Андрей Козлов: По оценкам экспертов, достаточно эффективная вакцина против ВИЧ будет создана через 10-13 лет. И у нас, и в мире

Гости
Андрей Козлов
доктор биологических наук, руководитель Научно-исследовательской лаборатории молекулярной вирусологии и онкологии Политехнического университета Санкт-Петербурга, директор Биомедицинского центра

Ольга Орлова: ВИЧ – вирус иммунодефицита человека. Был открыт в 1983 году независимо сразу в двух лабораториях: в Институте Пастера во Франции и в Национальном институте рака США. С тех пор носителями инфекции на нашей планете стали миллионы людей. А история борьбы с этим вирусом полна трагедий и открытий, побед и поражений.

Масштаб распространения инфекции требует уже давно создания вакцины. Но как скоро ее можно получить? Об этом по гамбургскому счету мы решили спросить доктора биологических наук, директора биомедицинского центра в Санкт-Петербурге Андрея Козлова.

Здравствуйте, Андрей Петрович. Спасибо, что пришли к нам в студию.

Андрей Козлов: Здравствуйте. Очень приятно.

Андрей Козлов. Родился в Ленинграде в 1959 году. В 1972 году окончил биологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета. В 1975 году получил степень кандидата биологических наук. В 1978 году одним из первых в СССР получил грант от Международного агентства по изучению рака на стажировку в Национальном институте рака США в лаборатории первооткрывателя вируса СПИДа доктора Роберта Галло. Прошел путь от студента-стажера в лаборатории до начальника отдела в Федеральном научно-исследовательском центре. В настоящее время совмещает должность директора биомедицинского центра и руководителя лаборатории молекулярной вирусологии государственного научно-исследовательского института особо чистых биопрепаратов. Также возглавляет лабораторию молекулярной вирусологии и онкологии Санкт-Петербургского политехнического университета Петра Великого. Автор более 150 научных работ и 4 монографий.

О.О.: Андрей Петрович, в 1987 году в Ленинграде в вашей лаборатории вы впервые зарегистрировали случай ВИЧ-инфицированного в Советском Союзе. Скажите, насколько вы осознавали вообще масштаб проблемы, трагедии?

А.К.: В полной мере мы осознавали. И я должен сказать, что здесь, конечно, наука играет роль такого предсказателя, понимаете? Машина времени. Я был постдоком в лаборатории Галло, который один из открывателей вируса. И я был в полном курсе событий, которые разворачивались на наших глазах в Америке, в Индии, потом в Китае. И мы предсказывали, что все так и будет. И надо сказать, что в начале 1990-х нам не верили. Ну, нету эпидемии в России. А в Советском Союзе не могло быть эпидемии, поскольку не было секса, ничего не было, групп риска не было. И поэтому доказательство того, что это пришло, было очень важно.

Мы открыли первый случай в рамках так называемого здравоохраненческого скрининга. То есть уже какие-то случаи ВИЧ-инфекции в Москве были, описанные в других местах. Мы первые издали приказ о начале скрининга и первыми начали скрининг здравоохраненческий. И в рамках официального скрининга мы выявили первые случаи ВИЧ-инфекции и первую смерть от СПИДа в СССР. Первые больные вообще девушки были, понимаете? Даже не мужчины, а девушки. И одна из них очень быстро умерла. А другая такая больная очень долго жила. Но, конечно, первая смерть – это был шок. И здравоохранение тогда было не готово к таким случаям совершенно. Все это было важно для развития всей службы СПИДа в целом в стране.

О.О.: Но вы же в то время, поскольку вы работали со своими западными коллегами, вы видели, что там начинался этот процесс, когда считалось, что есть такие довольно узкие группы локальные, которые являются распространителями. И то, что эта болезнь сначала называлась болезнь 4G, что это были гаитяне, больные гемофилией, геи и употребляющие героин. Второе название – это gay cancer. К тому времени, когда это было определено в СССР, когда нашли, во-первых, это были в основном работники секс-услуги. Это не была уже палитра 4G.

А.К.: У нас тогда не было такого понятия. И, наверное, профессия не очень была распространена. Просто девушки, которые имели много связей. И с иностранными гражданами.

О.О.: Но вы уже понимали, что эта болезнь выйдет за узкие группы, которые…

А.К.: Мы предсказывали все это. И я на границе 1994 и 1995 годов написал статью, которая говорила о том, что это реальная угроза. Тогда никто в это не верил. Но в это время уже принимали первый закон о СПИДе, и это было важно сказать тогда.

У нас в России первый период, ранняя фаза эпидемии, было поровну распределено между гетеросексуальной и гомосексуальной передачей. И не было вообще наркозависимых инфицированных. И мы гадали, почему.

О.О.: То есть наркозависимые не входили в группу, которая распространяет ВИЧ-инфекцию?

А.К.: Не было совсем. И были вопросы вообще – а работает ли правильно наша скрининговая система?

О.О.: Если не определяете…

А.К.: Да. И приходилось доказывать, что да, работает. И мы, в частности, внедрили внешний контроль этой службы. И доказали, что служба выявляет все очень хорошо. И действительно, когда ВИЧ пришел в группу наркозависимых, это сразу же было выявлено. И удивительным образом оказалось, что отсутствие передачи у наркозависимых в первый период – это было связано с употреблением грязных домашних приготовлений наркотиков, которые содержали ингибиторы вируса. Это мы доказали в своих работах потом.

О.О.: А как получилось, что теперь наркозависимые уже в современной России спустя 20 лет стали одними из основных распространителей.

А.К.: Смотрите, это произошло на Украине.

О.О.: Это специфика вообще России?

А.К.: Нет, на Украине, в Белоруссии и в России это произошло в 1995-1997 годах. В Москве это случилось в 1998. Это было связано с тем, что из Афганистана начался трафик чистого героина. А чистый героин был лишен этих грязных свойств, не ингибировал вирус. И сразу же все наркозависимые перезаражались. И эпидемия вступила в фазу, которая называется фаза концентрированной инфекции. Если раньше было немного случаев… Представляете, за 5 или 10 лет в стране было всего 1000 случаев. А в Питере было 150 случаев. Но это вообще ничего, понимаете? Надо сказать, что вся противоэпидемическая система работала против этого. А тут получился взрыв среди наркозависимых в заражаемости. И оказалось, что мы ничего не можем противопоставить. Просто у нас не было ни опыта работы с этими группами, ни понимания, ни политической воли. И получилось, что вторую фазу борьбы она проиграла просто вчистую. И СПИД уже пришел по-настоящему.

Сейчас началась третья фаза. Это фаза генерализации. Это когда уже из этой группы гетеросексуальным путем инфекция переходит в общее население. И сейчас хотя бы нам надо эту фазу попытаться выиграть.

О.О.: На какой стадии больной носитель ВИЧ-инфекции является наиболее заразным?

А.К.: Есть такая фаза. Она называется острая фаза ВИЧ-инфекции, когда еще ни антигены, ни антитела не выявляются. Только нуклеиновые кислоты. И это наступает через неделю-две после заражения.

О.О.: Как правило, в это время человек, конечно, не знает.

А.К.: Человек не знает несколько лет об этом. И огромным шагом вперед, который мы в России и в мире осуществили, стало внедрение диагностики. Поскольку известно, что ВИЧ-инфекция долго не проявляется, в латентной форме, и только лабораторным диагнозом можно ее установить. Но устанавливается лабораторным диагнозом эта ВИЧ-инфекция, как правило, на поздних стадиях уже.

О.О.: А вот на ранней стадии…

А.К.: А ранее она пропускается начисто.

О.О.: То есть даже если человек пойдет сдавать анализы…

А.К.: Да. Понимаете, получается, что весь пафос профилактики должен быть направлен на раннюю стадию. А мы ее выявить даже не можем. Ее выявляют методом так называемой ПЦР-диагностики. Этот метод у нас уже очень хорошо распространен.

О.О.: Да, в связи с онкологией.

Надо группу риска тестировать вообще чуть ли не каждую неделю ПЦР-диагностикой. Это дорого и утомительно. Но это надо делать

А.К.: Да. И в России этот метод… В общем, мы Европу опережаем. Но понимаете, что получается? Получается, что надо группу риска тестировать вообще чуть ли не каждую неделю ПЦРом. Это дорого и утомительно. И это надо делать. И надо на профилактику таким образом направлять. Понимаете? Это очень сложная задача.

О.О.: Андрей Петрович, конечно, сразу встает вопрос о том, как бы нам, человечеству, получить вакцину от ВИЧ-инфекции. Вы разрабатываете ее много лет. Я только хочу спросить. Когда вы обнаружили первый случай ВИЧ-инфицированного в Советском Союзе, вы вообще понимали, что лично для вас это станет делом ближайших десятилетий, может быть, делом всей вашей жизни?

А.К.: Я должен сказать, что у моего поколения научных сотрудников как-то очень было развито вот это чувство ответственности в том плане, что надо защищать свой участок как-то, свой участок компетенции, свой участок ответственности. И так получилось, что поскольку я тогда, допустим, в Питере единственный знал, как надо ставить эти подтверждающие анализы, я организовал в Питере эту лабораторию. Она была одна из первых или первой в Советском Союзе по СПИДу. Это research. А потом мы организовали такую же первую клиническую лабораторию.

Смотрите, мы нашли первый случай, мы выделили первый вирус, мы его первыми проклонировали, получили генетический материал для вакцины. И мы просто обязаны были начать делать вакцину.

О.О.: Продолжать.

А.К.: Понимаете? Хотя я не могу сказать. Я не был вакцинологом, грубо говоря. Но мы провели, я помню, конференцию в 1994 году, где мы поняли, что надо делать вакцину. И с тех пор мы пролоббировали первую программу в 1997 году через наш парламент. Тогда у нас был очень боевитый парламент. Это шло очень в ногу с событиями во всем мире. Американцы начали свою первую программу тоже в 1997 году. И Клинтон тогда заявил, что через 10 лет будет создана вакцина. И это очень мобилизовало вообще научных сотрудников. Хотя через 10 лет вакцина не была такая создана, но был сделан громадный шаг вперед. Надо сказать, что тогда уже Россия заключила со Штатами со всемирным сообществом соглашение о том, что вакцина будет делаться, и Россия будет в этом принимать участие.

О.О.: А в тот момент, когда вы поняли, что вы будете делать вакцину от ВИЧ-инфекции, скажите, ведь есть профилактические и терапевтические вакцины, то есть направленные с одной стороны – чтобы не заболеть, а с другой стороны – лечащие. Уже когда заболел человек. Вы в тот момент понимали, что что должно быть первым?

А.К.: Тогда в середине 1990-х годов уже появились научные данные об естественной резистентности к ВИЧ. И когда такие данные появляются, это свидетельствует, что вакцина возможна. И, конечно, на первое место выдвигалась, и сейчас она стоит, задача создания профилактической вакцины.

О.О.: Чтобы люди не заболевали.

А.К.: Да. Когда была разработана высокоэффективная антиретровирусная терапия, выяснилось, что она не излечивает. То есть она берет болезнь под контроль, но терапия фактически пожизненная. И встала задача либо функционального излечения, то есть чтобы человек фактически, хотя у него вирус есть интегрированный, но нету вирусной нагрузки. Это функциональное излечение. Либо даже искоренение вирусных резервуаров. И всем стало ясно, что для этого нужны иммунотерапевтические препараты, или их называют терапевтические вакцины. И сейчас это одно из двух направлений, связанных с вакцинами против ВИЧ. Причем, оказывается, что субстанция, формула может в значительной мере перекрываться в обоих случаях, а различаться будут схемы введения и так далее.

Причем, ясно, что терапевтическая вакцина уже должна использоваться на ВИЧ-инфицированных, а профилактическая – на здоровых людях. Соответственно, там другие иммунологические механизмы. С учетом того, что у ВИЧ-инфицированных уже подорван иммунитет в какой-то мере. И схемы испытаний различаются. Я должен сказать, что профилактическая вакцина, конечно, стоит значительно дороже. Просто значительно дороже. С чем это связано? С тем, что группы испытуемых в случае профилактической вакцины должны включать тысячи, иногда десятки тысяч людей. Вот сейчас начинается…

О.О.: А это, конечно, очень дорогие исследования.

А.К.: Это 100-150 млн долларов клиническое испытание. Поэтому в мире их проведено всего 5 штук. Сейчас начинается очередное в Южной Африке, которое повторяет схему RV 144 - исследование, которое было проведено армией США в Таиланде.

Понимаете, что получается? Научное сообщество изучает в противоречиях, медленно движется. А армия взяла и довольно простую вакцину испытала. И получила результат.

О.О.: Помимо вашего биомедицинского центра, есть еще разработчики вакцины. Насколько вы в этом смысле синхронны или в контакте?

А.К.: Да в полном контакте. Дело в том, что когда мы в 1997 году…

О.О.: Вы как-то вместе выплываете на одной лодке?

А.К.: Пролоббировали эту программу, я был ее координатором. И мы тогда организовали исследования в Питере, Москве и Новосибирске. И в Питере и Новосибирске эти исследования продолжаются. Руководит ими Александр Ильичев. У них фантастическая вакцина по своей сложности и перспективности. Они прошли первую фазу. Мы им сейчас помогаем организовать вторую фазу клинических испытаний.

О.О.: То есть вы прошли вторую фазу, а они подошли ко второй фазе.

А.К.: И, более того, мы даже договорились, что мы будем использовать наши две кандидатные вакцины в формате prime boost. Prime – это первая иммунизация нашей вакцины, а последующая иммунизация их вакцины. Оказывается, это работает.

О.О.: То есть вы имеете в виду, что на одном организме… То есть сначала, например, вашу, а потом их. А через какой срок нужно произвести? Как это происходит?

А.К.: Вы знаете, схемы различны. И как раз самое интересное – это попасть в нужные интервалы, в нужный способ доставки. И таким образом получается, что формула вакцины – это не только формула молекулярная, а это еще и формула такая медицинская, понимаете? И я должен сказать, что вот это успешное испытание RV 144 использовало формат prime boost,

О.О.: Это в Таиланде?

А.К.: Да, да. И сейчас его воспроизводят на соответствующем вирусе в Южной Африке, причем, используя локальный вирус. Мы делаем нашу вакцину тоже на нашем локальном вирусе, понимаете? И в этом смысле мы это делаем правильно, потому что пока еще не научились ко всем вирусам делать вакцину.

О.О.: Есть множество генетических штаммов у вируса. Как с этим быть?

А.К.: Это сложная проблема, которая, тем не менее, нарисуется.

О.О.: Возможна ли универсальная вакцина?

А.К.: Возможна или нет, мы посмотрим.

О.О.: Это пока неясно.

А.К.: Но усилия к этому прилагаются. Причем, понимаете, когда есть научный метод, он определяет, как это делать. И он определяет. Он выискивает консервативные участки и пытается сделать так, чтобы иммунный ответ вызывался на все субтипы вируса. А их сейчас там больше десяти. Оказывается, что при заражении вирусом имеет эффект так называемого генетического бутылочного горлышка. То есть оказывается, что атакуется человек миллионами частиц, а вызывает заражение только одна.

О.О.: Как вы это поняли?

А.К.: Сейчас я расскажу, как. И сначала это было установлено в 2009 году для сексуальной передачи. И в 2010 нами для передачи наркозависимых. Никто не верил. Все думали, что инфицирование одной вирусной частицей происходит в результате отбора на слизистых оболочках. То есть все рвутся, но проходит через эту слизистую оболочку только одна частица. А наркозависимые же прямо вводят этот вирус себе. И вдруг оказалось, что и там происходит заражение одной вирусной частицей. Делается это следующим образом.

Надо поймать раннюю стадию заражения буквально неделю или две, и мы научились это делать. Титруются эти вирусы до такого состояния, чтобы в пробирке была только одна нуклеиновая кислота. И после этого они секвенируются, читается генетический код. И если эти сиквенсы одинаковые, это говорит о том, что вирус был один.

Сейчас эти методы сиквенса же эволюционируют. И сейчас используется уже так называемое секвенирование следующего поколения. И если мы установили этот эффект на десятках сиквенсов, то сейчас мы его подтвердили на тысячах сиквенсов. То есть таким образом мы установили фундаментальное явление о том, что заражение происходит одной вирусной частицей в большинстве случаев. И именно против этих вирусных частиц надо делать вакцину.

О.О.: Ваша вакцина ДНК-4 разработана консорциумом, включая ваш биомедицинский центр. Вы с учетом уже новых знаний и исследований провели вторую клиническую фазу. Но что дальше? Ведь нашу программу, как и другие программы, посвященные проблеме ВИЧ-инфекции, смотрят люди и родственники, смотрят больные и смотрят родственники этих больных, и они смотрят на вас с большой надеждой. Вы можете как-то обнадежить?

А.К.: Я могу обнадежить вот каким образом. Что, согласно экспертным оценкам, которые я разделяю, достаточно эффективная создана будет создана между 2026 и 2030 годом. И у нас, и в мире.

О.О.: Неужели так долго?

А.К.: Если не дольше еще будет. Хочется, чтоб так быстро это произошло. Теперь что более конкретно? Мы надеемся, что наши испытания продолжатся и что те люди, которые хотят в них принять участие, смогут в них принять участие. На нас выходит очень много ВИЧ-инфицированных, которых мы записываем в эти списки потенциальных участников. Но потом все равно получается, что их отбирает медицинская комиссия по показателям. Но, тем не менее, нам нужны добровольцы. Ведь на самом деле разработка вакцины – это взаимодействие и сообщества.

О.О.: Знаете, я просто хочу…

А.К.: И еще одна очень важная вещь, которую здесь нужно помнить и говорить. Дело в том, что разработка вакцины, решение проблемы вакцины – это не разработка одного конкретного кандидата. Это разработка инфраструктуры и системы, которая порождает целую серию кандидатных вакцин. Вот смотрите. Мы сейчас закончили вторую фазу клинических испытаний и начали доклинические испытания одного из следующих компонентов вакцины. Понимаете? И это сейчас происходит. И мы имеем поддержку на это и так далее. И я только что вам рассказывал, что есть очень фундаментальные исследования вирусных частиц, сиквенсов и так далее. Есть исследования доклинические на животных, есть клинические исследования разных фаз. И все это вместе создает такую ситуацию, что общество продуцирует один за другим кандидатные вакцины, одну кандидатную вакцину за другой. И отсюда вытекает вероятность того, что проблема будет решена. Причем, эта вероятность уже повышается и зависит от политической воли и поддержки общества.

О.О.: Знаете, есть опыт в Соединенных Штатах, как общество реагировало на эту проблему. Сначала это были сообщества тех, кто являлся носителями ВИЧ-инфекции, их родственники. И известны истории, это описано, как они боролись за то, чтобы правительство выделяло деньги на исследования ВИЧ и на создание лекарств от СПИДа. И там тогда они делились на группы. То есть одни, допустим, занимались радикальными протестами и пытались обратить внимание целиком больших масс. Другие шли, надевали приличные пиджаки, одежду, шли в конгресс и пробивали там, взаимодействовали с политиками. Третьи вступали во взаимодействие с научным сообществом, предлагали себя в качестве испытуемых и убеждали ученых, помогали им. И плюс еще была большая проблема с Food and drug administration, чтобы срок между тем, как лекарство прошло испытание и до того, как оно выходит в производство, чтобы сократить этот срок. Потому что больные умирали, и хотели их таким образом…

То есть там есть определенный опыт, как нужно развернуть неповоротливую государственную машину и общественное сознание в сторону этой проблемы. Как у нас эту машину повернуть?

Сообщество ВИЧ-инфицированных показывает удивительный пример обратной связи с сообществом, которое лечит, развивает науку и так далее

А.К.: Вообще сообщество ВИЧ-инфицированных показывает удивительный пример обратной связи с сообществом, которое лечит, развивает науку и так далее. В кардиологии этого нету. А здесь есть. И вот это сообщество, активисты в значительной мере повлияли на цену лекарства между прочим, в частности, для Африки. Чтобы в Африке эти лекарства были не такие дорогие. И это фантастическое достижение. Я видел эти протестные акции, в том числе как директора вуза обливали из ведра водой, понимаете? И все это сработало в конце концов.

О.О.: Это Всемирная организация здравоохранения.

А.К.: Да. И это сработало в конце концов. Опять же, есть международная организация AIDS Vaccine Advocacy Coalition. Это Коалиция в защиту вакцины от СПИДа. Они лоббируют эти огромные средства, которые выделяются. Причем, смотрите, если брать Америку, то на ВИЧ, допустим, происходит снижение общего бюджета, а бюджет на вакцину растет. И, понимаете, получается, что у нас тут разрабатывали по указанию премьер-министра новую стратегию борьбы со СПИДом. И слово "вакцина" вообще забыли. То есть один раз упомянули, что она якобы невозможна или сложна.

Причем, это какое-то заблуждение на границе с мракобесием, по-моему, что вакцина от СПИДа невозможна. Это мне напоминает другие заблуждения в области СПИДа. Первое было то, что СПИДа нет вообще. Вот Африка вымерла, но СПИДа нету. Потом – ладно, СПИД есть, но вируса нету. То есть это все придумали ученые и бизнесмены, чтобы там это…

О.О.: Глобальное потепление, СПИД. Чтобы выкачивать средства из правительства.

А.К.: Да. И вируса нету. Раз вируса нету, диагностика не нужна, лекарства тоже не нужны. Потом приходится смириться все-таки, что раз лекарство работает, то все-таки, значит, наверное, вирус тоже есть. Вирус есть, но вакцина теперь невозможна. Получается, что весь мир делает вакцину, и он идет не в ногу. То есть получается, что вакцину делает моя лаборатория и лаборатория Ильичева. В инициативном порядке. А государство вроде бы как-то и ни при чем. Это должно быть исправлено, это будет исправлено, конечно.

О.О.: Большое спасибо. У нас в программе был доктор биологических наук, директор биомедицинского центра Андрей Козлов.

Масштаб распространения ВИЧ требует создания вакцины. Как скоро ее можно будет получить?