная линия. Просто равнодушие – это самый большой грех, какой есть. Мы просто не отдаем себе отчета, кто является нашими учителями. Потому что любой человек, которого вы встретили, который что-то вам сказал новое или рассказал о себе, или посоветовал какую-то книгу, картину, или прочел какие-то стихи – это все на нас воздействует. Человек же очень тонкий организм. Конечно, мне повезло, потому что я живу в Ленинграде. Соответственно, с детства знал Ленинградскую филармонию, ходил с мамой, потому что это был храм не только музыки, какой-то великой духовности. Дирижировал Мравинский Евгений Александрович. Сами понимаете. Потом был Георгий Александрович Товстоногов с театром. И мы очень дружили. Потом у меня были замечательные учителя. Кстати, одна из первых моих учителей, Любовь Марковна Сигал – она была ученицей знаменитого Леопольда Ауэра. Поэтому такая маленькая генетическая частичка во мне есть от этого великого педагога. Ну и вообще мне повезло: я встречал очень много людей, которые оказали на меня колоссальное воздействие, до сих пор оказывают. Я помню все свои ошибки, которые иногда бывают, к сожалению. 20-летней давности. Скажем, в Гранаде что-то случилось, я не попал на какую-то ноту. Это я помню. А так вообще каждый концерт – это рождение чего-то нового. У меня нет такого ощущения, что это обычная вещь. Для меня это не работа. Каждый раз музыка рождается заново. Нужна подготовка. Для этого нужно воспитывать душу, знаете, как древнегреческие философы говорили: для чего мы образовываем своих сыновей, обучая их свободным искусствам? Дело не в том, что они будут давать добродетель, а дело в том, что они подготавливают душу для ее восприятия. Конкурс – очень сложная субстанция. Это всегда дело вкуса. И, потом, существует еще один такой момент сиюминутности, что называется. Даже талантливый человек – как он сейчас сыграл, в данный момент, в этот час. Он может быть в плохом настроении, он может плохо себя чувствовать, что-то может случиться, и выступить хуже. И побеждает тогда не он, хотя талант, как известно, как сказал Пастернак – единственная новость, которая всегда нова. Но жюри трудно идет на то, чтобы сказать – да, это талантливый человек, мы чувствуем, что у него такая перспектива будет потрясающая. А у многих по-разному судьба складывается. Скажем, иностранцам значительно труднее, чем нашим музыкантам. Почему? Несмотря на то, что я не участвую в конкурсе Чайковского как председатель жюри или член жюри, это просто мое личное желание, я не хочу судить, тем не менее, я помогаю всем нашим участникам. Они выступают с Национальным филармоническим оркестром, они выступают с "Виртуозами Москвы" до конкурса Чайковского, или участвуют в других конкурсах, как, скажем, конкурс имени Крайнева – это тоже такая ступенька. Почему? Потому что они все это имеют бесплатно. Просто мы их приглашаем, и они обыгрывают, имеют эту возможность. Я сам вспоминаю: когда я первый раз в жизни перед каким-то конкурсом еще с Вероникой Борисовной Дударовой, с ее оркестром, мой профессор устроил мне выступление с оркестром, даже репетицию, и я вдруг попал в этот океан звуков, я просто не знал, где я нахожусь. Это другая планета. Потому что играешь с фортепиано – это одно. Когда сто музыкантов сидит – кларнеты, гобои, труба, и все это слышу, первый раз, и как это, что, человек теряется. На Западе, для того чтобы снять зал, это тысяч 40-50 долларов нужно заплатить. Оркестру нужно заплатить еще 100. Дирижеру и всему обслуживающему персоналу, который включает свет, микрофоны ставит, стулья расставляет и так далее, это выливается в такую сумму, что просто не знаю, кто это может такое себе позволить. Поэтому, скажем, выдающийся талант, французский пианист, которого очень полюбили в Москве, Дебарг, не смог выпустить так, как он мог бы выступить, если бы у него был опыт на финале. Потому что он потряс всех своей игрой. Но на финале немножко сдал. И это произошло именно из-за этого. Но есть, конечно, такие уникальные случаи, как Евгений Кисин, который уже в 10-11 лет был звездой и играл совершенно невероятным образом. Ему конкурсы не нужны были никакие. Но для других людей это, может быть, сейчас единственная возможность показать себя и получить ангажемент, получить какого-то импресарио, который будет заниматься концертной деятельностью и так далее. Это вообще такая непростая машина. Самое главное, я думаю, есть такие хорошие французские слова île du bonheur – "остров счастья". Я хотел сделать из Дома музыки остров счастья. И, в общем, примерно так и получилось. Потому что это многофункциональный зал, и их не один, а три: и театральный, и камерный зал, и большой зал, который носит имя Евгения Федоровича Светланова. Здесь самые разные концерты. Идут навстречу нам в связи с тем, что непростая экономическая ситуация, и часто мне приходится просто самому договариваться с артистами и просить их о финансовом смягчении, чтобы они не получали того, что они получают на Западе, а понимали нашу тяжелую ситуацию. И многие приезжают, а некоторые боятся. А некоторым просто говорят. Вот, на мой юбилей Джесси Норман, великая певица, она как раз была в Америке, ей позвонили и сказали, что мы слышали, что вы хотите приехать в Москву, это как бы нежелательно. Она говорит: нет, нет, я в Лондон. А из Лондона она уже прилетела в Москву. Потому что дружба превыше всего. Конечно, в первую очередь люди идут на имена. На артистов, которым доверяют. К сожалению, наши масс-медиа делают все, для того чтобы, скажем, песни Сердючки все знали, а симфонические танцы Рахманинова знали только избранные, что, конечно, неправильно, нечестно и некрасиво. Но мы по этому пути не идем. И сейчас очень трудно попасть в Дом музыки, потому что у нас расписаны концерты на 2 года вперед практически. И уже зал, можно сказать, стал намоленным. Этот дом, куда люди хотят приезжать, выступать и понимают, что это очень престижно. И потом это как бы такая визитная карточка Москвы стала. И на своих плечах, честно говоря, я тоже очень много вынес всего. Здесь было и разное, и приятное. Об этом я забываю легко. Но в основном здесь великолепная атмосфера, прекрасный коллектив, и все служат общему делу. Я очень надеюсь, что люди будут приходить в залы, очень надеюсь на то, что музыка станет необходимостью человеческого бытия. Это так и есть. Просто нужно этому поддаться, спокойно прийти в зал, послушать, отключиться от жизненных проблем, утешиться. Потому что у музыки очень много самых разных функций - от наслаждения до утешения, здесь есть все спектры, которые нужны человеку.