Николай Александров: Здравствуйте! Это программа «Фигура речи». И, как всегда, в самом начале – небольшой обзор книг. Первая книга, которую мне бы хотелось представить, – книга итальянского астрофизика, которая называется «Срок времени». А самого астрофизика зовут Карло Ровелли. Издательство «Корпус». Совершенно замечательная книга, поскольку она, с одной стороны, достаточно специальная – все-таки Карло Ровелли действительно настоящий ученый и пишет о серьезных проблемах. А с другой стороны, эта книга вполне обращена к широкой аудитории, поскольку она показывает, насколько наши обычные, обывательские представления о времени отличаются от современных научных представлений, о том, что такое время, пространство, гравитация и так далее, и так далее. Иными словами, вот эта разница между сегодняшней наукой и нашим обычным, инерционным, традиционным взглядом на мир в этой книге выражена достаточно ясно. Еще одна книга в жанре нон-фикшн, но уже совершенно иного характера. Зарина Асфари, «Быть гением» – так называется эта книжка. Посвящена она самым разным художникам. Причем выбор этот довольно субъективный, поскольку здесь есть и представители экспрессионизма, и импрессионизма, есть и классики безусловные. Но любопытен здесь подход. Я бы назвал эту книгу абсолютно субъективной – чего автор не стесняется, а всячески подчеркивает. Говоря о ван Гоге или Климте, автор в первую очередь говорит о своем собственном представлении и через это собственное представление, свое восприятие художника пытается убедить читателя в оригинальности того или иного мастера. Еще одна книга из достаточно теперь уже популярной серии издательства Republic Classic, которая называется «Лекции PRO». Выходило довольно много книжек, о некоторых мы еще будем говорить. Ну а в данном случае это небольшая книга Александра Маркова «Красота. Концепт. Катарсис. Четыре лекции по теории искусства». В этой серии выходят именно лекции, иногда, по сути дела, лишь чуть-чуть отредактированные, но очень напоминающие стенограмму или студенческий конспект – правда, подробный, разумеется. Но вот этот устный характер изложения той или иной темы постоянно чувствуется. Ну а в данном случае речь идет об искусстве как таковом, о важных определениях в рамках этого разговора. Собственно, некоторые из главных понятий, из главных категорий выражены и даны уже на обложке: красота, концепт, катарсис. Любопытно здесь, что Александр Марков обращается, во всяком случае в первых лекциях, прежде всего к античному опыту. И это напоминания о том, что такое собственно риторика или, например, что такое катарсис, или что такое жанр трагедии или комедии, причем достаточно популярные и достаточно просто выраженные. С моей точки зрения, это достоинство этой книги. Впрочем, нужно учитывать, что это не научная монография, а все-таки лекции. И еще о двух книгах мне хотелось бы сегодня поговорить уже более подробно. Это книги Игоря Николаевич Сухих. «Русская литература для всех: от Гоголя до Чехова» – это одна книга. А вторая книга того же самого автора – «Проблемы поэтики Чехова». Ну, учитывая чеховский юбилей в этом году, я думаю, что разговор об этой книге тем более уникален. А Игорь Николаевич сегодня у нас в гостях. Здравствуйте, Игорь Николаевич. Игорь Сухих: Добрый день, Николай. Николай Александров: А начнем мы с «Русской литературы для всех». Тем более, как я понимаю, эта книга – часть довольно большого проекта, которым вы занимались в последние годы, который охватывает, с одной стороны, историю русской литературы XIX и XX веков; а с другой стороны, еще одна книга, которая тоже обращена к широкой аудитории, это теория литературы. Давайте начнем с истории. Что такое собственно «Русская литература для всех»? На кого эта книга ориентирована? Игорь Сухих: Спасибо за вопрос. Это очень важно для того, чтобы обозначить логику и сюжет, связанный с этой книгой. Дело в том, что трехтомник, который называется «Русская литература для всех» и который выпускает издательство «Азбука», – это школьный учебник. Это учебник, официально утвержденный, к счастью, до сих пор входящий в министерские списки и доступный к изучению, доступный к использованию в любой точке Российской Федерации. Но поскольку, как вы знаете, в любом книжном магазине учебники находятся где-то отдельно в подвале, и как раз туда обращаются чаще всего только перед началом учебного года, мне было жалко… Вот я написал учебник, могу сказать, которого, наверное, по одному критерию никогда не было. Сначала большинство глав этого даже не учебника, а учебников для старших классов печатались в журналах – в «Звезде» и в «Неве». Причем не по моей инициативе, а просто знакомый редактор журнала, посмотрев на этот текст, сказал: «Ну, это интересно, мы будем это печатать». Поэтому история этой книги складывается… сюжет, связанный с этой книгой, складывается из трех частей. Были журнальные публикации, которые потом превратились в утвержденный учебник. Но потом мне стало жалко, если это будет замкнуто только в таком школьном пространстве. Я переработал эти книги, предложил с согласия первого издательства это издательству «Лениздат». И так появился этот трехтомник, который фактически представляет, как мне кажется, такую книгу для чтения или, если хотите, такой филологический роман, начинающийся (первый том) со «Слова о полку Игореве», а оканчивающийся, как можно догадаться… Вот я бы спросил у зрителей: каким из современных (ну, относительно современных) авторов вы закончили школьную историю литературы? У меня это, очевидно, Бродский. И что менее очевидно – это Сергей Довлатов. Николай Александров: Ну, Сергей Довлатов – для меня абсолютно понятно, почему это имя будет вами произнесено. Хотя бы потому, что целый ряд работ посвящен этому автору. Игорь Сухих: Абсолютно верно. И вот этот сюжет моей работы закончился недавно (может быть, вы представляли эту книгу, я не знаю), закончился пятитомником Сергея Довлатова, выпущенным в конце прошло года. И думаю, что на ближайшее время это будет самое полное собрание Довлатова, он представляет весь корпус довлатовских текстов, потому что это все, что разрешили печатать наследники. Николай Александров: Давайте все-таки еще несколько слов скажем об учебнике. С вашей точки зрения, в чем отличие вашего учебника от тех историй русской литературы, я уж не говорю о школьных пособиях, которые существовали в советскую эпоху и которые существуют сейчас? Игорь Сухих: На эту тему у меня есть, как говорила Ахматова, тоже пластинка. Учебник строится на трех «С»: содержание, структура и стиль. С содержанием экспериментировать было достаточно сложно, потому что оно задано стандартами программы. А со структурой как раз… Структура этих учебников, этих книг заключается в том, что здесь, с одной стороны, дается очень важная для меня историко-литературная подкладка или цепочка, каждый из периодов начинается с большой историко-литературной главы… прошу прощения, с исторической главы. Потому что мне кажется, что история, в том числе школьная история, – это слишком серьезное дело, чтобы отдавать его только историкам. Это такая моя версия исторического процесса, совпадающего с развитием литературы. Но дело в том, что учебник строится на трех уровнях. Отдельно излагается история. Затем речь идет об историко-литературных терминах и проблемах, вроде романтизма или модернизма. А затем идет конкретный разговор о конкретных авторах и произведениях. Причем для меня принципиальное отличие было от стандартного учебника в содержательной части. Традиционный учебник часто излагает, если речь идет о творчестве крупнейших классиков XIX и XX веков, излагает подробнее тексты, которые в школе не изучаются. Открыв любую главу любого учебника о Достоевском, вы увидите там две страницы, скажем, об «Идиоте», полстраницы о «Братьях Карамазовых» и так далее. При таком повороте, мне кажется, эта книга ничем не отличается от школьных пересказов, которые мы все вполне оправданно критикуем. Поэтому логика моя была в том, чтобы подробно рассказать о биографии, о судьбе писателя, а потом так же подробно рассказать о конкретном тексте, который текстуально, как говорят учителя и говорят филологи, изучается на уроке. Ну а если говорить о стиле, то все станет ясно, если вы откроете оглавление, скажем, этой книги и заглянете хоть раз. Вы видели что-то подобное в школьном учебнике? Николай Александров: Ну, я-то более или менее себе представляю. Вы имеете в виду, каким образом это подается, да? Игорь Сухих: Абсолютно верно. Стилистически это должно было быть не традиционным школьным учебником, который предполагается не для чтения, а для изучения. Николай Александров: «Гоголек: веселый меланхолик». Да? Игорь Сухих: Совершенно верно. Вот биография Гоголя излагается так. Николай Александров: Я подумал, что это об Андрее Белом. Игорь Сухих: Нет, ну дело в том, что… Николай Александров: Вы же знаете, что Вячеслав Иванов называл его Гогольком. Игорь Сухих: Абсолютно верно. Но это я применял потом к разговору о Зощенко, потому что в конечном счете и он ориентировал свое творчество на Гоголя. Но здесь эта формула ведь восходит к Пушкину. Просто идея еще была в том, чтобы некие понятные нам филологические концепции изложить на школьном уровне, поэтому формула эта восходит к Пушкину. Есть идея замечательного пушкиниста Вадима Вацуро, что как раз… Извините, наоборот. Формула восходит к Гоголю, но есть идея Вадима Вацуро, что Пушкин дал самоопределение, себя назвал веселым меланхоликом, но к Гоголю это замечательно подходит. И множество такого рода формул парадоксальных я пытался найти и использовать именно потому, что глубоко убежден, что история литературы и вообще филология должна быть не только серьезным, отчасти угрюмым научным знанием, но она должна быть веселой наукой. И еще об одной вещи, связанной… Николай Александров: Это просто определение философии, я понимаю. Игорь Сухих: Ну да. Но еще об одной вещи я хотел сказать, очень важной для меня. В этих книгах речь идет о тех острых филологических вопросах, которые обычно обсуждаются в профессиональной среде, но очень редко или почти никогда не выходили или выходят в таком скандальном варианте для общего обозрения. Скажем, в главе о Маяковском достаточно подробно рассказывается о тройственном союзе. Есть глава «Л.Ю.Б.» – то есть Лиля Юрьевна Брик. Николай Александров: То есть Брики и Маяковский? Игорь Сухих: Совершенно верно. В главе о Шолохове речь идет и о «шолоховском вопросе». Ну как можно его обойти? Николай Александров: «Тихий Дон» и Нобелевская премия. Игорь Сухих: Обычно авторы школьных учебников (и это более или менее очевидно) этот вопрос обходят. Мне кажется, что все, что связано с острыми проблемами истории нашей литературы, может быть достаточно корректно изложено и на этом уровне. Ну и последнее, может быть, самое любопытное. Поскольку первая часть этого учебника открывается главой о вечных образах, и там речь идет не только о русской литературе, но и о Гамлете, Дон-Кихоте, Дон-Жуане, между прочим, и, в том числе потому, что это входит в школьную программу, о царе Эдипе, то в первой книжке есть полстранички об эдиповом комплексе, не только об Эдипе. Это было довольно сложно. У нас были довольно сложные дискуссии с редактором о том, нужно или не нужно. Но проблема решается очень просто. Я сказал редактору: «Просто откройте «Яндекс» сейчас. Давайте сначала наберем «Эдип» и посмотрим количество упоминаний в Сети, в Инете, а потом – «эдипов комплекс». Мне кажется, об этом обо всем на школьном и популярном уровне тоже можно и нужно говорить. Николай Александров: Давайте в заключение скажем. Значит, структура каждой из глав – это сначала подробная биография автора, а затем подробный разбор… Игорь Сухих: …подробный разбор ключевого произведения этого автора, который существует на школьном уровне. Николай Александров: Еще один вопрос, который всегда возникает в учебниках, – периодизация. Каким образом, допустим, представлена периодизация XIX века? Это, кстати, любопытно, почему русская литература именно от Гоголя до Чехова. Гоголевский период русской литературы? Игорь Сухих: Не совсем. Вот этот второй том – в известной степени паллиатив, в известной степени компромисс. Это связано просто с объемом книги. На самом деле периодизация, с одной стороны, истории нашей литературы вполне традиционная изначально, потому что это как раз опирается на школьный курс литературы. Есть литература древняя (элементы, ее очень немного), XVIII век, XIX век и век XX. Но, с другой стороны, действительно, перед нами сейчас возникает проблема, прежде всего связанная с XIX веком: что делать, когда ленинская периодизация освободительного движения сегодня не работает? И здесь, в принципе, мне кажется, опыт старых гимназических учебников тоже оказывается очень полезным. В этих книгах популярных этого нет, а в школьном учебнике я придумал такие схемы, такие диаграммы: историческая синусоида века XIX и историческая кардиограмма века XX. Если спросить, то дальше могу сказать, чем, с моей точки зрения, синусоида отличается от кардиограммы. Поэтому история, общая история… то есть развитие русской истории XIX века очень просто, если мы посмотрим на эту схему: это два Николая и три Александра. Вот и весь XIX век. Если говорить о собственно истории литературы, то, здесь вы совершенно правы, это периодизация, которая лежит в основе серьезных научных исследований по истории литературы. Это Пушкинская эпоха, условно, Золотой век, Малый Золотой век. Это действительно гоголевское направление, натуральная школа и потом реалистический, миметический период развития русской литературы до 90-х годов. И потом эпоха русского модернизма. Причем для меня было очень важно опять-таки (и это тоже не совпадает с первичными представлениями, и не только школьными), что как раз последнюю – третью – эпоху XIX века нужно излагать по-особому. Не с Горького и Бунина ее нужно начинать, а ее нужно начинать с Андрея Белого, с Александра Блока. Ее нужно начинать с модернистов, которые… Николай Александров: А почему не с Мережковского и Гиппиус? Игорь Сухих: С Мережковского и Гиппиус, совершенно верно. То есть – с символистов и с тех, кто шел за ними, и именно потому, что они становятся новой доминантой литературного процесса. И если чуть раньше, скажем, какие-то такие предмодернистские тенденции воспринимаются на фоне развития миметической литературы (не знаю, какой-нибудь Фофанов воспринимается на фоне Фета), то позднее наоборот – проза и поэзия Бунина уже воспринимаются на фоне Блока и прозы Андрея Белого. Николай Александров: Игорь Николаевич, еще один вопрос, поскольку эта проблема не только в изучении литературы. Я имею в виду, что это проблема школьного знания вообще, и даже не только школьного знания, а на самом деле знания вузовского, если иметь в виду гуманитарные науки. Это касается и истории. И в еще большей степени, как ни странно, это касается литературы. Я имею в виду контекст мировой литературы и мировой истории. Насколько вы замыкаетесь собственно в России, с точки зрения литературы и с точки зрения истории? Ведь каждый из этих авторов существовал не только в русском контексте, но и в контексте, так скажем, интернациональном. Понятно, что эти контексты разные. Например, французский контекст. Но если говорить о Достоевском, то это не только французский контекст, а и Диккенс, например, который так на Достоевского повлиял, и так далее. Вот насколько вы учитываете этот аспект, что русская литература не замкнута в своих границах, а, может быть, именно в XIX, в начале XX века была, наоборот, наиболее открытой? Игорь Сухих: Совершенно верно. Это большая школьная проблема, которая на уровне, о котором мы говорим, на школьном уровне, не только не может быть решена, но, мне кажется, и очень условно поставлена. Значит, здесь есть несколько ограничений. Во-первых, ограничение чисто временное. В том, что мы называем основной школой, в средних классах, в школьной программе присутствует довольно много произведений мировой литературы, действительно, причем очень разной. Какие-нибудь хокку или рубаи появляются в одном классе… Николай Александров: Но это все без изучения форм. Игорь Сухих: Ну, безусловно. Есть сказки не только русские. Есть Экзюпери, есть Гофман и всякое прочее. Ведь как раз программа литературы… Наша беда в богатстве нашей литературы. Программа литературы старших классов устроена так, что впихнуть туда… Вот выбрасывать предлагают много, а впихнуть туда параллельно, скажем, с Достоевским Бальзака или кого-то еще практически невозможно. Поэтому контекст этот возникает, с одной стороны, только в самом начале и вот в каком повороте: когда речь идет о вечных образах, которые в значительной степени были присвоены русской литературой. Ведь есть не только шекспировский «Гамлет». Есть грандиозная история русского гамлетизма, куда включается, скажем, и «Герой нашего времени», и тургеневские персонажи, и отчасти чеховские. Это можно продлить и в литературу советской эпохи. Точно так же это касается Дон-Жуана на русский манер. То есть в таком повороте… Николай Александров: Ну, например, «Гамлет и Дон-Кихот» – это программная статья Тургенева. Игорь Сухих: Да, абсолютно верно. И она становится не только таким публицистическим высказыванием, но и становится художественным ориентиром. То есть большинство тургеневских героев легко раскладываются на лагеря гамлетов и донкихотов. Николай Александров: Ну а как понять, допустим, русскую физиологическую школу, если уж мы начинаем с Гоголя, без представления о том, что такое физиология? Игорь Сухих: Абсолютно верно. Ну, упомянуть про это можно, но где найти время и возможности, чтобы подробно, хотя бы с некоторой степенью подробности рассказать об этом на школьном уровне? Но проблема ведь еще как раз вот в чем. Знаете ли вы, предположим, какие-то серьезные работы любой эпохи, не научные статьи, а вот где выстроенная концепция этого взаимодействия, этого вечного воздействия литературы европейской? Николай Александров: Ну, отчасти любимый вами Томашевский этим занимался. Игорь Сухих: Да. Но это же опять конкретно. А вот сделать из этого концепцию… Скажем, у Дмитрия Мирского в этой его знаменитой «Истории литературы», которую он писал для английских студентов, много ли там английских параллелей? Хотя он писал это для английских студентов. Вот любопытно, что там есть тоже такого рода взгляд в сторону, есть такие набеги, но систематически вот эта линия взаимодействия тоже не выстраивается. Николай Александров: Придется брать какие-то специальные исследования. Игорь Сухих: Абсолютно верно. Николай Александров: Допустим, «Достоевский и французский бульварный роман». Игорь Сухих: То есть достаточно много специальных исследований, но систематического изложения затронутой вами проблемы, мне кажется, нет. И это дополнительная сложность, потому что все-таки нужно на что-то опираться в такого рода построении. Так что это действительно проблема, это ахиллесова пята, это белое пятно – как угодно. Николай Александров: Несколько слов об еще одной книге, которая здесь среди этих книг не присутствует, но о которой мне тоже хотелось спросить. Это «Теория литературы для всех», где вы уже выходите за некоторые исторические рамки, поскольку говорите об общих понятиях. Причем вы представляете в большей части, насколько я понимаю, русскую, российскую литературную традицию, не замыкаясь в рамках советской, разумеется, но тем не менее. Вот здесь для вас что было важно? И почему важен этот разговор? Почему нам нужно говорить о родах, жанрах, о поэтике, о поэтических тропах и так далее? Игорь Сухих: Спасибо, что вспомнили об этой книжке. Пока я ее воспринимаю как лебединую песню, как и этот трехтомник. Во-первых, легко догадаться, что это название издательское как раз – «Теория литературы для всех». В конечном счете вот эта книга уже вышла тремя изданиями, три тиража, поэтому успех этой книжки спровоцировал такой заголовок издательский. Мое заглавие там тоже есть. Называется это так – «Практическая поэтика». Версия вторая – «Структура и смысл». Для меня эта книга была неким очень важным отчетом на другом уровне. Изначально я это тоже воспринимал как учебник, причем учебник вузовский, учебник, который включается в традицию Томашевского, которого вы упоминали, но только старой его поэтики, формалистской поэтики, книг Юрия Михайлович Лотмана. Но меня всегда волновало и мне всегда хотелось, когда я сам был студентом, не то чтобы найти книгу, в которой все написано, но как-то проблему, которую я изучаю, представить в некой абсолютной систематичности. Поэтому все, что в этой книжке я написал (вот те, кто ее видел или могут увидеть), я могу сказать, что можно изложить на листе формата A4. Я пытался придумать структуру произведения, которую наглядно можно было бы изобразить. Положив перед собой лист формата A4, я могу последовательно пройти по всем уровням и прочитать общий курс теории литературы. Но кому это нужно? Изначально я уже сказал… В этой книжке есть такое тоже игровое предисловие. Там 333 слова, если я не ошибаюсь, во вступлении. То есть изначально воспринимал я это как учебник, но мне кажется, что это может быть полезно самым разным людям. Собственно, наверное, молодой писатель, который начинает что-то, может писать и о том, как птичка поет. Но если он захочет написать сонет или хокку, то он должен знать, что это такое. Ведь традиция хокку или хайку – это теперь не только японская, но и какая угодно традиция. Я тоже находил такие экзотические случаи, когда хокку переводились с белорусского на русский. То есть белорусский автор сочиняет в японском жанре, и это переводят на русский. Так что мне кажется, что этот опыт, вот такого рода рецензии были бы полезны, может быть, молодым писателям, учителям, ну и просто людям, которые заходят в магазин. Каждый из нас заходит в магазин и видит, что на полках что-то написано. Там же написано не только «Фантастика», а написано «Романы» или «Сентиментальные романы». В общем, надо объяснить человеку, чем просто роман отличается от сентиментального романа. То есть мне хотелось, чтобы эта книга была такой многоадресной. С другой стороны, опять-таки, если говорить о стиле, то это продолжение тех экспериментов, которые в этом трехтомнике предложены. Много таких вещей… Николай Александров: Я понимаю, вы попытались каким-то образом освежить. Игорь Сухих: Да. И теперь очень легко, даже в школьной аудитории, работать. Вот что такое «Курочка Ряба»? Это идеальный случай. Вот мы много рассуждаем о серьезном – о сюжете, о фабуле, о взаимоотношениях. Вот это идеальный случай фабульного построения. Это чистая фабула. Николай Александров: Не во всех вариантах, Игорь Николаевич, должен вам сказать. Игорь Сухих: Согласен. Николай Александров: Потому что существуют варианты этой сказки… Игорь Сухих: Абсолютно согласен. Но вот тот самый вариант, который знают… Николай Александров: Канонический. Игорь Сухих: …канонический, состоящий из пяти предложений, – это классический образец фабульного построения, это идеальная новелла. Вот многосложные такие новеллистические структуры можно свести к этому. Николай Александров: Я сейчас не буду приводить пример, один из вариантов «Курочки Рябы», который совершенно меняет сюжет. При том, что фабула вроде бы остается, сюжет приобретает совершенно иной вид. Игорь Сухих: Совершенно с этим согласен. Вот в том-то и дело, что мне нужен был такой идеальный вариант, который можно было бы показать: очень сложная вещь через очень простую структуру. Хотя, совершенно верно, это в известной степени такое обострение, это эксперимент. Естественно, при таком серьезном подходе меня можно скорректировать, меня можно опровергнуть Но было важно, что вот это… Я очень часто играю в аудиториях, причем в самых разных. Это со школьниками, с учителями. Мы вместе начинаем пересказывать «Курочку Рябу» – и получается, что аристотелевская фабульная пятичленка великолепно выстраивается на основании этого короткого текста. Николай Александров: Игорь Николаевич, огромное вам спасибо за беседу. Игорь Сухих: Спасибо, что пригласили. Николай Александров: Спасибо.