Николай Александров: Литература – это голос другого или голоса других. Книга изначально предназначена для беседы. Именно поэтому книгу в древности в первую очередь читали вслух. Ну а чтение про себя появилось гораздо позднее. И в любом случае книга вовлекает нас в разговор. Нам нужно услышать, понять писателя. Иногда это сделать непросто, потому что писатель может скрываться за маской. Может быть, даже и неприметной, которая незаметна сразу, как, например, в повестях Белкина Александра Сергеевича Пушкина. Можно вспомнить и знаменитое предисловие Лермонтова к роману «Герой нашего времени», где он намеренно отстраняется от героя и говорит, что Печорин – это не Михаил Юрьевич Лермонтов. То есть вроде бы не автор рассказывает о себе, а сам герой рассказывает о своей жизни. И неслучайно одна из частей романа Михаила Юрьевича Лермонтова – это дневник Печорина. А иногда автор не просто надевает маску, а вселяется в другого человека, говорит с нами из другого сознания и говорит его языком. Достаточно назвать хрестоматийные примеры вроде рассказов Михаила Зощенко. Кстати говоря, это умение вселяться в другого, это умение дать услышать голос другого иногда свойственны и современной литературе. Относительно недавно вышла книжка современной писательницы Татьяны Замировской, которая называется «Земля случайных чисел». Это сборник рассказов, в которых довольно трудно определить, от какого лица, из какого места, из какого сознания ведется повествование. Да в принципе и уже достаточно популярный роман Алексея Сальникова «Петровы в гриппе» тоже построен как некоторая странная речь, связанная не столько с привычным повествовательным голосом автора, сколько голосами с персонажей. Вот о такого рода литературе, о таком романе, который говорит с нами из другого сознания, сегодня и пойдет речь в нашей программе. Роман «Заморок» Аллы Хемлин произвел достаточное большое впечатление и на критиков, и на экспертов. Вышла эта книга в издательстве «Корпус». Прежде всего по своему языку, совершенно невероятному письму, этот роман ни на что не похож, если иметь в виду современную словесность, и уж во всяком случае явно выделяется в поле российской словесности. И вот новая книга Аллы Хемлин, которая называется «Интересная Фаина». Об этом и пойдет речь в нашей программе. А гость нашей программы – Алла Хемлин. Алла, здравствуйте. Алла Хемлин: Добрый день. Николай Александров: Во-первых, я поздравляю вас с новой книгой. Алла Хемлин: Спасибо. Николай Александров: Я так понимаю, что это вторая книга. Алла Хемлин: Да, это вторая книга. Николай Александров: Потому что я могу не знать чего-нибудь. Вдруг еще что-то есть. И мне в первую очередь интересно, что вы скажете об «Интересной Фаине», потому что это совершенно невероятный персонаж, на которого можно смотреть с разных точек зрения. И несколько слов о том, каким образом вообще можно себе было представить такого человека, и что это за человек. Алла Хемлин: Интересный вопрос. Такой же интересный, как интересна Фаина. Надо сказать, когда я начинала писать о Фаине, я всё представляла абсолютно по-другому. Предполагалось, что это будет взрослый человек. Более того, это будет очень взрослый человек. И главное время и действие этой книги – это будет старость этой женщины (Фаины). И всё было не так: и место действия, и язык, и люди, которые должны были стать фоном для Фаины. Потому что я понимала главное, как я уже потом себе объясняла: Фаина – это человек, внутри которого жизнь стоит. Она как будто не двигается. Но все, кто попадают в орбиту Фаины, их жизнь начинает вертеться, крутиться, вот, как это кресло, которое просто обольщает возможностью вертеться, и кажется – я повернусь в эту сторону, я увижу это, и все это будет какой-то замечательный круговорот, уже к Фаине, собственно, отношения не имеющий. А на самом деле имеющий, потому что если б не было Фаины, не было бы этих людей. Таким образом, жизнь, лишенная динамики, дает колоссальное ускорение жизням, находящимся вокруг. Вот такая какая-то конструкция была у меня. Я написала. Вот Фаина. У меня даже была фамилия для неё – Турецкая. Старуха Турецкая. Так она должна была, собственно, зваться. И только потом, гораздо-гораздо позже, должно было появиться ее имя – Фаина. Почему Фаина? Откуда Фаина? Фаина – вообще имя в моей жизни, совершенно ничего не значащее. У меня никогда не было знакомых и вообще ничего. Фаина для меня – ничего, пустое место. Если вообще место бывает пустым. Вот оно как раз пустое. А потом вдруг, как-то на странице 3, появилась фраза, пришедшая, как мне казалось, ниоткуда. На самом деле из той же пустоты, которая, понятно, только кажется пустотой. Такая кажимость пустоты, то есть место абсолютно заполненное на самом деле. При царизме пятилеток не было. И поэтому человек не знал своей судьбы. И тут я поняла: все абсолютно не так. Вот этот голос, который и должен был бы рассказывать о другом человеке, о Фаине, девочке Фаине. И вот появилось эта немножко странная, очень странная, немыслимо странная, невыразимо странная… Все оттенки странного. Почему девочка? Почему она стала центром? Мне показалось, что так лучше всего, удобнее всего будет обращаться с сюжетом, который у меня уже зрел. Для взрослых в их восприятии с детьми ничего не происходит. Они просто растут. А рост, кроме физиологии, по мнению многих взрослых (я, понятно, утрирую, но, мне кажется, это так), у детей больше ничего нет. У них нет нервной системы в нашем бытовом понимании, значит нет места глубоким рефлексиям, каким-то совершенно невозможным, бог знает что. Там ничего не происходит. Вот там настоящая стоячая вода, только что не болотная. Появилась девочка, появилось событие, которое должно вытолкнуть все остальное на поверхность. И значит появилась вода. И все начинается с воды. Николай Александров: Давайте два слова просто скажем. Ведь в результате этот роман из советского времени переместился во время совершенно другое – дореволюционное. Батуми. Эта несчастная странная девочка, дочь одной из женщин дома терпимости, скажем так. Незаконнорожденная. Алла Хемлин: Да. В прошлом. Николай Александров: Затем Одесса. И множество самых разнообразных историй, которые происходят в Одессе. Потому что начинается за девочку борьба. И наконец Киев. Это завершение, собственно, романа. Это еще один мир. И все это укоренено в жизни дореволюционной. И сами эти миры (Одесса, наверное, прежде всего) во многом определяет антураж романа. Но любопытно, что все эти истории, действительно, как вы сказали, показываются через сознание самой Фаины. И поэтому любопытно узнать, а что это, собственно, за сознание, как его можно определить. Потому что слова «странная», «очень странная»… Алла Хемлин: И даже очень-очень странная. Николай Александров: Они не все определяют. Ведь мы не можем назвать эту девочку бесталанной. Алла Хемлин: Нет. Она очень талантлива. Николай Александров: Она рисует. У нее даже появляется учитель в конце концов. Она с легкостью усваивает языки. Хотя на ее внутренней речи это как-то очень странно отражается. Как вы представляли себе, что это за сознание, в чем странность этого сознания? Алла Хемлин: Главная странность этого сознания… Получилось, знаете, из… С одной стороны, человек дождя, с другой стороны – Грета Тунберг, а где-то посредине вот эта девочка. Бахыт Кенжеев сказал мне, что «я сразу понял: она аутистка, правда?» И я задумалась. Когда я писала, я не называла ее так, вернее, не определяла ее так. Но это безусловно так. Это не крайняя степень этого удивительного и тоже очень интересного, и очень страшного состояния. Но, безусловно, что-то такое есть. Есть в ней и от социопата нечто. Есть в ней и от шизофренички. Дети-шизофреники – это вообще особая тема. И, конечно, в ней есть Грета Тунберг. Это такая высокая тупость. Фаина в своем абсолютном проявлении – это такая, знаете, конечность мысли. И поэтому она так сконцентрирована на том, что у нее в голове. Она не фиксирует это вербально. Но она живет так. Она живет у себя в голове. Это особое состояние. Вот в «Будденброках» есть такая мысль. Она замечательна… Она не дает мне покоя уже давно и так или иначе прорывается во всем, что я пишу и даже о чем я просто думаю. Николай Александров: В романе Манна «Будденброки». Алла Хемлин: Да, совершенно верно. Когда у героя спрашивают: «Ну что, тебе плохо? Что с тобой?» - «Я не могу определить это. У меня мука в голове». Вот эта жизнь с мукой в голове – это о Фаине. Но удивительным образом Фаина появляется для того, чтобы, как вода, зеркалить все, что происходит вокруг. Николай Александров: И если уж мы… Поскольку мы начали об этом говорить, для того чтобы было ясно… Потому что собственное сознание Фаины как будто вырастает из катастрофы, когда она вместе с матерью из Батуми приезжает в Одессу, тонет пароход, мать гибнет, а Фаина выплывает, она спасается. И это, собственно, и есть ее сознание. Просто для того, была понятна метафора воды. Алла Хемлин: Безусловно. И, как волны или как рябь на реке (а здесь – как волны на море), точно так же живет сознание Фаины. И она сама живет так же. Она все время возвращается к воде. Она не может не возвращаться к ней не только потому, что это становится детской травмой. Это слишком простое объяснение. Конечно, дело гораздо глубже. И даже описывая все, что происходит с Фаиной, обязательно просто нельзя не употреблять слов, которыми можно говорить, не знаю, о воде, о водной стихии, о речи, о языке, который тоже есть поток. Таким образом, в Фаине сошлось все: поток сознания (в другом смысле, не в том, в котором мы сразу все подумали, там нет этого), поток мыслительный как абсолютно физическое действие и поток воды, в которой отражается все, что туда по несчастью заглянуло. Потому что самой Фаине совершенно все равно, что происходит вокруг. Более того, она не понимает толком, она чувствует – происходит нечто. Как животное. Она реагирует на это. Но реагирует не так, как можно было бы себе представить. Все это претворяется в ней в нечто совершенно удивительное, парадоксальное, иногда отвратительно непонятное, но затягивающее, так же как затягивает воронка воды. Отделаться от этого нельзя. Это просто затягивает, и это есть. И это очень важно. Николай Александров: Давайте еще скажем, чтобы было понятно, не раскрывая всех перипетий романа. Я скажу только о том, что Фаина, прибыв в Одессу сиротой, вдруг неожиданно (куда ее мать отправляла, для того чтобы выйти замуж) становится таким яблоком раздора. Потому что выясняется, что она наследница довольно большого состояния. Алла Хемлин: Да, у нее есть капиталец. Николай Александров: Да, у нее есть капитал. И дальше разворачивается борьба за Фаину. И с этим связан целый ряд, я бы сказал, детективных или полудетективных историй. И здесь такой элемент детективности или авантюрности существует в романе до самого конца. И действительно Фаина таким образом, как вы сказали, как вертящееся кресло, соблазняющее человека, вовлекает в свою судьбу множество других жизней. О речи и языке мы еще поговорим. Но здесь важен еще один момент. Вы, собственно, объяснили, почему возникает эта странность, почему Фаинин рассказ о дореволюционном прошлом включает в себя реалии совершенно другие. Он ведется как будто из советского времени. Это и есть старуха Турецкая, которая будет в будущем. Алла Хемлин: Так и есть. Николай Александров: Потому что она смотрит на эти события уже глазами советского человека. Алла Хемлин: Абсолютно. Там есть папанинцы. Она сравнивает с папанинцами. Есть такой небольшой сюжет. И там очень много таких вешек, которые дают понять, что повествователь из советского времени, причем из середины 1930-х годов… Там вешки расставлены, все это есть. И надо сказать – это все абсолютно реалистично, как и многое в романе. И, с одной стороны, это Фаина, потому что откуда же она могла это знать? А, с другой стороны, это не Фаина, потому что, в общем, понятно, что Фаина не могла прожить так долго. Николай Александров: Алла, еще один очень важный момент. Вот это странное сознание, которое адаптирует реальность как-то совершенно по-своему… Помимо всего прочего, сознание, Фаина удивительным образом использует самые разные языки, которые ее окружают. Адаптирует еще и эту речевую, языковую реальность. И это одна из совершенно удивительных особенностей романа, с моей точки зрения. Потому что ведь вы изображаете необыкновенно яркие миры: дореволюционная Одесса, наполненная самыми разными говорами. Здесь и суржик, здесь и правильная русская речь. И Фаина пытается как-то определить те языки, которые она слышит. Плюс к тому, как мы выясняем, она вообще достаточно способна и с легкостью усваивает языки. Потому что здесь есть и французский. И у нее существует библиотека. Она присваивает себе и другие литературные, художественные языки. И, судя по всему, сама еще и начинает писать, выдумывать из головы то, что она не может прочесть в книгах, помимо того, что она еще и рисует. Что это за языковая материя, которая Фаину окружает? И как вы с этим работали? Насколько вам легко было в этой одесско-киевской дореволюционной среде, которая многоголосая сама по себе, где звучат, в общем, действительно языки совершенно не похожие или иногда родственные, да. Алла Хемлин: У меня нет ответа на ваш вопрос. Я не понимаю, как так получается. Николай Александров: Алла, еще раз поздравляю вас с этим романом, который, я думаю, многие прочтут с любопытством и интересом. Потому что, помимо письма и языковой стихии, он захватывает еще и сюжетом, или даже целым рядом сюжетов, интриг, которые в нем разворачиваются. И поэтому, конечно, это еще такой авантюрно-детективно-приключенческий роман. Алла Хемлин: И роман воспитания, и авантюрный, разумеется. И это, конечно, политический роман, потому что там есть очень много аллюзий разнообразнейших совершенно. Всякий найдет свое. Николай Александров: Спасибо большое. Алла Хемлин: Пожалуйста. Николай Александров: Продолжая этот разговор о странных героях, о произведениях, которые ведутся из другого сознания, иногда довольно необычного, мне хочется, во-первых, назвать одну книгу. Она уже достаточно популярная. Это Уолтер Тевис «Ход королевы». Так она называется. Я думаю, что эта книга знакома, как ни странно, аудитории в первую очередь по сериалу «Ферзевый гамбит», или «Ход королевы», который многие с удовольствием посмотрели. Но Уолтер Тевис, конечно же, в романе представляет несколько иного героя, потому что главная героиня, гениальная шахматистка, которая становится чемпионом мира или собирается по крайней мере стать чемпионом мира, но это такой, если угодно, Фишер. Так много можно искать прототипов для этой героини. Во всяком случае она вырастает в этом шахматном мире. А, кроме того, это еще и женщина, что вообще удивительно для шахмат. Так вот, ее характер и ее судьба полны разного рода причудливых обстоятельств, и самое главное, что сама главная героиня производит впечатление несколько странного подростка. Мы постепенно видим, как развивается ее сознание, как ее странности ей помогают, а иногда и мешают в жизни, приводят к некоторым трагическим обстоятельствам. Но, конечно же, здесь, во всяком случае в русском переводе, гораздо в меньшей степени заметна эта игра языка. И самое главное, что и сама героиня гораздо более адаптирована к современному миру и гораздо более коммуникабельна, нежели прекрасная Фаина из романа Аллы Хемлин «Интересная Фаина». И еще одна книга, которая на сей раз связана уже с масками, которые может надевать на себя писатель и выступать, говоря от лица этих масочных персонажей. Это книга Игоря Меламеда «Литературные маски: Друзья и родственники Семы Штатского». Это не просто псевдоним, а это гипероним, если говорить о фамилии Семен Штатский. Псевдоним, как правило, прирастает к писателю. Андрей Белый вытесняет как будто из реальной жизни Бориса Пугаева. То же самое можно сказать о целом ряде писателей. Можно вспомнить и Сашу Черного. Можно вспомнить и Анну Ахматову наконец. Гипероним – это не псевдоним. Гипероним – это выдуманный писатель, придуманный персонаж, который оказывается автором, который пишет свои произведения. И он существует рядом с автором, не замещая его. Он другой. Совсем недавно скончался замечательный писатель и критик Роман Арбитман, который, в частности, писал романы под псевдонимом Лев Бурский. Так вот, Лев Бурский – это не просто псевдоним. Это гипероним, это человек со своей собственной биографией. То же самое можно сказать и о Семене Штатском, который у Игоря Меламеда выступает как автор мемуаров, воспоминаний, как автор эссе и критических статей. Кстати говоря, некоторые журналы даже не увидели в этом литературной игры. Статьи Семена Штатского публиковались, например, в журнале «Новый мир». Правда, под другим именем. Но неважно. Здесь, в этой книге эта статья, посвященная Набокову, напечатана от лица Семена Штатского. Помимо статей, критических высказываний, мемуаров, в эту же небольшую книгу вошли и пародийные стихи Игоря Меламеда, который на самом деле известен как достаточно серьезный, а порой и трагический лирик. Во всяком случае я думаю, что очень многим эта книга, вышедшая в издательстве ОГИ, доставит удовольствие. Всего доброго. До свидания.