Николай Александров: Движение литературы, литературный процесс – это всегда игра текстов или игра с текстами. Один текст, будучи написан, затем цитируется другими авторами, иногда оказывается предметом пародирования. Романы известных писателей иногда имеют продолжение в творчестве совершенно иных авторов. И особенный случай – это продолжение незаконченного произведения. Причем надо сказать, что дописывали незаконченные произведения еще в Античности. Один из самых известных примеров – это роман Петрония «Сатирикон», который относится к I веку нашей эры. Рукопись была найдена в XV веке и впервые была опубликована в Милане. Затем в Лейдене были найдены еще фрагменты рукописи Петрония. И, наконец, в Падуе уже в конце XVII столетия был найден еще один список. А спустя буквально 20 лет после этой последней находки французский писатель Франсуа Нодо заявил, что он нашел полную рукопись «Сатирикона», и ее опубликовал. Это было его собственное продолжение недописанного – или не дошедшего до нас полностью – романа Петрония. Понятно, что продолжений с этого времени было множество. Можно вспомнить продолжение «Бравого солдата Швейка» или даже «Мертвых душ» Николая Васильевича Гоголя – версия уже XXI даже века или на рубеже XX и XXI столетий. Вот об одном дописанном романе сегодня мы и будем говорить. Роман Бориса Виана «Деваться некуда» вышел в издательстве «Поляндрия No Age». Совершенно удивительный роман автора «Пены дней». И неслучайно здесь на обложке, помимо Бориса Виана, для многих, может быть, загадочная аббревиатура – УЛИПО. Роман перевел один из лучших, если лучший переводчик с французского, если тем более иметь в виду литературу XX века, Валерий Кислов, который сегодня у нас в гостях. Валера, здравствуй. Я думаю, что для начала нужно сказать несколько слов о том, что это вообще за роман. Кстати, наверное, помимо Бориса Виана, могли бы быть и другие имена здесь. Я имею в виду даже не УЛИПО, а самого Бориса Виана. Валерий Кислов: Ну да. Ну, действительно, история очень забавная и интересная. Виан, когда печатался, начинал печататься под своей фамилией, его романы и плохо издавались, и не читались, и критика тоже их не очень жаловала. И тогда он решил написать, причем чуть ли не на спор с издателем d’Halluin (это издательство Scorpion, которое недолго просуществовало), роман якобы американского чернокожего писателя Вернона Салливана. Это была такая мистификация. Они придумали этого американца Вернона Салливана, и он написал роман в духе Генри Миллера. Николай Александров: Ух ты! Валерий Кислов: В духе нуара – с сексом, с насилием. Этот роман якобы не могли напечатать в Америке из-за проблемы расизма. Они его напечатали, роман стал бестселлером, стал дико скандальным, все стало прекрасно продаваться. Вслед за ним Виан написал еще три романа и рассказ, они были точно так же скандальные. В итоге творчество самого Виана отошло на второй план. Он был по-прежнему непопулярен, нечитаем. А вот это создало ему скандальную славу, которая немножко затмила его самого. Николай Александров: А популярность когда начинается у Виана? С «Пены дней»? Валерий Кислов: Нет. Николай Александров: Нет? Валерий Кислов: В конце 60-х. Вот студенты 68-го года, в мае, в Париже во время всех этих событий, они кроме Виана каким-то образом заново открыли. Оказалось, что это совершенно такой протестный писатель с духом молодости, задора, абсурда. И, начиная все 70-х годов, его начинают открывать. А сегодня он уже готовый классик. Николай Александров: Да. Валерий Кислов: Было 15 томов в издательстве Fayard. Пятнадцать томов. И сейчас, совсем недавно, в 2010 году, Gallimard издал двухтомник в «Плеяде». А «Плеяда» для французов – это уже живая классика. Николай Александров: Ну да. Ронсар и так далее. Просто уж скорее всего такие имена, что деваться некуда. Но ведь это тоже особенный роман, потому что… Ты упомянул Миллера, но здесь, в этом романе, миллеровского не чувствуется, это немножко другая история. Валерий Кислов: Да, история другая. Ну, во-первых, этот роман еще интересен тем, что его Виан не написал. Он написал только четыре главы, потом оставил их. И уже совсем недавно наследники вытащили эти четыре главы и предложили французской группе УЛИПО дописать роман, потому что вместе с четырьмя главами там был еще и синопсис, то, что Виан называл синопсисом. Это канва, резюме. Поэтому они, пользуясь этим резюме, на свой страх и риск дописали еще двенадцать глав, сопроводив комментариями. Поэтому я бы сказал, что здесь не только Борис Виан, а здесь еще Вернона Салливан (а это все-таки разные вещи) и УЛИПО. Поэтому, сколько человек работало над этой книгой, сосчитать невозможно. Николай Александров: Еще чуть-чуть о романе. Ведь это детектив по существу, да? Валерий Кислов: Да, «черный детектив». Николай Александров: И это тоже уже некоторая неожиданность. Или нет? Или игра в детектив вполне укладывается в это экспериментаторство? Потом мы скажем чуть-чуть о том, что такое собственно УЛИПО. Давай, может быть, с этого и начнем. Валерий Кислов: УЛИПО – это группа французских литераторов и математиков, которая была создана в 60-м году (а Виан умер в 59-м, год разницы), создана Раймоном Кено, французским писателем, и математиком Франсуа Ле Лионне. Они создали эту группу для того, чтобы, с одной стороны, каким-то образом оживить все риторические приемы, формальные приемы, которые существовали в литературе с Античности, и предложить новые риторические приемы, то есть строгие и жесткие, как они говорили, ограничения, для стимуляции литературного процесса. И OULIPO расшифровывается как Ouvroir de littérature potentielle – то есть Цех (или Мастерская) потенциальной литературы. А потенциальной почему? Потому что в языке все заложено, нужно просто уметь найти и построить, согласно правилам, сюжет. Николай Александров: Какие еще писатели были близки к этой группе? Можем ли мы назвать Жоржа Перека, например? Валерий Кислов: Да. Он был членом УЛИПО второй волны. И вот он как раз, может быть, наверное, самый яркий выразитель того, как можно строить по заранее заданным формальным рамкам. Николай Александров: Ну да, иногда можно. Если вспоминать какие-то примеры из античной литературы, то мы помним, что Сергей Довлатов в предложении не использовал слова, начинающиеся с одной буквы. Эксперименты у Жоржа Перека были, может быть, даже более радикальные, когда он просто какую-то букву не использовал в письме. Валерий Кислов: Ну да. Был такой поэт Дмитрий Авиалиани… Николай Александров: Ну да. Валерий Кислов: Вот это на самом деле куда ближе к Переку и к УЛИПО. Ну и потом, некоторые экзерсисы футуристов. У Хлебникова было некое стремление работать с корнями. Другое дело, что у футуристов не было этих математических строгих рамок. Николай Александров: Хотя, между прочим, если учитывать футурологические экзерсисы у самого Хлебникова, попытки выстроить через число и так далее, придумать или показать, как нумерология может раскрывать история, все-таки это тяготение к точным наукам было даже у него. Валерий Кислов: Да. Хлебников просто родился не вовремя и не там. Если бы он родился, скажем, в 30-е годы во Франции, то, вполне возможно, он был бы членом УЛИПО. Николай Александров: Но мы говорим об УЛИПО. И неслучайно ты сказал «вторая волна». Потому что этот роман дописывался спустя 50 лет, по существу, да? Валерий Кислов: Это уже третья волна, если не четвертая. Забавно, что эта группа существует до сих пор. Николай Александров: До сих пор, да? Валерий Кислов: Они собираются. Вот до пандемии они собирались раз в неделю в Публичной французской библиотеке. Это были бесплатные вечера. И они делились с публикой (а публики там приходило всегда много, и очень много молодежи) своими новыми наработками. Они издаются, публикуются. Кстати, Hervé Le Tellier (сейчас президент УЛИПО), он получил «Гонкура» последнего. Николай Александров: Да. Я, кстати, пропустил. Валерий Кислов: Аномалия. Николай Александров: То есть это до сих пор… Может быть, сегодня это уже не маргинальные писатели, но уже с некоторым именем, да? Или нет? Или это не совсем так? Валерий Кислов: У них есть имя, но сама тенденция все равно остается маргинальной. Сама тенденция остается маргинальной. Ну, понятно – почему. Потому что здесь прежде всего важна литературность, а не сюжет. Николай Александров: Валера, вот теперь мы подходим к проблемам, каким образом эту книжку представлять на русском языке. И это собственно проблема перевода. Что здесь было любопытно? Почему, с твоей точки зрения, этот роман нуждается в комментировании? Помимо того, что он был дописан. Здесь обширные комментарии, во-первых. И во-вторых, собственно проблема перевода. Я понимаю, что есть какие-то формальные вещи (но, может быть, не только формальные). Вот в чем была специфика твоей работы? Потому что она выглядит не просто как переводческая, а как филологически-исследовательская. Помимо собственно самого корпуса текста, здесь много всего есть, в этой небольшой книжке. Валерий Кислов: Ну, сложность прежде всего в этом соавторстве. Фактически мы переводим не одного автора, а шесть-семь авторов. И одно дело – здесь проявляется как-то Виан, с другой стороны – Салливан (в большей степени), а с третьей стороны – еще и УЛИПО. Николай Александров: То есть два лика Бориса Виана. Кстати, в языке они сильно отличаются? Валерий Кислов: Да, да, да. Николай Александров: Вот «Пена дней», допустим, и… Валерий Кислов: Да, да, да. Если Виан – он совершеннейший такой сюрреалист, ну, в общем, с абсурдом, иногда с черным абсурдом, то Салливан – он скорее рассказчик, рассказчик историй. А УЛИПО – это сплошные формальные экзерсисы и игра языком. Поэтому это три автора. УЛИПО и Виан, конечно, может быть, и соприкасаются. И даже УЛИПО говорило: «Если бы Виан прожил чуть-чуть подольше, он бы наверняка к нам вступил». Сложность, во-первых, в стилизации. С одной стороны, надо переводить, все-таки стилизуя под 50-е годы (а это 50-е годы), а с другой стороны – так, чтобы нафталином не пахло. А это всегда сложная задача. Сложность еще и, конечно, с УЛИПО, потому что все эти каламбуры – это очень нехорошо для переводчика. Это очень интересно, это очень увлекательно, но сидеть над этим часами, потому что нужно подгонять слова, подгонять буквы… В общем, это, ну да, задача непростая. Николай Александров: И здесь же еще обилие цитат, да? То есть это же роман, который вписан в контекст вообще литературы. Валерий Кислов: Да. Николай Александров: Насколько обязательно и необходимо для русского читателя? Я понимаю, что, наверное, для французов многие вещи очевидные звучат. А может быть, и нет. Мне трудно сказать. Валерий Кислов: Ну, желательно, конечно, все выискивать и вставлять. Здесь роман нашпигован цитатами из самого Виана. В каждой главе есть по одной, по две цитаты либо из романов Виана, либо из рассказов, либо из поэзии. Плюс еще другие какие-то цитаты – вообще из мировой литературы. Этим Перек, кстати, тоже славился. Может быть, русскоязычному читателю это ни о чем и не говорит, но мы же должны все равно это… Потому что если найдется один из тысячи, который вдруг угадает, то это же… Николай Александров: А французское издание тоже выходило с комментариями? Валерий Кислов: Да, да. Другое дело, что мы чуть-чуть дополнили эти комментарии и чуть-чуть их переработали (ну, с согласованием с УЛИПО, разумеется), потому что для русскоязычного читателя некоторые вещи нужно было чуть-чуть объяснить. В частности, было большое примечание относительно УЛИПО. Николай Александров: А читатель французский – в первую очередь французский – как воспринимает эту книгу? Как детектив? Или как некий артефакт предыдущей эпохи? Собственно сама реакция какая? Это литература-литература? Или… Валерий Кислов: Это, с одной стороны, литература. С другой стороны, это странный конструктор из истории литературы. То есть он уже, наверное, войдет в историю литературы как конструкт коллективного действия. Поэтому очень интересно, что остается от Виана, что остается от Салливана и как УЛИПО все это организовали. Николай Александров: УЛИПО (мы произносим это слово), в котором на самом деле объединены тоже разные авторы. И эти главы тоже не равнозначны, да? Потому что несколько же писателей. Валерий Кислов: Нет, они все-таки все это сбалансировали. Там четыре или пять человек работало над этой книгой, и каждый писал по две главы. А потом, при вычитке, все это как-то привели к единообразию. Николай Александров: С твоей точки зрения, эта книжка меняет представление о Борисе Виане? И можно ли нарисовать какой-то образ Бориса Виана уже в нашем современном восприятии? Потому что я все говорю «Пена дней», «Пена дней», а… Валерий Кислов: Да. Мне кажется, для людей, которые читают только Виана, а больше, в общем, им не интересно, – может быть, и нет. Но для людей, которые Виана очень любят, читали и Салливана, она, на мой взгляд, необходима, потому что она показывает, что Виан… Скажем так: она показывает, как Виан компенсировал то, что он не написал, не захотел или не смог в Салливане. И в этой книжке это выражено очень сильно. То есть вся эта компенсаторика здесь показана в чистом виде (и все эти фрейдистские вещи, и эдипов комплекс, и все что угодно), потому что связь этой книги с другими книгами Виана очевидна. Николай Александров: Ну да, здесь… Валерий Кислов: И на уровне сюжетов. Николай Александров: Сюжет. Я не буду раскрывать все… Валерий Кислов: Не надо спойлеров! Николай Александров: Да. Но, в принципе, здесь же преступление, которое вырастает на почве ревности, причем матери к сыну. Это же… Валерий Кислов: Я неслучайно сказал о фрейдизме. Здесь совершенно… Отец пожилой, который устраняется, то есть фактически смерть отца. Посессивная мать, авторитарная. Николай Александров: Еще одна вещь, которую нужно учитывать, потому что мы называем французских писателей, уже теперь классика Бориса Виана. Но еще одна вещь, которая может удивить читателя: ведь обстановка американская, действие происходит же не во Франции. Вот насколько Борис Виан был вхож в этот контекст? Я понимаю, что это идет еще от этого «черного детектива», но тем не менее – что это для него значило? Или здесь, может быть, Генри Миллер, американское присутствие во Франции влияло, начало битничества, которое потом будет развиваться в Америке? Вот как этот американский контекст сказывался на творчестве самого Виана? Валерий Кислов: Ну, Виан был очень глубоко встроен в американскую культуру. Во-первых, он сам был переводчиком, он перевел книжек десять, в том числе Чандлера, Ван Вогта. Он переводил. После войны он популяризировал американский джаз. Он встречал в Париже и Майлса Дейвиса, и Диззи Гиллеспи, и Чарли Паркера, и Дюка Эллингтона, который оставался для него кумиром. Он сам играл джаз, играл на трубе, пока сердце позволяло. И он даже как-то говорил, что в жизни есть только две вещи важные: любовь к красивым девушкам, как бы мы ее ни понимали, и новоорлеанский джаз. Поэтому он эти романы Вернона Салливана, естественно, писал не то чтобы по американским шаблонам, но по крайней мере в духе американской культуры. Причем нужно сказать, что он никогда в Америке не был. При этом очень детально описывает Америку – скорее не ту, которая была, поскольку он ее не знал, а ту, которую он, француз послевоенный, мог представлять по книгам, по джазу, по кино (очень много отсылок к кинематографу). Поэтому здесь тоже интересно, что это некая мифологизированная Америка в послевоенной Франции. Николай Александров: И на уровне детективного сюжета. То есть голливудские мотивы тоже присутствуют? Валерий Кислов: Ну да, да, да. Все черно-белые фильмы, Билли Уайлдер, очень прочитывается все. Николай Александров: Последнее, о чем хочется поговорить, Валера, поскольку мы представляем через эту книгу, в частности, и Бориса Виана, и вот этот пласт литературы, который, в общем, и благодаря тебе как переводчику Перека открывается в последнее время. С твоей точки зрения, насколько много белых пятен в творчестве Бориса Виана и этой группы уже второй половины XX века, самых разных писателей? Насколько, как тебе кажется, она нуждается в презентации на русский язык? И что, с твоей точки зрения, можно было бы или необходимо предложить русскому читателю? Кого бы ты предложил? Валерий Кислов: Ну есть, например, такой писатель (вот я недавно перечитал) Мишель Лейрис. Выходила одна книжка – «Возраст человека», по-моему. И все. Это, несомненно, автор, который нуждается в том, чтобы его переводили. Николай Александров: И последний вопрос. Вот это разделение на литературу мейнстрима и высокую или интеллектуальную литературу, которое на самом деле существует даже и сейчас, в российской ситуации немножко по-другому. Хотя бывают пересечения. Какой-нибудь роман «Памяти памяти» Марии Степановой трудно отнести к мейнстриму, но он вошел как один из бестселлеров, неслучайно и премией был награжден, и так далее. Вот во Франции это разграничение мейнстрима и поисков этой потенциальной литературы – насколько оно остро? Насколько разделяются аудитории читательские? Валерий Кислов: Ну, мне кажется, что нет границ очень жестких, одно может перетекать в другое. Пример – Эрве Ле Телье. Человек, который, в общем-то, маргинальный, экзерсис, УЛИПО, тем не менее получил Гонкуровскую премию. Вот здесь трудно представить, что главную премию Россию… А какая у нас главная премия? Что там? «Нацбест» или что? Николай Александров: Да нет. Наверное, «Большая книга» все-таки. Валерий Кислов: Или «Большая книга». И получит человек, который делает анаграммы. Ну, вряд ли. А во Франции это возможно – именно потому, что там очень много, во-первых, всего. Ну и французы, в общем-то, не боятся как-то смело вести себя и не бронзовеют в таком академизме, отбрасывая все остальное. Это такой процесс живой, где одно перетекает в другое. Что очень радостно. Николай Александров: Ну и я надеюсь, что эта книга, этот роман «Деваться некуда» читателю продемонстрирует, насколько жанровая игра и обращение к жанру, который вроде бы массовый и востребованный, вдруг оборачивается чем-то совершенно иным и оказывается довольно непростой писательской, литературной, филологической и, кстати, переводческой задачей. Валера, огромное спасибо, что ты пришел. Я очень рад этой книжке и буду ждать новых твоих переводов. Валерий Кислов: Спасибо большое. Николай Александров: Спасибо. КНИГИ Николай Александров: Отталкиваясь от Бориса Виана, от его романа «Деваться некуда», который несмотря на то, что написан по-французски, обращается к американским реалиям, к американской истории я и хотел обратиться в этом небольшом представлении новых книг. Первая – «История гражданской войны в США. 1861–1865 годы». Это серьезная и строго написанная историческая монография, которая говорит обо всех перипетиях гражданской войны, кроме того знакомит с деятелями и участниками этих событий. Здесь существуют разные портреты и полководцев, и, разумеется, президентов, Авраама Линкольна и Джефферсона Дэвиса, первого и единственного президента Конфедеративных Штатов Америки. Иными словами, в достаточно емкой форме дана история всей перипетии одного из главных событий в американской истории. Этой же теме посвящена и книга Джона Джейкса, которая называется «Север и Юг». Это сага о войне Севера и Юга, во многом напоминающая, конечно же, знаменитую книгу и знаменитый фильм «Унесенные ветром». Представители Юга и Севера, герои с Юга и Севера встречаются друг с другом. И как складывается их судьба, и что их ждет на этом довольно нелегком общем пути – об этом в таком эпическом, характерном для большого романа, повествовании рассказывается. И, конечно, это такое медленное романное чтение, отсылающее нас, наверное, и к лучшим классическим примерам большого романа. Всего доброго! До свидания и до новых встреч.