Николай Александров: Здравствуйте. Программа «Фигура речи» выходит в несколько обновленном формате. Теперь каждая передача будет открываться небольшим обзором книг, обзором абсолютно субъективным, но тем не менее неслучайным. Начнем мы с представления книги, которая, я думаю, заинтересует в первую очередь любителей истории: Лев Бердников «Всешутейший собор. Смеховая культура царской России». От времен Ивана Грозного до XIX века автор рассказывает о тех людях, которые в той или иной степени связаны со смеховой культурой или в той или иной степени маргинальны. Действительно, это были люди отнюдь не всегда смешные, ну и неслучайно автор начинает свой рассказ со времени Ивана Грозного. Для тех, кто читает мемуары XVIII–XIX вв. или знаком с книгой Пыляева «Замечательные чудаки и оригиналы», московские и петербургские, компилятивность этой книги будет, безусловно, очевидна. Тем не менее у автора здесь, в этом издании, присутствует достаточно обширная библиография, поэтому эта книга во всяком случае полезна, не говоря уже о том, что многие страницы читаются достаточно легко, они увлекательны. Разумеется, это зависит от материала. Если же говорить о сегодняшней смеховой культуре, то одним из авторов, который теперь уже достаточно популярен как писатель небольших, коротких, ироничных, иногда действительно очень смешных рассказов Александр Цыпкин, выступает он в самых разных форматах, и в Интернет-формате, и печатает рассказы, которые выходят отдельными изданиями, и выступает с чтениями этих рассказов. Действительно, он, наверное, сегодня во многом такая звезда ироничной литературы. «Таксичная книга. Беспринцыпные чтения» – это уже целый проект Александра Цыпкина, и в этой небольшой книжке он выступает вместе с другими авторами: Юлия Ивлиева, Елена Зотова, Алексей Буцайло, Александр Бессонов. «Таксичная книга» название вполне понятное – это рассказы, так или иначе связанные с такси. Самые разные истории и случаи. Иногда сами водители такси рассказывают эпизоды из своей жизни и то, с чем им пришлось столкнуться в то время, когда они кого-нибудь куда-нибудь везли, но и иногда герои говорят, что в их жизни произошло в результате столкновения с этим видом транспорта. Некоторые рассказы очень коротенькие, некоторые более пространные. Но и, разумеется, помимо собственно темы такси здесь затрагиваются самые разные темы и проблемы: любовь, страсть, ревность и так далее. Для начинающего писателя может быть полезной и эта книга, которая вышла в издательстве «Альпина Паблишер»: «Пиши рьяно, редактируй резво. Полное руководство по работе над великим романом. Опыт писателей от Аристотеля до Водолазкина». Егор Апполонов автор этой книги. Это действительно пространные советы и рекомендации, каким образом писать текст, как выдумывать историю, как редактировать текст и как продвигать свою собственную книгу. Но что любопытно в этой книжке? Пожалуй, то, что Егор Апполонов собрал достаточно большой материал, он действительно включил цитаты и большие фрагменты из высказываний самих писателей от античности до современности, поэтому эта книга уж по крайней мере познавательна и расширяет горизонты человека, который вступает на литературное поприще. Ну и еще одна книжка, которая вышла в издательстве «АСТ» в редакции Елены Шубиной: Дмитрий Захаров, «Средняя Эдда». О ней мы поговорим подробнее, поскольку сегодня у нас в гостях автор этого романа, актуального романа, как можно прочесть на обложке, Дмитрий Захаров. Дмитрий, здравствуйте. Дмитрий Захаров: Добрый день. Николай Александров: Давайте начнем с названия «Средняя Эдда». Понятно, что у читателя сразу возникают, у квалифицированного читателя… Дмитрий Захаров: Если возникают. Николай Александров: Да-да, возникают ассоциации со старшей, младшей Эддой и так далее. Дмитрий Захаров: Это действительно, я надеюсь, так. Мне бы хотелось, чтобы у читателя эти, в общем, конечно, аллюзии на эддические тексты возникали. Дело в том, что, как, собственно, старшая и младшая Эдда – это песни о богах и героях и о гибели богов, так и текст, который написал я, есть история хоть и современная, но с во многом перекликающимися сюжетами. Николай Александров: Ну и там слово «Рагнарек» неслучайно присутствует как последняя битва. Дмитрий Захаров: Там присутствует Рагнарек, там, собственно, по сюжету есть художник, условный русский Бэнкси… Николай Александров: И собственно, я так понимаю, что подзаголовок «актуальный роман» намекает еще и на актуальное искусство, потому что акционизм, граффити, которое появляется на домах в Москве, собственно, главная тема, так скажем, нить повествовательная. Дмитрий Захаров: Ну, я надеюсь, что эта рифма тоже присутствует, конечно. Действительно, появляются различные граффити, которые, в общем, так или иначе начинают менять судьбы высшего политического истеблишмента. Собственно, известно из разных источников героям, что двенадцатое граффити вот этого загадочного художника-хиропрактика, русского Бэнкси, собственно, должна быть посвящена гибели богов. Но вот… В общем, эта история тоже, конечно, про Рагнарек, хоть и, в общем, в ограниченных масштабах. Николай Александров: Ну то есть на самом деле роман как будто бы вписывается вот в эту парадигму, в этот ряд апокалиптических и постапокалиптических романов, которых, в общем, довольно много в последнее время. Или нет, или вы все-таки в большей степени привязывались к такой фельетонной актуальности, как выстраивается современная политическая жизнь, каким образом взаимодействуют общество и власть имущие и прочее, прочее? Дмитрий Захаров: Вы знаете, та традиция постапокалиптической литературы, мне кажется, что это немножко другая традиция, она подразумевает значительный фантастический элемент, подразумевает, что катастрофа случилась и вот герои теперь как-то должны простроить свою жизнь уже после нее. Здесь никакой, в общем, катастрофы как некоего глобального бедствия нет, это история катастрофы, может быть, конкретных властных чиновников, представителей власти, ну и катастрофа, может быть, немножко поколенческая. Собственно, я хотел написать скорее про это. Для меня это история в первую очередь про мое поколение, не знаю, мой круг, наверное, про людей, которые… Там есть персонаж, который говорит другому персонажу: «Ты сразу и за красных, и за белых». Вот это, в общем, довольно грустная, но, к сожалению, уместная характеристика нашему поколению людей, которые, в общем, с 9 до 18 за советскую власть, ну или за то, что стало… Николай Александров: Это вы цитируете один из фрагментов романа, да? Дмитрий Захаров: Да-да-да, а с 18 до 9 хотят пускать под откос поезда. В общем, неважно, пускают ли, главное, что хотят. Николай Александров: В результате получается, что нет ни красных, ни белых, да? Дмитрий Захаров: Ну, для части персонажей нет ни красных, ни белых, или они есть, но сугубо, в общем, в каком-то своем фэнтезийном мире, а когда дело доходит до практики, то нет, у нас все, собственно, средства хороши, что же, как же мы будем менять свою линию поведения. Николай Александров: То есть в результате оказывается, что на первый план выступают скорее цинизм и корысть, тогда, когда человеку выгодно, он с легкостью меняет свои убеждения? Или нет, или это не совсем так, с вашей точки зрения? Дмитрий Захаров: Мне кажется, что, с одной стороны, конечно, в книге есть персонажи, которые, один из них говорит «мы ландскнехты», и это некоторая стратегия жизненная, то есть они работают на тех, кто им больше платит. Николай Александров: Отвечая на такой вопрос несколько жаргонный, кто ты по жизни. Дмитрий Захаров: Да, кто ты по жизни, спрашивают его, он ландскнехт. Но есть и другие, у которых на самом деле вот эта вот двойственность сознания порождает какую-то такую бытовую, что ли, шизофрению. Это люди, которые вроде бы и не то чтобы продались задорого, не то чтобы они такие циничные, но просто как-то они потерялись в своих собственных этих метаниях, им хочется казаться, с одной стороны, самим себе героями, может быть, эддическими, а с другой стороны, они совершают какие-то, в общем, прямо скажем, не самые благовидные поступки, но как-то все время находят себе оправдание. То есть это история про то, что мы можем оправдать себе все что угодно и казаться самим себе очень хорошими людьми. И в целом, мне кажется, это стало каким-то таким мейнстримом опять же для определенного, как минимум для определенного круга, для определенного поколения. И вот мы можем восхищаться, я не знаю, Сноуденом, говорить, что вот какой он молодец, борец, в общем, с давлением, с насилием государства, и в то же время, в общем, после этого восхищения возвращаться в свой уютный лофт и продолжать, в общем, строить ту вертикаль, которая, мне кажется, довольно близка той идее насилия государственного, с которой Сноуден борется. Вот это какая-то такая расколотость сознания, раздвоенность его – она то, что и есть некоторое содержание этого романа в том числе. Николай Александров: Таким образом оказывается, что все-таки вот эти теперь уже привычные частички, префиксы «пост-» так или иначе применимы к вашему роману, потому что о чем вы говорите, это как бы время постидеологии, когда не существует никаких твердых принципов, когда они с легкостью изменяются, когда само время как будто бы отказывается от каких-то четких установок применительно к самым разным сферам жизни. Это и есть знак апокалипсиса или нет? Дмитрий Захаров: Мне кажется, что это все-таки не так, тем более что и… Вот если мы вернемся опять к эддической традиции, там же она, даже Рагнарек описывают как историю про гибель одних богов и возрождение мира в другом виде, тем более что мы, в общем, не до конца понимаем, в какой части этого цикла мы находимся. В общем, конечно, как и здесь гибель «богов» на самом деле у богов несет надежду на некоторое возрождение в другом качестве. Николай Александров: Поэтому и средняя Эдда – надежда какая-то? Дмитрий Захаров: Я надеюсь, что надежда там есть, как минимум ее можно попробовать там увидеть. Ну и я в данном случае не соглашусь с тем, что совершенно там присутствует пространство абсолютной беспринципности. Там есть разные персонажи, там есть группа художников «Культурное сопротивление», которая на самом деле ну такие, в общем, во многом идеалисты, конечно, и многие из них поплатятся за этот свой идеализм, но действуют они исходя из своих как раз убеждений, никакой корысти там нет… Николай Александров: Да, здесь как раз корысти нет, да, я согласен с вами. Дмитрий Захаров: Да. И в данном случае это же во многом писано с натуры. Мы можем спорить о тех или иных художниках, даже о других деятелях искусства, но мы видим сейчас даже не в романе, а в реальности небывалый расцвет как раз акционизма, то, что делают ребята в Екатеринбурге, то, что делает Артем Лоскутов с «Монстрацией» и не только. То есть на самом деле мне кажется, что это, конечно, безусловно, знак того, что не только «пост-» определяет нашу эпоху. Николай Александров: Мы начали разговор с фантастики, вы сказали, что вот катастрофа, и некоторое видение окончательной гибели мира, и фантазирование по поводу причин гибели этого мира в меньшей степени вас привлекает. Но тем не менее на протяжении вашего творческого пути вы так или иначе обращались собственно к фантастике. Какой извод… Я понимаю, что в большей степени вот это социальное фантазирование вас привлекает, а не просто выдумывание миров. Дмитрий Захаров: Ну видите, тут есть некоторая история. Я был участником литературного семинара Андрея Лазарчука, довольно известного фантаста. Собственно, Стругацкие были моими настольными авторами, не знаю, в ранней юности, я там что-то знал практически наизусть, и конечно, это не могло не сказаться на попытках творчества. И да, действительно, у меня есть первый из моих романов «Репродуктор», вот он как раз постапокалиптический. Это история про осколок России, оставшийся, в общем-то, где-то там в окружении после непонятной катастрофы, оставшийся один на один с самим собой и, в общем, существующий по довольно похожим на нынешние законам, но немножко более гипертрофированным, немного более гиперболизированная сама эта реальность, немного более, может быть, сатирического действительно извода. Вы правы, меня в данном случае привлекала сама технология вот этого постапокалипсиса, что ли, сама эта форма как возможность поговорить о некоторых социальных феноменах. В данном случае, если говорить про «Репродуктор», это была история в первую очередь про пропаганду, там даже есть говорящий медведь, который работает на радио и рассказывает о том, как нужно правильно бороться с медведями. Так что да, конечно, это только инструмент. Когда этот инструмент казался мне уместным, я его использовал, может быть, буду использовать и впредь, посмотрим. Но что касается «Средней Эдды», то там место фантастическому, мне кажется, если и находится при определенном… Там, мне кажется, есть, мне хотелось бы верить, что есть возможность прочтения одного и другого, но даже если и находится, то это место минимально. Николай Александров: Иногда кажется, что вот некоторые элементы такой сорокинской фантастики возникают с терминологией цензора, например, или еще что-то, вот с таким намеренным наименованием тех явлений, которые вроде бы присутствуют в жизни, но с другой стороны их нет. Дмитрий Захаров: Нет, ну видите, в данном случае цензоры не совсем цензоры, а цензоры в романе – это боевая группировка. Мы знаем такие, к сожалению, явления и в нашей повседневной жизни, они просто по-другому называются, ну вот здесь они называются цензорами. Ну что ж. Николай Александров: Еще об одной теме хотел бы я поговорить. Поскольку и в «Средней Эдде» присутствует помимо Москвы Красноярск, вы, собственно, красноярский житель изначально. Каким образом выстраивалась ваша жизнь? Что для вас значит Красноярск? Что значит Москва? Как вы сравниваете для себя эти два города? И существует ли разница с точки зрения культуры, литературы, продвижения, карьеры и так далее? Дмитрий Захаров: Вы знаете, я помню, когда-то очень давно, еще будучи, по-моему, студентом Красноярского государственного университета, я прилетал в Москву, и меня в аэропорту «Домодедово» очень как-то поразил огромный-огромный штендер, на котором было написано крупно «Какая связь между Москвой и Россией?», большой вопросительный знак, и ниже было «Московская сотовая». Уже давно нет «Московской сотовой», а вот этот вопрос, какая связь между Москвой и Россией, по-прежнему актуален. Да, действительно, я родом из Красноярского края, даже не из самого Красноярска, из такого небольшого города-спутника Красноярска-26, закрытого города. Я прожил в Красноярском крае бо́льшую часть своей жизни, я учился там, получил образование в Красноярском государственном университете, и конечно, это для меня моя малая родина, очень важное место, я часто туда возвращаюсь, буквально в этом месяце побываю на Красноярской ярмарке книжной культуры. Николай Александров: Вот это, кстати, один из вопросов: насколько сильно изменил КрЯКК, Красноярская ярмарка книжной культуры, ситуацию в Красноярске? Дмитрий Захаров: В целом деятельность Фонда Прохорова очень серьезно изменила культурную жизнь в Красноярск, да и не только в Красноярске, во многих регионах своего присутствия. Конечно, КрЯКК – это огромное событие для города, для края. Я сам свидетель того, как очень-очень большое количество людей приезжает туда и для того, чтобы купить книги, и для того, чтобы увидеть вживую авторов, с которыми они в другом случае никогда бы не встретились, в общем, поучаствовать в каких-то культурных мероприятиях. Это, конечно, очень важно для любого региона, для любой территории. Это здесь, в Москве, я помню, что, когда я 10 лет назад перебрался в Москву, поражал выбор. То есть как обстоит выбор культурных событий в Красноярске? Ты смотришь афишу, кого тебе привезут, я не знаю, в ближайшие месяцы и в соответствии с этим формируешь свое расписание. Из чего состоит планирование своего культурного досуга в Москве? Ты смотришь огромную афишу и выбираешь, на кого ты хочешь пойти конкретно сегодня. Это, конечно, совершенно разный способ даже определения себя в пространстве. И конечно, такие мероприятия, как КрЯКК, такие мероприятия, как различные другие, в общем, фестивали, необязательно книжные, другие культурные активности – это то, что позволяло бы и позволяет в тех случаях, когда оно все-таки есть, регионам не чувствовать себя вот той самой территорией, которая настолько оторвана от Москвы, и непонятно, какая же между ними связь. Так что да, это очень разная жизнь. Опять же в Красноярском крае было принято особенно в официальных разных изданиях именовать регион «регион-локомотив», было такое устойчивое как раз-таки пропагандистское выражение. И про уехавших из Красноярска в Москву обычно говорили, что менял «регион-локомотив» на «регион-вагон-ресторан». Вот это, собственно, характеризует то отношение, которое тоже есть к Москве. Москва для Красноярска, опять же не только для Красноярска – это такое одномоментно, конечно, очень привлекательное место и одномоментно какое-то такое скабрезное, недостойное. Все туда хотят и все его страшатся. Это же правда, довольно серьезная проблема, если уж отрешаться от этих шуточек, того, что регионы, даже развитые регионы, даже промышленно развитые регионы, даже богатые регионы все равно действительно другой мир по сравнению с Москвой. Человек, особенно в культурной среде, может с большим трудом реализоваться на местах. Для огромной страны, которую можно пересекать несколько суток на поездке, это большая проблема. И конечно, Москва выбирает, высасываем в этом смысле значительную часть кадров из регионов, и это порождает, соответственно, с одной стороны ожидания, что, может быть, «заберут и меня», с другой стороны, грусть, потому что я знаю, что огромное количество прекрасных в том числе и авторов существуют в регионах, которые гораздо меньше имеют возможностей в том числе для публикации. Николай Александров: Кстати, кого вы можете назвать из красноярских авторов? Вот у меня в голове Александр Григоренко, которого я очень люблю с его романом «Мэбэт». И другой пример – это как раз пример человека, который приехал в Красноярск из Москвы, это Михаил Тарковский. Но, может быть, вы назовете еще каких-нибудь авторов другого поколения, ваших ровесников? Дмитрий Захаров: Ну видите, я, конечно, во-первых, должен упомянуть, к сожалению, уже оставившего нас Михаила Глебовича Успенского, совершенно замечательного писателя красноярского, которого себя и не мыслил другим регионом, другой какой-то страной. Но если говорить про красноярцев, то я, конечно, назвал бы имя Александра Силаева, это мой некогда добрый товарищ по семинару и добрый товарищ по-прежнему… Николай Александров: По семинару в Липках, наверное, да, вы это имеете в виду? Дмитрий Захаров: Нет, по семинару Андрея Лазарчука. Николай Александров: А, понятно, да. Дмитрий Захаров: И по семинару в Липках позже тоже. Николай Александров: Дима, огромное спасибо вам за беседу. Дмитрий Захаров, автор романа «Средняя Эдда», был сегодня у нас в гостях. Спасибо. Дмитрий Захаров: Спасибо вам за приглашение.