Николай Александров: Сегодняшний выпуск нашей программы связан с выходом удивительной книги в издательстве «Минувшее». Это два тома исторического романа Веры Дмитриевны Лобановой-Ростовской, которая рассказывает о трагедии России после 1917 года. Впрочем, в первой части книги речь идет и о жизни до революции. Редактор этого издания Екатерина Федорова сегодня у нас в гостях. О перипетиях издания этой книги и пойдет сегодня речь. Катя, здравствуйте. Екатерина Федорова: Здравствуйте, Коля. Николай Александров: Сегодня мы будем говорить о книге, которую можно считать событием. И, разумеется, нас она будет волновать в самых разных аспектах, поскольку программа наша посвящена языку, смыслам, текстам совершенно разнообразным. Тот текст, о котором мы сегодня будем говорить, помимо того, что это важное событие вообще в истории русской культуры XX века, он еще и любопытен с точки зрения понимания и с точки зрения судьбы. Это воспоминания, а на самом деле исторический роман Веры Дмитриевны Лобановой-Ростовской, который вышел в двух томах, который совсем недавно появился и недавно проходили презентации и который вы подготавливали к печати, писали предисловие, комментировали и так далее. Давайте об этом поговорим. Но сначала нужно сказать несколько слов о персонаже, об авторе этой огромной книги, которая, может быть, не слишком хорошо известна российскому читателю. Кто же такая Вера Дмитриевна Лобанова-Ростовская, и о чем ее книга? Екатерина Федорова: Вера Дмитриевна, урожденная Калиновская, ветви рода которой восходят к князьям светлейшим Кропоткиным и Лопухиным, была светской женщиной, домохозяйкой, матерью восьмерых детей, хозяйкой огромного имения. То есть она мать, женщина, хозяйка. Суть русской деятельной женщины. И до поры до времени в ее жизни все было благополучно. А потом случилась самая страшная трагедия, которая может быть в жизни женщины – у нее умер маленький сын. И она начала путь мытарств. Сначала личных. Начались они в 1903 году. Отчаяние, которое не может спасти ничего, кроме религиозного чувства. И то Вера Дмитриевна показывает, что религиозное чувство – вещь не сусальное, не всегда возвышающее, что в ней происходит страшная борьба. То есть моральная ценность романа в беспощадной честности, что человек иногда падает, а иногда поднимается. Николай Александров: Давай тогда сразу поговорим, потому что если уж мы об этом заговорили, наверное, стоит сказать, что Вера Дмитриевна была непосредственно связана с одним из главных религиозных центров, наверное, так можно сказать – с Оптиной Пустынью, да? Екатерина Федорова: Да. Она называла себя и своих детей и мужа «оптины дети». В чем дело? Старшее поколение князей Лобановых-Ростовских, свекра и свекровь, опекал Амвросий Оптинский. Когда с ней произошло ее страшное несчастье, она выбрала себе Варсонофию Оптинскую. И непреходящая ценность романа в том, что она документально, хроникально, честно-пречестно описывает быт, нравы Оптиной Пустыни – как старцы общались, как входили, как выходили, как разговаривали. Николай Александров: Давай в скобках все-таки скажем, что Оптина Пустынь связана с именами таких писателей, как Федор Михайлович Достоевский, с его романами «Братья Карамазовы», в частности, и с «Бесами» тоже, и со Львом Николаевичем Толстым непосредственно, да? Который, собственно, отправился, можно сказать, в Оптину в последние дни своей жизни, отправился к своей сестре. Таким образом, Оптина Пустынь важна просто еще и для литературы и культуры гуманитарной в целом конца XIX века. Екатерина Федорова: Мне кажется, это совершенно справедливо, и это всегда надо подчеркивать, что это оказалась выжженная пустыня после советской власти, и таких подробных свидетельств быта Оптиной, в общем, нет. Николай Александров: Тех, которые мы находим в воспоминаниях, в историческом романе. Я надеюсь, мы еще об этом поговорим, Веры Дмитриевны, да? Екатерина Федорова: Да. Можно добавить, что там бывал великий князь, который известен под псевдонимом К. Р., бывала и Ахматова и так далее. Там вообще было место культурного существования российского общества. И подробно, как это происходило, описано у Веры Дмитриевны, потому что она опиралась на дневниковые записи и следовала им. И когда она, например, даже не помнила, где стоял диван, она это оговаривает. Вот настолько это документально. Если она не помнит, сколько было ступеней, она пишет «две-три ступени». То есть мы можем ей верить полностью. Тем более, что мы историческими комментариям проверяли то, что она пишет. Оказалось, все совершенно соответствует. Николай Александров: Кать, давайте двинемся сразу дальше. Вот дореволюционная эпоха, которая связана с личной трагедией Веры Дмитриевны, ее жизнью именно этой поры. Мы подходим к существу трагедии. Это уже революция, 1917 год, гражданская война, эмиграция, бегство из России и множество действительно по-настоящему трагических историй, также связанных с детьми Веры Дмитриевны. Что происходило дальше? В каком контексте, в какой круг событий оказалась вовлечена Вера Дмитриевна? Екатерина Федорова: Сначала начинается жизнь нелепая и неудобная. Потом все приходит в хаотическое движение. Сначала она видит, как разрушается быт ее круга. Потом хаос идет и в другие сословия, к другим людям, наступает все большее одичание, ожесточение людей по отношению друг к другу. Лобановы-Ростовские вынуждены бежать из своего имения, где их все знают, близ города Ефремова Тульской губернии, в Одессу. Это постоянный бег. Николай Александров: Давайте сразу скажем, каким образом Вера Дмитриевна была связана с императорским двором, была ли она связана и что это значило в ее судьбе. Екатерина Федорова: Ее муж, князь Иван Николаевич Лобанов-Ростовский, имел должность при дворе камер-юнкера. А Вера Дмитриевна была близко знакома с императрицей Александрой Федоровной. В частности, они вместе создавали школу народных искусств, о которой сейчас почти никто ничего не знает. Благодаря императрице сохранились разные виды старинного русского народного творчества. Вера Дмитриевна приносила вышивки в эту школу искусств старинные, какие-то образцы разного рода поделок. И вот на этой почве она общалась с Александрой Федоровной. И она сделала свои выводы. Что Александра Федоровна – женщина искренняя, может, порой чрезмерно прямолинейная. Но она императрица-немка. И ей ли разобраться в русских проблемах, в которых русские люди не совсем разбираются? Николай Александров: Это какие годы? Екатерина Федорова: Это с самого начала века, когда они появлялись на балах при дворе, и вплоть до октябрьского переворота. Николай Александров: То есть Вера Дмитриевна была свидетелем и трагедии царской семьи (я имею в виду трагедии внутренней), и была свидетелем приглашения Распутина. Есть ли об этом в ее романе? Екатерина Федорова: Об этом очень глубокие рассуждения, которые укоренены в саму структуру романа. Она считала Распутина ложным старцем. Она говорила, что он умный, образовательный человек, необыкновенно одаренный, что придает только яркость ему моральному падению. Потому что культуры в нем нет, в нем выходит постоянно хам. И именно это обстоятельство близости его к императорской семье создало разрыв между двором и обществом, который во многом привел к печальному повороту в истории России. Она считает, что императрица Александра Федоровна, приблизившая к себе Распутина, стала ожидать постоянного чуда, а это неправильный духовный путь. Потому что чудо – редкий подарок даже в общении со старцами. Николай Александров: Кать, давайте попробуем наметить, хотя бы пунктирно, дальнейшую биографию, дальнейший путь Веры Дмитриевны после революции. Гражданская война, революция, связанные еще трагедии с членами ее семьи, ее детьми. Как, хотя бы кратко, развивалась дальше ее жизнь? Екатерина Федорова: Она бежит в Одессу и там попадает в разгар Красного террора вместе со своими детьми и старой матерью. По стечению обстоятельств, они живут в доме бывшего члена Государственного совета, князя Алексея Николаевича Лобанова-Ростовского. И там чекисты расстреливают каждый день людей. «Я ходила по человеческой крови, мои подошвы и каблуки были окрашены в красный цвет», - пишет Вера Дмитриевна. Это заставляет ее принять решение бежать. Бежать почти невозможно. И это чудо, которому помогают совершиться старцы. В частности, старец, условно названный, наверное, «Болящий Иоанн». Мы вообще думали, что он собирательная фигура. А, оказалось, неделю назад буквально краеведы Лебедяни мне прислали описание крестьянина, больного водянкой, с раздутой головой, который жил в одном монастыре Лебедяни и пророчествовал. То есть это абсолютно реальный старец, который до сих пор втайне пребывает. Видимо, мне пришло время раскрыть его настоящее имя и настоящую судьбу. Но в романе представлена антитеза. Ложный старец Распутин, всем известный, гремящий на всю Россию и втайне живущий подлинный старец Болящий Иоанн. Николай Александров: И Вера Дмитриевна затем оказывается в Болгарии, да? Екатерина Федорова: Да. По водам Днестра через границу с Румынией с помощью дочери, в которую влюблен румынский капитан Улик. Тут романтическая история любви, тут и детективная история, как они бежали. Для читателя это страшно занимательно. С другой стороны, любовь бесконечная, которая вспыхнула и которая преодолевает преграды. Вот этот капитан Улик умоляет румынские власти принять Лобановых-Ростовских, и на утлом суденышке, на лодке они переправляются на ту сторону. Они попадают в Париж, они попадают… Николай Александров: Уже после пребывания в Болгарии? Екатерина Федорова: Нет, они попадают в Париж, встречаются с родственниками. И почему они выбирают Болгарию? Потому что это славянская православная страна. Николай Александров: И мы скажем в скобках, что на самом деле болгарская эмиграция достаточно велика и обширна, так же как и югославская, например. И среди эмигрантов, которые оказались в Болгарии, можно назвать очень многих людей. Достаточно вспомнить Петра Бицилли, замечательного историка, специалиста по Средневековью, в частности, европейскому, который также оказался в Болгарии после революции. И, кстати говоря, наверное, сразу можно сказать, что с 1923 года, если мне память не изменяет Вера Дмитриевна начинает писать свой роман. И роман она писала до 1936 года, да? Екатерина Федорова: Совершенно справедливо, то есть между Красным и Большим террором… Николай Александров: Она писала в эту книгу. Екатерина Федорова: В сравнительно благополучный период для семьи. Николай Александров: Книга вышла на болгарском языке? Екатерина Федорова: Да. Потому что ее благословил и субсидировал экзарх Стефан I Болгарский, который потом тоже подвергся репрессиям. И нам кажется, что, может быть, перевод недостаточно передавал языковые особенности этого сложного романа. Поэтому, может быть, и прошел незамеченным. Потому что язык романа очень сложный. Там все регистры: и речь образовательных людей, и народные говоры, и областные говоры, и разного рода церковнославянизмы, и словотворчество очень интересное, вкрапления искаженных иностранных слов. То есть Вера Дмитриевна – талантливый филолог, хотя не имела филологического образования. Николай Александров: Как дальше складывается судьба Веры Дмитриевны уже после этого болгарского пребывания? Я понимаю, что мы подходим уже к другому времени, перед Второй мировой войной. Екатерина Федорова: Вновь начались несчастья. Ее сын, белый офицер Никита, погиб, выстрелив себе в голову, от невыносимых болей после контузии. Николай Александров: Наверное, стоит сказать, что он с 19 лет оказался по существу на фронте, юношей еще абсолютным. Екатерина Федорова: Он бежал от расстрелов, он бежал от большевиков, стреляя с двух револьверов, босиком по снегу. Он всюду спасся. Он, в общем, был счастливчиком, он был умнейшим человеком. Но боли, как последствия этой страшной бойни между белыми и красными, его застигли, казалось бы, в благополучном месте – в Булонском лесу. Он не мог жить с такими страшными страданиями. И, конечно, это второй травмой легло на сердце Веры Дмитриевны. Она не узнала, что в 1932 году, подобно герою Набокова Мартыну в произведении «Подвиг», ее сын Иван отправился в Советский Союз и был расстрелян в 1932 году. Она не узнала, что после войны в 1946 году попал в тюрьму ее единственный внук Никита Дмитриевич; что сын Дмитрий был расстрелян, что невестка Ирина Васильевна Вырубова тоже долгое время находилась в тюрьме; что в лагере около 10 лет мучился ее старший сын Николай, бывший атташе в Албании в дореволюционные времена, культурнейший человек, который в Болгарии работал во французском центре библиографом. Николай Александров: Где прошли последние годы жизни Веры Дмитриевны? Екатерина Федорова: Вера Дмитриевна написала, что в 1935 году настала заря ее жизни – родился ее внук. И она жила в Софии и занималась тем, что учила внука русскому языку. И ушла она очень тихо. К ней был очень привязан старый князь Иван Николаевич. О нем говорят, что он был человек чрезвычайно простой. Соседи, а я разговаривала с семьей, близкой к Никите Дмитриевичу, звонила в Болгарию, и 90-летняя сестра няни Никиты Дмитриевича, Валентина Николаевна, мне рассказывала, что «мы потрясались, сколь велики они душой». И этот человек, танцевавший с императрицей Александрой Федоровной на балах, надевал большой белый фартук и брал веник, и мел лестницу. Как только у них появлялись деньги, они тут же приглашали всех на елку и всем дарили подарки. Они очень любили беседовать с разными хорошими людьми из разных сословий, никогда не ставили себя выше. И вот Иван Николаевич заварил как всегда кофе для своей жены, пошел за ширму и стал звать «Вера, Вера», а Веры уже не было. Это было, конечно, страшным ударом. И больше всех досталось на долю Ивана Николаевича, потому что он как раз увидел, как арестовали сына Дмитрия, как попал в тюрьму Никита Дмитриевич в возрасте 11 лет, как, когда он вышел из тюрьмы, конфисковали квартиру и никто не хотел брать Никиту, взяла только няня, как он зарабатывал тем, что собирал окурки, их вытрясал, а потом продавал на вес цыганам. И детство его было бесприютным. У него были башмаки, от которых он отрезал носы и по морозу ходил практически босиком, потому что у него нога выросла, он высокий человек, и он ходил пальцами по снегу. Иван Николаевич все это видел, а у Никиты Дмитриевича было огромное чувство ответственности, и когда он приходил к дедушке, который находился поневоле в приюте для пожилых людей в Болгарии, ему было стыдно, что он остался жив, а сын Иван Николаевич погиб. Вот такая страшная трагедия. Николай Александров: Кать, наверное, теперь имеет смысл поговорить уже собственно об этом тексте, потому что в самом начале мы говорили, что это роман, а не воспоминания. Как сделана эта рукопись и каким образом эта книга издавалась? По какой рукописи? Как она осталась и сохранилась? В чем особенность этого издания по сравнению с болгарским? И почему мы, опять-таки, говорим, что это роман? Екатерина Федорова: Рукопись хранилась в Болгарии. Если бы не смелость и отвага Никиты Дмитриевича, который вывез эту рукопись из Болгарии, ничего бы не состоялось. Николай Александров: А куда вывезена была эта рукопись? Екатерина Федорова: Он вывез ее в Лондон. И он предложил ее для того, чтобы российские филологи посмотрели и оценили этот текст. И как только он попал к нам в руки, мы увидели, что это выдающееся произведение. Роман искусно построен. И поэтому жанрово он многолик. С одной стороны, это, бесспорно, мемуары, опирающиеся на дневниковые записи. Николай Александров: А дневники Веры Дмитриевны сохранились? Екатерина Федорова: Нет. Дневники не сохранились. Сохранилась рукопись на русском языке. Причем, это старинная машинопись с ятью, с точкой и со вставками рукой Веры Дмитриевны. Николай Александров: То есть с 1923 года Вера Дмитриевна печатала или кто-то печатал? Екатерина Федорова: Кто-то, наверное, печатал по ее заказу, а она правила рукопись. Николай Александров: Правки сохранились? Екатерина Федорова: Правки сохранились. И в данном издании мы абсолютно все их учители, до мельчайших подробностей. Такова была наша задача. Научное издание, комментированное издание этого ценнейшего текста. И вот, что касается художественных приемов. Единственный художественный прием, который себе позволила Вера Дмитриевна – это сама структура романа. Она лила его, как колокол. Он построен как жанр путевых заметок и как жанр хождений к святым местам, и символический смысл того еще… Душа-странница, которая ищет себе пристанище. И он полифоничен. Начинается все со ступени личных страданий, а потом страдания все ширятся, ширятся. И героиня, а вместе с ней и весь народ, проходят ступени ада. И это своего рода бег, так же как и булгаковский «Бег», и это своего рода «Тихий Дон», только сквозь призму женского взгляда, единственный роман-эпопея, и это единственный такой документальный роман-эпопея о том, что аристократия пережила в эти времена. Николай Александров: Соотношение исторического и вымышленного. Один очень простой вопрос: подлинные ли имена в этой книге даны, или нет, или есть придуманные персонажи? Как устроена сама система персонажей? И я уже отчасти отвечаю на этот вопрос. Видимо, в связи с этим были трудности комментирования? Екатерина Федорова: На самом деле ни одного вымышленного персонажа нет. Все действительные. Но некоторые под псевдонимами. Почему? Вера Дмитриевна прозорливо полагала, что волны террора не закончены. Она боялась мести советской власти персонажам романа. Поэтому зашифровала не из эстетических, не из художественных задач, а боясь за этих людей. Поэтому Буневы – это на самом деле Бунины. Николай Александров: Кстати, как? Если мы уж об этом заговорили, я понимаю, что это связано с уже предреволюционными и революционными событиями. Каким образом Бунины связаны с Лобановыми-Ростовскими и сама Вера Дмитриевна? Екатерина Федорова: Они связаны очень близко. Их имения были рядом. Евгений, старший брат Ивана Алексеевича Бунина, был вообще ближайшим другом князя Ивана Николаевича. И сам писатель тоже заезжал к Лобановым. И мы знаем, что у Бунина есть рассказ о Лобановой-Ростовской, родственнице Ивана Николаевича. Они очень тесно были связаны, живя в Ефремовском уезде Тульской губернии – как хозяева, как помещики, как дворянский круг. Зашифрованные имена родственников Веры Дмитриевны по материнской линии князей Кропоткиных, князей Лопухиных. Имя матери, которая восходит к военному министру при Екатерине II де Траверсе, который был по происхождению французом, бежал из Франции и очень высоко поднялся по карьерной лестнице в России на службе при Екатерине. Не все псевдонимы расшифрованы. Николай Александров: Я так понимаю, что мы уже об этом отчасти говорили. Имена старцев тоже не все даны в подлинности? Екатерина Федорова: Амвросий Оптинский – подлинный, Варсонофий Оптинский – подлинный. Имя кого мы не знаем? Главного старца. А, впрочем, может быть, мы его знаем. Принцип Веры Дмитриевны такой: имена подлинные, если люди умерли. Но она, правда, ставит звездочку около подлинных имен. Около Болящего Иоанна звездочки нету, но, может быть, она забыла. Это дело дальнейшего изучения. Я сейчас связалась с лебедянскими краеведами, они очень заинтересовались. Они говорят, что да, был крестьянин, который пророчествовал и который жил в монастыре близ Лебедяни. У него была голова огромной величины, раздутая водянкой, но меж тем к нему шел толпами народ. Он умер в 1922 году. Это реальный скрытый старец, тайно живущий и тайно помогающий людям, диктующий свои письма, как действовать дальше. Он, в частности, между прочим, считал, что не все Романовы были расстреляны, и об этом сообщил Вере Дмитриевне. Николай Александров: Кать, огромное спасибо за эту встречу, этот разговор. И я понимаю, что публикация этих двух томов – лишь начало такого действительно серьезного исследования, которое дополняет огромный пласт мемуарной литературы, открывшейся, в частности, в недавнее время, связанный с трагическими событиями начала XX века. И, в общем, это начало исследований. И я думаю, что, наверное, это, в частности, сподвигнет многих филологов и историков обратиться к этой книге. Спасибо. Екатерина Федорова: Спасибо вам, Николай Дмитриевич.