Наталья Волчкова, профессор РЭШ: В импорте у нас нет проблем. У нас есть проблема в экспорте

Константин Точилин: Добрый день, это программа "Де-факто". И наш сегодняшний гость – профессор Российской экономической школы Наталья Волчкова. Наталья, здравствуйте.

Наталья Волчкова: Добрый день.

К.Т.: Говорим, естественно, об экономике. И вот какие поводы подбрасываем нам жизнь. Давайте начнём с того, что, наверное, касается, ну, или не касается, а интересует и волнует практически всех и каждого. Сейчас наблюдаем укрепление рубля. Как к этому относиться? Это очередное укрепление, за которым последует спад, или можем надеяться, что валюта наконец как-то успокоилась? Ведь не так страшен курс, как его колебания.

Н.В.: Конечно, это временное событие. Поскольку основной тренд в валюте – это движение цены на нефть. И то, что в течение дней или недель происходит изменение в какую-то одну сторону – это ничего не говорит о какой-то среднесрочной. Поэтому ожидания относительно того, что цена на нефть низкая и будет оставаться низкой, а, может быть, даже ещё чуть-чуть просядет, они имеют место. И с этой точки зрения ожидать, что что-то в рубле принципиально произойдёт, что позволит ему удорожать в ближайшей перспективе…

К.Т.: Может быть, даже не удорожать. Может быть, просто как-то не колебаться так резко то в одну, то в другую сторону. Ведь это же нервирует…

Н.В.: Наверное, просто потому что мы так привыкли. Действительно, потому что мы даже свои краткосрочные сбережения связываем… кто-то пытается, наверное, на этом заработать. Но дело в том, что Центральный банк России, это было до благословения и правительства, и президента, перешёл на политику инфляционного таргетирования, когда он перестал совершать интервенции в целом, в среднем на рынок валюты, тем самым пустив рубль в плавание. С этой точки зрения мы сегодня живём в эпоху плавающего курса, чего не было раньше никогда в нашей истории.

К.Т.: Да. Конечно, нервирует.

Н.В.: К этому нужно привыкнуть. К этому действительно нужно привыкнуть. И нужен некоторый период для адаптации. Не смотреть на ежедневные изменения валюты. И с точки зрения, наверное, рядового потребителя, обывателя это, наверное, логично: узнать, что сегодня с валютой происходит, хотя важно скорее, что происходит в течение месяца. Вот это скорее важно для поведения рядового человека и для его решений о сбережениях или потреблении.

И вот эта высокая волатильность в валюте… На самом деле это очень важно понимать, что на самом деле за счёт этого мы покупаем гораздо больше стабильности в выпуске, то, что мы говорим – в выпуске, в реальном выпуске. И в том числе в рабочих местах. То есть волатильность в ценах в валюте окупается стабильностью в реальной экономике. И это, наверное, должно тоже обсуждаться в совокупности с изменением курса. И если мы эти риски внесём в ценовую зону, это мы говорим о номинальном курсе, а реальная экономика станет более стабильной, то это, наверное, хорошая плата за эту стабильность реальной экономики.

К.Т.: Хорошо. В последние дни было несколько достаточно громких и важных заявлений, которые касаются нашего экономического будущего. Они были какие-то разнонаправленные. Давайте по некоторым высказываниям пройдёмся. Премьер-министр Дмитрий Медведев констатировал тщетность попыток российской экономики уйти с сырьевой иглы. С одной стороны, вроде бы очевидно. С другой стороны, мы с высоких трибун обычно привыкли слышать мантру о том, что будет слезать с иглы, будет слезать с иглы. А тут вот такое откровенное признание. Это что значит? Что мы и пытаться больше не будем, или что надо на эту иглу с новыми силами…

Н.В.: Мне сложно сказать, что имеет в виду, что нужно делать, согласно этому высказыванию, Дмитрий Анатольевич. Но если речь идёт обо мне и моём мнении, то я считаю, что предпосылки для провала текущих попыток слезть с иглы были заложены в том, как эти попытки предпринимались.

Мы сейчас действительно живём в эпоху импортозамещения. Об этом очень популярно говорить. И об импортозамещении сегодня много говорят. Но подспудно в большом количестве решений, принципиально важных для российской экономики, это решение существовало… Если мы возьмём стратегию "2020", ту самую, про которую тоже часто говорят как об одном, может быть, не очень реально ставшем направлением стратегического развития… Но, тем не менее, про импортозамещение там было много. Но импортозамещение – это не есть политика развития экономики. Это политика некоторой адаптации, в то время как вектором развития должна была бы стать политика продвижения экспорта.

Если мы посмотрим на российский импорт и посмотрим на импорты развитых стран (США, Германии, Англии), возьмём импорт развивающихся стран (Китай, Индия, Бразилия, восточноевропейские страны), мы увидим, что на самом деле российский импорт ничем не выдающийся. Он абсолютно такой же, как и у всех других стран. Проблема у нас не в импорте. У нас проблема в экспорте. Наш российский экспорт очень сильно отличается от экспорта успешных стран – и развитых, и развивающихся. В импорте у нас нет проблем. У нас есть проблема в экспорте. То есть мы импортируем, но мы не способны произвести такую расширенную линейку товаров в обрабатывающей промышленности, которые могли бы экспортироваться. Если бы мы решили эту проблему, нам не нужно было бы ничего даже импортозамещать.

К.Т.: А что мешает её решить, если всё на словах так просто?

Н.В.: Это очень хороший вопрос. Мы проводим такого рода исследования. Мы анализируем российских экспортёров в обрабатывающей промышленности. И, в общем-то, у нас не очень много таких фирм, но около 6000 у нас есть фирм, маленьких, средних, больших, которые экспортируют. Кто-то из них с советского периода, действительно, унаследовал. Как правило, это металлургия, большие такие производства. Но есть и большое количество маленьких, средних компаний, которые производят достаточно высокотехнологичную продукцию.

К.Т.: И продают её.

Н.В.: И продают за рубеж. Причём, в развитые страны в том числе. Не только в развивающиеся. У нас действительно, конечно, в первую очередь это страны СНГ, страны, то, что мы сегодня называем, Евразийского экономического союза (Казахстан, Белоруссия и другие страны).

К.Т.: Всё-таки принципиально куда идёт экспорт?

Н.В.: Это очень хороший вопрос. Но это отдельный вопрос – куда идёт экспорт? Действительно, с точки зрения стабильности российского внешнего баланса это не так принципиально, но хотелось бы, если у нас в импорте валютная корзина в доллар, в евро сильно сидит, то для стабильности российской экономики было бы неплохо иметь в экспорте такие доходы. Конечно, у нас часть проблем решается нефтью. И с этой точки зрения, наверное, здесь не столь это принципиально. Но всё-таки продвинутый экспорт сегодня мы ассоциируем с экспортом в развитые страны. Продвинутый в том смысле, что там требования выше и к качеству, и к технологиям, которые за ним стоят.

К.Т.: Соответственно, если выше требования, то лучше развиваются и совершенствуются наши компоненты.

Н.В.: Конечно. И мы анализировали российских экспортёров, повторю, каждый раз я говорю только об обрабатывающей промышленности. Они по многим качествам лучше, чем фирмы неэкспортирующие. Это фирмы, которые платят более высокую заработную плату, они больше инвестируют, у них добавленная стоимость выше. То есть они в среднем больше по размеру, чем аналогичные компании, находящиеся в той же отрасли, в том же регионе. И тоже нужно иметь в виду, что хоть мы называем их экспортёрами, вообще они более половины своей продукции продают на внутреннем рынке.

К.Т.: То есть неэкспортёры тоже?

Н.В.: Они в том числе экспортируют. Но они ещё и крупные, может быть, даже крупнейшие поставщики-производители товаров на внутренний рынок. В этом смысле, если мы будем их продвигать, то мы и качество товаров на нашем внутреннем рынке существенно улучшим. То, что они смогут продавать у нас внутри.

К.Т.: Возвращаясь к вопросу: что нам мешало все эти годы их продвигать?

Н.В.: Мы это анализируем. Мы пытаемся действительно выявить, в чём проблемы. И мы видим, что у нас в России те издержки, которые несут эти компании, в том числе и выхода на зарубежный рынок – они очень большие. Администрирование процесса, государственное регулирование, в том числе процесса экспорта, особенно для молодых экспортёров – это очень сложная вещь. И для того, чтобы её успешно преодолеть, компании должны действительно потратить очень много ресурсов на то, чтобы нанять хороших юристов, для того чтобы аккуратно выполнить все требования государственного регулирования в этом отношении.

К.Т.: А в чём проблема? Казалось, у нас относительно свободная торговля.

Н.В.: Это нам так кажется. А у нас есть такая вещь, например, как валютный контроль, когда компания обязана привезти всю выручку в страну, после того как продали товар. Они должны привезти. У нас нет обязательной продажи выручки валютной. Они могут всё, что угодно с ней делать. Но привезти в страну они должны. Этот процесс "привезти" сопровождается большим количеством административных элементов: в течение скольких-то дней после провоза товара через границу вы должны такую бумажку принести в банк, вы должны такую бумажку принести в банк ещё через сколько-то дней. И так далее, и так далее. Вот таких бумажек очень много… И если ты ошибёшься…

К.Т.: То есть экспорт просто осложнён вот этой…

Н.В.: Административными барьерами. Это одна сторона. Это то, что наша внутренняя проблема, и мы её под силу решить самостоятельно. Конечно, есть вопросы того, что сертификация для товаров, и особенно высокотехнологичных – это такая большая проблема. Особенно если они попадают под товары двойного назначения. Это тоже некоторая проблема – аккуратно с ней справиться. И вот здесь государственной поддержки нашим начинающим экспортёрам нет. Более того, те вещи, которые государство требует от экспортёров, порой они просто не вписываются в нормальную логику. И ошибиться здесь довольно легко. И за любые ошибки у нас, к сожалению, наказывают.

К.Т.: Это вы очень важную вещь сказали. Требования, не вписывающиеся в логику.

Н.В.: Компании, особенно начинающие… мне особенно они важны. Почему? Потому что мы уже знаем, что существующие компании-экспортёры не в состоянии решить проблему нашего расширения. То, о чём сказал Дмитрий Анатольевич. То, что мы не слезли с сырьевой иглы. Это значит, что у нас проблемы… что те, которые сегодня хотели бы выйти, но не могут по ряду каких-то причин, вот их нужно выдвигать и продвигать.

К.Т.: И сделать так, чтобы они как-то не убоялись трудностей?

Н.В.: Конечно. И, более того, если они ошибутся, особенно компания-экспортёр, про которого действительно можно понимать и хорошо знать, что это экспортёр, то не наказать её, а помочь избежать ошибок. С этой точки зрения вообще российское государственное регулирование мы называем немножко карательным. Ты ошибся – тебя тут же наказывают. В то время как вообще регулирование в развитых странах особенно важно.

К.Т.: Должна быть помощь.

Н.В.: Оно в помощь. Оно направлено на то, чтобы законопослушный бизнес не совершал ошибок. А если он совершил ошибку и ты понимаешь, что это законопослушный бизнес, что надо помочь…

К.Т.: Что это ошибка, а не преступление.

Н.В.: Конечно. Вот это чёткое разделение на законопослушный бизнес, совершающий ошибки, и незаконопослушный, сознательно нарушающий – оно должно быть во главе угла.

К.Т.: А структура вот этих компаний-экспортёров, которые теоретически нас могут с этой иглы снять в обозримом или необозримом будущем – это крупный бизнес, средний бизнес, малый бизнес?

Н.В.: Здесь картина очень разнородная. Есть компании, конечно, большие, и они делают погоду с точки зрения текущего объёма экспорта. Но, как мы знаем из исследований по многим странам, и по России в том числе, рост экспорта происходит за счёт выхода новых компаний на международные рынки.

К.Т.: Не обязательно больших.

Н.В.: Не обязательно больших. На самом деле там довольно большая волатильность в числе компаний. В этом году, допустим, вышли компании на экспорт. 30% из них в следующем году не выйдут на экспорт. Потому что они поняли. Это нужно попробовать, чтобы понять, насколько ты… Это вещь непредсказуемая. Ты не знаешь, насколько действительно у тебя будет высокая отдача от твоих инвестиций в экспортный рынок. Или ты вышел на неправильный экспортный рынок. Здесь действительно есть довольно много неопределённостей. Поэтому здесь волатильности очень много. Но выходить надо, потому что это является движущей силой развития экспорта страны в целом.

К.Т.: Но там есть, в общем, и средний, и, может быть, даже малый бизнес.

Н.В.: На самом деле даже малых довольно много, особенно в отношении высокотехнологичных товаров.

К.Т.: Я к чему про это спрашиваю? У нас есть одно любимое заклинание - "слезть с иглы". Второе заклинание - "помочь малому и среднему бизнесу". И вот, что говорит министр Улюкаев, собственно: "Надо помочь банковской системе сделать выбор в пользу кредитования малого и среднего бизнеса". Если сказать это другими словами, это означает, что сейчас банковская система не кредитует малый и средний бизнес, правильно? Или же ставит такие условия, что малому и среднему бизнесу проще удавиться, чем этот кредит взять?

Н.В.: Да. Во-первых, условия. Мы анализировали российский малый и средний бизнес в плане получения кредита, и они не в очень выгодном положении по сравнению со странами Восточной Европы, где мы видели результаты аналогичного опроса их бизнеса. Они реже обращаются в банки, потому что и ожидают, что им не дадут. И когда обращаются, меньшая доля из них получает этот кредит.

Но это одна сторона вопроса. Когда ты обращаешься в банк коммерческий и получаешь – это один вопрос. Я понимаю, о чём ведёт речь министр Улюкаев. Речь идёт о какой-то государственной поддержке. Здесь тоже палка о двух концах. Любое получение независимой, рыночной компанией государственного кредита сопровождается отягощением административного регулирования, в которое встаёт компания. И порой компания… мы знаем, что есть ресурсы, которые не может государство через сеть дочерних банков Внешэкономбанка, который как раз работает с малым бизнесом, распределить просто потому, что и требования очень высокие по параметрам деятельности компании, а, с другой стороны, и понимание компанией того, что риски, которые она берёт на себя при этом, могут быть очень высокими. Тоже может остановить её… Снова мы упираемся в эту карательность нашего государственного регулирования.

К.Т.: Ещё одно заявление тоже от министра экономического развития. На этот раз он говорил про иностранные инвестиции. И вот, что он говорит, тоже цитирую: "Первый шок исчез, инвестиции идут, продолжается работа иностранного бизнеса в нашей стране". То есть настроения, во всяком случае у министра, оптимистические. С вашей точки зрения, во-первых, насколько они оправданы, а, во-вторых, насколько нам остро или не остро нужны эти иностранные инвестиции, когда мы говорим об импортозамещении?

Н.В.: Я считаю, что нам инвестиции иностранные очень нужны, как раз с точки зрения не импортозамещения, а продвижения экспорта. Дело в том, что для доступа к выходу на зарубежные рынки нашим российским компаниям необходимо быть довольно технологически продвинутыми. Речь идёт только об обрабатывающей промышленности. Нужно быть технологически продвинутыми, особенно если речь идёт об интересных рынках, больших рынках, крупных, где покупательная способность высокая. Вот этих технологии наши компании, конечно, могут и сами изобретать…

К.Т.: Изобрести велосипед.

Н.В.: И так и происходит на самом деле. У нас есть небольшие, довольно высокотехнологичные компании, которые успешно конкурируют там, но массово в разных сегментах экономики таких технологий у нас нет. И их гораздо проще получить…

К.Т.: Вы хотите сказать, что приток технологий связан с притоком инвестиций при этом, да?

Н.В.: Да, они обязательно именно с прямыми иностранными. Потому что когда мы говорим о прямых иностранных инвестициях (слово "прямые" здесь я подчёркиваю) как о стратегическом инвесторе, пришедшем сюда на среднесрочную и долгосрочную перспективу. Он сюда приходит со своей технологией. И самые интересные инвестиции с этой точки зрения – это те инвесторы, которые приходят в Россию не только с целью обслуживать внутренний рынок, наш российский, но и выходить на зарубежные площадки. Я ещё раз повторю об обрабатывающей промышленности. Безусловно, в энергетике, в нефти к нам приходят такие иностранные инвесторы. Они действительно много вкладывают в развитие и в том числе технологии. Мы знаем, что самые технологичные проекты в нефти – это были иностранные инвесторы, которые совместно с российскими компаниями их реализовали. Но при этом такие инвестиции хотелось иметь и в обрабатывающей промышленности, которые пришли бы здесь, произвели, а продали бы куда-то в Азию и в том числе в Европу. Это было бы самое идеальное с точки зрения развития ситуации.

К.Т.: Тогда логичный следующий вопрос: а какие основные проблемы, с которыми инвесторы действующие и потенциальные в нашей стране сталкиваются? Неужели всё то же самое?

Н.В.: Только что проведён как раз опрос. Иностранным большим компаниям проще решить вопросы по некоторым аспектам регулирования. У них есть юристы хорошие, они тратят значительные ресурсы, для того чтобы понимать, что происходит в регулировании. Но буквально недавно проведённый опрос как раз инвестиционным советом в России показал, что 77% иностранных опрошенных инвесторов указывают как основную проблему непостоянство, непредсказуемость российского государственного регулирования. У нас меняются правила игры настолько часто, что инвестор, который захотел на 5 лет вложиться сюда, он не может просчитать.

К.Т.: Хотя, казалось бы, 5 лет – это короткий срок.

Н.В.: Для обрабатывающей промышленности, химической промышленности это очень короткий срок. Но он не может просчитать потенциальную отдачу от инвестиций. Ведь вы же принимаете решение, сколько вложить, когда вы понимаете… вы не знаете, конечно, но вы предполагаете. Но здесь даже предположить невозможно. Потому что сегодня мы вступали в ВТО, а завтра мы нарушаем правила ВТО, и нарушаем букву ВТО… может быть, мы это сможем обойти и нас за это не накажут, это уже другой вопрос. Но с точки зрения инвестора это очень большая проблема. Потому что вдруг поменялись тарифы, а импортные тарифы или экспортные какие-то налоги – это очень большая часть отдачи от инвестиционного проекта. Она порой определяет отдачу от инвестиционного проекта. И тем самым определять, сколько нужно вкладываться разумно. И это такие высокие риски, которые требуют очень высокой премии за риск. То есть отдача…

К.Т.: Премия в плохом смысле при этом называется.

Н.В.: То есть инвестор должен ожидать настолько высокую отдачу от проекта, чтобы покрывать вот эти риски. А получается, что такие высокие отдачи он может найти только, видимо, в сырьевых секторах, где может себя вести непредсказуемо цена на нефть, но в принципе проекты с очень высокой отдачей. А проекты, которые могут дать ему 5% или дать 7% номинальной прибыли, он просто не пойдёт, потому что это…

К.Т.: То есть в Европе он пошёл бы на 5%, а здесь страшновато, да?

Н.В.: Риски не компенсируют, конечно. И это усиливает наше сидение на игле. Это не позволяет нам привлечь сюда проекты, сложно становиться привлечь проекты инвесторов в обрабатывающем секторе.

К.Т.: Смотрите, мы сейчас с вами проговорили вполне очевидные, достаточно простые вещи. Что мешает просто всё это сделать? Сакральное знание, доступное только вам…

Н.В.: Дело в том, что политика правительства последних 10 лет связана с удовлетворением тех требований, тех пожеланий, которые выдвигает бизнес к правительству, тот бизнес, который экономически, социально важен для текущей ситуации. Интересов будущего бизнеса, которого нет, вот этих несуществующих экспортёров, его нету, его никто не представляет во власти. В этой ситуации очень сложно несуществующему бизнесу конкурировать с сильным и имеющим какой-то большой экономический вес бизнесом.

К.Т.: Может быть, ещё дело в том, что есть два типа позиции: активная и реактивная. Реактивная – это когда ты реагируешь на внешние раздражители, а активная – когда ты сам идёшь вперёд…

Н.В.: Конечно, конечно.

К.Т.: У нас реактивная позиция. Мы реагируем и идёт за ситуацией, а не опережаем её. Так, что ли, получается?

Н.В.: Конечно. В условиях, когда денег очень много, вообще делать какие-то телодвижения не очень популярные очень сложно. Зачем тебе делать непопулярные, когда ты можешь решить проблему деньги? А профицит бюджета у нас был колоссальный все эти годы благодаря высокой цене на нефть. То есть здесь есть некоторая внутренняя несостоятельность…

К.Т.: Психологическая, наверное, а не экономическая.

Н.В.: В этом смысле очень важна независимая экспертиза политики и независимая разработка стратегии для государства, которая была бы нацелена именно на развитие тех секторов, тех компаний, которых сегодня нет или их голос недостаточно представлен в общественном пространстве.

К.Т.: У нас есть какой-то институт в широком смысле слова, который этим занимался бы и руководству предоставлял бы какие-то планы?

Н.В.: Он в принципе есть. Та же самая… я упомяну эту стратегию "2020". Она была очень даже неплохая. И авторы сумели провести такую независимую зарубежную экспертизу, привлекались иностранные эксперты, для того чтобы дать оценку. Они не участвовали в написании, безусловно, но они давали оценку этих элементов. И в целом консенсус был такой, что если следовать этой стратегии, её выдвинуть как основополагающий документ, это будет, может быть, не идеально, но неплохо. Но, к сожалению, её так задвинули за рамки оперативной деятельности. Часто говорят – под сукно положили. Но дело в том, что она действительно не стала оперативным документом. Потому что часть элементов стратегии предполагала некоторые дорогие с точки зрения непопулярности реформы. Тот же самый вопрос пенсионной системы. Понятно, что тот демографический тренд, который имеет место, он был предсказуем и 10, и 15 лет назад. Здесь никаких новостей нету. И реализация этой реформы, в том числе пенсионной, была важна, в том числе и вопрос о повышении пенсионного возраста.

К.Т.: Как всё связано.

Н.В.: Это связано, конечно. Принципиальная причина необходимости повышения пенсионного возраста – это не цена на нефть. Это то, что у нас демография, к сожалению, не оптимистичная, ввиду того что и волна от Второй мировой войны, и существенный спад рождаемости в 1990-е годы, кризисная ситуация, когда у нас были отложены все эти решения о рождении детей на будущее. И это привело к тому, что такие волны наложились, так что мы идём в очень сильный спад. Это как один из примеров. Таких элементов довольно много. Непопулярные меры.

К.Т.: В общем, хороший был документ. Если бы он ещё работал, не было бы…

Н.В.: Конечно. Он не стал. За ним не стояло сильного политического лобби, которое бы его продвинуло.

К.Т.: Последний вопрос. У нас время подходит к концу. Заявление Владимира Путина: "Пик кризиса достигнут. Экономика Россия приспособилась к новым условиям", - сказал президент. Хотя многие экономисты говорят, что этот кризис не похож на другие, он такой ползучий, скорее, то есть нельзя быстро обвалиться и быстро отскочить. Но, тем не менее, мы медленно сползаем. Но сползать до бесконечности тоже нельзя. Предположим, мы сползли до дна, не упали туда, а доползли. Означает, что наверх обратно мы тоже будем не отскакивать, а выползать, и как надолго вообще ситуация…

Н.В.: Действительно. Во-первых, здесь вопрос в том, достигли мы дна или нет, здесь всё неоднозначно. Действительно, вроде как замедлились темпы падения. Но если мы посмотрим на такой важный индикатор, как инвестиции, причём, не только иностранные, но и наши внутренние, у них нету никаких признаков того, что мы будем выходить на рост. Они всё ещё продолжают падать. А инвестиции – это то, что будет двигать рост. У нас инвестиции именно… потому что у нас труд, безработицы у нас нету запаса для роста экономики в труде. Конечно, есть возможность повышения эффективности труда. Но это снова завязано на новые технологии и на инвестиции в капитал. И пока мы не увидим позитива в инвестициях, мы вряд ли сможем уверенно говорить о том, что спад закончился и что мы выходим на рост.

К.Т.: То есть пока хорошо, что только замедлился, да?

Н.В.: Да, но только падение замедлилось. Но в инвестициях падение всё продолжает быть довольно значительным.

К.Т.: Как надолго? Ещё год, два, три?

Н.В.: Здесь два фактора. Основной, макроэкономический – это цена на нефть. Будет цена на нефть позитивна – то даже при нашем плохом регулировании…

К.Т.: Кривая выведет, да.

Н.В.: Конечно, кривая выведет. Но пока никаких указаний на то, что это произойдёт, нет. Мы видим и американские решения, и Саудовская Аравия продолжает стоять на своём и держать цену низкую. Здесь нет никаких указаний на то, что есть у нас надежда, что в 2-3 года мы увидим какое-то значительное повышение…

К.Т.: Серьёзно.

Н.В.: А, значит, всё зависит только от нас. И реально у нас есть возможность экономике начать расти и уверенно расти, если правила игры будут пересмотрены, причём принципиальным образом пересмотрены. Это касается и регулирования, это касается судебной системы. Потому что если регулирование плохое, то бизнес мог бы доказать свои права в суде. Но, к сожалению, и то, и то у нас хромает. И без принципиальных решений в этой сфере будет сложно выходить нам по своим собственным причинам.

К.Т.: Тем не менее, подводя итог, шансы есть, и всё зависит от нас самих, если…

Н.В.: Шансы есть. Безусловно, запас и потенциал экономики огромен.

К.Т.: Будем надеяться, что ваши слова будут услышаны теми, кто принимает решения. Спасибо. Профессор Российской экономической школы Наталья Волчкова была гостем нашей студии. Это "Де-факто". Увидимся.