Николай Александров: В декабре 1935 года из Сочи слепого и парализованного Николая Островского привозят в Москву, где ему дают квартиру в 14 доме на Тверской улице, на углу Козицкого переулка и Тверской. Впрочем, три дня Островский продолжает находиться в этом специальном вагоне, пока в квартире не будет все устроено. За этим следит председатель Моссовета Булганин. Наконец, на специальной машине его привозят в эту квартиру, которая стала его последним пристанищем. В начале XIX века этот дом принадлежал князю Белосельскому-Белозерскому. В 20-е годы одна из его дочерей, Зинаида Александровна, вышедшая замуж за дипломата Никиту Сергеевича Волконского, приезжает в Москву. Была она женщиной необыкновенно образованной, знала французский, итальянский, английский, древние языки. И сначала, вернувшись из-за границы, поселилась в Петербурге. Но столица ее не устроила. Она увлеклась русской древностью. Написала, например, повесть (правда, на французском языке), которая называется «Сказание об Ольге» (о княгине Ольге). И перебралась из Петербурга в первопрестольную. Дом Зинаиды Александровны Волконской становится одним из самых блестящих московских салонов первой трети XIX века. Сюда приходят Пушкин, Веневитинов, Адам Мицкевич и многие другие писатели, художники и композиторы. В 1839 году Зинаида Александровна уезжает из России в Италию, поселяется в Риме. Ее загородная вилла становится настоящим культурным центром. Сюда приезжают многие писатели, художники: Гоголь, Александр Иванов, Карл Брюллов. В конце жизни Зинаида Александровна увлеклась мистическими настроениями. Она перешла в католичество. Местные жители относились к ней с необыкновенным почтением, называли «блаженной». По одной из легенд, Зинаида Александровна, которая умерла от простуды, умерла из-за того, что отдала свое пальто встречной нищенке. А загородная вилла Зинаиды Александровны Волконской в Риме существует и до сих пор. Книга, которая вышла в редакции Елены Шубиной в издательстве «АСТ» - Марина Степнова «Сад». Так называется этот роман. И об этой книжке мы и будем говорить с Мариной. Здравствуйте, Марина. Марина Степнова: Здравствуйте. Николай Александров: Во-первых, я вас поздравляю с тем, что вышел роман. Марина Степнова: Спасибо. Николай Александров: После «Женщин Лазаря» и «Безбожного переулка» это третий, да? Марина Степнова: Четвертый. Есть еще самый-самый первый. Николай Александров: Самый-самый первый. Но тем не менее. В этом романе вы обращаетесь к ХХ веку. Насколько это было сознательно вообще? Марина Степнова: Да, я была в здравом уме и в твердой памяти, когда выбирала XIX век. Сразу по нескольким причинам. Я очень такой автор-тянучка. Я очень подолгу пишу свои тексты. И знаю это. Корю себя, конечно, но все без толку. Поэтому я стараюсь для романа самонадеянно выбирать темы и периоды, про которые я мало что знаю либо не знаю совсем ничего, чтобы мне было в пути интересно. Николай Александров: То есть, условно говоря, вы самостоятельно решили исследовать вторую половину XIX века. Марина Степнова: Абсолютно верно. Я была специалистом по XVIII веку. Николай Александров: О Сумарокове у вас была работа. Марина Степнова: Я люблю и понимаю XVIII век. Неплохо в нем ориентируюсь. Николай Александров: То есть Матвей Комаров вам близок должен быть? Марина Степнова: Да. Хотя у меня была немножко другая точка приложения. А про XIX век я знала примерно как… Я его проходила, изучала. Как выяснилось, при ближайшем подходе к материалу это более чем недостаточно. И наши представления о XIX веке покоятся в основном на русских классических романах XIX века. Николай Александров: А вы цитируете «Войну и мир», вернее, представляете… Анна Каренина… Марина Степнова: Кого только я ни цитирую. Понимаю, что усадебный роман XIX века – он весь из русской литературы XIX века вышел, они практически равны. И, конечно, я не могла не поиграть в это. Глупо было делать вид, что я первая взялась писать роман XIX века. Николай Александров: Марина, сразу хочу задать вопрос. Поскольку мы говорим о XIX веке, почему вдруг буквально на первых страницах повествования появляется цитата из Мандельштама «Россия, Лето, Лорелея»? Марина Степнова: Да, из «Декабриста». Понимаете, если бы я сейчас… Николай Александров: Это внутри повествования, которое вроде бы погружено в XIX век. Марина Степнова: Абсолютно. Я постаралась как можно раньше дать читателю понять, начиная даже еще не с мандельштамовской цитаты, а с эпиграфа, что перед ним не настоящий классический роман, что это игра. Николай Александров: То есть это все-таки не XIX век? Марина Степнова: Это притворство, да. Я приглашаю его в эту игру. Я показываю ему, что это большая иллюзия. На самом деле передо мной и стояла такая задача – написать абсолютно современный роман в одеждах романа исторического. Николай Александров: Отсюда один из главных моих вопросов. Понятно, что в истории XIX века, помимо того что это время, когда формировалась русская романная традиция, русский большой роман. А, собственно, вы упомянули дворянскую усадьбу, с которой непосредственно повествование связано… Понятно, что представители XIX века привлекают с разных точек зрения. Эта программа начиналась с небольшого рассказа о Зинаиде Александровны Волконской, урожденной Белосельской-Белозерской. А в своей книге вы обращаетесь к не менее знаменитому, знатному княжескому роду Барятинских. Насколько вы были погружены в изучение этой семьи? На самом деле вы только одну частичку этой фамилии берете. Марина Степнова: На самом деле у меня не Барятинские, а Борятинские. Николай Александров: Тем не менее, Анатолий Владимирович, Надежда Александровна. Марина Степнова: Это только имена. На самом деле их реальные биографии, даже время жизней отличаются от того времени, в котором течет роман, от того промежутка. Я взяла имена, потому что художественный вымысел позволяет автору воротить все, что угодно. Там есть обстоятельства жизни нескольких других представителей рода Барятинских. Очень точечно. Все остальное абсолютно сочинено. Кроме того, что одна из усадеб Барятинских действительно была в Анне. И мне важно было сохранить Воронежскую губернию по многим причинам. Так что Борятинские – мои ненастоящие. Николай Александров: То есть Болконский/Волконский, вы в это играете? Марина Степнова: Абсолютно верно. Николай Александров: Но у Льва Николаевича гораздо ближе к представителям, даже к прототипам, на которых он опирался. Марина Степнова: Здесь нету ни внешнего сходства, ни биографического. Или почти нету. Мне не нужна была подлинная история этого славного и прекрасного рода, да? Мне нужна была моя история. Но для этой истории очень важно, чтобы семья принадлежала к большому свету, была очень богата, очень родовита. Таких семей было мало. Порядка 1% дворянских семей действительно обладали таким состоянием, таким весом в обществе, таким масштабом в пределах России. Все остальные, в общем, уже… Николай Александров: А судьба в особенности Надежды Александровны насколько вас интересовали? Насколько вас захватила? Марина Степнова: Там потрясающая и очень трагическая история с совершенно мученической смертью. Да, я знаю, конечно, ее биографию. Все действие в моей книге происходит гораздо раньше, до. Там первое десятилетие XX века и самый конец XIX. У меня в книжке действие начинается в 1860-х. Николай Александров: У вас она не доживает до 1920 года. Марина Степнова: Нет, конечно. Николай Александров: Она, уже парализованная, была расстреляна в Ялте. Марина Степнова: Была расстреляна вместе с беременной невесткой. Совершенно невозможная людоедская история. Книжка моя вся не об этом. Вся эта книга – только предчувствие того, что буря скоро грянет. У меня действие начинается в 1860-е годы и заканчивается в 1870-е. Николай Александров: Появляется еще целый ряд персонажей. Некоторые, может быть, более загадочные для читателя вроде немца-врача, который сразу же связывается в сознании читателя, который любит XIX век, с рассказом об этих замечательных, в частности, земских врачах. Это чуть-чуть… На самом деле да. Как раз тот период после александровских реформ. Появляются, кстати говоря, и вполне реальные имена врачей вроде Мудрова… Мудрова знают по крайней мере поклонники Пушкина. Марина Степнова: И Бланка тоже. Николай Александров: Бланк немного с другой стороны. Марина Степнова: Да, Мудров был семейным врачом. Николай Александров: Но и здесь же появляется неожиданно, причем как будто на втором плане, Александр Ульянов. А это вам зачем было нужно. Марина Степнова: Ну, правда, здесь главные герои вымышлены абсолютно вспомогательно. И практически все исторические личности. Другое дело, что они, конечно, действуют в системе координат романа, а не так, как действовали в реальной жизни. Саша Ульянов совершенно неожиданно стал одним из главных и любимых для меня героев. Получилось это практически случайно. Я впервые в жизни попала в Ульяновск. Где-то, наверное, лет 6 или 5 назад. И увидела эти музеизированные абсолютно улицы, застывшие… Николай Александров: В самом музее были? В этом мемориале. Марина Степнова: Нет. Я была в доме-музее Ульяновых. Это совершенно другое дело. То есть меня как раз постканонизация не интересовали. Но улица, на которой семья Ульяновых жила и которая в 20-е годы была просто как янтарь, погружена в некий исторический кокон, которая выглядит сейчас точно так же, как она выглядела в конце XIX века, вплоть до каланчи, до каждой лавки, я просто обомлела. Мне обычно приходится напрягать воображение, чтоб вот такое устроить. А тут я стояла на каждой улице и буквально каждый столб перецеловала и обняла. Тогда вообще ничто не предвещало совершенно. Я сама себе сказала: «Хочу, чтоб у меня в романе был Симбирск». Ну что Симбирск? Симбирск того периоды – это, безусловно, Ульяновы. Владимир меня абсолютно не интересовал. О Ленине, я считаю, долго никому ничего не нужно. Да и по возрасту мне Владимир Ильич не подходил никак. А вот Саша – да. Я практически сразу обнаружила, что мы ничего про него не знаем. От него почти ничего не осталось. Он стал святым, до того как мы что-то узнали про него как про человека. Вот «тебе кашу с маслом или с молоком?» – «Я как Саша». И «мы пойдем другим путем». Больше ничего. И вот я очень азартно и долго копалась в материалах. Кое-что… Николай Александров: Еще просьба о помиловании. Все-таки известная… Марина Степнова: Это крохи по сравнению с его жизнью. Например, когда я стала копаться и выяснять, обнаружилось, что он ни да не интересовался политикой. Совсем вообще. Николай Александров: Биолог по сути дела? Марина Степнова: Блестящий ученый. Мы потеряли большого ученого. Причем, который Менделееву был учителем, который сокрушался чрезвычайно. И вдруг произошло что-то, какая-то личная трагедия в его жизни. Есть только глухие отголоски в воспоминаниях сестры, которые выходили, по-моему, только в 1921 году и больше не переиздавались. Произошла какая-то трагедия. И он просто ударился, вмазался в этот терроризм. И было ясно, что они обречены абсолютно. И когда их задержали (и его товарищей), не все же были казнены. Все следователи отмечали в один голос, что он всех умолял: «Валите все на меня». Это было настоящее самоубийство. По какой-то причине для него невозможно было самоубийство истинное. Я очень его люблю. Под его речью в суде, я полагаю, у нас многие бы сейчас подписались под каждым словом. Это речь глубоко порядочного человека. Он никогда не был кровожадным. И попасть в эту ситуацию – что-то невероятное. И моя трактовка, конечно, абсолютно вымышленная. Но я полагаю, что я не очень далеко ушла от правды. Что-то произошло в его личной жизни, что заставило его вот таким образом уйти из жизни. Николай Александров: Борятинских с Ульяновым, так скажем, в вашем романе связывает еще один персонаж, с сербской фамилией – Радович. Это откуда взялось? Это что? Аллюзия на Инсарова. Что это? Марина Степнова: Это абсолютно вымышленный, да. Это такое странное несчастное существо, которого я очень жалею. Человек, раздавленный своим отцом. Причем, отец и не желал этого, и не заметил. Это трус. Это мужчина-трус и мужчина-предатель. Жить мужчине и сейчас с такими качествами непросто. Социум все-таки требует от нас другого. В XIX веке это истинная катастрофа, когда все понятия о чести совершенно другие. Просто мне был интересен этот персонаж, как он справляется с тем, что он такой, что он совершает предательство за предательством и ошибку за ошибкой. И, тем не менее… Николай Александров: И в финале вы его награждаете свадьбой с героиней, которая, в общем, в центре повествования, да? Дочь Надежды Александровны… Марина Степнова: Сомнительная награда. Николай Александров: Почему? Марина Степнова: Потому что он женится… Николай Александров: Предав свою невесту, вы это имеете в виду? Марина Степнова: О, это не первое и не последнее предательство. Я думаю, вряд ли он это заметил, что он в очередной раз кого-то предал. Нет, он просто женился на женщине, которая привыкла повелевать, и им в том числе. А он такое существо слабое, ведомое. Мгновенно оказался у женщины не просто под каблуком. Он зависим от нее физически, материально. Чрезвычайно унизительная ситуация, из которой он как-то пытается выбраться, но довольно вяло. Так что, мне кажется, это не награда, а такая кара. В этом романе, помимо того, что понятно, что вы много усилий потратили на изображение усадьбы, дворянского аристократического быта, Симбирка, существует еще целый ряд эпизодов, которые, может быть, и отсылают в первую очередь к современности. Ну, изображение родов. Причем, достаточно натуралистичное. Вы на что-то опирались, кстати говоря, на историю акушерства хотя бы? Марина Степнова: Да, конечно, обязательно. Тем более роды там непростые. И надо было понимать, что доступно в ту секунду врачу, чем он, собственно, располагал. И как врач петербургский, так и Мезель, врач в тот момент земский. Я очень люблю медицину и историю медицины. Там все достоверно, вплоть до публикации в «Ланцете», все как оно есть. Арсенал был… Это сейчас кажется, что не велик. Нынешние врачи пользуются практически теми же методами. Только у них есть еще узи, возможность кровь перелить и так далее. А так акушерство как было одним из самых старых отраслей медицины, и, наверное, так это и осталось. Рожает все-таки в первую очередь сама женщина. Она делает это пока по старинке. Тут пока женщины не отвоевали себе новых прав. Николай Александров: Насколько это фантастично, что в 44 года в вашем романе… Потому что у реальной Надежды Александровны все было вполне канонично и по-другому. Даты, правда, совпадают. Первый ребенок действительно в 1970 году у нее появился. Насколько это реалистично для XIX века? Марина Степнова: Конечно. Рожали женщины и в 40, и за 40. Умирали, конечно, часто. Все зависело от того, какие роды по счету, насколько женщина крепкая, как ей повезет. Ведь умирали и 18-летние роженицы. То есть это был редкий случай. Это и сейчас роженица в 44 года – повод для врачей беспокоиться по многим медицинским причинам, которые часто не имеет смысла озвучивать. Это правда повод всегда для беспокойства. Все-таки роды – дело для молодых. Это физически тяжелая работа. И проще ее выполнять молодым женщинам во всех отношениях. Поэтому да, в 44 года в XIX веке – это был повод и для физического беспокойства всех вокруг (родит, не родит). И к тому же это был откровенно позор. Тут хвастаться было абсолютно нечем. Женщина с большого света, у которой дочь давно замужем, сын давно офицер – и вдруг она с пузом. Это что ж такое вообще? Стыд. Николай Александров: Марина, и центральная часть вашего романа посвящена дочери Надежды Александровны, вот этому самому позднему ребенку, которого она с таким большим трудом, можно сказать, находясь на грани смерти, все-таки рожает, производит на свет. И первые страницы, посвященные… производят впечатление, что сейчас начнется повествование об аутисте, которая не говорит вплоть до 5 лет и прочее. Вас интересовали эти детские странности, о которых, кстати говоря, много пишут и прочее? Марина Степнова: Я совершенно не хотела ребенка-аутиста. Нет. Это совсем другая книжка. Мне нужна была девочка, не такая как все. На самом деле вот такая ситуация, когда ребенок… Такая немота без глухоты. Когда ребенок подолгу не разговаривает. Она не такая уж редкость. И, кстати, то, что Мезель отдает девочку на конюшню, чтобы она заговорила, в Воронежской губернии так и делали. Если ребенок долго не говорил… Николай Александров: Отучали об обсценной лексики? Марина Степнова: Дворянских детей на конюшню не отдавали. Это крестьянских… Такие дети назывались немтыри. Их отдавали на конюшню. Они, как правило, действительно очень быстро и очень экспрессивно начинали разговаривать. И уже никто их от этого не отучал. Так они несли этот свет дальше в мир и в массы. Нет, мне нужна была девочка, которая не разговаривает из упрямства, которая не разговаривает, потому что не хочет, потому что каша не пригорала, потому что она видит и прекрасно понимает, что всем причиняет это боль и беспокойство, но все равно не говорит. Вот она такая с младенчества: «Хочу, как я хочу». Николай Александров: И она оказывается по существу таким если не камнем раздора, то тем зерном, которое по существу раскалывает семью, да? Потому что отец достаточно жесток в оценке своего ребенка. Марина Степнова: Современные-то отцы редко с достоинством переживают не такого, как у всех, ребенка, и очень многие уходят из семьи. Большинство отцов, когда с ребенком что-то не так, уходят из семьи, потому что сил не хватает это тащить, потому что у всех дети одинаковые, чудесные, бегают, говорят, «а мой не такой». И поскольку знак равенства между собой и ребенком ставится просто автоматически, как только ребенок рождается, то все. Николай Александров: А Владимира Анатольевича вы просто отпускаете, после того как ребенок родился. Я имею в виду вы как автор. Вам он становится неинтересен? Марина Степнова: Нет. Поскольку я рассчитываю все-таки на вторую книгу. Николай Александров: Вы рассчитываете? Марина Степнова: Я рассчитываю, да. Не продолжение, а просто второй роман. То все ружья, которые висят тут и не стреляют, они выстрелят там. Тут все развешано по стенам то, что должно… Николай Александров: То есть этот роман нужно воспринимать как первую часть или как некий приквел того, что будет происходить дальше, да? Марина Степнова: Я просто пример. Я не сравниваю себя с Алексеем Николаевичем. Как «Хождение по мукам». То есть это три романа. Можно прочитать их все три. А можно прочитать каждый по отдельности. Каждый по отдельности – тоже роман. Вот мне бы хотелось такую историю, когда сад бы существовал отдельно. Ну можно прочитать вторую книгу, не читая первой, и наоборот. Николай Александров: А вы уже начали писать вторую часть? Марина Степнова: Да. Николай Александров: А хронологическая последовательность будет сохраняться? Это что уже, конец XIX – начало XX века? Марина Степнова: Конец XIX – начало XX века, но я сделала довольно большой временной шаг. То есть это уже будет про совсем взрослую Тусю. Здесь же она девочка, только вышла замуж. Это уже будет взрослая Туся, взрослый Радович. И, конечно, я расскажу историю и князя. И Нюточка, которая исчезла в никуда, никуда не исчезла, естественно. Я просто в какой-то момент поняла, что я пишу этот роман почти 10 лет. И я даже буду писать, наверное, еще 10 лет. И надо поставить точку в тот момент, когда ее можно поставить, и молиться о том, чтобы написать вторую книгу. Николай Александров: Марина, вы уже знаете, как будет называться… Марина Степнова: Нет. Я никогда не знаю. Николай Александров: Тогда буду с нетерпением ждать второй части или некоторого продолжения «Сада» Марины Степновой. Вот такой роман-фантазия, с моей точки зрения, о XIX веке. Марина Степнова: Абсолютно верно. Николай Александров: Спасибо вам, Марина. Марина Степнова: Спасибо вам огромное. Спасибо. Николай Александров: Первая книга вышла в замечательном, во-первых, издании. Во-вторых, во всеми любимом проекте, который продолжает осуществляться, и, собственно, до сих пор благодаря, в частности, издательствам «Наука» и «Ладомир», это серия «Литературные памятники». И вот в этой серии вышла книга Матвея Комарова. Здесь два его произведения – «Ванька-Каин» и «Милорд Георг». Понятно, что, как все издания серии «Литературные памятники», здесь обширные примечания, обширные статьи, рассказывающие об этом удивительном писателе. О нем, кстати говоря, совсем немногое известно, если иметь в виду его биографию. Но его произведения на протяжении всего XIX века вплоть до начала XX пользовались необыкновенной популярностью. Можно сказать, что Матвей Комаров – один из самых читаемых авторов, а, может быть, и самый читаемый в России. «Ванька-Каин» - роман, посвященный московскому разбойнику, а затем полицейскому-дознавателю Ваньке-Каину. Написан он, разумеется, уже по тем материалам, которые сформировались к началу XIX века. Матвей Комаров просто это пересказал. И читается он сегодня с достаточным интересном, во всяком случае действие увлекает, поскольку биография главного героя более чем любопытна. Ну и еще один роман, который также был необыкновенно хорошо известен в XIX веке – это «Милорд Георг». Кстати говоря, именно его упоминает Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо», когда крестьянин Белинского и Гоголя, а не «милорда глупого» принесет с базара. Во всяком случае, такое погружение в XIX век, может быть, не слишком хорошо нам известный, что, в общем-то, довольно странно, учитывая, какой популярностью пользовался тогда Матвей Комаров. От истории к современности. Ксения Букша «Чуров и Чурбанов». Ксения Букша – известный петербургский автор, которого я очень люблю за необыкновенную экспрессивность и образность ее прозы, ее удивительного совершенно языка. «Чуров и Чурбанов» - вроде бы простая история о простых людях. Собственно, и фамилии, которые как будто бы синонимичны, дали название этому роману. Это вроде бы вполне обыкновенные и ординарные люди, связанные совершенно неожиданно в жизни довольно крепкими не отношениями именно, а связями. Жизнь одного оказывается тесным образом сплетена с жизнью другого. И вот эта вроде бы непритязательная история оказывается историей, которая открывает, если угодно, тайны взаимоотношений и то, как складывается человеческая судьба.