Николай Александров: Здравствуйте. Это программа «Фигура речи». И как всегда небольшой обзор книг вначале. И сегодня он с явным уклоном в беллетристику – отечественную художественную словесность. Первая книга Евгения Водолазкина, его роман «Брисбен», о котором я говорю с некоторым опозданием, потому что за это время у Евгения Водолазкина вышел уже сборник рассказов, который называется «Иди бестрепетно». Но, с другой стороны, об этом романе нельзя не сказать, поскольку Евгений Водолазкин – один из самых популярных авторов. Его и «Лавр», и «Авиатор» хорошо известны читателям. Впрочем, достаточно хорошо известен уже и этот роман. Брисбен – это город в Австралии. А вообще это роман о судьбе музыканта, гитариста Глеба Яновского, человека очень успешного. Но, к сожалению, у него начинает развиваться болезнь Паркинсона. И поэтому его гитарный дар, дар музыканта постепенно затихает. Книга состоит из двух таких пластов повествования. Потому что, с одной стороны, это рассказ о сегодняшнем времени или о нашем, актуальном, времени, когда главный герой находится на вершине славы. А, с другой стороны, это еще и ретроспективный рассказ о детстве Глеба Яновского, о его пребывании в Киеве, затем в Петербурге, его учеба на филологическом факультете Петербургского университета и так далее. Роман как будто распадается на несколько эпизодов. Притом, что единая тема обозначена уже в самом начале. И я тоже о ней сказал. Это развивающаяся у Глеба Яновского болезнь. Но, с другой стороны, это книга, которая как будто бы сразу говорит обо всем – и о времени самом разном (1980-е, 1990-е годы, наша современность). Это книга, которая говорит об успехе. С другой стороны, эту книгу можно прочесть и как роман о старости и о смерти. Еще один популярный российский автор – Андрей Рубанов. Сборник его рассказов «Жестко и угрюмо», который вышел относительно недавно, несмотря на обозначенное заглавие этой книги, а, собственно, так называется и один рассказ в этом сборнике, я бы не сказал, что это жесткая и угрюмая проза. Сам автор признается, что он не умеет выдумывать. И у многих рассказов есть если не собственно документальное начало, то во всяком случае нечто, что укореняется в действительной жизни. Есть рассказы и вполне сентиментальные. И даже иногда у главного героя появляется одинокая черная слеза, если иметь в виду рассказ. Но эта укорененность собственно в действительности, в реалиях, которые иногда действительно бывают довольно страшные и неприглядные, она чувствуется и в этих коротеньких рассказах. Роман Михайлов, сборник сказок. Эта книжка вышла в издательстве «Индивидуум». Это рассказ «Ягоды». Роман Михайлов известен еще и как сценарист, и как автор пьес. Эти сказки довольно любопытные. Во-первых, сразу нужно сказать, что это сказки для взрослых. Это первое. Автор говорит, что это магические сказки. Хотя их можно рассматривать в такой традиции даже готической литературы. Но что, с моей точки зрения, здесь любопытно? Тот абсурд или та мистическая составляющая, которая иногда здесь присутствует, связана, опять-таки, с повседневной жизнью. И оказывается, что выход за рамки этой страшной повседневности, каким бы он неожиданным и тоже страшноватым ни казался, оказывается, преодолевает те страхи, которые окружают главных героев. Большинство героев в этих текстах Романа Михайлова живут не просто обыденной повседневной жизнью, но это, как правило, еще и жизнь социальных низов, можно было бы сказать так, или жизнь людей неблагополучных. И некоторые сказки, в частности та, которая дала название всему сборнику, «Ягоды» - это действительно повествование о преодолении повседневного кошмара, пускай даже для этого требуются совершенно неожиданные усилия от героев. И еще две книги лежат у меня на столике. Это книги Анны Старобинец, «Убежище тридевятых» и сборник «Икарова железа». Об этом мы будем говорить с Аней, которая у нас сегодня в гостях. Здравствуйте, Ань. Анна Старобинец: Здравствуйте. Николай Александров: И мне очень приятен повод нашей беседы, потому что, насколько я понимаю, книги, выходившие уже на протяжении нескольких лет, они теперь переиздаются, да? Анна Старобинец: Несколько лет их просто вообще невозможно было купить. В силу того, что тиражи раскуплены, права возвращались, еще что-то. И теперь наконец издательство «АСТ Эксмо» (по-моему, это так теперь называется) переиздает вроде бы все взрослое, что у меня есть. То есть я еще для детей пишу. Наверное, кто-то слышал про «Зверский детектив». Они переиздают сейчас именно всякие страшные книжки для взрослых. Николай Александров: Давайте об этом сразу же и начнем разговор. Чем эта взрослая проза отличается от детской? Если оставлять в стороне, опять-таки, некоторую готическую, макабрическую сущность некоторых вещей, ну все-таки, вот, «Убежище тридевятых», с вашей точки зрения – почему это для взрослых? Анна Старобинец: В первую очередь просто тематикой. Я даже сейчас не буду говорить про жанровые составляющие, потому что для детей я все последние годы пишу детективы. Для взрослых, кстати, детективы я не пишу, а пишу антиутопии, хоррор и так далее. Но «Убежище тридевятых» - это вообще-то сказка. То есть это такой роман-сказка. Но это сказка страшная, взрослая, абсолютно очищенная от всей именно детской такой лубочной глазури. То есть, грубо говоря, есть у нас молочные реки и кисельные берега. Это уже затертый образ, но в целом, если представить, ну прикольно же – молочко течет, кисель. Я, естественно, когда пишу для взрослых, я додумываю, что будет с молочной рекой и кисельными берегами жарким летом. Николай Александров: Кефир? Анна Старобинец: В общем, понятно. Все сворачивается. На этот кисель, наверное, прилетят мухи. В общем, я все это к чему? Это, конечно, такое не для любителей позитива и вообще не для слабонервных. Там много по-настоящему страшного. И, собственно говоря, эти персонажи славянского фольклора – это не то, что… То есть там есть Баба Яга. Она, правда, там зовется Костяная. Есть и Леший, и Кощей Бессмертный. Но они тоже освобождены от всех этих упрощений и такой детской няшности и мимимишности. И Баба Яга – это тот мифологический персонаж, который изначально и был, это такая хтоническая тварь. Вообще-то Баба Яга, если серьезно – это женщина, которая наполовину мертва. Это не я придумала. Она такая изначально в мифологии. Она спит по ночам в гробу с открытыми неморгающими глазами. Что такое костяная нога? Просто у нее кожа и мясо на этой ноге уже сгнили. Поэтому нога костяная. Забор у нее тоже из костей. Потому что в принципе пространство, в котором она живет – это пространство смерти. И весь этот роман устроен как взаимодействие двух миров – мир Яви, то есть реальный мир, и мир Нави. Вот Навь – это, в общем-то, конечно, мир в каком-то смысле фэнтезийный, но он загробный. Сказка? Да. Для детей? В общем, нет. Николай Александров: С другой стороны, если вспомнить некоторые детские сказки вроде «Стучи-стучи, нога липовая», там тоже как-то… Анна Старобинец: Есть, да. Вообще детские сказки бывают очень страшные. «Красная шапочка» меня пугала. Разрезали волку живот! Но все-таки там хотя бы без подробностей. У меня все достаточно натуралистично. Николай Александров: То есть по-настоящему режут. Анна Старобинец: Если режут, то режут. И все это будет описано как хирургическая операция. Николай Александров: Ань, но это же одна из ранних книжек. Я теперь уже не помню. Это не дебют? Анна Старобинец: Нет. Дебют – это сборник рассказов «Переходный возраст». Его тоже переиздадут. «Переходный возраст» - это 2004 год. Это одновременно с рождением моей старшей дочери. А «Убежище» было написано и впервые вышло в 2005-ом. То есть, соответственно, 10 лет спустя, получается. Но эта книжка, которую мы здесь видим – это еще не переизданная. Николай Александров: Да, да, да. Это старое издание. А вот это уже новое издание. «Икарова железа». Давайте скажем, что это сборник рассказов и повестей. Это не рассказ. И здесь, кстати, проявляется еще одна особенность. Вы сказали, что вы пишите хоррор, антиутопии и прочее. Во всяком случае, в ваших первых текстах, если сравнивать с последними, те книги, которые ориентированы на взрослых, элемент фантастический, не обязательно сказочный, он достаточно силен. И премии получали даже, проходя по жанру фантастической литературы. То есть вас в принципе интересовали фэнтезийные вещи? Анна Старобинец: Меня и сейчас очень интересуют. Вы правы в том, что отличие есть. Но это тоже рассказы вообще-то фантастические. Даже скажем так. Это больше не в сторону сказки, а в сторону sci-fi или даже в сторону как раз антиутопии. Можно сказать, что это сборник таких маленьких фантастических футуристических антиутопий. Я не фантаст в том смысле, что меня больше всего на свете интересует жизнь на Марсе или восстание живых мертвецов. Николай Александров: Вам нравится придумывать что-нибудь? Анна Старобинец: Мне нравится вообще-то реальность. То есть в принципе и в «Переходном возрасте», и в «Убежище», и уж тем более в «Икаровой железе» действие происходит в основном в абсолютно привычных нам… Николай Александров: В «Убежище» это просто сразу заявлено – гостиничный номер. Вроде бы все узнаваемо. Анна Старобинец: Вполне. И тут, кстати, даже был конкретный гостиничный номер. Это все узнаваемые такие ситуации. Но я использую фантастическое допущение. Если говорить об «Икаровой железе», вот есть рассказ. В принципе это практически драма. Муж пойман на измене женой. И она пытается… Николай Александров: Да, здесь никакой фантастики нет. Анна Старобинец: Конечно, для нее это все очень болезненно, она пытается найти способы решения. Но есть фантастическое допущение, что это все как у нас, но только мы исходим из того, что у каждого мужчины есть такой атавистический орган. Николай Александров: Аппендицит? Анна Старобинец: Икарова железа. Эта железа, в общем-то, уже… А у женщин этот орган атрофировался настолько давно, что он как бы уже отсутствует. А у мужчин он все еще есть, как аппендикс, да. И он производит гормон, который заставляет мужчин вести себя иногда неадекватно – изменять, устраивать войны, драться. Короче, вызывает в нем агрессию и какое-то беспокойство. Там есть очень наукообразное объяснение, у кого еще есть железа, у каких животных. Она есть у волков и у перелетных птиц. Перелетным птиц выброс этого гормона во время миграции помогает правильно искать путь на юг, а волкам помогает скоординироваться во время охоты. Но мужчинам же не нужно охотиться, и они никуда не летят. Поэтому это только лишнее. И поэтому рекомендуется в пубертате просто превентивно всем мальчикам эту железу удалять. Некоторые маргиналы, тем не менее (как иногда отказ от прививок), отказываются. И перед нами герой, который с неудаленной железой, и вот мы видим, к чему это приводит. То есть допущение… Понятно, что это метафора. Но у меня это все тоже физиологически. И жена ведет его на удаление железы, чтобы успокоился и мир в семью вернулся бы. Мне очень понравилось, что мне это удалось. У меня после выхода книжки иногда бывает такая волна писем… Мне пишут куда-нибудь в фейсбук или еще куда-то. И я по письмам некоторых читателей поняла, что они реально поверили в железу. То есть они поверили. Но кто-то меня спрашивали: «А вы закончили медицинский? Что-то я ищу, никак не могу найти в медицинской энциклопедии информацию об этой железе». То есть мне удалось так… Там научные статьи просто приведены в этом рассказе. Николай Александров: А какие источники у научных статей? Или это была абсолютная фантазия, или это была… языка? Анна Старобинец: Конечно, стилизация. Но так – конечно, абсолютная фантазия. Там просто много… Там есть «10 классических ошибок, которые допускают противники удаления икаровой железы». Многие думают, что без икаровой железы мужчины начинают толстеть, меньше двигаются. Вообще я это придумала после кастрации кота. Николай Александров: Вот. Я как раз хотел сказать… Вы говорите о метафоричности, но в принципе это же кастрация, только немножко… Анна Старобинец: Конечно. Но там на самом деле регулярные занятия… Когда мы кота подвергли… Николай Александров: Он стал спокойнее, да? Анна Старобинец: Да, он перестал метить. И он даже через какое-то время забыл об этом страшном событии, унижении. Первые три дня… у меня там есть три дня, это важно. Там, конечно же, это еще и метафорически. Может быть, эта икаровая железа – это, может быть, душа. То есть человеку удаляют душу. Он становится спокойным, но равнодушным. В этой истории мужчина действительно остывает к этой любовнице. Получается, я какие-то спойлеры делаю. Николай Александров: Нет. В общем, понятно. Тем более, что это же только рассказ, который дает название сборнику. Это один из примеров. И, собственно, путь метафоризации действительности становится понятным. С одной стороны, это фантастическое допущение. Можно было бы вспомнить Федора Михайловича Достоевского и его «Кроткую». У него там, правда, без такого рода метафор обходится, но все-таки, когда он говорит о фантастическом реализме, есть некоторые допущения, что кто-то слышит монолог человека. Но в данном случае здесь это связано с органом. Анна Старобинец: Ну, да. Николай Александров: Еще об одной книжке мне хочется поговорить. Потому что она, в частности, выходит на какие-то уже глобальные уровни. Я имею в виду «Живущего». Это уже такой совершенно иной жанр и иная фантастика, которая в каком-то смысле приближает нас уже к таким примерам космической фантастики, если иметь в виду масштаб затронутой проблемы. И можно здесь говорить на самые разные темы. Но для вас, во всяком случае, «Живущий», учитывая метафоричность вашего подхода – что это, собственно, такое? Анна Старобинец: Что тут можно сказать? Когда я задумала «Живущего», я поставила перед собой достаточно дерзкую цель – написать прямо настоящую классическую трушную антиутопию, прямо жанр, такую антиутопию, как Замятин, Оруэлл, Брэдбери. Николай Александров: Но она с меньшим количеством все-таки социальных коннотаций. Анна Старобинец: Я бы не согласилась. Мне кажется, что вполне. Просто это на современном материале у нас совершенно не те коннотации. Хотя и свойственный антиутопии всегда этот образ тоталитарного мира там, конечно, присутствует. Просто тоталитарность и унифицированность – это же такая проблема… Николай Александров: Мир в эпоху глобализма, да? Анна Старобинец: Да, это мир в эпоху и глобализации, и, собственно, социальных сетей, интернета, вот этого всего. И меня именно виртуальная часть, виртуальное как бы роение людей в сети меня интересовало в первую очередь. Поскольку, опять же (как, по-моему, сказал Оруэлл), автор антиутопии – это канарейка в шахте. Канарейку в шахту с собой брали, потому что канарейки очень тонко чувствуют… Я могу переврать. Но общий смысл такой – канарейки очень тонко чувствуют запах газа. Николай Александров: Совершенно верно. Для предотвращения взрывов. А затем, кстати, вошло и в окопные войны в Первой мировой войне. Целый роман по этому поводу написан. Анна Старобинец: И эти шахтеры еще ничего не чувствуют, а канарейка начинает истошно орать, предупреждая таким образом, что опасность близко и надо выходить на поверхность. Вот кто-то (видимо, Оруэлл) сказал, что писатель-фантаст, автор антиутопии – это канарейка в шахте. То есть цель такого автора – предупредить человечество о надвигающейся угрозе. Это, конечно, достаточно высокопарно. У меня не было цели всех срочно о чем-то предупредить, но у меня была цель какую-то проекцию, тем не менее, выстроить из точки, в которой мы сейчас, в будущее. Собственно, эта сетевая жизнь, параллельная с реальной физической, которую мы ведем, она уже сейчас, безусловно, влияет… Мне кажется, мы мутируем под ее влиянием. Начиная с того, что у нас меняются механизмы памяти. Я еще застала времена, когда мы помнили телефоны, например. Я в детстве помнила 10-15 телефонов друзей, родственников. Теперь я не помню ничего. Свой с трудом, в общем-то, могу вспомнить, потому что это все где-то записано. В каких-то записных книжках в телефоне, вся информация на каком-то облаке или в каком-то гугле или в Википедии. Ничего не надо помнить. Потом, восприятие очень изменилось. Оно сейчас, как говорится, клиповое. Считается, что мы теперь не в состоянии воспринимать длинный текст, какой-то вообще длинный неторопливый нарратив. Потому что мы привыкли к тому, что информация в бешеных количествах к нам поступает, пульсируя, коротенькими штучками. И мы, естественно, что-то улавливаем, что-то выпускаем. В общем, мы как такие совершенно беспомощные существа, если лишить нас этой виртуальной… Если забрать гаджеты и так далее. В мире «Живущего» далекое будущее, произошел прогресс, уже не нужны предметы, потому что все человечество наконец-то подключилось brain-to-brain, то есть через мозг. И все общение происходит внутри головы. Что приводит к тому, что человечество становится вроде такого муравейника. Люди как коллективные насекомые. То есть подключение через мозг – это последняя капля, которая приводит к тому, что этот рой, этот термитник, муравейник становится неотъемлемой частью жизни. Если человек из него вдруг выходит на 15 минут, он испытывает ужаснейший дискомфорт. Естественно, в рамках муравейника он, с одной стороны, вроде бы постоянно с друзьями, на связи, счастлив. С другой стороны, конечно же, под контролем. Когда ты придумываешь такую штуку, сразу подстраиваются разные интересные черты этого мира. Например, что будет с физической близостью? Видимо, ничего хорошего. Потому что в виртуальном мире можно такие потрясающие придумать штуки и удовольствия, что зачем нам тогда за ручку держаться, рядом сидеть? То есть мы физически разобщены получаемся. Это тоже сейчас немножко присутствует. Не знаю, вы сидите с подругой своей, женой, другом, еще кем-то вечером. Иногда же, наверное, бывает, что вы сидите рядом за столом, и каждый в своем телефоне. А я это достраиваю до такой степени, что рядом вообще уже никого нет – все у вас в голове. Вот такой мир. Николай Александров: Да. И тем более, что он пересекается с теми мирами… Видимо, это вообще некое такое общее ощущение, в которое попадают самые разные романы. И к Виктору Пелевину, и в каком-нибудь «Манараге» Владимира Сорокина. Что это странное виртуальное объединение действительно изменяет сознание, способ видения и так далее. Ань, у меня есть такой вопрос. Помимо собственно этой беллетристики с явным фантастическим привкусом, какой бы мы ни вкладывали смысл в это слово, будут ли переизданы последние вещи, которые уже совершенно другие, документальные? Анна Старобинец: Вы имеете в виду «Посмотри на него»? Николай Александров: Да, совершенно верно. Анна Старобинец: Она сейчас еще вполне… То есть пока ее переиздавать смысла нет, потому что она вполне себе в продаже. Вышла уже 3 года назад. За это время неоднократно допечатывался тираж. Она достаточно хорошо продается. Я переформулирую, если можно, ваш вопрос. Писать что-то подобное еще я не буду. Я написала эту книгу, потому что считала, что это мой долг. В данном случае даже не как человека, а как писателя. Я столкнулась с такой ситуацией общественной, социальной и медицинской, но при этом совершенно скрытой от всех, что мне показалось важным сделать эту тему публичной. Это тема потери ребенка, потери беременности на большом сроке, абсолютно табуированная у нас. И ситуация, которая там описана – это ситуация, которая случилась со мной. Очевидно, что в этой ситуации женщина оказывается в совершенно безвыходном положении. И очевидно, что в мире (не в странах третьего мира, а в Европе) подход абсолютно другой. И мы очень отстаем и в своих каких-то представлениях о том, как правильно вообще себя вести с такой женщиной, например, каков должен быть к ней подход со стороны врачей, но и, соответственно, именно конкретно в медицинской составляющей. Николай Александров: Я буду ждать от вас еще все-таки и светлых произведений, где Макабр, как в детских сказках, отстраняется. Анна Старобинец: Так «Зверский детектив». Вот я с тех пор фигачу зверские детективы – очень светлые, очень позитивные. И, кстати, если уж совсем честно, взрослые тоже с удовольствием их читают. Если вы те взрослые, которые не могут эти все мрачные «Костяная нога» и медицина, то «Зверский детектив» - это вполне такая… Николай Александров: То, что подойдет. Анна Старобинец: Да. Николай Александров: Ань, огромное спасибо за беседу. Анна Старобинец: Да, спасибо вам.