Николай Александров: На рубеже эпохи Возрождения и Нового времени возникли музеи, точнее, прототипы музеев, когда в Европе стали появляться так называемые кабинеты редкостей или кабинеты курьезов, где в коллекциях собирались не только произведения искусства, но разного рода любопытные объекты, будь то природные или живописные, или скульптурные, или даже предметы обихода. На сегодняшний день разнообразие музеев удивительно. Один из самых консервативных музеев, наверное, еще и до сих пор – так называемый мемориальный музей. Шире может быть литературный музей. Поскольку перед современными музейщиками встает целый ряд проблем: а что, собственно, такое музей? Музей знакомит с вещами, с бытом, с жизнью, как представлять в музее литературу и писателя? Что такое музейная деятельность? Может ли музей ограничиться выставками и собиранием и накоплением фондов? Как связана с этим издательская деятельность? Вот о деятельности одного из музеев (Государственного литературного музея) у нас пойдет сегодня речь. Обыкновенно в нашу программу приходят авторы книг и демонстрация книги предваряет беседу с гостем. Но сегодня особенный случай. Как видите, книг довольно много. И мы представляем не просто одну книжку, а целую издательскую программу. А у нас в гостях директор Литературного музея Дмитрий Бак. Дима, здравствуйте. Дмитрий Бак: Добрый день, Коля. Николай Александров: Прежде чем мы поговорим о книгах и об этой совершенно особенной области деятельности Литературного музея сегодня, я бы хотел поговорить о собственной музейной деятельности, как бы это странно ни звучало, потому что, с моей точки зрения, книги – это тоже действительно, собственно, музейная деятельность. Но мне бы хотелось, чтобы ты несколько слов сказал о той экспозиции, которая открылась, и о том новом пространстве музейном, которое открылось буквально совсем недавно. Я имею в виду Музей истории литературы XX века. Вот несколько слов об этом. Что это такое? Какие планируются мероприятия и какие уже есть? Потому что одна из выставок уже работает. Дмитрий Бак: Да, действительно, это один из важных проектов нашего музея. В этом году Государственному музею российской литературы имени Даля 100 лет. И вот это такой пилотный проект в начале нашего юбилейного года. Из чего мы исходим? Из того, что история литературы XX века не написана. Ну, представим себе XIX век, что в 1817 году Союз спасения совершил бы переворот не дай бог, и запретили бы… Николай Александров: Любопытно, что именно эта организация тебе пришла в голову. Не кадеты. Дмитрий Бак: Мне нужен был 1817 год, а Союз спасения, кажется, в 1816-ом уже был. Я боюсь ошибиться, но, кажется, тут нет анахронизма. Хочу как можно ближе к XX веку быть. Значит, они свергли не дай бог режим и в течение следующих десятилетий, скажем, Пушкина, Достоевского и Тургенева оставили в силе, а Лермонтова, Толстого и Гончарова запретили. Ну, лет на 70. Нельзя было сравнивать Толстого с Достоевским в критике, Гончарова с Тургеневым, Пушкина с Лермонтовым. Ну как бы одна троица была, другая не была. Я забыл, кого я запретил. Но где-нибудь в 1885 году мы через запятую получили бы «Евгения Онегина», «Анну Каренину». В один год, так сказать. И подумали бы, что история встала на места. Она не встала бы на места. Потому что эти 70 лет без этого обсуждения широкого тех, кого я не дай бог запретил, дали бы совершенно другую картину. В XX веке именно так произошло. То есть история была дважды переписана. Сначала в 1920-е годы, когда революционеры вышли на первый план (Герцен, Чернышевский), а потом они были забыты. И то, и другое неправильно, если говорить о XIX веке. Без Чернышевского и Герцена ничего там не понять. Сейчас их нет в школьной программе и так далее. И наша задача – построить какую-то такую историю литературы XX века, чтобы не было обратного переписывания, как в 1980-е годы. Слава богу, что Платонов, Булгаков и иже с ними вышли на первый план. Но ведь были и другие. Были Маяковский, Горький, Алексей Толстов и Шолохов, и Серафимович, и Гладков, и Пильняк. И так далее. Все это куда-то исчезло. Мы хотим выбрать такой ракурс, чтоб можно было разглядеть и «Лолиту», и «Как закалялась сталь», условно говоря, не размывая… Николай Александров: Действительно разные полюса, и в художественном отношении тоже. Дмитрий Бак: И в доступности. «Лолиты» как бы нет. Ее мечтали на протяжении десятилетий, а «Как закалялась сталь» в школьной программе. Но сейчас мы видим, насколько переменились ценности. Мы не хотим приравнивать все ко всему: Демьяна Бедного к Мандельштаму и так далее. Но попробовать разобраться в том, что на самом деле было, очень важно. Поэтому наш музей, который открылся в нашем центральном здании на Зубовском бульваре, 15. Неспроста именно в этом здании, потому что там жили князь Шаховской, там жил Вересаев, там жил Шилейко. А уж в гостях там был Андрей Белый, Горький, Ахматова – вся русская литература. Нам достался такой литературный дом. Он не коммунальный. Это были элитные квартиры. Николай Александров: Еще раз. Это Зубовский, 15, да? Дмитрий Бак: Зубовский бульвар, дом 15, строение 1. Прямо у метро Парк Культуры. 1.5 минуты от метро. И вот это был элитный дом московской интеллигенции, сданный, как сейчас бы сказали, в эксплуатацию в 1911 году. Уже тогда с лифтами, с комнатами для прислуги. Художники Кардовские, например, там жили. Николай Альбертович Кун «Легенды и мифы Древней Греции». Режиссер Лев Кулиджанов, который снял именно этот дом в фильме «Дом, в котором я живу». И так далее. А построил его Вернадский ни более не менее Владимир Иванович вместе со своим свояком Марком Марковичем Любощинским. То есть мы получили вот такую метафору жилища, дома, в котором живут замечательные представители науки, культуры и искусства. И в XX веке после революции он попадает в ведомство ЦКБУ (Центральной комиссии по улучшению быта ученых), и там снова селятся представители интеллигенции. Некоторые живы и были у нас на открытии. Вот эту метафору мы продолжили. Потому что если пространственно представить историю нашей литературы XX века, то это бесконечные утеснения, подселения, ущемления, выдавливание за границу, иногда вообще уничтожение, иногда незаслуженное прославление. Вот мы из этого исходим. Николай Александров: То есть сам дом оказывается такой метафорой эпохи? Дмитрий Бак: Это метафора эпохи. И открытая экспозиция, посвященная Осипу Эмильевичу. Николай Александров: «Улица Мандельштама» она называется? Дмитрий Бак: «Улица Мандельштама: Осип и Надежда». Здесь такая двойная символика. Все писали о том, что Осип Эмильевич и Надежда Яковлевна получили жилье в Москве. «Квартира тиха, как бумага. Мы с тобой на кухне посидим». Кто не помнит этих строк? Абсолютно безбытное существование, где слышно, как вода по трубам течет, и страх о том, что будет завтра. Вот все это у нас уже есть. Есть удивительные мемории. У нас есть диванчик или тахта из семьи Шкловских, на которых Осип Эмильевич на диванчике полеживал и бормотал стихи. У нас была Варвара Викторовна Шкловская-Корди – бодрая, прекрасная, рассказывавшая о том, как она кормила Мандельштама супом. Николай Александров: Последний человек, да, который… Дмитрий Бак: Говорят, что так. Кураторы Павел Нерлер и Дарья Каверина говорят, что действительно это последний человек, который видел Мандельштама. Софья Богатырева к нам обратилась из Америки с видеопосланием. Потому что у нас тоже есть исторический письменный стол, где хранился в третьем сверху в левой тумбе стола архив Мандельштама. А дальше мы думаем, что это будут те авторы, которые подкреплены коллекциями. Музейное дело конкретное. Николай Александров: Если ты сказал о коллекциях, кстати, буквально два слова о том, что экспонируется на этой выставке, какие предметы, мемории какие на этой выставке «Улица Мандельштама». Дмитрий Бак: Как раз самые главные я назвал. Понятно, что меморий в прямом смысле не сохранилось. Рукописный архив находится, мы знаем, находится в Принстоне (США). Этот диванчик и этот письменный стол – это две наши главные мемории. Но есть кое-какие личные вещи Надежды Яковлевны, есть очень много материалов из наших фондов, которые говорят об эпохе. Есть прекрасная медиа-инсталляция. В общем, мы думаем, что это будет дышащий музей. Это не выставка, это не что-то мандельштамовское. Это мандельштамовский музей навсегда, насколько можно так говорить об этом, в такой модальности. Но мы хотим, чтобы постепенно, в таком большом временном цикле что-то менялось, что-то добавлялось. Николай Александров: То есть улица Мандельштама – условно говоря, некий стержень, вокруг которого будут еще некие экспозиции? Дмитрий Бак: Да. Пока это две комнатки и коридорчик, а дальше у нас большие планы. Уже в этом году у нас будет выставка, посвященная Булгакову и Платонову. А дальше в наших планах Цветаева, Ремизов, Вертинский. У нас великолепная коллекция… Досталась… Вернее, была приобретена министерством культуры для нас. Великолепная коллекция Алексея Михайловича Ремизова от его душеприказчиков, от Егора Даниловича Резникова, профессора консерватории прекрасного. И это удивительные предметы. Они экспонировались на большой выставке в Манеже. Николай Александров: Это ранний Ремизов? Дмитрий Бак: Это эмигрантский Ремизов. И там удивительная история. Ну, понятно, что это не то графика, не то это рукописи, переписанные страницы «Мертвых душ»… Николай Александров: Это знаменитая каллиграфия Алексея Ремизова. Дмитрий Бак: Это все теперь у нас. Не всё. Есть и другие коллекции. Но была огромная выставка в манеже. Уже теперь 8 лет назад, в 2013 году. То есть мы показываем тех авторов, которые подкреплены коллекциями: Цветаева, Булгаков. Николай Александров: Кстати, о коллекциях. Неожиданный вопрос, может быть. Если уж ты упомянул Демьяна Бедного в ряду Осипа Эмильевича Мандельштама и других. А библиотека Демьяна Бедного сохранилась? Дмитрий Бак: Конечно. Я не являюсь специалистом в такой мере. Какая часть сохранилась. Это надо было бы спросить Александра Бабосова, нашего заведующего книжными фондами. Но да, это богатейшая библиотека Демьяна Бедного, известнейшего библиофила, как мы знаем, а не только пролетарского поэта. Она в наших фондах. Там огромное собрание автографов. Многие будут представлены на выставке к нашему юбилею, которая будет открыта в сентябре на том же Зубовском бульваре. Но я еще хотел вот какую вещь сказать. Что мы предлагаем посетителям музейный продукт совсем нового типа. Николай Александров: «Музейный продукт» отлично звучит. Дмитрий Бак: Не очень красиво, прямо скажу. Не все это любят. Мы никого не обслуживаем. Музей – это не сфера обслуживания. Мы не обязаны иметь сверхприбыли. Иначе просто надо было бы открыть кафе на всех площадях, но была бы немедленная прибыль. Николай Александров: Но кафе-то есть? Дмитрий Бак: Будет. После пандемии мы в этом смысле не восстановились. Но будет, разумеется, и кафе, у нас есть помещение для этого. Но речь о другом. Мемориальные музеи практически не создаются последние годы. Очень немногие. Ну «Полторы комнаты» Бродского, допустим, или квартира Василия Ивановича Белова в Вологде. Или наш музей Солженицына в Кисловодске. Николай Александров: А Переделкино? Дмитрий Бак: Ну, они открыты когда? Я говорю в последние 30 лет. В последние 30 лет эта практика подошла к естественному концу. Во-первых, потому что писатели XX века не имели усадеб. Нельзя себе представить музей-заповедник. Я думаю, что нельзя. Никого из писателей XX века. По разным причинам. Николай Александров: Это действительно сложность. Можно вспомнить легендарную Ордынку и проблемы с организацией этого пространства как музейного. Действительно достаточно серьезные. Дмитрий Бак: Мы в одном месте стремимся показывать мемориальные вещи в немемориальном месте, которое само по себе символ литературы XX века. И даже многие там были из музеефицируемых. Но речь не идет о том, чтобы создать подлинный рабочий кабинет кого-либо из этих авторов. Речь не об этом. Но есть такой замысел еще очень коварный. Нам просто нужно стремиться к тому, чтобы показывать фонды. Но у нас демонстрируется чуть больше процента того, что у нас есть. Николай Александров: Вот мы теперь переходим еще к одной части вот этого музейного меню, если говорить о музейном продукте. Об издательской программе. Я понимаю, что, наверное, вряд ли мы сможем рассказать обо всех книгах. Поэтому все-таки попробуем как-то по жанрам. Если уж мы начали, отталкиваясь от музейных меморий, реалий и так далее, давай начнем вот с этой книжки. Дмитрий Бак: С удовольствием. Это «Литература в вещах» - книга о мемориях и сокровищах Литературного музея. Это очень давний замысел. Лариса Константиновна Алексеева, наш давний сотрудник, все это подготовила к печати. Но эта книга рассчитана в большей степени на широкого читателя, чем на специалиста, в отличие от остальных. Потому что здесь, хотя есть научная достоверность, естественно, но… Николай Александров: А, ну понятно, что здесь есть иллюстрации… Дмитрий Бак: Подлинных вещей, принадлежавших Вяземскому, Гоголю. Все это у нас лежит. И, конечно, не входит в постоянные экспозиции. По понятным причинам. У нас более полумиллиона музейных предметов. И показывается раз в 50 лет на юбилейных выставках. Николай Александров: То есть это такой очерк фондов Литературного музея. Дмитрий Бак: Самого дорогого, что у нас хранится. Николай Александров: Идем чуть-чуть дальше. Двигаясь в сторону литературы от музея. Но все-таки это тоже вещь, связанная с собственно музейным делом. Дмитрий Бак: Это прекрасная книжка. И огромное спасибо Ольге Львовне Залиевой, которая была куратором выставки, которая была посвящена Илье Семеновичу Остроухову. Выставка так и называется «Художник, коллекционер, музейщик». Автор великой картины «Сиверко», которая в Третьяковской галерее помещена. Это человек из круга Поленова, Нестерова и так далее. Человек, который очень поздно занялся живописью, а самое главное – он был коллекционер. Выставка так и называется «Художник, коллекционер, музейщик». Он был коллекционером, собирал очень разные предметы. Он придумал иконопись. Он впервые сформулировал принцип художественной значительности иконы, как ни странно. Именно он. И вот этот дом в Трубниковском переулке, №17, который давно в составе Литературного музея – это когда-то был его частный музей. И там бывали самые разные великие люди. Дело даже не только в том, кто бывал, а что висело на стенах, что там было. И мы знаем, что такая сеть частных музеев была. Но ни одно здание не сохранило музейный профиль. Ну, Щукин, Морозов далее везде. А вот этот дом музейный. Хотя он теперь принадлежит Литературному музею, что уже, чем то, что было в поле зрения Ильи Остроухова. Но какой наш был замысел, когда мы устраивали эту выставку? По осени она открылась. Потом была пандемия. Но все-таки пользовалась огромным успехом. Мы вернули туда все, что там висело на стенах. Ну, не все, конечно, но многое из того, что там было. Николай Александров: И эта книга тоже своего рода след выставки. Я так понимаю. Дмитрий Бак: Безусловно. Это выставка. Но мы благодарим замечательных наших партнеров: Третьяковскую галерею, Абрамцево, Музей-заповедник Поленова. И Остроухов руководил Третьяковской галереей, между прочим, довольно много лет. И это было такое чудо, как спектакль. Когда можно было увидеть картину Репина на стене, а рядом фотографию, как это выглядело, когда здесь сидели люди и пили вино. Николай Александров: Дима, переходим к другим вещам. Вот эти два замечательных тома, один из которых посвящен Александру Сухово-Кобылину. Одна из важных фигур XIX века в школьной программе находилась всегда все-таки на периферии внимания, а иногда и вообще не упоминалась. И Афанасий Фет. Вот об этих книгах. Что это, собственно говоря, такое? Дмитрий Бак: Можно начать с Александра Сухово-Кобылина. Это такое великое русское семейство, которое на протяжении четырех поколений давало очень разных и великих людей. Но наиболее известен, конечно, Александр Васильевич – драматург, философ, между прочим, создавший такую окологегельянскую систему. Известен этот детективный сюжет с псевдоубийством, которое ему было приписано, и так далее. Но была Елизавета Васильевна, было это огромное семейство. Был роман с Николаем Ивановичем Надеждиным у сестрицы, которая потом была Елизаветой… Евгенией Тур, известной романисткой. И вплоть до супруги Льва Владимировича Горнунга, известного фотографа, культуролога и деятеля литературы. Этот том не построен как спутник выставки, но это наши материалы. Бесценные сокровища, которые у нас существуют. И Татьяна Соколова, и многие другие замечательные наши настоящие и бывшие сотрудники. Хотя бывших не бывает. Вложили сюда столько труда, что диву даешься. Николай Александров: Я так понимаю, судя по одинаковому формату, Афанасий Фет – это примерно то же самое. Собрание того, что существует. Дмитрий Бак: Более-менее. Но в этой серии больше десятка томов. Это систематическое описание наших фондов, но это спутник выставки как раз. Здесь научное описание, полное описание всего того, что в книге представлено. А рядом выставка. Потому что 5 декабря минувшего года исполнилось 200 лет со дня рождения Афанасия Афанасьевича. И выставка у нас фантасмагорическая – с зеркалами, с попытками… Называется «Быть Фетом». То есть попытка достучаться до Афанасия Афанасьевича. Вот такие два у нас, опять же, продукта. Один более строгий, академический, его делали хранители, наши научные сотрудники. Описание фетовской коллекции. А другая – сквозная метафора того, как все-таки прорваться к Фету. Помимо 3-4 строчек «На заре ты ее не буди», «Я пришел к тебе с приветом» и так далее, которые мы все знаем. Николай Александров: Следующая выставка будет посвящена Шеншину, видимо. Дмитрий Бак: Вероятно, следующая выставка будет посвящена Шеншину. И наконец… Николай Александров: Тарковский. Я понимаю, что это один из томов Арсения Тарковского, который вышел, да? Один из трех, по-моему, да? Дмитрий Бак: Это третий том – толстенный, великолепный. Николай Александров: Проза и письма. Дмитрий Бак: Это проза и письма. Николай Александров: И стихотворения уже выходили? Дмитрий Бак: У нас работает сектор изучения культурного наследия семьи Тарковских. Его возглавляет Марина Арсеньевна Тарковская, дочь поэта и сестра режиссера. И эти три тома – это не конец. Это серия, которая называется «Тарковские. Из наследия». То есть это… ну, наш будущий музей, мы надеемся. У нас есть коллекция под него. И вот этот том не имеет цены. Потому что тут 5/6 публикуется впервые. Спасибо пушкинскому дому, рукописному отделу. Николай Александров: Ну это уже ближе к академическому изданию. Я так понимаю. Дмитрий Бак: Да. Оно прокомментировано Мариной Арсеньевной и Вячеславом Александровичем Амирханяном. Это действительно собрание навека. Вот такая история. Готов уже четвертый том. Может быть, он будет даже в двух книгах. Это переводы Арсения Тарковского, от которого у него болела голова, как мы помним. «Восточные переводы, как болит от вас голова». Но несмотря на то, что голова болела, есть великие переводы – Аль-Мари или Махтумкули, которые благодаря Тарковскому только и существуют. Эти тома уже практически готовы, скоро уйдут в типографию. Николай Александров: Дим, и в завершение. Отчасти юбилейная тема. Отчасти понятно, что Чехов, Бунин, Куприн – это сборник. Но судьбы… это тоже немножко другой жанр. Дмитрий Бак: Не совсем. Это снова альбом выставки, но иной по сравнению с предыдущими выставками, потому что это выставка, которая посвящена трем разной степени круглости юбилеям. Все это понятно. Наиболее круглый был у Ивана Алексеевича Бунина. Было 150. И эта выставка, куратором которой был Эрнест Дмитриевич Орлов, заведующий нашим музеем Чехова, который скоро в будущем году войдет в строй с реэкспозицией, мы его реставрируем. И музей Достоевского будет открыт в ноябре. Это наш главный подарок. Николай Александров: Во флигеле? Дмитрий Бак: Полный флигель у нас. У нас же был только один этаж, а теперь три этажа. Весь флигель, где… Николай Александров: Расширяется Федор Михайлович? Дмитрий Бак: Да. Достоевский получает новую площадь. Да. Это будет Московский дом Достоевского – огромный (1500 кв.м.) музей. Очень ответственное дело. Мы надеемся, что Михаил Шемякин примет участие в формировании музея. Есть договоренности. А эта выставка – это действительно выставка, посвященная скрещению судеб этих трех литераторов. Очень разных. В разное время споривших. Близко сходившихся красиво и замечательно. И очень богатая по материалу. Не только нашему, но и взятому из других музеев-архивов. Николай Александров: Дима, огромное спасибо тебе за беседу. Я понимаю, что она немножко была в таком блице-ключе, ну просто потому что действительно обширная издательская программа, которая, я понимаю, будет развиваться, новые выставки и экспозиции. И остается только пригласить всех в многочисленные филиалы Государственного литературного музея имени Даля. Спасибо большое. Дмитрий Бак: Коля, спасибо большое. Николай Александров: Две книги, которые заслуживают особенного внимания, хотя бы по тому, как они изданы, как будто предназначены для музейной экспозиции, я хотел бы представить сегодня. Одна называется «Книжка про книжки». Что это, собственно, такое? Это подробный рассказ (в первую очередь иллюстрированный рассказ, потому что вы видите, какие чудесные иллюстрации в ней) о детской книге, начиная с XVIII столетия и вплоть до 1930-х годов. Самые разные книги – азбуки, разумеется, нравоучительные книги и басни, учебники. Как они издавались в разные эпохи и как они иллюстрировались. И, конечно же, эту книгу приятно держать в руках. И еще более приятно рассматривать и перелистывать. И еще одна книжка, как видите, тоже довольно масштабно изданная и тоже ориентированная на совершенно особенное восприятие: «Российская империя, 300 лет». К 300-летию провозглашения Российской империи в октябре 1721 года. Эта книга рассказывает о двух веках истории Российской империи. Своего рода каталог самых разных областей жизни. Начиная, собственно, с географии народов, которые населяли Российскую империю. Здесь есть и Табель о рангах, армия и флот, просвещение, литература, живопись. Иными словами, сжато, насколько позволяет, конечно, говорить о сжатости столь серьезный том. Излагаются в самых разных аспектах по сути дела два века русской истории, которая дает наиболее полное впечатление о том, собственно, что такое была русская жизнь на протяжении этого времени, как она развивалась и что изменялось. Всего доброго и до новых встреч.