Николай Александров: Здравствуйте. Программа «Фигура речи». И в начале нашей передачи небольшой книжный обзор. Начнем мы с лирики. Вышел небольшой сборник стихотворений одного из самых любопытных, на мой взгляд, современных поэтов – это Михаил Гронас. Его сборник называется «Краткая история внимания». Надо сказать, что, во-первых, этот сборник – редкость сам по себе, если учитывать частоту изданий Михаила Гронаса. По существу эта небольшая книжечка – итог 20-летних лирических размышлений. Второе – это название этого сборника. «История внимания» - в данном случае имеется в виду не сосредоточенность на каком-то данном моменте, а это существительное, связанное с глаголом «внимать» («понимать»). Иными словами, это история внимания миру и себе. На обложку этой книги вынесено одно из стихотворений Михаила Гронаса. Это стихотворение написано автором ночью. Это 23 953 186 стихотворение после Освенцима. Цифра неточная. В нем выражаются такие чувства, как тоска по родине, любовь к любимым и дружба с друзьями. Все это выражено словами. Понятно, что в первую очередь, конечно же, это стихотворение отсылает к известной фразе Адорно: «Как можно писать стихи после Освенцима?» Дальнейшая намеренная тавтология как будто подчеркивает бессмысленность лирического образа. Образа как такового и выражения как такового. На самом деле же деле эта книга – действительно достаточно тонкие, иногда очень сложные размышления о мире, о себе, об одиночестве, о том, каким образом внутренний мир соприкасается с внешним. И язык Михаила Гронаса (как, кстати говоря, язык многих современных поэтов) отнюдь не простой. И это сразу становится видно, когда читатель, если он внимательно читает эту книжку, а не сразу откладывает ее после первых же страниц, подходит к переводам Михаила Гронаса, написанным уже совершенно иначе. В частности, переводам из лирики. Здесь удивительная точность вполне традиционна. Притом, что сам синтаксис, интонация и поэтическая структура текстов в этой книге абсолютно современны. От лирики к прозе, причем, к прозе журналистской. Владимир Севриновский «Люди на карте. Россия: от края до крайности». Это серия журналистских очерков, посвященных разным людям и разным местам, разным местностям и локусам Российской Федерации. И в данном случае эту книгу (здесь же представлены и фотографии) можно квалифицировать как журналистскую прозу. Здесь узнаваемый репортаж, который сводится к знакомству с тем или иным героем, краткой его характеристике, повод этого знакомства и некоторому описанию того места, в которое автор попал. Любопытно, поскольку эта книга подсказывает нам, что сам жанр журналистского репортажа и сама эта интонация репортажная вполне уже каноническая и узнаваемая. Евгений Водолазкин, автор романов «Лавр» и «Авиатор», лауреат премии «Большая книга» и на сегодняшний день один из самых популярных российских авторов, выпустил сборник рассказов, который называется «Иди бестрепетно. Между литературой и жизнью». Подзаголовок здесь тоже достаточно важен, поскольку скорее это впечатления, связанные и с литературой, и с жизненными впечатлениями самого Евгения Водолазкина. Можно было бы сказать, что в принципе это сборник эссе, которые облекаются в рассказ, а иногда остаются в рамках эссеистического жанра, то есть оказываются случайными впечатлениями или некой бытовой историей, которая любопытна как таковая и у которой нет ярко выраженного сюжета, то есть начала и завершения. Во всяком случае, это еще одна ипостась, еще одна составляющая творчества Евгения Водолазкина. И еще одна книга. Андрей Геласимов «Чистый кайф» - роман-флоу. Об этом мы и будем говорить сегодня с Андреем Геласимовым, поскольку он у нас в гостях. Андрей, здравствуй. Андрей Геласимов: Привет. Николай Александров: Сначала я хотел тебя спросить, что такое роман-флоу. Почему такое обозначение жанра? Андрей Геласимов: Флоу – это терминология из рэпа. В дословном переводе с английского языка это означает «поток». Это, собственно говоря, один из основных критериев рэп-исполнения, когда ваша речь (вернее, речь рэп-исполнителя) должна литься потоком, акцентируя какие-то важные ударения в каких-то местах, смысловые и так далее, но она не должна прерываться. И, собственно говоря, поэтому я и подумал, что неплохо назвать роман-флоу. Николай Александров: Иными словами, подзаголовок ориентирует в каком-то смысле на то, что это разговор о русском рэпе. Андрей Геласимов: Совершенно верно. Это роман о русском рэпе. Николай Александров: Почему вдруг тебя привлекла эта тема? Откуда, собственно, вырос этот роман? Андрей Геласимов: Ты знаешь, какие-то важные вещи получаются случайно, как говорит кинорежиссер Сергей Соловьев. И, собственно говоря, так в моей жизни и случилось с этой книгой. Потому что он экранизировал один из моих рассказов. Не так давно, года 2-3 назад, снял фильм «Кеды». И в него пригласил известного рэп-исполнителя Басту, который написал саундтрек для этого фильма и сыграл небольшую роль, написанную специально практически для него. И так получилось, что потом, когда мы этот фильм презентовали на различных кинофестивалях, то мы хорошо подружились. И мне просто стало очень интересно. Василий Вакуленко (Баста) приглашал нас с Сергеем Александровичем на концерты. Мы приходили, мало что понимая в рэп-культуре. Но мне стало очень любопытно. Мы хорошо подружились с Васей. Я подумал, что вот интересный герой нашего времени. Николай Александров: В романе довольно много разных локусов, местностей. Ведь это еще и просто действительно обращение к самым разным фактурам действительности. Ростов-на-Дону, монастырь в Псковской области, Москва и наконец Германия. Насколько сильно ты погружался? И, наверное, это связано с еще одной темой. Кстати, любопытно, как она связана с рэпом. Понятно, как в этой книге. Но вообще это еще и освобождение от наркозависимости. Андрей Геласимов: Да, конечно. Много локаций по той причине, что я действительно много ездил. Когда я заинтересовался фигурой рэпера как такового, то я просто попросил Василия, чтобы он позволил мне с ним немного попутешествовать. И вот Германия там не просто так. Я поехал 2 года назад с ним в тур по Германии, с интересом наблюдал жизнь рэперов и очень много с ним разговаривал, пока мы переезжали по ночам из города в город. То есть мы прилетели в Гамбург. И потом в течение недели было, по-моему, 5 или 6 городов. Вечером они выступают. Всю ночь мы едем. Николай Александров: Это группа рэперов, да? Он едет в составе какой-то команды, нет? Андрей Геласимов: С ним едут его музыканты, те, которые играют с ним. Потому что чаще всего это акустика, акустические концерты. С ним едет еще бэк-вокалист Аня. И масса еще людей, которые организовывают сам процесс. И мы, переезжая из города в город по ночам, это какие-то длинные путешествия по автобану ночью, вот в этих поездках я очень много разговаривал с Василием и с его музыкантами, которые знают его по Ростову. Потому что многие из них до сих пор с ним сотрудничают. Он их перевез сюда, и они ему помогают. И из этих разговоров складывался фактурный материал, который я в эту книгу вносил. Я изначально решил, что персонажем у меня не будет Баста. Это образ собирательный. Потому что я разговаривал со многими людьми, и не только в этом туре. Я разговаривал в Петербурге с рэперами и в Москве, которые в клубе «Gazgolder» как раз ангажированы. Поэтому это образ собирательный. Монастырская часть, которую ты упомянул, в Псковской области – это Снетогорский монастырь, я туда специально поехал. Она не имеет никакого отношения к конкретному Басте, потому что он там не был. Там был другой человек. Это его друг Леша под псевдонимом Седой, который фигурирует даже у него в треках. У него есть такая реплика: «В Питере меня встретит Седой». И вот Леша меня повез в этот монастырь, где он сам, избавляясь от тяжелой наркотической зависимости, потом после рехаба год был трудником в этом монастыре. И он познакомил меня с отцом Макарием, который руководит этим монастырем. И тот мне тоже рассказывал о трудниках, бывших наркоманах. Вернее, не бывших, потому что, как они мне объяснили, бывших наркоманов не бывает, а бывает наркоман в ситуации неупотребления. Она может быть 10 лет, 15, 20, но сказать, что они избавляются от зависимости, они не могут. И из всех этих поездок, путешествий… в рехаб мы ездили в реабилитационный центр «Диакония». Николай Александров: Больница тоже, кстати, присутствует. Андрей Геласимов: Да, и больница. Я общался очень тесно со специалистом по наркологии, с психиатром, с очень серьезным профессионалом. И она мне очень много дала для этого романа. Вот проблема как выхода из того, что они называют «кумар». И дальше как психологически приготовить себя к новой жизни в ситуации неупотребления. Потому что они совершенно как новые существа, когда они завязывают. Им надо просто заново учиться думать, чувствовать. Потому что Леша Седой как раз мне сказал: «Основная проблема наркомании – это отмирание эмоций». Они перестают испытывать эмоции вообще. Им надо учиться заново. Поэтому там есть этот эмоциональный дневник. Я его специально взял в одном из рехабов, изучил внимательно. И мой герой ведет этот дневник, где они описывают, «что я увидел, что я почувствовал, как бы я мог поступить иначе». Потому что они не чувствуют ни сострадания, ни раздражения. Раздражение есть, но оно связано только вот с этим. Обычные бытовые вещи их не интересуют. Там, где мы улыбнемся, загрустим, посочувствуем, наркоман не чувствует ничего. Это просто такой кусок бетона, понимаешь? И, конечно, меня это все очень сильно заинтересовало. Николай Александров: Любопытно. Когда я читал твою книгу и увидел упоминание псковского монастыря, у меня были такие читательские ожидания, что будешь писать о так называемых «отчитках». Поскольку именно псковские монастыри давно известны именно этой терапией. Но я не нашел. Андрей Геласимов: Нет. Я не стал. Я намеренно не входил в религиозно-духовную практику. Потому что это не касалось этого романа. И я совершенно не хотел, чтобы он нес хоть какую-то религиозную нагрузку. Там нет ничего ни клерикального, ни антиклерикального. Это просто локация, где оказался герой и где он должен пройти определенный путь, когда он отказывается от своего таланта. Николай Александров: Все это создает на самом деле такое двойственное впечатление. Просто, с одной стороны, существует этот безусловный талант. Ему об этом постоянно и другие люди говорят. Я имею в виду главному герою. Вот талант очевиден. Но, с другой стороны, этот талант вырастает из какой-то очень странной среды. Он существует как будто сам по себе, вне зависимости от того мира, который героя окружает. Как будто он вообще проявляется случайно, а мог бы не проявиться вообще. Задавлен совершенно другими жизненными ситуациями и обстоятельствами. Андрей Геласимов: Это так. Но вместе с тем ведь и под давлением того, что происходило с моим героем в Ростове в 1990-е годы, скажем, очень агрессивная среда, криминальная среда, из которой, собственно говоря, ростовский рэп во многом вырос, она тоже все-таки влияет на героя. Его дар не зависит от этих обстоятельств, но он ими формируется, огранка происходит. И она довольно жестокая, кровавая огранка. Потому что насилия в романе много. Николай Александров: Глава о Ростове производит наиболее неожиданное впечатление из языка. Ты погружался в этот особый говор ростовский? И первые страницы иногда производят впечатление, что это вообще в принципе другой язык. Андрей Геласимов: Действительно, у меня было большое приключение. Я делал такое исследование ростовского языка. У них многие предметы называются не так, как у нас. Они никогда не говорят «пакет». Они скажут обязательно «кулек». Другие какие-то еще вещи. Хлеб они по-другому называют. Но не в этом даже дело. Дело в каком-то огромном пласте юмора, который заложен в этом языке и огромной метафоричности, которая отсутствует, скажем, за пределами Ростова. И Вася, который все-таки очень много повлиял на меня в работе над этим романом, он говорит даже в быту очень образно. Причем, формулирует это сразу на ходу, он импровизирует. Потому что я же за ним много следил, смотрел его интервью. Он не повторяется. То есть потрясающая какая-то творческая работа языка. Даже не только в рэпе, а просто в бытовом говорении. Шутка рождается ни с чего, образ рождается ни с чего. И я знаешь, как делал даже? Я его интервью иногда ставил на паузу. И когда вдруг возникал необыкновенный образ, я его просто записывал и потом интегрировал в плоскость романа. Николай Александров: Это языковое богатство связано не только с речью повседневной, да? И не только с таким, условно говоря, народным пластом. Но там же еще и довольно много специфической терминологии, жаргонной и так далее. Андрей Геласимов: Конечно. Поскольку это у меня, получается, две субгруппы как минимум. Это наркоманы. И у них, естественно, тоже свой язык. Там такие слова, как «чек» и так далее. И рэп-культура. У них тоже своеобразный язык. У них масса терминологии, которая непонятна рядовому человеку. Я с этой проблемой сталкивался, когда писал роман «Роза ветров». И морская терминология также была непонятна обычному рядовому читателю, который не сталкивается тем более с эстетикой парусного флота XIX века. Но я старался минимизировать это. Эти слова используются как фактура, что это присутствует в любом случае в этом пространстве. Но я старался, чтоб понятно было человеку, который не знаком с культурой ни наркоманов, ни рэперов. Это я старался делать. Чтобы интерфейс был удобоваримым. Знаешь, это как китайская кухня в Париже. Она вроде китайская, но все-таки европейцу понятна. Николай Александров: Еще одна любопытная деталь. Речь идет не только о лексике, но это еще и интонация. Любопытно, что там самые разные модификации. Иногда вдруг неожиданно появляются какие-то почти бабелевские интонации. Иногда на некоторые особенности ты просто обращаешься внимание. Например, «шо». Андрей Геласимов: Они так говорят. Они говорят «шо». У меня еще в первой части, которая ростовская, она же написана как бы от двух персонажей, которым является этот герой. Это я позаимствовал конкретно у Басты, потому что у него есть как бы три ипостаси. У него есть лирический герой Баста. И он от его лица исполняет одни треки. У него есть дерзкий хулиган Ноггано. И он от его лица исполняет совершенно… Николай Александров: Это Пистолет. Андрей Геласимов: У меня это Пистолет, да. Он исполняет совершенно другие. Они полны циничного юмора, злой агрессии. Они очень талантливы и дико смешные. Тексты Ноггано. И у него еще очень жесткий гангстер Нинтендо, который какие-то такие бандитские дела, у Василия Михайловича голос ниже становится. Это очень агрессивный ритм и так далее. И поэтому первую ростовскую часть я пытался писать от разных ипостасей самого моего героя. Николай Александров: Еще один вопрос, связанный с этим романом. С твоей точки зрения, чем рэп-культура отличается от рок-культуры? Можно сказать, что это ее модификация? Или вообще что-то новое? И чем она тебя, собственно, увлекла? Андрей Геласимов: Это совершенно новое. Это очень хороший вопрос. Ровно поэтому я заинтересовался этой проблематикой. Потому что русский рэп не явился продолжателем традиций русского рока. Он разорвал с ними абсолютно. По той простой причине, что русский рок имел очень серьезное социальное звучание. Они поднимали социально важные темы. Они говорили о политике. Они говорили «Мы хотим перемен», они говорили «Мы скованы одной цепью». То есть там было очень много социально-политического контекста. Рэп, пришедший на смену року в 1990-е годы, а к нынешним временам уже практически рок закрывший – это прежде всего поэзия индивидуализма. Это поэзия нового общества потребления. Потому что я не думаю, что русские рокеры, начиная с великих БГ, Цоя и так далее, я не думаю, что они считали количество проданных альбомов. Я не думаю, что они занимались маркетингом. Я не думаю, что они думали об образах, которые они несут. Это не разрабатывалось. Рэп – это индустрия, зацикленная на конкретный успех конкретного исполнителя. И задачей является, чтобы он в итоге приехал на концерт в Cadillac Escalade, весь увешанный золотыми цепями. То есть пришло время индивидуализма, индивидуального успеха. Мы пришли к обществу потребления даже в шоу-бизнесе. Николай Александров: Каким образом (об этом, собственно, в романе речь не идет) ясно, что афроамериканские корни у рэпа? Каким образом вдруг именно в этой среде Ростова-на-Дону появляется рэп? Андрей Геласимов: Это очень легко объяснить. Ведь американский рэп опирается на культуру городских изгоев Нью-Йорка или Лос-Анджелеса. Это обязательно чернокожие парни с пистолетом за пазухой. Это обязательно какая-то криминальная, бандитская история. И тексты у них (особенно у ранних рэперов, Wu-Tang Clan) все были очень агрессивными и связанными именно с какими-то бандитскими делами, разборками и так далее. Ростов 1990-х оказался ровно такой же средой. Это был очень криминализированный город, в котором большую роль играли вот эти серьезные авторитетные люди, решавшие вопросы. Много лилось крови. И эстетика этого бандитского слоя, еще и положенная на определенную тюремную эстетику, она легла для этих парней в основу их, во-первых, сначала мировоззрения. Потому что, как мне объяснял тот же Леша Седой, он говорил: «Бандиты были крутые. Они обладали колоссальной харизмой для этих мальчишек 16-17 лет. У них есть все. У них есть белый Мерседес». И поэтому один из треков того же Басты – «Белый Мерседес». Как цель, к которой он идет. Поэтому так и получилось. Понимаешь, это не в Питере получилось. Хотя есть, конечно, фильм «Бандитский Петербург». Это все-таки Ростов. Не в Якутске, не в Иркутске. Это именно Ростов, связанный со своей этой пассионарной агрессивностью, с кипением, с бурлением, с поиском новых средств потребления и так далее. Действительно агрессивный, вплоть до убийств. Николай Александров: Андрей, ты в этом году автор Тотального диктанта. Андрей Геласимов: Да. Николай Александров: Есть отрывочки, кстати? Ты сам подбираешь тексты, которые предлагаешь для диктантов? Расскажи немножко об этом. Как это, собственно, все происходит? Андрей Геласимов: Я их не подбираю по той причине, что организаторы «Тотального диктанта», когда мне сделали это предложение, они мне сразу поставили условие: это не должны быть готовые тексты, это не должны быть тексты из моих произведений. Я должен написать новый, совершенно свежий текст. Николай Александров: Я понял. То есть, иными словами, эта ростовская специфика, вся эта первая часть вряд ли войдет? Андрей Геласимов: Нет, ничего из «Чистого кайфа» не входит в Тотальный диктант. Я писал самостоятельный текст по просьбе организаторов. Ольга Ребковец мне предложила эту историю. Более того, они дают полный карт-бланш. Я не знаю, как они предлагали другим авторам. Но мне они сказали: «Выбирай любую тему, какая тебя волнует». Я выбрал Циолковского. Николай Александров: То есть на самом деле это просто оригинальный текст, который просто тобой написан? Андрей Геласимов: Совершенно верно. Николай Александров: И дальше что, собственно, связано еще с «Тотальным диктантом». Что это за механизм? В чем твоя функция, твоя роль? Андрей Геласимов: Меня попросили написать большой текст, который может быть разделен на 4 самостоятельных текста. Поскольку они будут читаться в разных регионах в разное время. Их будут писать по 4 отдельными фрагментами в каждом регионе. Но в итоге меня попросила Оля Редковец, чтобы это в итоге считывалось как цельная история от начала до конца. То есть, скажем так. Это история, состоящая из 4 актов. Вот и все. Я сел и написал. Это была непростая задача, потому что действительно каждый отрывок должен был иметь законченную структуру, чтобы он воспринимался как самостоятельный текст. Николай Александров: Это большой текст? Андрей Геласимов: Каждый фрагмент состоит примерно из 260 слов. У них было твердое условие – количество слов. От стольки-то до стольки-то. Я сначала написал довольно свободно. Думал, это не так важно. Потом появились какие-то математики и мне прислали: «У вас здесь 278, а вот здесь 250. Пожалуйста, подровняйте». Я сел. Надо подравнивать. Николай Александров: Ты сказал, что довольно разъезжаешь. То есть ты сам читаешь эти тексты или нет? Когда ты приезжаешь в регион, чем ты занимаешься? Андрей Геласимов: Я рассказываю о Тотальном диктанте, об этой акции, призываю всех в ней участвовать 4 апреля 2020 года. Я не имею права читать этот текст, потому что он находится в секрете. Его никто не может видеть, до того как мы его 4 апреля озвучим. Николай Александров: То есть ты как промоутер такой? Андрей Геласимов: Совершенно верно. Я лицо Тотального диктанта в этом году. Я просто немножко рассказываю о Циолковском, что можно. Чтобы это не коррелировало с текстом. Николай Александров: А почему с Циолковским? Ты новый роман пишешь7 Андрей Геласимов: Да, здорово. Есть такая мысль. Мне действительно нравится эта фигура. Мне очень нравится XIX век как таковой и переход в XX. А привлекает меня давным-давно в фигуре Константина Эдуардовича сама эта идея величия, которая не осознает себя как величие. Которая занимается просто тем, что ему странно и страшно волнует. Услышав от Николая Федорова об истоках русского космизма, этот юноша, почти совершенно глухой, вдруг задумался о том, а нельзя ли выйти за пределы земного тяготения. Николай Александров: За пределы тела. Что там тяготения? Андрей Геласимов: Да, за пределы тела. Там же речь шла действительно о воскрешении всех мертвых. Николай Александров: А у Циолковского это просто эфирные тела, которые парят в космосе. Андрей Геласимов: И сама эта идея. Вдруг люди задумались о космосе. Когда? В XIX веке. Еще самолеты едва летают. Низенько-низенько пролетают над землей. А они думают дальше. А в итоге как это результирует? У нас у всех в карманах мобильные телефоны. Нас снимают телевизионные камеры, все вещается в эфир. Мир изменился из-за того, что один странный человек из Калуги задумался об этих вещах. Мы живем сейчас в совершенно другом мире. И мне очень понравилась сама мысль. Она меня очень волнует. Как подлинное величие, абсолютно переменившее цивилизацию, из чего оно может зародиться? Из какой-то сумасшедшей идеи о воскрешении мертвых. Понимаешь? И о расселении их на других планетах. Николай Александров: Андрей, огромное спасибо за беседу. Я желаю тебе успехов в этой твоей новой роли – лица Тотального диктанта 2020 года. Какого? 4 апреля? Андрей Геласимов: 4 апреля. Николай Александров: 4 апреля. А, ты под День космонавтики писал. Я понял. Спасибо огромное. Андрей Геласимов: Спасибо большое, Николай.