Николай Александров: Один из самых известных современных переводчиков русской литературы на французский язык Анн Колдефи-Фокар – сегодня гость программы «Фигура речи». Сложности перевода с одного языка на другой, адаптация одной культуры к другой – вот тема нашей сегодняшней беседы. Анн, здравствуй. Анн Колдефи-Фокар: Здравствуй. Николай Александров: Обыкновенно в рамках этой программы, когда мы говорим о переводах, разумеется, мы говорим о проблемах перевода на русский язык. Сегодня у нас есть редкая возможность поговорить об особенностях перевода русских произведений на другой язык, в данном случае на французский. Поскольку ты перевела уже огромное количество самых разных произведений, чуть-чуть мне об этом хочется поговорить. А начнем мы с простого вопроса. Помнишь ли ты свой первый перевод? Как ты им занималась? Анн Колдефи-Фокар: Я прекрасно помню, потому что это была моя дипломная работа. И профессор нам предлагал выбрать книгу, желательно автора 1920-х годов, потому что тогда не было еще прав, было все спокойнее. Желательно короткую. Плюс не очень трудную. Хотя это была иллюзия, мне кажется, потому что найти простых писателей 1920-х годов – это уже подвиг, по-моему. А я влюбилась в сборник коротких рассказов Пильняка «Былье». И я сказала, что хочу вот этот сборник перевести. Профессор мне ответил, что никогда в жизни, это слишком большая книга и слишком трудно. Я стала настаивать, в конце концов сказала: «Слушайте, тогда я просто провалюсь на экзамене. У меня не будет диплома. Но другой книги я не хочу переводить». Он в конце концов сдался. Это было очень трудно. Тут он был прав. А потом защита длилась дольше, чем потом защита моей диссертаций, тоже о Пильняке. Потому что он принимался за каждую запятую. Это было ужасно. И в конце защиты, когда я думала уже, что все, диплома у меня не будет, он сказал: «Теперь надо опубликовать этот перевод». Вот так и началось. Николай Александров: Это действительно такой трудный дебют, учитывая, что Пильняк – один из самых сложных авторов, даже для русскоязычного читателя, учитывая особенный его язык, особый синтаксис, особое построение прозы. Анн Колдефи-Фокар: Но тут это было все-таки легче, чем многие другие его произведения, потому что это был сборник его первых рассказов. И синтаксис, конструкция рассказов были более классическими, чем, например, «Голый год» или «Машины и волки», и так далее. Так что это было чуть легче. Николай Александров: Какой самый трудный перевод в твоей памяти? Анн Колдефи-Фокар: Есть много таких трудных переводов. Есть «Красное колесо» Солженицына. Но я не одна работала над этими книгами. Николай Александров: И этот перевод издательства «Галлимар»? Анн Колдефи-Фокар: Нет, «Файяр». Николай Александров: Это многолетний перевод, насколько я понимаю. Анн Колдефи-Фокар: 30 лет. Но нас было сначала пятеро. А потом четверо. И последний том нас было двое. Николай Александров: И за этот перевод коллектив переводчиков получил премию? Анн Колдефи-Фокар: Да. Николай Александров: Поскольку было несколько авторов, как была распределена работа? Анн Колдефи-Фокар: Это было довольно интересно. Потому что довольно легко было распределить все главы. Потому что у Солженицына в этом произведении есть разные линии, очень четкие, ясные. Николай Александров: Это правильно, что мы говорим об этом, потому что не все русскоязычные читатели осилили этот роман Александра Исаевича. И не так много людей, которые его прочли от начала до конца. Анн Колдефи-Фокар: Это действительно трудно. Каждый из переводчиков выбирали свою любимую линию или своего любимого персонажа. И были, конечно, линии и персонажи, которых никто не хотел переводить. Тогда мы разделяли этих нелюбимых персонажей между собой, все было нормально. Я выбирала все уличные сцены, потому что для меня это самые интересные страницы этого произведения. Одна моя коллега выбрала все, что касалось царицы, а я совершенно спокойно к этому относилась. Другой коллега переводил все, что касалось царя. Я выбрала Колчака, просто оттого, что я знала в Париже его внука. И мне было интересно. Потом я выбрала все экраны. Потому что, во-первых, мне кажется, что Солженицын очень талантливо создал эти экраны и что его стиль в этих экранах очень похож на стиль писателей 1920-х годов. И, конечно, стиль документального кино тоже 1920-х годов. Это очень интересно. Тут его талант проявляется очень ясно. Николай Александров: А какие трудности? Если иметь в виду языковые трудности. Ведь язык Александра Исаевича совершенно особенный, особенно позднего Солженицына. Анн Колдефи-Фокар: Да. Это было трудно. Я помню, что первый раз, когда я стала работать над этими текстами, я тогда была молодой, я многое просто не понимала. И тут мне повезло, потому что один из моих профессоров в Париже был Михаил Геллер, который мне все объяснял, что мне, конечно, помогало. Но я помню, что однажды я его спрашиваю: «Ну что значит?» Это были казаки, разговаривали между собой. Совершенно короткий текст, уличные сцены. Так что ни контекста, ничего фактического нет. Он мне говорит: «Вот тут, вы знаете, я не могу вам объяснить. Вам надо обратиться к автору». И было очень здорово, потому что тогда не было e-mail, всего этого не было. Но был факс. И мы могли раз в неделю отправить факс в издательство «Файяр» с вопросами. Мы оставляли пустое место на ответы. И каждую неделю издатель отправлял эти вопросы в Вермонт Солженицыну. А Солженицын отвечал моментально. За сутки у нас были ответы. И всегда с очень любезным словом в конце, даже с теплым словом. Это было очень приятно. Но тут, что касается этой трудности, я спрашивала: «Что это за слово? Как это понять? Откуда это? Областное ли слово? Корень?» Александр Исаевич ответил: «Не знаю. Где-то услышал». Когда ты получаешь от самого автора такой ответ, понимаешь, уже не знаешь, что делать. Ну, я что-то придумала. Николай Александров: Анн, а вообще как русский язык в твоей жизни? Почему ты решила в Сорбонне изучать? Вообще говорила ли ты в детстве и юности на русском? Анн Колдефи-Фокар: Да, я говорила до 5 лет. Я почти исключительно по-русски говорила с бабушкой. Потому что она уехала в Париж в конце Гражданской войны. Но отец у меня француз. Я жила до 5 лет почти все время с бабушкой. Потом родители меня забрали. И я говорила по-французски. Потом я училась в школе. А потом я колебалась долгое время между музыкой и литературой. Я не хотела особенно учиться языкам. Просто для меня выбор был ясным: либо музыка, либо литература. В конце концов я литературу. И тогда я записалась… То есть я поступила в Сорбонну. И тут я поняла, что я вообще по-русски не говорю и ничего не знаю, и ничего не понимаю. Потому что один из моих первых профессоров (Геллер) только что эмигрировал из Польши. А потом через два три года другой профессор был Андрей Синявский. И тут я понимала, что я о современной литературе, о литературе 1920-х годов ничего не знаю и ничего не понимаю. И что я говорила на каком-то языке с бабушкой и вообще с эмигрантами. На каком – не знаю, но точно не на современном русском языке. Николай Александров: В детстве с бабушкой вы читали какие-нибудь русские книги? Анн Колдефи-Фокар: Да, русские книги читали, но классиков. Бунина еще читали. Кого еще? Бунина, Шмелева. Вот такие. В основном писатели, которые были в эмиграции. Николай Александров: Если уж ты упомянула внука Колчака, как произошло это знакомство? Анн Колдефи-Фокар: Это смешно. Владимир Максимов мне позвонил, что нашел издателя во Франции для своей книги о Колчаке. И хочет, чтобы я переводила эту книгу. А эта книга мне не очень нравилась. После перевода Пильняка, после своего первого перевода, я поняла одно: что не надо переводить книги, которые мне не особенно нравятся. Что если вот так, ну ладно, интересная книга, мне нравится, приятно читать, но не надо. Потому что у меня получится плохой перевод. Вот эта книга мне не очень нравилась. Это правда. Но, с другой стороны, это был период Перестройки, когда все во Франции с энтузиазмом говорили о Горбачеве. Это был такой период, когда во Франции просто уже стали не интересоваться и даже презирать… Николай Александров: Белую эмиграцию? Анн Колдефи-Фокар: Даже нет. Третью эмиграцию. То есть эмигрантов третьей волны, диссидентов. Что «ладно, ок, мы вас приняли с энтузиазмом, но это было давно, теперь уже демократия в России, так что все, хватит». Мне просто стало действительно жалко Максимова, потому что он все-таки сыграл огромную роль в период застоя. Журнал «Континент», например. И вообще довольно приятный человек. Хотя все говорят, что у него характер был ужасный. Но я ж не знаю. Со мной он всегда очень хорошо себя вел и хорошо относился. И я подумала: «Все-таки жаль. Невозможно. У нашего издателя это не так просто. Значит, я переведу». И перевела. Но с трудом, должна сказать. Потому что в этой книге было очевидное влияние «Красного колеса». Но это было на уровень ниже, если можно так сказать. Так что мне было действительно трудно. Книга вышла. У меня был друг – журналист, критик в нашей газете «Фигаро». И мы с ним часто встречались на обед. Были приглашения, как он говорил, на «философские рассуждения». А эти философские рассуждения были обычно последними сплетнями. Но всегда было очень приятно. Мы встретились на очередной обед. И тут он мне говорит: «Слушайте я еще пригласил третьего гостя на наш обед. Вы не возражаете?» Я подумала: «Ладно. Будет не так приятно и смешно, как обычно. Ничего». Приходит действительно человек. И я подумала: «Я его не знаю. С другой стороны, я его знаю». И он мне говорит: «Слушайте, я хочу вас поблагодарить за то, что вы сделали для дедушки». «Какой дедушка? Я его не знаю и дедушку не знаю тоже». Оказывается, он был внуком Колчака. И был похож на Колчака. Это было поразительно. Вот так я познакомилась. Николай Александров: А он что-нибудь рассказывал о себе? Вы с ним поддерживали отношения? Анн Колдефи-Фокар: Он не знал, конечно, дедушку. Он сам родился во Франции. Но он довольно много знал по рассказам матери. Николай Александров: Анн, какие поджидают опасности переводчика с французского на русский? Какие вообще есть… Анн Колдефи-Фокар: Их много. Вы сказали, что есть две главные опасности. С одной стороны, риск офранцузить текст. И тогда ты не узнаешь, откуда эта книга, кто этот автор. И это значит сузить текст. Либо, наоборот, делать ставку на экзотику. Это тоже плохо. Потому что зачем? Тогда совсем непонятно французскому читателю. Либо иногда сноски на каждом шагу, что очень неприятно, когда читаешь. Потом, мне кажется, я всегда повторяю себе, что зачем нужен перевод и почему нужен перевод? Перевод нужен, потому что никто из нас не может читать всю мировую литературу в оригинале. Если бы мы могли, тогда переводчики совершенно не нужны. Мы, переводчики, знаем, что мы все равно не дотянем до уровня оригинала и писателя. У нас во Франции очень модно говорить, что переводчик – соавтор писателя. Ничего подобного. Я категорически против такого представления переводчика. Я считаю, что мы делаем все, что можем, чтобы быть на уровне. Но мы заранее знаем, что это невозможно. Потому что у нас разные приемы, разные языки. И есть нюансы, которые мы не можем воспроизвести. Более того, мне кажется, что каждый перевод – это особое личное чтение переводчика. То есть я стараюсь всегда воспроизводить текст оригинала. Но я же знаю, что я не могу все нюансы, все детали воспроизвести на французском языке. Так что я выбираю. Но мой выбор – это мой личный выбор. А другой переводчик, может быть, сделает другой выбор. Николай Александров: А как тогда поступать с реалиями, которые относятся непосредственно к русской культуре? Ты чаще всего ищешь эквивалент, для того чтобы избавиться от примечаний, пояснений, что это такое? Анн Колдефи-Фокар: Иногда – да. Но это не всегда возможно. Потом, есть реалии, которые уже существуют по-французски. Вот «изба» - это во всех французских словарях. Есть другие примеры. Иногда я примечание добавлю, когда это необходимо, чтобы читатель понимал. А если мы говорим не о научных переводах, а, наоборот, о переводах на широкую публику, тогда я как можно меньше сносок добавляю. И я их делаю как можно короче. А то это просто сливает чтение, движение текста, динамику текста. И я считаю, что это очень неприятно. Николай Александров: Солженицын, Пильняк и даже в каком-то смысле Максимов – это история литературы. Но ты же еще переводила современную российскую прозу. Какие здесь есть сложности и какие авторы тебя привлекают? Анн Колдефи-Фокар: У меня не так много. У меня Юрий Мамлеев, его трилогию ужасов. Я перевела еще 4 книги Владимира Сорокина. Николай Александров: И, в частности, последние романы. Анн Колдефи-Фокар: Да, «Манарага». Николай Александров: «Теллурия», «Манарага» и «Метель», да? Анн Колдефи-Фокар: «Метель» и «Роман». Это, наверное, странный выбор. Но я очень люблю гротеск в литературе, который не пользуется особым успехом во Франции, в отличие от Германии, например. Не знаю, почему. Наверное, картезианство, рационализм французские. Я не знаю. Но я знаю, что мне это очень нравится. И мне легко. Я не скажу, что легко переводить. Не хочу хвастаться. Потому что это было бы неправдой. Но я вхожу с определенной легкостью в эти тексты, в этот мир гротеска. Так и было с Мамлеевым «Шатуны». Хотя это ужас – то, о чем он пишет. Но мне смешно. То же самое, когда я переводила конец "Романа" Сорокина, это 100 страниц ужасов. Но, я не знаю, мне было весело, потому что я в это не верю как-то. Это был какой-то припев недетской песни. Но был какой-то ритм. И раз ты уловила этот ритм, это довольно легко переводится. Но это не значит, что все легко в этих переводах. Николай Александров: Сорокин же достаточно пародийный автор и вообще столп постмодернизма. У него довольно много перепевов, цитат. Как ты поступаешь с ними в его работах? Анн Колдефи-Фокар: Это не всегда легко. Например, в последней книге («Манарага») есть целая глава (хотя это не глава, но все-таки это как глава отдельная), где псевдорукопись Толстого. Тут это трудно, потому что, когда читаешь по-русски, сразу же понимаешь… Николай Александров: Видно – Толстой. Анн Колдефи-Фокар: Для французов это не так просто, потому что не обязательно очень хорошо знают Толстого. Вот тут мне было трудно. Потому что надо было сделать так, чтобы читатель сразу же понял: может быть, не то, что это Толстой, но понял, что это уже другой стиль, что-то другое, что-то новое по сравнению с остальным текстом. Вот тут я много работала. Николай Александров: Анн, огромное спасибо за беседу. Анн Колдефи-Фокар: Пожалуйста.