Николай Александров: Огромный редакторский опыт Леонида Бахнова, причем, в разных изданиях – как в газетах, так и в журналах, не может не вызывать уважения. Многие годы он проработал в журнале "Дружба народов". Кстати говоря, это едва ли не единственное издание, которое знакомило российского читателя с произведениями авторов союзных республик, а сегодня уже самостоятельных государств. О редакторской работе и о том, какова ситуация, в частности, и в тех странах, которые раньше были необыкновенно тесно связаны благодаря русской литературе и русскому языку, сегодня мы и поговорим. Леонид Бахнов – гость нашей программы. Леня, здравствуй. Леонид Бахнов: Да, здравствуй, Коля. Н.А.: Поговорим мы сегодня о редактуре и, разумеется, так или иначе коснемся литературного процесса в каких-то аспектах. Но начнем все-таки с этого. Я так понимаю, что большая часть твоей жизни так или иначе связана с редактированием текстов. И, в частности, художественных текстов. Л.Б.: Да. Но не только художественных. Потому что начинал я, пожалуй, с критических текстов, потому что работал я в литературке, слава тебе, господи. Где-то примерно год, когда она еще была. Это был 1973 год. Потом я ушел из журнала "Литературное обозрение", где проработал больше 10 лет. А потом уже работал почти 30 лет в журнале "Дружба народов" с самых перестроечных времен. Н.А.: На самом деле это же любопытная проблема. Что такое редактура статей, наверное, знает каждый, кто писал хотя бы какие-нибудь тексты. Причем, даже не обязательно гуманитарные. Понятно, что в любом случае тексты правятся. А чем отличается редактура публицистики, критики от редактуры художественных произведений? Есть принципиальная разница? Л.Б.: Конечно, есть принципиальная разница. Но дело в том, что надо смотреть на это дело исторически. В основном я работал, например, в "Общей газете" и так далее. Но, конечно, отличается, потому что, например, в 1970-е годы, в годы советской власти, застоя, вообще ведь работа редактора колоссально отличалась, и особенно по разделам публицистики, критики важно очень было, чтобы держать идеологическое ухо востро. Потому что была же цензура, был Главлит. Когда возвращают что-то из Главлита и начинают тебя терзать, это очень плохо. Поэтому редакторская работа заключалась в том, чтобы по возможности не было каких-то проблем. Ведь редакторы были разные. Были редакторы, которые старались "держать и не пущать", а были наоборот либеральные редакторы, которые, наоборот, хотели, чтобы что-то такое прошло, чтобы что-то было сказано, чтобы было сказано неглупо и так далее, и тому подобное. И поэтому приходилось "осовечивать" все, что было, может быть, сказано в современном другом ключе. Это была работа такая не дай бог. Но за этим очень следили. Надо было буквально стоять на ушах. По-моему, как раз в это время я и научился ими шевелить. Могу продемонстрировать, как это происходит. В общем, работать было очень и очень непросто. Хотя тот круг людей, с которыми я работал, и тот журнал "Литературное обозрение", если говорить о критике, я ей занимался в основном там, не говоря о том, что я писал, но это несколько разные вещи. Хотя когда пишешь и ты одновременно редактор, ты более-менее понимаешь, что можно и что нельзя. Уже самому приходилось наступать на горло собственной песне. Кстати, ребята у нас там собрались очень хорошие. Был даже такой уникальный коллектив: Андрей Немзер оттуда, Сережа Костырко, Володя Новиков. Н.А.: Ты имеешь в виду "Литературное обозрение"? Л.Б.: Я имею в виду именно "Литературное обозрение". Н.А.: Но это ведь довольно любопытный как раз пример того, как периферийные издания, которые не находились в поле всеобщего внимания и уж тем более пристального идеологического внимания, становились такой нишей для самовыражения. Л.Б.: Да, безусловно. Но дело в том, что, Коль, ты говоришь – периферийное издание. Если сейчас взять и сравнить тиражи, которые не у периферийных изданий, а, скажем, у изданий типа "Нового мира" или "Дружба народов", где я столько лет проработал, или того же "Знамени", то вполне периферийный журнал в 50 000 экземпляров, а поначалу кажется дальше больше, "Литературное обозрение". Просто для сравнения. Если сложить все тиражи, то, что мы сейчас называем "толстые журналы", которые на слуху, они, пожалуй, не достигнут одного тиража "Литературного обозрения". Так что, что такое периферия? И, кстати сказать, мы совершенно не считали этот журнал периферийным. Его читали, и в библиотеках его выписывали. Его читала интеллигенция. Я абсолютно точно знаю. Потому что все-таки сколько-то поездил от этого журнала по разным городам. Его читала интеллигенция в провинции. Я не говорю про столицы. Н.А.: Но в каком-то смысле это было новое слово. Ведь даже если вспоминать карьеру Андрея Семеновича Немзера, как критик с именем он заявил о себе именно там – в "Литобозе". Л.Б.: Да, безусловно. Причем, он пришел, когда уже у нас там коллектив более-менее сложился. То есть уже лет 7-8 этот журнал существовал. И сразу резко очень о себе заявил как хороший критик. Н.А.: Хорошо, это редактура советской эпохи, которая связана больше с таким идеологическим обрамлением текстов, чтобы, с одной стороны, они не потеряли какой-то своей человеческой, смысловой и интеллектуальной составляющей, а, с другой стороны, не вызывали претензии начальства. Л.Б.: Иногда вызывали, несмотря ни на что. Иногда надо было пробивать отдельных авторов, которые вызвали чем-то когда-то чье-то неудовольствие. Вот я расскажу совершенно смешную историю. Я в разных отделах работал, и был в том числе такой отдел, который назывался "Литература читателей". Отчасти он социологией чтения занимался, ну, много чем, связанным с процессом чтения, восприятия и так далее. Какие-то анкеты писателям. Помню, были такие разные анкеты. Я сейчас пытаюсь вспомнить. Да, это была анкета, я придумал такой заголовок, который потом очень широко распространился в разных местах. Это называлось "Наедине со всеми". Это были вопросы к писателям, как они себе представляют читателей, какое происходит общение и так далее, и тому подобное. Помню, Битов принес (тогда еще не было ни компьютеров, ничего) такие листочки, вот так вот скрученные, как папирус, сказал: "Вот вам мой роман-рулон". Я раскручивал и расклеивал. Был такой замечательный писатель – Феликс Кривин. Он совсем недавно умер в Израиле в конце прошлого года. И как-то к нему очень с опаской… Он был сатирик, юморист. Вообще он был мудрец по профессии. Я это называю "литературный мудрец". И чем-то он все время вызывал какое-то неудовольствие. И что-то по моей просьбе он для нас такое написал. И вот я прихожу к заведующей отделом, я был тогда просто старший редактор, выкладываю его текст. И она вычеркивает все, что только можно оттуда вычеркнуть. Он был человек остроумный. Я говорю: "А что же тогда мы печатаем?". "Сначала, - говорит она, - его надо легализовать". - "Что значит легализовать? Мы просто имя, что ли, напечатаем?". - "Нет. Пусть мы напечатаем его в таком виде, в котором сильно оцензурирован". Что такое телеграфный столб – это хорошо отредактированная сосна. "Давайте мы его сначала хорошенько отредактируем, напечатаем, таким образом легализуем, а в следующий раз он нам напишет что-нибудь смелое". В принципе это была идеология работы над критикой, публицистикой. Вот так вот. Что-то проскакивало, тем не менее. Н.А.: В общем, можно сказать, что редактура была отстаиванием жизни, чтобы не одни телеграфные столбы, а чтобы что-то более-менее зеленое и живое пробивалось. Л.Б.: Да, да, да. И были трупы. Все, что угодно, было. Были тяжело и легко раненые. По-всякому. Н.А.: А что изменилось, Леня? Ведь редактура в последние годы, видимо, качественно другая. Для себя как ты определяешь эту разницу? Хорошо, уже постидеологическая эпоха. Уже не нужно следить за свободой высказываний. Л.Б.: Я бы сказал так, что за свободой высказываний, конечно, следить не нужно, но многие думают, что не помешает. Потому что сейчас мы переходим вот к чему. В критике, пожалуй, не нужно. Но тут вопрос в том, что уже и критики частенько начинают следить за собой сами. Вот это вопрос на самом деле автоцензуры. И это очень даже сильно существует. И к тому же место критики как-то сильно вообще поменялось. Раньше мало-мальски что-то интересное долго обсасывали. Можно было год обсасывать один и тот же текст, например, Трифонова или кого-то еще. Сейчас такого нет. Но как бы и критика ушла немножко на задний или даже постзадний план. Ее довольно-таки мало все-таки, при всем при том, что и сейчас есть хорошие критики. Но ее довольно-таки мало читают. В основном все-таки читают глянцевую критику. Есть толстые журналы, где замечательные критики и старая школа типа Чупринин, Наталья Иванова и другие. Тот же Немзер, который, кстати сказать, сейчас уже отдыхает от критики, потому что он откликался на все, что только возможно. Существует Валерия Пустовая, Евгения Вежлян и так далее. Можно целый ряд составить из хороших критиков. Но, увы, вот это к большому сожалению становится некоторой литературной периферией. А, с другой стороны, есть "Фейсбук", есть такие социальные сети, где все-таки можно высказаться более или менее. Н.А.: А если говорить о редактировании, что такое сегодня редактирование текстов? Л.Б.: Я скажу, что такое редактирование текстов. Это, во-первых, проблема отбора. Потому что потрясающим образом журналам практически сейчас нечем платить. Многие не могут платить даже гонорары. А кое-кто не может платить даже зарплату сотрудникам. Это происходит от случая к случаю. Но при этом огромный поток рукописей, огромный самотек в редакции. Это первое. Отбор. Второе. Собственно говоря, это редактирование. Потому что очень многие тексты. Сейчас совершенно утрачено… Просто очень мало народу работает в редакциях сейчас. И одновременно и выбирать, и редактировать, и так далее, и тому подобное. Просто один человек не может с этим справиться. Этот момент есть. Еще, соответственно, есть разные журналы. У каждого журнала существует своя ниша. Есть журнал "Наш современник", есть журнал "Дружба народов", есть журнал "Новый мир" и есть журнал "Знамя". Понятно, какие тексты ты не будешь печатать. По большей части журнал "Наш современник" не будет печатать ничего из того, что долгое время печатал журнал "Дружба народов" и журнал "Знамя". Вот есть еще такой момент, естественно. И что сказать? Не так давно стал выходить такой журнал, называется "Этажи". Он российско-американский. Сейчас выходит и в бумажном варианте, и в электронном. Завоевывает очень хорошо себе популярность. Ко мне обратились с вопросом оттуда. Издатели, начиная издавать журнал, вдруг почувствовали, что слишком много друзей вокруг. Отказывать – значит ссориться. Стали обращаться к редакторам журналов: "Как вы решаете эту проблему? Как вы кого-то печатаете, при этом умудряетесь не ссориться, или наоборот умудряетесь ссориться?". Я ответил на этот вопрос каким-то образом. Но интересно, что он просто такой вопрос возникает. Н.А.: Леня, но "Дружба народов", если уж говорить о специфике этого журнала, в отличие от других журналов… Хотя понятно, что произведения авторов из союзных республик появлялись не только в "Дружбе народов". Но в принципе "Дружба народов" в общем монополизирована. Л.Б.: Они уже не союзные республики. Они уже самостоятельные страны. Н.А.: Если обращаться к советскому времени, это союзные республики. Сейчас это уже самостоятельные государства. Но суть ведь в том, что наверняка редактирование этих текстов, переведенных на русский язык, представляло совершенно иного рода работу. Это даже не журнал "Иностранная литература" все-таки. Л.Б.: О, да. Очень многие тексты приходилось просто буквально переписывать. Сейчас, постольку поскольку даже притом, что был очень сильно развитый институт переводчиков, но при этом многие тексты приходилось переписывать, безусловно. Сейчас, постольку поскольку очень мало вообще информации о том, что происходит в республиках, и даже если ты что-то слышал, что что-то там написано интересное, то вопрос с переводом стоит, и ты ничего не можешь сделать. Потому что найти переводчика очень трудно. И именно поэтому, а, может быть, потому что просто профессия писателя сейчас ничего не значит, ничего не стоит, и дворник может быть интереснее, чем писатель, и стоять в общественной иерархии выше (по крайней мере, он зарабатывает деньги своим трудом, а писатель часто не может), по этой причине, может быть, стало меньше национальных писателей. И по большей части то, что мы печатаем, мы печатаем какие-то русские тексты, написанные изначально на русском языке. Н.А.: Но, тем не менее, связи остаются. Л.Б.: Собственно, и в прежние времена. Вы думаете что? Над Чингизом Айтматовым не приходилось работать? Ого-го. Или такие поэты, как Расул Гамзатов и так далее. И многие действительно были сделаны переводчиками реально. Наумом Гребневым, Тарковским Арсением Александровичем, Давидом Самойловым, Левитанским. Да практически всех поэтов, которых мы сейчас прекрасно знаем и помним, практически все они занимались переводами. Арсений Александрович Тарковский, который выдавал замечательные переводы, он же писал, это его известные строки: "Ах, восточные переводы! Как болит от вас голова!". Но для чего это делалось? Для того, чтобы иметь возможность писать собственные стихи. И между тем (одновременно никогда не убивается один заяц в этом смысле) они же классно переводили. И они давали жизнь. Не обязательно они придумывали поэтов, а давали жизнь тому, что есть, то, что реально написано. То есть жизнь на русском языке. Н.А.: Тем не менее, несмотря на то, что это действительно уже самостоятельные государства и самостоятельные литературы, если иметь в виду прибалтийские страны, или Армения и Грузия с мощными авторами. Еще до недавнего времени имя Амирэджиби знали практически все. Л.Б.: Я надеюсь, что и сейчас его все-таки знают. Н.А.: Я так понимаю, что связи не теряются. Все-таки есть какие-то взаимные усилия, взаимное обогащение. Вот Казахстан, наиболее русскоязычная из стран, если так говорить. И, может быть, даже более русскоязычно ориентированная, нежели Армения, Грузия. Л.Б.: Конечно, она исторически русско-ориентирована. Хотя я скажу так. Что связи, например, с Арменией оставались и остаются. Дело в том, что там существуют сейчас замечательные поэты. И, конечно, существование журнала, его функционирование, его доброе имя и все такое прочее – это, конечно, результат человеческих связей в первую очередь. Если говорить об Армении, то это был Грант Матевосян, которого переводила Анаит Баяндур, в переводах которой мы знаем всего Гранта. И я не скажу, что она сделала его. Он был изначально мощный писатель. Но сейчас, когда его уже нет и ее уже нет, кто-то пытается переводить его тексты – не получается. Нужна та интонация. Теперь что касается Казахстана. Как раз очень хорошо, Коль, что ты на это дело навел. Совсем недавно, буквально неделю назад, я оттуда приехал. Уже в четвертый раз я там провожу мастер-классы. Началось это 8 лет назад. Там существует такая "Открытая литературная школа". Раньше, до того как она открылась, было такое общество "Мусагет", которое придумало и которое продвигало… Была такая Ольга Маркова, замечательная женщина, очень энергичная, неплохой прозаик. Вот она вокруг себя собрала людей. Увы, ее не стало. И вот через некоторое время эту роль на себя взял очень хороший прозаик, которого я много-много печатал в "Дружбе народов". Он стал лауреатом первой русской премии. То есть это был 2005 год. Он взял на себя это дело. Организовал эту школу. И стал приглашать туда. Довольно много, регулярно он приглашает каких-то писателей, чтобы вели мастер-класс, чтобы это все поддерживать. Но я что хочу сказать? Что, по-моему, я оказался единственным человеком, который там бывает регулярно. И у меня возможность смотреть и видеть развитие одних и тех же людей. Я читал 3 года назад и читаю сейчас. Н.А.: Леня, спасибо огромное за беседу. Л.Б.: Коля, спасибо, что пригласил.