Константин Точилин: Это программа "Де-факто". И сегодня наш гость – Александр Баунов, журналист, главный редактор и эксперт Московского центра Карнеги. Здравствуйте. Александр Баунов: Здравствуйте. К.Т.: У нас сегодня такой достаточно необычный эфир. Говорим о главном, безусловно, политическом событии дня – встрече президента России Владимира Путина с госсекретарем Соединенных Штатов Джоном Керри. Но на момент записи сейчас 19:36 по Москве. Была информация только о том, что Керри поехал на встречу к Путину. Поэтому все подробности будут, наверное, глубоко ночью по московскому времени. Так что нам с вами, Саша, остается только предполагать, о чем может идти речь. А.Б.: Это не так трудно предположить. Исходя из того, что он все-таки поехал встречаться с президентом… К.Т.: Это мне буквально в наушник сказали за 15 секунд до начала съемок. А.Б.: Наиболее радикальные предположения, которые встречались в интернете, о том, что Керри привез в Москву капитуляцию, можно их отложить в сторону. Если была бы капитуляция, не было бы встречи с президентом. К.Т.: Капитуляция кого перед кем? А.Б.: Вы же знаете, что не все в мире любят нашу страну. Некоторым есть, за что. Некоторым уже не за что. К.Т.: Некоторые из любви к искусству. А.Б.: Тем не менее, есть люди, которые считают, что Россия должна капитулировать перед Западом, потому что санкции, потому что несопоставимые экономические и прочие потенциалы. И когда Керри приехал первый раз в мае после долгого двухлетнего перерыва, это было в некотором роде сенсация: вроде как Россия в изоляции, и вдруг приезжает Керри. К.Т.: Да еще даже покупает меховую шапку на Арбате. А.Б.: Да, там какие-то шапки-балалайки, ему картошку подарили. Были такие любопытные подарки. Был примерно тот же разговор, что он привез какой-то ультиматум. Нет, ультиматумы не возят с таким лицом и с такими словами. И капитуляции не возят. К.Т.: Да еще и с гитарой в багаже. А.Б.: Конечно. Речь идет о некотором наборе совершенно практических вещей, очень предсказуемых в нашем случае, по теме. То есть что будет с Донбассом, что будет с Украиной в целом, что будет в Сирии прежде всего. А там, где Сирия, там весь Ближний Восток. И в конце концов какие у нас вообще дальнейшие планы? Им это интересно. Потому что Россия последние несколько лет и месяцев… К.Т.: И недель даже. А.Б.: Да, и недель даже. Совершили какие-то неожиданные действия. К.Т.: Непредсказуемые для них, удивительные. А.Б.: Удивительные. Им не очень хочется, чтобы их чем-то удивили в разгар избирательной кампании. К.Т.: Которая происходит не только у нас, заметим, избирательная кампания в Думу в этом году, но и избирательная кампания в президенты Соединенных Штатов Америки. А.Б.: Им не очень хочется, чтобы Обама ушел в растерянности с поста президента от какой-нибудь нашей удивительной очередной инициативы. К.Т.: Поэтому тут дело даже не в когнитивном диссонансе внутри организма господина Обамы, а чтобы страна осталась в каком-то понимании того, в каком она отношении с Россией находится. А.Б.: Выяснить наши планы – это одна из задач. Естественно, далеко не единственная. К.Т.: Но основная тема – это все-таки Сирия, наверное, или нет? А.Б.: Прямо сейчас, скорее всего, Сирия. Хотя и Украина их тревожит. Знаете, что их тревожит? Если мы говорим об их тревогах, опять же, это не единственный мотив приезда, тревога состоит в следующем. Все-таки они видели, что последние несколько лет российская политика развивается как череда эскалаций. Очень жестко отреагировали на события в Киеве, присоединили Крым, что совершенно было неожиданно. И американское политологическое сообщество и американские дипломаты от шока перешли к обиде, просто потому что никто в этом самом экспертном американском сообществе этого не мог предсказать. Как они не предсказали распада СССР, это же мы тут считаем, что распад СССР – это спланированная операция, про которую все знали, а они были крайне удивлены этим событием. К.Т.: Также они обиделись за то, что не смогли предсказать Крым. А.Б.: Они не предсказали Крым. Потом случился конфликт на Донбассе. Это война в Европе, что ни говори. Американцы чувствуют себя протекторами, покровителями континента. И в том числе они отвечают за безопасность Европы. С конца Второй мировой войны так сложилось сначала на двоих вместе с Советским Союзом в рамках этого противостояния, Холодной войны, а потом уже более-менее в одиночку, когда советский лагерь распался. И тут война. Неудобно. Потом российская авиация появляется в Сирии, никого не спросясь. К.Т.: И ракеты из Каспийского моря тоже по воздуху прилетают. А.Б.: Из космоса не летали, а так отовсюду даже летали. И стратегические бомбардировщики. Так что они видели некоторое количество таких эскалаций – то в одном месте, то в другом, то в третьем. И их беспокоит, а будет ли место №4, будет ли после Крыма, Донбасса, Сирии еще какая-то точка, куда Россия пошлет авиацию или предпримет что-нибудь военно-дипломатическое. Мы на экспертном уровне общаемся. Я их успокаиваю, говорю, что внешнеполитические – вряд ли. К.Т.: Чужой земли и пяди нам не надо. А.Б.: По разным причинам вряд ли. Как-то нет и большого запроса внутри страны на это, на очередную внешнеполитическую операцию. И вроде бы все, что должны были показать и продемонстрировать, вроде бы все это сделали. Действительно, цели сирийской операции в меньшей степени военные, но главным образом дипломатические, достигнуты. Так что, скорее всего, попытки продемонстрировать собственную крутизну будут происходить внутри страны. А уж если не получится, а уж если что-нибудь еще где-то произойдет и кто-то нас обидит – это другой разговор. Но в текущем состоянии не вижу такого я. В этом смысле я думаю, что и Лавров, и Путин Керри успокоят. К.Т.: То есть уедет он, в общем, в достаточно… А.Б.: Но это не единственная тема. Понятно, что любой такой визит – это то, что в одной статье было названо "разведкой миром". Человек, конечно, приезжает собрать максимальное количество сведений, чтобы его политическое руководство было максимально готово. Тем более, опять же, в ситуации, когда мы любим удивлять. К.Т.: К вопросу о ситуациях, когда мы любим удивлять. Последний раз мы всех сильно удивили, когда неожиданно почти вышли из Сирии. И, естественно, множество теорий тут же вокруг этого возникло конспирологических и не очень, и одна из них гласит, что это некое тайное условие, некая сделка с теми же американцами, некий какой-то договор: вот мы уходим из Сирии, и за это очень быстро американцы нам делают какую-то уступку, и не ее ли господин Керри сейчас везет Владимиру Владимировичу. А.Б.: Я слышал про эту версию обменять Сирию на Украину. К.Т.: Я про обменять не слышал, но что-нибудь такое глобальное и приятное. А.Б.: Или обменять Сирию на санкции. Но, понимаете, Сирию невозможно обменять на санкции, если на Украине будет война. Обменять на санкции можно мир. Если там не будет войны, действительно исчерпается мотив для санкций. В снятии санкций заинтересованы европейцы. Там большое антисанкционное лобби наряду с большим просанкционным. Но в ситуации, когда есть война, они их снять не могут. К.Т.: Санкции вообще штука такая, что их проще ввести, чем снять. Давайте вспомним хотя бы ставшую уже хрестоматийной историю с поправкой Джексона-Вэника, основания для которой исчезли миллион лет назад, а ее то ли не отменили, то ли отметили буквально совсем не так давно. А.Б.: Ее отменили совсем недавно, и в тот же день в Конгрессе заменили списком Магнитского. То есть совсем без санкций нас не оставили. Но, тем не менее, мы видим две истории масштабного снятия санкций за этот год. Одна – с Ирана, и другая – прямо в процессе, прямо сейчас – с Кубы. До этого мы видели, как снимались санкции с Сербии. К.Т.: Можно же дофантазироваться до того, что с Ирана и с Кубы во вред нам сняли санкции. А.Б.: Да нет. К.Т.: Потому что с Кубой мы вроде как друзья. Иран дополнительную нефть выльет на рынок, и наша родная подешевеет, кормилица. А.Б.: Не такие мы уж с Кубой друзья, во всяком случае практические показатели этой дружбы очень невелики. Но с Ираном только там, где векторы совпадают, там, где у нас есть очень общие интересы, там мы друзья. Вообще иранцы исторически не очень доверяют России. Большой национальной любви там нет. Там в школе учат, как мы их с англичанами пытались делить сначала в XIX веке, потом во время Второй мировой войны. Они как раз, если с иранцами поговорить, все время считают, что такая дружба у русских ненадежна, они наверняка на что-нибудь обменяют. Они как раз очень любят… К.Т.: Но и мы им Грибоедова припомнить можем, с другой стороны. А.Б.: Но они же алмаз "Шах" не требуют назад. К.Т.: Это другое. А.Б.: Чувствуют, что виноваты. Индийцы-то "Кохинур" свой требуют из короны Британской империи, прямо говорят – давайте. С Сирией очень важная история. Но думаю, что она не связана напрямую с Украиной в смысле простого размена. Конечно, не связана. Но они хотят в Сирии от нас… К.Т.: Давайте хотя бы… что от нас хотят, в конце концов? А.Б.: От нас хотят и простых, и сложных вещей: от нас хотят, чтобы… Все-таки у американцев там есть союзники, вот эта самая сирийская оппозиция. Если это не прямые союзники, то это косвенные союзники, союзники союзников. Там большая коалиция. И есть союзники США на Ближнем Востоке. Это Саудовская Аравия, это Бахрейн, это Катар, это та же Турция, которые поддерживают определенные группы, партии, движения, в том числе их вооруженные формирования. Они не очень хотят, чтобы их бомбили, потому что это для американской политики потеря лица. Когда кто-то бомбит твоего союзника, это здрасте. Как можно позволить? Это все бы расстроились. Это значит, что, в общем-то, в некотором смысле твой статус великой державы, мирового полицейского под сомнением. Потому что приходят и делают, что хотят, а ты им наобещал чего-то. К.Т.: Крышу. А.Б.: Фактически крышу, да. Его теперь же знают после процесса Березовский-Абрамович. Хотят, чтобы этого не было. Хотят, чтобы мы, конечно, поучаствовали в этом самом сирийском политическом процессе. Все-таки у России с их точки зрения… К.Т.: И тут мы вроде как идем на уступки, вроде как самолеты наши улетели. А.Б.: И да, и нет. Самолеты улетели вот по какой причине. Была очень удачная хронология. Вот идет 4.5 года война. Просто полная катастрофа. Половина страны в руинах, Дамаск, к счастью, чудом уцелел, мой любимый, я там прекрасные 2 недели провел. Чудный город. Все в руинах, миллион беженцев в Европе, 5 млн беженцев носится по региону, еще 4 млн внутри. То есть в Сирии никто не остался на месте. Все куда-то убежали, может быть, кроме жителей Дамаска, Латакии и Тартуса. И вдруг после этих 4.5 лет абсолютного хаоса, черной дыры и разрушений прилетают российские самолеты, и через 5 месяцев начинается мирный процесс. Получается красивая хронология. Как только началось официальное перемирие, о котором в Женеве договорились тот же Лавров с Керри, официально оно началось 28 февраля, еще месяца не прошло, через 2 недели Россия объявляет о выходе. Почему она объявляет о выходе? Понятно, почему. Достичь заявленных военных целей, полностью уничтожить ИГИЛ на местности без наземной операции невозможно. А ввязываться в наземную операцию крайне нежелательно. Возможно, но может плохо кончиться. К.Т.: Хотя с ИГИЛ в любом случае что-то делать надо. А.Б.: Продолжаем. Пальмиру берут, прекрасная новость. К.Т.: Если там от нее осталось что-то. А.Б.: Осталось. Россия выводит самолеты. А остальные-то не выводят. Турция там, Саудовская Аравия там, Катар там, американцы, англичане, французы – все там, все что-то бомбят. Сейчас уже не бомбят, потому что перемирие, но, тем не менее, никто официально вывод не объявляет. Значит, когда ты уходишь, а все остаются, надо уйти во время перемирия. Это лучший момент. Потому что если ты уйдешь во время боевых действий… К.Т.: То вроде как нехорошо. А.Б.: Это бегство с поле боя. Если ты уходишь во время перемирия, это даже не отступление, а вывод войск с развернутыми знаменами в боевом порядке. Поскольку мы не понимаем и никто не понимает, сколько это перемирие продлится… К.Т.: То лучше, пока не поздно, вывести. А.Б.: Лучше этим моментом воспользоваться. В крайнем случае всегда есть возможность вернуться, де-факто, не объявляя возвращения громко, как это было сделано 5 месяцев назад. Это с одной стороны. Во-вторых, действительно, когда Путин сказал, что задача выполнена, а при этом ИГИЛ не разгромлен, значит какие-то другие задачи выполнены. Действительно, выполнены важные дипломатические задачи, а риски начали увеличиваться, потому что поссорились с Турцией. Пока сбили один самолет, это одно. А если другое, а если третье? А если этим повстанцам сирийским передадут системы ПВО и они начнут ими пользоваться? Слишком высокий риск. А если введут, как грозились, турки и саудиты свой наземный спецназ, а мы по нему попадем – тоже большой риск. К.Т.: Да, неприятно. А.Б.: Поэтому такой баланс достижений и рисков привел, мне кажется, к решению в нужный момент красиво объявить об уходе. К.Т.: То есть вы не разделяете историю о том, что, возможно, будет нам за это что-нибудь полезное и приятное? А.Б.: Наверное, будет. Потому что… К.Т.: Наверное, не просто же так он прилетел, чтобы не на уровне министров иностранных дел, а все-таки встречаться с президентом. Наверное, какие-то серьезные вещи будут. Началась встреча, - мне только что сказали, - в Кремле. А.Б.: Все-таки, конечно, они должны были бы встретиться с президентом. Это понятно. Там есть, о чем говорить. И учитывая, что все-таки в нашей политической системе президент – единственный человек, который принимает крупные, важнейшие решения… Понятно, что слова Лаврова – это хорошо, но без встречи с президентом окончательной ясности не будет. К.Т.: Просто к президенту с пустыми руками как-то идти нехорошо. Должен был привезти что-то. А.Б.: Разумеется. Я думаю, что вот этот размен Сирии на Украину… Нам же кажется, что они как-то особенно цинично разговаривают на закрытых встречах. Нет. Не могу себе представить ситуацию, когда, запершись за дверьми, американский госсекретарь говорит: теперь, пока нас украинцы и европейцы, или остальные не слышат, я вам говорю, что Украина нам ни зачем не сдалась, берите ее себе, а мы очень рады, что вы вышли из Сирии. Нет, конечно, такой разговор даже за закрытыми дверями невозможен. Но есть размен внутрисирийский. Что случилось перед Сирией? Почему Россия там оказалась? Россия потеряла свою международную роль. Случилось резкое понижение международного статуса России после крымских и донбасских событий. Россия пришла в Сирию, чтобы этот статус повысить. К.Т.: Повысили. А.Б.: Повысили. Это удалось. Теперь Россия из Сирии выходит. Что он, обратно упадет? Если мы при помощи военной операции вернулись в мировой совет директоров или в мировой президиум, не означает ли это, что, прекратив военную операцию, мы это место в мировом совете директоров потеряем? К.Т.: Это было бы неправильно. А.Б.: Мы этого не хотим. Вечная военная операция на Ближнем Востоке для нас удовольствие дорогое, даже если она стоит не дороже учений, все равно дорогое. К.Т.: Да еще не дай Бог люди погибнут. А.Б.: Еще могут люди погибнуть. В общем, много чего непредсказуемого. Например, разрыв с Турцией совершенно не входил в наши планы, когда мы туда явились. Совершенно не входил. Никто его не предсказывал. Так что я думаю, что, например, Россия очень заинтересована в том, чтобы сохраниться в качестве державы на всех переговорах по сирийскому урегулированию, несмотря на то, что ее войск там нет… К.Т.: Именно по сирийскому? Или по остальным тоже? А.Б.: Ну, и вообще. Вот как бы мы вернулись, опять же, в этот мировой совет директоров. Чтоб мы там остались без лишних каких-то военных или политических импровизаций. К.Т.: А что с Украиной? А.Б.: А что с Украиной… К.Т.: Потому что ведь получается, что вроде как все увязывают Украину, санкции, Минские соглашения, но в то же время Россия же не является участником Минских соглашений. А.Б.: Америка не является. Россия является. К.Т.: Но это внутриукраинский конфликт, тем не менее. А.Б.: На это есть разные точки зрения. Как минимум, те люди, которые сидят в том же минском процессе со стороны Западной Европы, то есть Франции и Германии, не считают это в чистом виде гражданским внутренним конфликтом. Они все-таки считают это конфликтом с очевидными элементами внешнего вмешательства. Так что тут есть разные точки зрения. Что касается Минска, всем важно, чтобы не было войны. Это как бы первое условие. То есть понятно, что источником боевых действий могут быть как сепаратисты, так и украинские официальные власти, и даже эти добровольческие батальоны, которым непонятно, кто указ. Поэтому каждый давит на своих: Россия – на своих протеже, на своих подопечных, Запад – на Украину. Когда Керри первый раз приехал в Россию после двухлетнего перерыва в мае в Сочи, одна из вещей, которую он там сказал открыто, публично с российской территории, это даже несколько обидело украинцев, чтобы они не думали отбирать силой этот Донбасс, что у донбасской проблемы нет военного решения. То же самое и Меркель повторяет, то же самое и французы повторяют, что никакой мечты о хорватском сценарии отбить эту самую Крайну силой, чтобы у них не было. Потому что они понимают, что в этом случае Россия вмешается опять, начнет помогать, и опять начнется. Им этого совершенно не хочется. Так что задача №1 – сохранить ситуацию, когда нет боевых действий. А задача №2 – все-таки как-то политически это решить. К.Т.: У нас начинает поджимать время, буквально 5 мин у нас осталось. А может быть просьба, предложение как-то наладить наши отношения с Турцией, например? А.Б.: Вполне. К.Т.: Типа сказать Эрдогану: брателло, ты что вообще? А.Б.: Судя по всем высказываниям нашего президента, он просто лично обижен этой ситуацией. Он считал, что с Эрдоганом у него особые личные отношения. Так бывает. Он вообще довольно много инвестировал именно в личные отношения с Эрдоганом и в отношения с Турцией как страной. Есть сходства. Такая евразийская держава, бывшая империя с какими-то там своими традициями, которые она не хочет сдать Западу. То есть было сходство. И он считал Турцию естественным союзником. И вот она так себя повела. С другой стороны, Запад тоже, конечно, совершенно не в восторге от того, что Турция сбила самолет ядерной державы, будучи членом НАТО и фактически находясь в военной связке. Наверное, может быть, их пытаются помирить. Но я не вижу близкого быстрого примирения именно в силу практически личной обиды, причем, с обеих сторон. По поводу дружбы с Америкой. Вот это важная история. Все-таки мы внутриамериканский контекст должны еще понять. Все-таки Обаму критикуют за то, что он слаб. Это же у нас говорят, что Обама – мировой жандарм, войны затевает. Внутри Америки Обама считается многими слабым президентом. Вот он с Кубой мирится, с Ираном мирится, вместо того чтобы надавать и тем, и тем, и Путин с ним делает, что хочет. Поскольку де-факто состоялось если не примирение с Россией, то принуждение к диалогу, то есть после двух лет абсолютного перерыва все-таки мы разговариваем, внутри Америки это может быть воспринято как слабость. Не обернуть ли этот факт, не показать ли, что на самом деле это некоторое достижение? Раз мы все равно разговариваем, почему бы не попытаться представить это внутри Америки как достижение Обамы, как проявление не слабости, а силы. Это тоже можно. И это тоже одна из задач. К.Т.: Хорошо. Тогда какая задача нашего президента? Какой максимум выжать из этой встречи? А.Б.: Практических задач масса. Одна – естественно, поговорить про санкции. Другая – объяснить, что… К.Т.: Может, попросить, чтоб европейцам тоже объяснили… А.Б.: И это тоже. Тем более, что европейские санкции и контрсанкции нас касаются больше. С Америкой у нас не так много чего есть общего в экономике. К.Т.: С Европой больше, конечно. А.Б.: С Европой гораздо больше. Поэтому так, чтобы европейцы… Тем более, что там есть свои желающие, чтобы европейцам позволили, разрешили в случае, если действительно будет мир на востоке Украины, все-таки эти санкции снять. Потом, судьба Асада, судьба Сирии – там есть, о чем поговорить. Ведь Америка все-таки хочет, чтобы мы помогли Асада убрать. Российская позиция такая, что если ситуация будет такая, что сирийцы или большинство скажут "ладно, пусть он остается", об этом можно разговаривать. И, в конце концов, как-то на будущее надо все-таки определяться. К.Т.: Да. Потому что отношения не лучшие. Их нужно в какую-то сторону двигать так или иначе. А.Б.: Да. Мы уходим в Холодную войну… К.Т.: Или же, наоборот, в очередную перезагрузку. А.Б.: Да. Или мы уходим в какую-то сторону очередной перезагрузки. Все-таки Обама был президентом-хоуп – надежды, будущего. К.Т.: Нобелевская премия мира. А.Б.: И вдруг уходить, вернув отчасти холодную войну с тем же старым противником, президент будущего вдруг возвращает прошлое – как-то это странно. В общем, нужно как-то это дело повернуть. К.Т.: Что можно сказать? Можно сказать, что президенту Путину и госсекретарю Соединенных Штатов Америки есть еще, о чем поговорить, встреча у них только началась, и, видимо, продлится она не 5 мин, не 10, не 26 мин, что длится наша программа. Поэтому, насколько мы угадали или не угадали повестку, мы узнаем, наверное, либо сегодня поздно ночью по московскому времени, либо завтра с утра, может быть, даже нас будут ждать какие-то сенсационные заявления. Спасибо. Александр Баунов, эксперт Московского центра Карнеги, был гостем нашей студии. Это была программа "Де-факто". Увидимся.