Белла Ахмадулина (в записи): По улице моей который год звучат шаги – мои друзья уходят. Друзей моих медлительный уход той темноте за окнами угоден. Дмитрий Воденников: В этом году Белле Ахмадулиной исполнилось бы 85 лет. Белла Ахатовна действительно была звездой эпохи: ее узнавали случайные прохожие на улице, у нее брали автографы восторженные школьницы, ни один мало-мальски значительный поэтический вечер не проходил без ее участия. В шестидесятые она собирала залы не меньшие, чем потом Алла Пугачева, так удачно спевшая в «Иронии» ее стихи: «Друзей моих прекрасные черты появятся и растворятся снова». Дмитрий Воденников:И тем удивительнее вся дальнейшая история. «Потом я вспомню, что была жива, зима была, и падал снег, жара стесняла сердце, влюблена была – в кого? во что? В тот дом на Поварской, в пространство, что зовется мастерской художника. Художника дела влекли наружу, в стужу. Я ждала его шагов. Смеркался день в окне. Потом я вспомню, что казался мне труд ожиданья целью бытия, но и тогда соотносила я насущность чудной нежности – с тоской грядущею… А дом на Поварской – с немыслимым и неизбежным днем, когда я буду вспоминать о нем…» Белла Ахмадулина и художник Борис Мессерер впервые встретились на улице Черняховского, недалеко от метро «Аэропорт». Они жили в одном доме. Ей было 37, ему – 41. Сперва было не Слово, как было обещано, а собака. Странная, ломанная, какая-то неземная женщина спускается в этот двор со своим псом и встречается здесь с художником. Да-да, почти как в той знаменитой песне. Они разговаривают. И странным образом художник женщину не узнает. Странность его неузнавания заключается в том, что Белла Ахмадулина уже является суперзвездой поэтической номер один. Борис Мессерер потом узнает: это Белла. Она живет через подъезд в бывшей квартире Галича. Вышла она в совершенно затрапезном виде: какая-то непонятная одежда и прическа совершенно случайно. Тем не менее, разговор происходит. Они останавливаются, собаки бегают рядом. И вдруг неожиданно Фома (а это собака Беллы Ахатовны) цепляется собаке Мессерера в нос. Белла Ахатовна расстроена. «И вдруг я со всей ниоткуда возникшей ясностью понимаю, что если бы эта женщина захотела, то я, ни минуты не раздумывая, ушел бы с ней навсегда. Куда угодно». Видимо, и Ахмадулина это поняла. «В чем смысл промедленья судьбы между нами? Зачем так причудлив и долог зигзаг? Пока мы встречались и тайны не знали, Кто пекся о нас, улыбался и знал? Неотвратимо, как двое на ринге, Встречались мы в этом постылом дворе. Благодарю несравненного Рикки За соучастие в нашей судьбе…» Белла Ахмадулина (в записи): И снова, как огни мартенов, Огни грозы над головой… Так кто же победил: Мартынов Иль Лермонтов в дуэли той? Дантес иль Пушкин? Кто там первый? Кто выиграл и встал с земли? Кого дорогой этой белой На черных санках повезли? Дмитрий Воденников: Потом она первый раз переступит порог этого дома, в котором ей будет уготовано жить много лет. Правда, она еще не знает об этом. Она сидит где-то в гостях между Поварской и Садовой. И кто-то говорит: «А пойдемте все к художнику Мессереру, он здесь недалеко». И они идут. Впереди Борис Мессерер и Белла – как флагманы. Они уже как будто вместе. Компания идет прямо по проезжей части. «Дом № 20 на Поварской. Потом я вспомню, что была жива. Лифт, загудев, поднимает всех на шестой этаж. Народу много, поднимаются в четыре приема. И вот все входят в мастерскую и… ахают. Чего они ахают? Это мансарда, условных два этажа, много пространства. Ну хрущевка». Вот сюда и приходит Белла. А потом исчезает – ей надо ехать на выступление в Абхазию. Несколько томительных недель ожидания – и вдруг квартиру Бориса Мессерера разрывает звонок. «Я вас приглашаю в ресторан», – говорит в трубку незабываемый голос. И мужской ответ: «Нет, это я вас приглашаю в ресторан». Борис Мессерер писал: «Обычно в подобной ситуации я что-то беспрерывно говорю своей спутнице и полностью завладеваю ее вниманием. Здесь все происходит наоборот – мне не удается вставить ни одного слова. Мы едем ко мне в мастерскую. И жизнь начинается сначала. Со своей новой страницы…» «В том декабре и в том пространстве душа моя отвергла зло, и все казались мне прекрасны, и быть иначе не могло. Любовь к любимому есть нежность ко всем вблизи и вдалеке. Пульсировала бесконечность в груди, в запястье и в виске». Так начинается ее последняя – лучшая – женская жизнь. Первые пять дней они никуда не выходят, только отвечают на телефонные звонки. Когда наконец он идет за продуктами (я прошу обратить ваше внимание – он идет, а не она), когда он возвращается, он видит, что на стол положен лист ватмана, и там написаны ее первые в его жизни стихи. «Белла сидела рядом. Я прочитал стихи и был поражен ими – это очень хорошие стихи, и они посвящены мне. До этого я не читал стихов Беллы – так уж получилось. Я был переполнен счастьем и бросился к Белле. И сразу же решил повесить эти стихи на стену. Схватил огромные реставрационные гвозди и прибил этот трепещущий лист бумаги со стихами к наклонному мансардному потолку мастерской. Листок как бы повис в воздухе, распятый этими гвоздями. Жизнь показала, что моерешение было правильным. Все 36 лет нашей совместной жизни листок провисел там, хотя потолок моей мастерской постоянно протекал и был весь в пятнах и разводах, которые коснулись и листа бумаги. Он и сейчас висит на этом самом месте». «Конечно, я беспрестанно рисовал Беллу. Она всегда плохо позировала – не могла терпеливо удерживать поворот головы и выражение лица, но весь образ ее был поразительно великолепен. И первой моей мыслью было запечатлеть хотя бы частицу этого великолепия. Кстати, следует заметить, что Белла никогда никому другому не позировала – она соблюдала некий обет верности одному художнику». Белла Ахмадулина писала стихи ручкой, игнорируя сначала печатную машинку, а потом и новомодный компьютер. Борис Мессерер ходил за ней и собирал эти листочки в стопку. Потом он издал книгу. Белла Ахмадулина (в записи): Меня спрашивают часто: «А как вы вообще живете на самом деле, не на сцене, не по телевизору, а там, где вы живете?» Ну, я полагаю, что то, что я писала, соответствовало проживаемой мною жизни. И вот одно стихотворение, которое называется «Семья и быт»: Сверчок и птица остаются дома. Дитя, собака, бледный кот и я идем во двор и там непревзойденно свершаем трюк на ярмарке житья. Вкривь обходящим лужи и канавы, несущим мысль про хлеб и молоко, что нам пустей, что смехотворней славы? Меж тем она дается нам легко. Когда сентябрь, тепло, и воздух хлипок, и все бегут с учений и работ, нас осыпает золото улыбок у станции метро «Аэропорт». Дмитрий Воденников: В Ахмадулиной всегда много этого было – чего-то детского, немного клоунского, чего-то от Джульетты Мазины из феллинивского карнавального фильма, когда та идет и плачет, и размазывает при этом тушь по лицу, а потом вдруг смеется. Такое ощущение, что Ахмадулина – вообще героиня Феллини. Он, кстати, бывал в их с Мессерером доме на Поварской. Вообще удивительное было поколение! Виктория Токарева однажды вспоминала: «Мое поколение тихо идет к финишу. Недавно умерла Белла Ахмадулина. Данелия позвонил мне и сказал: «Ты ее не жалей. Потому что она очень болела. И то, что она умерла – для нее благо. И когда я умру, ты тоже меня не жалей. Я так плохо себя чувствую, что лучше бы я ничего не чувствовал». Я ответила: «Ты, пожалуйста, не умирай. Если ты умрешь, уже никого не останется, кто помнит меня молодую, красивую и счастливую». А он что? Он сказал: «Ты не беспокойся. Если даже я умру, ты меня позови – я тебе приснюсь, и мы опять повидаемся…» Белла Ахмадулина (в записи): О, пусть моим необратимым прахом приснюсь себе иль стану наяву – не дай мне бог моих друзей оплакать! Все остальное я переживу. Что мне до тех, кто правы и сердиты? Он жив – и только. Нет за ним вины. Я воспою его. А вы судите. Вам по ночам другие снятся сны. Дмитрий Воденников: А потом Белла Ахмадулина умерла, на 74-м году жизни. Ее состояние внезапно ухудшилось. Супруг вызвал ей скорую помощь, но медики ничего не смогли сделать. И дом опустел… «Но коль невозможно, коль вам так угодно, возьмите мой голос, мой голос последний! Вовеки я буду добра и свободна, пока не уйду от вас сколько-то-летней…» Спасибо! Спасибо вам, Белла Ахатовна! Вы всегда учили нас, что жизнь, как одно большое стихотворение, никогда не заканчивается.